Русская война. 1854

Центральная часть фронта выглядела гораздо опаснее для обороны. Широкая балка[4], по которой и протянулась главная дорога к Евпатории, выходила к деревне Бурлюк. Через Альму был перекинут мост, рядом с ним ревом и пеной выделялись броды. Не так много пространства для маневров, но оно было. А еще сады… Да, растущие вокруг деревень фруктовые деревья распространяли во все стороны чарующие ароматы, но еще они могли быть и укрытием.

Вырубить бы все эти зеленые насаждения, и кто-то даже предлагал, но генералы отказались чинить лишний вред местным жителям. Они верили, что мы справимся и так. Тридцать пять тысяч против шестидесяти, восемьдесят орудий против ста тридцати – действительно, что могло пойти не так?

Я смотрел, как наши войска занимают позиции. По центру – первая и вторая батареи шестнадцатой артиллерийской бригады. Они должны будут держать удар в лоб, спрятанные за легким аполементом. Это такое местное укрепление, примерно по пояс возвышающееся над уровнем земли. Все в духе наполеоновских войн, чтобы до последнего стрелять по врагу, а потом… Пушки должен был прикрыть построенный в колонны чуть выше Бородинский полк. Выглядело грозно.

Справа от дороги примерно на картечный выстрел стояла еще одна батарея. Ее прикрывал Казанский полк. А чуть дальше уже их прикрывали третья батарея и суздальцы. Кстати, неплохая задумка. Враг, атакуя из низины, не видит наши позиции, идет на тех, кто выглядит слабее, и в итоге попадает под перекрестный огонь. На второй линии, чтобы поддержать в случае опасности, стояли еще три полка. Минский и Владимирский плюс усиление в виде запасных легких батарей и трех тысяч казаков, готовых сорваться с места, если враг решит обходить наши позиции с фланга.

Ах да, ну и еще наш сводный морской отряд.

Прибежал Ильинский, передал приказание и нам выдвигаться на позиции. Я только успел увидеть, как напротив нашего левого фланга появились французы Боске, но остановились, не решившись переправиться через Альму. Не то чтобы они испугались, просто остальные войска задерживались. Позже я узнал, что у союзников был план: отправить зуавов вперед, заставить нас перенести все внимание на левый фланг, а потом прорвать центр. Но не сложилось.

Если Боске пришел вовремя, то вот англичане задержались, и Сент-Арно остановил своего старого боевого товарища. В итоге запланированная на семь утра атака началась только в районе одиннадцати.

– Идут! – мичман Лесовский торчал у края окопа, прислушиваясь к крикам и стараясь сквозь гром выстрелов хоть что-то разобрать. – По центру!

– Хорошо, – Ильинский, послушав обсуждения в штабе, преисполнился веры в наш успех. – Значит, англичане не решились растягивать силы до деревни Тарханлар. И правильно, тогда бы у них совсем глубины строя не было! А по центру – мы их встретим!

Следующие полчаса мы снова слышали только звуки отдельных выстрелов. Кажется, это сошлись застрельщики с каждой из сторон. Я, если честно, в будущем пару раз читал, что в это время ходили лишь строем, но нет. Сам видел, а потом и вспомнил, как Семеныч рассказывал, что даже в армейском уставе времен Николая Первого было три вида построений. Колонны – походный или для удара в штыковую. Линиями – для стрельбы. И, наконец, россыпью…

Учитывая опасность артиллерии, я бы только так пускал пехоту в бой, но вот местные генералы больше верили в силу залпа и мощь штыкового удара. Возможно, у них были и другие резоны, но кто же станет рассказывать об этом обычному поручику…[5] К выстрелам добавился грохот пушек, и я не выдержал. Окопы – это хорошо, но надо хотя бы понимать, что творится на поле боя.

– Я наверх, – предупредил я остальных. – Вы – сидите тут до команды, это приказ! Если меня убьют, опять же поднимается только один, остальные ждут на месте. Всем понятно?

Кажется, слова про мою смерть получились довольно удачными. Матросы поняли, что это не глупое геройство – тут бы у меня разом нашлись толпы конкурентов – а действительно разведка для оценки ситуации.

Выбравшись из окопа, я, ни капли не смущаясь, ползком добрался до ближайшего холма и как раз увидел первый переломный момент боя. Французские дивизии заметили, как Боске закрепился на мысе возле бывшей татарской крепости, и ушли в его сторону, зажимая идущий им навстречу Минский полк. Довольно быстро шли, быстрее наших… Кажется, не все понимали, но от скорости сейчас очень много зависело. Если наши успеют раньше, то сбросят Боске с холма и займут выгодную позицию. Если же французы, то уже они станут стрелять по нам сверху-вниз, и ни о каком возврате позиций можно будет и не мечтать.

Впрочем, не французы сейчас были нашей проблемой. Прямо по центру фронта пробивалась английская дивизия Кондрингтона. Пушки били по ним прямой наводкой картечью, и, наверно, так могло бы продолжаться вечность, если бы не штуцерники. Нет, энфилды не стреляли дальше наших пушек, как писали некоторые источники в будущем. Но под прикрытием каменных заборов стрелки подобрались на дистанцию огня и начали выбивать прислугу орудий. Наши отвечали, но враг уже нащупал, куда давить.

Воспользовавшись ослаблением огня, прямо по телам своих товарищей через Альму перебралось сразу несколько дивизий противника, повернув в сторону правого фланга. Прикрывающий это направление Казанский полк пошел вперед. Прямо в колоннах! Мне захотелось выругаться, глядя, как чужие пули выбивают из стройных рядов одно тело за другим, а они все шли и шли. Первый ответный залп… Поле заволокло дымом, и, когда его сдуло, я увидел сотни лежащих без движения английских тел. Все-таки слаженный залп – это тоже сила.

Вот только англичане не собирались принимать бой лоб в лоб. Вместо этого они отступили и, используя большую дальность оружия, продолжили обстреливать казанцев даже со своего берега реки. Те еще больше смешались и замерли… Я сжал кулаки! Да чего же они медлят?! Тут надо или вперед, или назад, но не стоять же на месте! Почему никто не отдает приказ? Или… Там что, выбили вообще всех офицеров? Впрочем, учитывая, что они шли в бой впереди строя и не думали прятаться, нет в этом ничего удивительного.

К счастью, Горчаков тоже оценил ситуацию, и трубы пропели отступление. Даже без офицеров казанцы знали, что делать, и потянулись в сторону правого аполемента. Вот только слишком медленно. Они шли и периодически разворачивались, не желая отступать, не пустив пулю в неприятеля. И некому было им сказать, что таким образом они мешают своим же пушкам прикрыть их. Не сквозь них же стрелять! А так хотелось бы именно сейчас накрыть картечью подготовившиеся к новому рывку полки второй линии англичан.

Что бы ни говорили про джентльменов, как бы я сам к ним ни относился, но в этом времени они тоже были воинами. Заметили слабость и тут же ударили. Я что-то кричал, но кто же меня услышит! Враги снесли так и не отошедших за пушки казанцев и на их плечах ворвались на батарею. Проклятье!

Я повернул взгляд к левому флангу. Там Минский полк не успел отбросить Боске и теперь был вынужден отступать под огнем объединившихся французов. У нас англичане тоже отбили выгодную позицию, и не было ни единого шанса забрать ее под огнем штуцеров и легких пушек. Вернее, это только я так думал. По ушам ударил звук труб, и вперед двинулись колонны Владимирского полка.

Я перестал дышать, так величественно это выглядело. Синхронное движение тысяч людей. Печатающий шаг под бьющими в лицо пулями. Падал то один солдат, то другой, но остальные не обращали на это внимание. Не люди, а механизм войны. Шаг сменился бегом, полк сжался подобно пружине, а потом резко выпрямился, врезаясь в еще не в упорядоченные до конца английские позиции.

Это было страшно. Крики, хруст, бесконечный гул выстрелов. Владимирцы понесли потери, но выбили врага с аполемента и погнали его дальше к Альме. Почти пятьсот метров они висели у англичан на хвосте, вот только… Мои зубы снова заскрипели от понимания, что будет дальше. Остатки Казанского полка отошли на позицию владимирцев, Суздальский был почти в километре, и им никто не отдал приказ поддержать этот порыв. В итоге наши солдаты оказались на берегу перед брошенными вперед гвардейскими батальонами англичан. В отличие от Горчакова лорд Раглан не постеснялся ввести в бой резервы. А тут и левая батарея, до этого державшаяся, была сметена, и враг сразу же выдвинул вперед свои пушки.

Владимирцы оказались в огневом мешке. Я заметил прямую, как палка, фигуру генерала Квицинского. Оценив ситуацию, он приказал отступать под защиту аполемента, но как недавно владимирцы сидели у англичан на плечах, так теперь и те не собирались отпускать ослабевшего врага. Вдали даже показалось несколько отрядов конницы Раглана, готовые добивать нас, если кто-то побежит. Но нет, не решились.

А я отступил назад, потом, пригнувшись, побежал на нашу позицию.

– Ну что там? – Ильинский встретил меня с покрасневшими от волнения щеками.

– Отступаем. У врага в два раза больше солдат, в полтора раза больше артиллерии. Но наши – герои, – коротко выдал я расклад. – Минут через десять остатки Владимирского полка выбьют с позиции, и они пойдут прямо через нас. А мы прикроем, чтобы враг и не подумал ударить в спину.

– Хорошо. Ждем! – лицо моряка закаменело, и я неожиданно осознал одну простую вещь. Если бы он видел то же, что видел я, то просто бы не смог остаться в стороне. Наплевал бы на приказы, здравый смысл и повел бы матросов вперед. Под пули, картечь, на верную смерть без какой-либо пользы для остальных солдат. Просто потому что не смог бы по-другому.

Следующие десять минут показались вечностью. Я стоял на ступеньке, выглядывая из окопа и пытаясь понять, когда же из накрывшего поле боя порохового тумана, наконец, хоть кто-то покажется. И вот я увидел силуэты… Один, десять, несколько сотен – все, что осталось от полка. Они шли назад, не бежали, а именно шли, периодически останавливаясь и давая слаженный залп по своим преследователям.

– Я – поручик Щербачев! Сводный морской отряд! – закричал я. – Кто у вас старший? Есть выжившие офицеры?

– Всех выбили, – отозвался один из солдат.

– Онуфрий Александрович только ранен. Правда, без сознания, – к разговору присоединился еще чей-то молодой голос.

Три звезды, поручик, как и я. Только солдаты его, судя по всему, за офицера не считают. Слишком молодой?

– Как зовут? – можно было просто пропустить владимирцев дальше, но уж больно удачно сложилась ситуация. Враг не стал атаковать сразу, дал нам время перегруппироваться, и грех было этим не воспользоваться.

– Поручик Стасов, – ответил парень.

– Тогда слушай приказ, поручик Стасов. Берешь двадцать человек и несешь раненых вместе с генералом в сторону Качи. Остальные уже отступают в ту сторону, – чтобы никто не потерялся, я решил сразу указать место, где соберется армия после боя.

– А вы? – спросил он. Вот так через «ты» и «вы» мы определились, кто главнее.

– Ты понял приказ?! – мне было уже некогда болтать.

– Есть! – поручик козырнул.

– Все остальные! Передайте дальше по линии! – теперь я обращался к солдатам-владимирцам. – Кто хочет отомстить англичанам за убитых, спрыгиваем в окопы и готовим винтовки!

– Куда? – переспросили у меня.

– Вниз-вниз! Повторяй за мной! – я спрыгнул в окоп и, увидев, как следом спустился ближайший солдат, забрался на ступеньку, пристроил на землю штуцер и прицелился.

Скоро к нашей сотне матросов добавилось еще в три раза больше выживших владимирцев. Кто-то был ранен, кто-то просто не услышал меня или товарищей и прошел дальше, но остальные спрятались внутри наших окопов и принялись ждать врага. Воздух как раз немного расчистился, и мы увидели две роты англичан, рассеявшихся по полю и идущих вслед за отступающими частями.

Понятно, на полноценное наступление Раглан не решился, но вот отказываться от возможности пощипать нас издалека он не собирался.

– Без моего приказа не стрелять! – я знал, что матросы Ильинского уже могли бы попробовать достать идущих в полный рост вражеских стрелков, но мне нужно было больше.

Хорошо, что капитан-лейтенант не стал спорить, уступив мне лидерство в нашем общем отряде.

– Разбирайте цели, выжить не должен никто! – я оценил дистанцию.

До англичан всего сотня метров, но они, просто не ожидая подобных укреплений в чистом поле, пока нас не замечали. Я же успел разглядеть их во всех деталях. Знаменитые белые штаны и красные мундиры. На головах киверы, похожие на высокие цилиндры. Говорят, они могут защитить от удара саблей, но вот от пули – вряд ли.

Пятьдесят метров. Вот кто-то из англичан обратил внимание на следы земляных работ, а кто-то из владимирцев слишком сильно высунулся. До меня долетели крики ругательств и приказов.

– Огонь! – я ограничился одним словом и поспешил поймать на мушку прицела выбранного противника.

Выстрел. Штуцер ударил в плечо, задрав ствол – точно мимо. К счастью, в мою цель стрелял кто-то еще, и уже он с такой дистанции не промахнулся. Вся передняя линия англичан оказалась выбита в мгновение ока, еще через одно почти два десятка владимирцев выскочили из окопов, метнулись к противнику, подбирая их оружие, а потом обратно.

Вовремя. Английская батарея с холма развернулась в нашу сторону и принялась сыпать ядрами и даже картечью. Я тут же спрыгнул со своей ступеньки вниз и крикнул, чтобы у верхнего края остался только один наблюдатель. Пара солдат замешкалась, но более опытные товарищи без лишних слов сдернули их вниз. Матросы во главе с побледневшим от напряжения Ильинским сразу все сделали как надо. Правильно, на кораблях с нарушениями дисциплины все строго. Накосячишь – пойдешь драить палубу или что они там делают?

Я понял, что стараюсь мысленно убежать от грохота разрывающихся поблизости ядер. На срочке над нами пускали танк, чтобы молодежь научилась забывать про оглушающий рев двигателя и ощущение неминуемой смерти. Так вот сейчас это очень помогло. Я стоял, вытянувшись и расправив плечи, но при этом поближе к передней стене, чтобы даже случайным осколком на зацепило. Кажется, получилось достаточно убедительно. Остальные сначала нервно оглядывались, но потом, один за другим, начали успокаиваться и повторять за мной. Словно волна прошла по окопу, и никто не поддался панике.

Десять минут обстрела подошли к концу, и я вскочил на ступеньку, оглядывая поле боя перед нами. Все в рытвинах от разрывов, а вперед идут остатки дивизии Кондрингтона. Гвардейцы, сдержавшие натиск владимирцев, предпочли остаться за аполементом. Просто на всякий случай.

– Действуем как в прошлый раз, – я спрыгнул со своего места и прошелся по окопу, проверяя, все ли в порядке. – Ждем, подпускаем, потом стреляем. На этот раз их побольше, так что огонь разрешаю открывать со ста метров. В смысле, со ста пятидесяти шагов!

Мне ответили несколько кивков. Я опасался, что кто-то захочет полезть вперед, но, кажется, недавний разгром и общее подавленное состояние пока играли мне на руку. Вот только… Пока я ходил по окопу, заметил пятерых раненых. Все-таки первый бой и обстрел взяли свою цену.

– Мичман, – я остановился рядом с тяжело дышащим Лесовским. – У меня будет к вам просьба.

– Да, поручик?

– Как отобьем этот штурм, вам нужно будет собрать раненых и увести их сначала на вторую линию окопов, а потом и дальше в тыл отправить. Понятно?

– Есть, – быстро кивнул Лесовский, но потом не удержался. – А мы точно отобьемся? Там почти пятьсот человек идет. И пушки уже пристрелялись.

– Отобьемся, – уверенно ответил я.

Благодаря укреплениям именно мы выбирали, когда начнем бой, так что дальнобойность вражеского оружия теперь не имела никакого значения. Ну и стрельба с укрытием и без – это тоже большая разница. Единственная проблема, если англичане подберутся достаточно близко и возьмут нас в штыки. В памяти невольно всплыла картина, как недавно владимирцы косили ряды в красных мундирах…

Нет, мы должны справиться! Выстоять, любой ценой! Тем более, если я хочу чего-то добиться не только здесь, но и потом в Севастополе, то важно не просто уйти, а сделать это не с пустыми руками.

Глава 6

Сегодня я спас сто жизней. Вроде бы немного, планы-то гораздо масштабнее… Вот только сто жизней – это гораздо больше, чем ничего. Мой лучший результат из будущего.

Как я понял про сто жизней? Вспомнил. Сидели в окопе под грохот разошедшейся артиллерии, и в памяти всплыли полузабытые детали. Что без меня прикрыть Владимирский полк попытались бы суздальцы. Задержались бы и попали под обстрел той самой батареи, что сейчас грохочет по нам. Суздальцы были бы дальше, но без укрытия и потеряли бы как раз тех самых сто солдат. Мелочь? А у меня все внутри кипит от осознания того, что я сделал.

И что сделаю!

– Идут! – донесся крик молодого матроса, выбранного наблюдателем за остроту зрения.

Нет еще такой тактики – наступать сразу за огневым валом, но, кажется, англичане каким-то животным чутьем ее осознали и попытались воплотить в жизнь. В ритме девятнадцатого века.

– Все на позиции! – рявкнул я.

Матросы и солдаты, трясущие головами после канонады, закивали и принялись заскакивать на ступеньки. Ружья в плечо – залп по уже вышедшим на дистанцию огня врагам. На этот раз англичане пустили больше стрелков, рассчитывая, как и раньше в этом бою, добиться успеха за счет дальности выстрела. Как там кто-то говорил, кольт сделал людей равными? Вранье, равными всех сделал окоп.

Мы стреляли. Загоняли пули в стволы, вставляли капсюли и снова стреляли. Моряки со штуцерами были точнее, владимирцы с обычными гладкоствольными винтовками – быстрее. И учитывая дистанцию, когда промахнуться было очень сложно, скорость давала больше преимуществ.

Я поймал на мушку, немного криво сидящую на кончике ствола – наверно, сбил, когда прыгал туда-сюда – очередную фигуру в красном мундире. Все немного плывет от усталости, не вижу лица англичанина, и так даже проще. Выстрел. На этот раз я попал. Спас сто человек, убил своими руками уже двоих. А уж если посчитать тех, кого подстрелили мои матросы и солдаты – счет пойдет на несколько сотен.

Горло на мгновение свело, но все тут же прошло. Я не собирался жалеть тех, кто пришел с оружием на мою землю, из-за кого в следующих войнах и не менее жестоких экономических передрягах умрут миллионы. Еще один выстрел – теперь на моем личном счету было трое. И как будто именно эта смерть переломила хребет наступлению. Англичане не выдержали огня и начали медленно откатываться назад.

– Никому не вылезать! – крикнул я, чтобы солдаты опять не отправились за добычей. К счастью, никто и не собирался.

А англичане уже отошли за дистанцию стрельбы. Еще немного, и они свернут в сторону, снова открывая нас для пушечного обстрела. А пока идеальный момент, чтобы по-тихому провести отход раненых.

– Залп! – я отдал приказ не столько чтобы кого-то достать, сколько чтобы наши позиции заволокло пороховым дымом.

Одновременно с этим наружу выбралась группа мичмана Лесовского, вытаскивая и унося подальше тех, кто не мог продолжать бой. А пройдет пара минут, и следом пойдут и все остальные… Был соблазн сыграть в триста спартанцев, но в то же время я прекрасно понимал, что дальше так легко уже не будет. Как бы удачно мы ни выдержали первые два штурма, в третий раз, когда враг точно будет знать где мы и сколько нас, он пойдет до конца.

– Залп! – мы добавили еще немного дыма.

И тут повезло. Отступающие англичане не выдержали и решили ответить. Естественно, тоже не попали, но теперь в дыму было все поле боя, и грех было этим не воспользоваться.

– Быстро! На вторую позицию! – скомандовал я и первым выскочил из окопа.

Владимирцы пока не понимали, куда именно мы отходим, но просто повторяли за мной и матросами.

– Лежа! – рявкнул я, когда солдаты снова собрались построиться.

– Русский солдат пулям не кланяется, – ухмыльнулся усач лет сорока, на которого с уважением поглядывали остальные солдаты.

Серьезно? Худшего момента для спора было не выбрать.

Дым как раз начал рассеиваться, англичане нас заметили и попытались наудачу зацепить хоть кого-то неприцельным огнем. Единственный плюс: мы у них так в печенках засели, что никто не отошел, и плотные ряды пехоты в красных мундирах до сих пор прикрывали нас от огня артиллерии. А те, кто действительно могли бы нас достать, вынуждены ждать… Представляю, как ругаются сейчас их офицеры.

– Русский матрос тоже не кланяется пулям! Много чести! – рядом вскочил Ильинский, а потом посмотрел на меня так презрительно и с жалостью, что сразу стало понятно. Если продолжу лежать, то все мои надежды на авторитет развеются как дым. И плевать всем будет на наши успехи, репутация труса весит гораздо больше.

– А русский офицер должен думать не только о чести, но и о жизнях тех, кто ему доверен или доверился! Солдат должен быть храбрым и умелым, а офицер должен сделать так, чтобы эти храбрость и умелость не спустили в унитаз, а направили на получение победы!

– Унитаз? – переспросил усатый солдат.

– Место, чтобы срать, – я не собирался следить за словами. – А наша задача – не срать, а побеждать. И каждый, кто по глупости погибнет и не даст нам выполнить задачу, будет не героем, а предателем.

Ильинский побледнел от ярости, солдат, наоборот, покраснел. Увы, слушать меня никто не собирался. И с каких пор у нас в чести митинги на поле боя? Вроде не тысяча девятьсот восемнадцатый? Или дело в том, что я по званию пока никто?

– И не надо мне про честь! – продолжил я, поднимаясь на ноги. Грохот пуль стал громче, к ним еще добавился тяжелый свист ядра, отправленного каким-то ухарем, решившимся выстрелить над головами своих же. К счастью, пока все мимо. – Вот я стою рядом с вами! Рискую своей головой! И ради чего? Ради пары пуль, которые могут попасть разве что чудом? Где тут подвиг? Или, когда мы сидели в окопе под канонадой двух десятков пушек, было проще? Да хрена с два! Вот только мы не просто сидели, а выжили в настоящем аду и потом в два раза больше, чем нас, англичан набили! Так разве ради того, чтобы кровь врагу пустить, нельзя наклониться?

– Честь важнее, – усач усмехнулся.

– Что ж, те, для кого честь важнее Родины, могут быть свободны! – я понял, что время слов закончилось, и подшагнул к распахнувшему глаза усачу. Такого обвинения он точно не ожидал. Как не ожидал, что я с размаху врежу ему в челюсть. Опыта драк у меня немного, но в крови было столько адреналина, что одного точного удара хватило, чтобы солдат покачнулся и упал. Ну, а я дальше ковал железо. – Ты! – палец ткнул в соседа усача. – Хватай болезного и тащи за нами! Все остальные – на пузо! Делай, как я!

Я больше не ждал: упал на живот и пополз вперед. Англичане как раз пристрелялись, и пули стали свистеть ближе, но попасть в лежачего – дело очень и очень непростое. А мы ползли по-пластунски, на локтях. За пару минут добрались до второй линии окопов, и солдаты с матросами уже привычно заняли свои места. Былой атмосферы азарта и братства больше не было, но и плевать. Главное, никто больше не спорил, и я прошелся по окопу, проверяя готовность плотно стоящих людей. Нас стало меньше, но и позиция эта была короче.

– Ружье ниже! Голову убери! Ты, наблюдатель, не на открытом месте торчи, а встань к кусту!

Трещина между мной и солдатами становилась все глубже, но тут закряхтел и очнулся тот усач, которого я оглушил. Как раз когда я проходил рядом.

– Сколько пальцев видишь? – я присел и провел указательным у него перед глазами.

– Один.

– Вот и хорошо. Значит, сотрясения мозга нет. Минута, чтобы прийти в себя, и вставай обратно в строй, – я отвернулся, собираясь вернуться на место.

– Ваше благородие, – меня догнал неожиданно растерянный голос усача. – Спасибо, что посмотрели, и спасибо, что врезали. Правильно это было, а то накатило… Я же десять лет ефрейтором хожу, понимаю, что мы уже сто раз должны были умереть. А благодаря вам не умерли, стоим и еще стоять будем. Так что вы, если что, просто приказывайте, мы сделаем, можно даже морды не бить.

Ефрейтор, значит? Я посмотрел на еле заметную в густых усах хитрую улыбку. Учитывая, что армия сейчас рекрутская и люди уходят сюда почти на всю жизнь, именно такие вот повидавшие все ефрейторы становятся настоящими командирами солдатам. Что тем скажет молоденький офицер, которого поставили на роту неделю назад и еще через неделю двинут куда-то еще? А ефрейторы у солдат, бомбардиры у артиллерии, приказные у казаков – это еще не офицеры, но уже и не рядовые. Это те, на ком держится армия.

– Как тебя зовут, ефрейтор? – спросил я.

– Василий! Игнатьев! – представился усач.

– Я слышал, Василий, что столы ефрейторов порой богаче, чем столы офицеров. Это правда? – и я в самом деле читал что-то такое.

Конечно, какой-нибудь князь питался одинаково что в столице, что в чистом поле, но поручики вроде меня часто жили на стандартном пайке. А паек и то, что могли достать такие вот ушлые ефрейторы – это очень и очень большая разница.