Русская война. 1854

– Степан! – я позвал казака, который специально держался недалеко от моей телеги. – Можешь отправить одного из своих на север?

– Зачем? – уточнил казак, прищурив глаза.

Никакой субординации, и это одна из особенностей времени. Иногда люди могут выполнить без вопросов самый глупый приказ, следуя вбитой в подкорку палочной дисциплине. А иногда откажутся от самого разумного просто потому, что это может показаться уроном их чести.

– Еще в Одессе я слышал, что англичане и французы хотят в Евпатории высаживаться. Как бы не попасть под них, если правдой окажется, – в голове мигом родилось объяснение.

Казак тут же нахмурился, кивнул и подозвал одного из своих. Самого молодого. Ветер дул от меня, так что я разобрал только пару слов, но и того, что всадник рванул обратно по нашим следам, было достаточно. Теперь если за нами кто и погонится, то мы хотя бы об этом узнаем.

Я откинулся обратно на сено. Тело на самом деле слушалось не очень. То ли из-за переноса сознания, то ли из-за той самой болезни. Я начал одну за другой разминать мышцы, продолжая раздумывать над своим положением и наблюдая за тем, что меня окружало. Природа? В задницу природу! Взгляд еще раз пробежал по казакам, потом скользнул на сидящих на других телегах возниц. На вид обычные бородатые мужики. Чистые и аккуратные.

– Не мужики, – поправила помять Щербачева. – Служащие из департамента провиант-комиссара.

– А те? – взгляд остановился на еще одной четверке, которая, как и я, расположилась рядом с грузом, только на других телегах.

– Фейерверкер и трое рядовых, – доложила память. – Выделены вам для демонстрации и обучения работы с ракетами. Вы им, кстати, приказывали идти пешком, благо скорость позволяет. А лошади и телеги и так перегружены.

В памяти сразу же всплыла информация о том, что именно я везу. Как оказалось, Константинов отгрузил со мной шестьсот двухдюймовых ракет с разными зарядами. В основном с гранатами, но были еще осколочные и даже сигнальные. Много, общий вес под полторы тонны – на пять телег действительно по границе допустимого. И даже один худосочный солдат сверху может привести к тому, что мы сейчас тут встрянем. Прямо под какой-нибудь английский или французский разъезд!

– А ну, на землю! – рявкнул я, осознав, что кроме меня это, похоже, никого не волнует. Да и не должно – я же тут командир и за всех отвечаю.

Солдаты с фейерверкером тут же соскочили со своих мест и поспешили отойти в конец обоза, подальше от моего взгляда. Я тоже решил выбираться. Нечего нагружать телегу и лошадь, если я смогу пройти хотя бы немного. На мне прямо сейчас были белые льняные штаны и широкая рубашка. Поверх надел лежащие рядом брюки, закрепил на них подтяжки. Память подсказала, что и как делать. С ее же помощью справился с портянками под сапоги – это было даже не сложно. А вот чтобы застегнуть мундир на все пуговицы, тут пришлось помучиться.

Взгляд зацепился за погоны – три звезды. Память подсказала, что именно такие положены поручику ракетных инженерных войск, на что намекали надписи «Р1», выбитые на каждой пуговице. Между прочим, десятый класс местной табели о рангах, на один выше, чем если бы у меня было то же звание, но в обычных войсках. Не мечта, но очень даже неплохо. С точки зрения перспектив.

После того, как я остервенело сражался с черными руками, даже грыз их, как дикий зверь, я словно вырвался из привычной скорлупы правил. Нет, я не собирался теперь решать все проблемы зубами, но чувство, что я сумел справиться даже со смертью, придавало сил. Человек – это звучит гордо, человек – это тот, кто может менять мир! Раньше спокойная жизнь как будто лишала смелости в это поверить, но теперь… Я просто знал, что только так все и должно быть.

Может быть, именно поэтому я и оказался в этом времени? Даже сама война, в которую с каждым днем все глубже и глубже погружается империя – это не только смерти, не только зло. Это возможность! Показать себя, стать фигурой, которой под силу изменить то, что было в моем времени.

Сделать так, чтобы не было Парижского мира, не было отданной на откуп союзникам экономики, не было навязанного технического отставания – всего того, что так дорого нам обошлось в веке двадцатом. Во время Первой Мировой и революции, которых вместе со всеми их десятками миллионов смертей вполне можно было избежать.

Готов я на это замахнуться? После адского пламени почему бы и нет.

Размяв ноги и руки, я аккуратно спустился с телеги и, придерживаясь за борт, пошел рядом. Огромные потемневшие от времени колеса медленно проворачивались по весенней грязи, к счастью, еще не полностью вступившей в свои права. Идеальная скорость, чтобы прийти в себя. Я присматривался к миру, к людям вокруг и, наверно, последним заметил, как впереди поднялась пыль.

– Проверь, – Степан после моих слов про дозоры был настороже, но к нам приближались с юга, то есть с той стороны, где были свои.

Я присмотрелся, и через минуту смог разглядеть зеленые мундиры, золотое шитье и кивера. Точно наши – гусары, только полк не могу вспомнить. Я выдохнул, уже поверив, что скоро окажусь в Севастополе – с таким-то прикрытием нас точно не достанут – когда один из гусар выхватил пистолет и прямо на скаку разрядил его в отправленного вперед казака.

– Предатели! – кажется, я заорал первым.

И это все, на что меня хватило. Несмотря на все красивые мысли об изменениях, тело замерло и отказывалось слушаться. Степан что-то закричал и скинул с плеча винтовку – грохот выстрела, один из чужаков упал. Те стали орать громче. Степан нагнулся, чтобы подать мне руку. Мог бы сбежать, но решил вытащить хотя бы меня. Опять грохот выстрела. На лице казака появилось обиженное выражение, по черной бороде побежала струйка крови, и он рухнул с коня.

Через пару мгновений в наш обоз ворвались семнадцать гусар. В руках пистолеты, половина сразу разрядила их в приданных мне солдат, остальные пока ждали, но больше никто не думал о сопротивлении. Может, еще обойдется? Мысль появилась и тут же исчезла, стоило мне увидеть кривую улыбку на лице одного из нападавших.

– В шашки их, оружие продадим англичанам! – крикнул он своим, а потом с разгона врезал мне в лицо правым ботинком. – Пся крев!

Ругательство на польском было последним, что я услышал. В себя пришел только на следующий день. Тошнило, хотелось пить и есть, но никто не обращал на меня внимания. Сидящие у костра убийцы обсуждали свои планы, и я постарался прислушаться и выяснить, что же происходит. Говорили они на русском, видимо, привыкли за десятилетия службы в императорской армии, так что я почти все понимал. Это действительно были поляки. Их командир оказался из тех, кто бунтовал еще в тридцать первом, был разбит, а потом прощен. Двадцать с хвостиком лет в армии и присяга перед царем ничего для него не изменили, и, как только представилась возможность, он подбил солдат на побег в лагерь союзников.

Тех же из их роты, кто не согласился на предательство, поляки просто перебили. Сначала они были готовы просто сменить сторону, но мой случайно попавшийся на пути обоз все изменил. Теперь дезертиры могли не просто поступить в чужую армию, но и выручить немало денег за наши ракеты. Достаточно, чтобы переехать в Париж или Лондон, пока Варшава не станет снова свободной. Меня же оставили в живых, чтобы я смог рассказать о технической новинке и помочь выручить за нее полную цену.

Чудесное попадание в другое время оказалось совсем не таким чудесным. Разве что мое пробуждение все-таки заметили, дали отпить пару глотков из фляги, а потом под очередное «пся крев» снова приголубили по голове. И опять я провалялся без сознания еще одну часть пути. Пришел в себя от встревоженных голосов. Поляки заметили впереди еще один отправленный на разведку отряд.

Двадцать человек, спешенные матросы с одного из кораблей Черноморского флота. Не знаю, как они тут очутились, но теперь дезертиры оказались перед выбором. Тихо уйти, бросив добычу, или дать бой. Решение, впрочем, было принято очень быстро: отказываться от денег, которые мои похитители уже считали своими, никто не собирался.

Они решили провернуть ту же схему, что и до этого с моим отрядом. Изобразить своих, потом расстрелять тех, кто будет наготове, и порубить остальных. Телеги заскрипели, двигаясь навстречу очередному побоищу, а я понял, что меня опять парализовало от страха. Тело отказывалось слушаться, а дезертиры уже успели издалека обменяться приветствиями с матросами.

– Ждем, стреляем вплотную, чтобы без сюрпризов, – чужой голос долетел через стенку телеги. Про меня все словно забыли.

Безвольный, избитый, в одиночку – что я могу сделать?

– Надо хотя бы предупредить, – подсказала память из этого времени.

– Матросы после такого, может, и выживут. А меня точно зарубят, – возразил я.

– И что? – голос был удивлен. – Главное, поступишь по чести.

– Не хочу по чести… – ответил я и понял, чего на самом деле хочу. – Хочу по чести, а еще выжить.

– Иногда надо выбирать.

Я почему-то вспомнил Степана, который мог ускакать, но остался, протянул мне руку и из-за этого погиб.

Ступор прошел. Тело плохо слушалось, но я мог шевелиться и постарался как можно тише высунуться из-за борта. Меня не заметили, до отряда матросов оставалось еще метров пятьдесят. Сколько у меня времени? Руки нащупали одну из лежащих рядом ракет. Два дюйма, вместо оперения палка, торчащая сзади на метр с хвостиком. Кстати, реально рабочая конструкция, но без направляющих я все равно промажу. А они лежат в другой телеге…

Я отложил ракету. Не потому что передумал, а потому что догадался проверить маркировку. Эта была с гранатой, а мне бы больше подошла картечь. Нашел! Телега как раз остановилась, и я перевалился через борт. Земля была мокрая и мягкая – еще не просохла после недавнего дождя – то, что надо. Я прокопал борозду прямо в направлении поляков, уложил в нее ракету. Теперь оставалось только поджечь запал.

– Кто это? – офицер отряда матросов, выпучив глаза, уставился на меня.

Поляки удивленно повернулись: моего появления, особенно в таком виде, никто не ожидал. Понимание сменилось раздражением, а потом страхом. Мне даже показалось, что у одного в глазах я увидел собственное отражение. Измазанный кровью поручик стоит на четвереньках в грязи с расширившимися от безумия зрачками.

Еще бы им не расшириться, когда я только сейчас понял, что не знаю, что поджигать у этой чертовой ракеты. Неужели все зря?

– Это дезертиры и убийцы! – крикнул я, и в этот самый момент взгляд зацепился за что-то белое.

Стопина, подсказала память. Хлопок, пропитанный селитрой и пороховой мякотью. Вспыхнула спичка, я поджег ракету и откатился в сторону. Вовремя. Первый пистолет поляки разрядили в меня. Потом кто-то закричал, а я словно изнутри видел, что происходит внутри ракеты. Вспыхнул состав – оказывается, он занимал только треть длинной узкой трубы. Брак? Нет! Через мгновение стало понятно, что свободное место было нужно для появившихся огненных газов, которые и рванули ракету с места.

Выкопанная борозда задала направление полета, и стальная труба врезалась в того самого поляка, что так любил меня бить. Не сильно. Ракета недостаточно разогналась, чтобы пробить его насквозь, но так даже лучше вышло. Пороховые газы как раз добрались до заряда, и тот взорвался, раскидывая во все стороны картечины. Я успел спрятаться под телегой, куда и так откатился после первых выстрелов. Матросов прикрыли тела поляков, а вот самих дезертиров просто разбросало во все стороны. Вообще, двухдюймовая ракета девятнадцатого века бьет не особо сильно, но уж очень удачно я попал: в живых осталось не больше половины, и те не могли оказать особого сопротивления.

Я увидел, как матросы уверенно подстрелили парочку, что не догадались поднять руки. Остальных связали, а меня… Командир отряда, сверкая горящими глазами почти как я сам, подошел и протянул руку.

– Мичман Лесовский, – представился он. – Команда брига «Язон», включен в сводный отряд капитан-лейтенанта Ильинского, провожу разведку местности по его приказу.

– Поручик Щербачев, – ответил я и, опираясь на него, поднялся на ноги. – Отправлен из Санкт-Петербурга в Севастополь с секретным оружием. Был в плену, слышал о планах врага, прошу помочь доставить меня и ракеты в город.

– Конечно, – мичман почесал голову, а я лишь сейчас понял, насколько он молод. – Только сначала надо вернуться к капитану и… Я слышал, что генералы планируют дело.

Дело в этом времени – это бой. Хорош в деле – хорош в бою.

– Какое сегодня число? – в горле пересохло.

– Пятое, – ответил мичман.

Повезло, до битвы на Альме оставалось целых три дня. Значит, мы еще успеем что-то изменить.

Глава 3

Крым, правый берег реки Альмы, 6 сентября 1854 года

Сижу на правом борту телеги. Последней из моего обоза, остальные были сразу отправлены в Севастополь, чтобы провести испытания и определить, где и как стоит использовать ракеты. Вполне разумное решение со стороны генерала Меншикова, а вот от того, что он не стал меня слушать, хотелось выть. И ведь не только я пришел к нему со своими предложениями!..

Когда мы с мичманом Лесовским вернулись к стоянке сводного отряда, рядом уже начали собираться и другие полки. Меншиков, несмотря на численное превосходство врага, решил дать ему бой, воспользовавшись возможностью занять более выгодную позицию по реке Альме. Я быстро представился капитан-лейтенанту Ильинскому, чьи люди меня так выручили, сполоснулся, а потом поспешил к генералу, которому уже доложили о моем прибытии.

– Александр Сергеевич! – крик какого-то незнакомого человека вырвался наружу, стоило мне приблизиться к палатке генерала.

Я невольно вздрогнул, представив, что где-то здесь бродит сам Пушкин, но тут же выдохнул. Александр Сергеевич – это не только великий русский поэт, но еще и Меншиков, который мне и нужен. Я замер, раздумывая: подождать снаружи или сразу зайти в шатер? Стоящий у входа солдат точно не собирался меня останавливать, но и вмешиваться в чужой разговор не хотелось.

Пока я размышлял, мимо прошел мужчина лет шестидесяти с плотной фигурой и похожими на округлую букву «П» усами. Местная память оценила мундир и тут же отдала приказ вытянуться во фрунт.

– Господин генерал-лейтенант, – тело выполнило все положенные по этикету действия.

Тот окинул меня задумчивым взглядом. Невольно вспомнилось, что хоть обращение по воинскому званию и было разрешено, те, кто постарше, предпочитали, когда к ним обращались в зависимости от чина. С моим десятым меня бы называли ваше благородие. Генерал-лейтенант – это третий класс, значит, ваше превосходительство. В будущем стоит это учесть, а то как бы не наплодить себе врагов на ровном месте.

– Петр Дмитриевич, – к генералу, отвлекая его от меня, подбежала молодая круглолицая девушка с длинными белыми волосами, скрытыми под шляпой с широкими плетеными полями. – Вы не забыли, что обещали мне?..

Я замер, сделав неожиданное открытие. Генерал-лейтенант и это имя, Петр Дмитриевич, все вместе не оставляло сомнений, что я только что встретил Горчакова. В будущем сражении ему предстоит командовать правым флангом нашей армии, где как раз расположили сводный отряд матросов Ильинского. А я вместо того, чтобы установить контакт, наоборот, настроил его против себя.

Надо сказать что-то умное…

Я раскрыл рот, уже почти поймав мысль за хвост, но тут повисшая на генерале девушка обернулась и бросила на меня недовольный взгляд. Кажется, эти двое считают, что я слишком уж долго стою на месте и пялюсь на них. Вот же… Пришлось поднять подбородок повыше и поспешить в палатку, откуда снова начали доноситься звуки разговора, идущего на повышенных тонах.

– Всего четыре пушки! Поставим небольшую батарею на левом фланге, и враг не сможет поддерживать своих с моря.

Из одного края палатки в другой ходил мужчина с уже знакомыми мне округленными усами – похоже, мода. В отличие от встреченного ранее генерал-лейтенанта этот был моложе. Зачесанные налево волосы делали его чем-то похожим на современного клерка, но взгляд… Сощуренные черные глаза смотрели зло и дерзко.

Мой взгляд опустился ниже на адмиральские эполеты, и я понял, кого смог увидеть вживую. Владимир Алексеевич Корнилов! Не Лавр Георгиевич, который водил войска на Петроград в 1917 году, а однофамилец. На мой взгляд так более удачливый и успешный. Ученик Лазарева, фактический командующий Черноморским флотом, один из тех, кто организовал будущую оборону Севастополя. И кто знает, что было бы дальше, если бы его не достала вражеская пуля во время первой бомбардировки города.

Вот и сейчас он предлагал укрепить позицию армии в том самом месте, где через два дня ее прорвут французские полки. Я и так планировал по возможности спасти жизни всех будущих героев, но… Этого человека нужно вытащить любой ценой!

– Мы уже обсуждали, это лишнее. Там горы, крупные силы не провести, так что не вижу смысла ставить людей и орудия там, где их смогут достать вражеские корабли. Или вы рассчитываете четырьмя пушками остановить целый флот?

Человек, отвечавший Корнилову, сидел за столом. Несмотря на нервный энтузиазм своего подчиненного, он был совершенно спокоен. Седые волосы, такие же белые усы – короткие, без всяких модных изгибов. Узкое лицо, уверенный взгляд – Александр Сергеевич Меншиков ценил храбрость русских солдат и матросов, но предпочитал обходиться без лишних жертв.

– Поставлю бомбические пушки. Одно удачное попадание, и мы можем лишить врага одного из кораблей! – щеки Корнилова раскраснелись. – О, они сто раз подумают, прежде чем рискнуть подходить к берегу!

А я вспомнил, о чем именно он сейчас говорит. В первой половине 19 века флоты всех стран столкнулись с ситуацией, когда обычные ядра не могли сильно повредить деревянным кораблям. Малые калибры порой даже не пробивали укрепленный борт, крупные пролетали насквозь. Немного поменяли ситуацию раскаленные ядра: их грели докрасна в специальных печах, и те, угодив в корабль, могли устроить страшный пожар. Вот только пожары можно тушить.

И тогда появился генерал Пексан, предложивший идею относительно короткой пушки, стреляющей огромными снарядами. Они и сами по себе могли проделать в борту корабля дыру шириной в метр, но, главное, благодаря размеру можно было решить одну из важнейших проблем снарядов того времени. Ведь в какой тупик попадали все с обычными снарядами? Тонкие стенки позволяли засунуть в ядро больше пороха, вот только слишком велик был риск разрыва прямо в стволе. Обратная ситуация – толстые стенки, но маленький заряд. Безопасно, но и нанести вред слишком сложно.

Бомбические пушки Пексана были достаточно велики, чтобы их огромные снаряды были и надежны, и оказались способны проломить борт почти любого деревянного корабля. Именно после их применения буквально несколько лет назад датчане потеряли два шестидесятипушечных корабля при штурме крепости всего с тремя орудиями. Это сражение стало одним из толчков для развития парового флота и отработки новых тактик, в том числе одновременного штурма с моря и суши, которые англичане с французами как раз и будут отрабатывать в Крымской войне.

Тем временем Меншиков все-таки отказался от идеи Корнилова, сказав, что не собирается рисковать столь редкими и важными для обороны Севастополя орудиями, и отправил Владимира Алексеевича назад и дальше заниматься обороной города. Корнилов прожег меня взглядом, явно недовольный, что я видел его неудачу, вылетел из палатки, а сам Меншиков повернулся ко мне.[3]

– Значит, Григорий Дмитриевич, – он прямо-таки буравил меня взглядом.

– Прошу прощения, ваше высокопревосходительство, что стал невольным свидетелем вашего разговора с Владимиром Алексеевичем, – на этот раз я сразу использовал максимально вежливое обращение. А то что-то мне начинает казаться, что и Корнилов, и Горчаков ко мне будут расположены не очень позитивно. Надо хотя бы с Меншиковым не испортить отношения.

– Ничего страшного, – Александр Сергеевич махнул рукой. – Кстати, раз уж вы слышали, так что думаете о предложении Владимира Алексеевича? Он, конечно, хороший морской офицер, но сухопутные операции – совсем не его конек.

– У меня тоже мало опыта, – начал я и едва не чертыхнулся. Оправдываться, когда хочешь кого-то убедить, не самое лучшее начало. – Но я ехал сюда через Одессу, там бродит много слухов о тех генералах, что будут нам противостоять.

Естественно, я ничего не помнил из своего посещения Одессы, но вот рассказы Семеныча – вполне. И там хватало так нужных мне деталей, чтобы заставить собеседника относиться ко мне серьезнее.

– Интересно, расскажите, – подбодрил меня Меншиков.

– Англичанами руководит лорд Раглан. Возможно, вы слышали о нем в битве при Ватерлоо, тогда он потерял правую руку и по личной протекции Веллингтона был назначен адъютантом будущего короля. Потом военных подвигов за ним не известно, однако в чинах он рос стабильно и в пятьдесят втором сменил лорда Хардинга в роли главнокомандующего всех английских войск. Так что от него я бы не ждал больших подвигов на поле боя, но вот достаточное количество солдат, артиллерии и припасов он точно сможет обеспечить.

– Вы хорошо информированы, – Меншиков задумался. – Сомневаюсь, что обо всем этом болтали на улицах Одессы.

– Если честно, ваше высокопревосходительство, в Одессе еще и не то болтают, но вы правы, – я сглотнул. Волнительно, но пока разговор шел в нужную сторону. – Я давно занимаюсь артиллерией и слежу не только за нашими достижениями, но и за успехами вероятных противников.

– Вероятных противников? Очень интересный образ. И давно вы считали Англию и Францию нашими врагами?

– Если посмотреть их печать, то уже лет двадцать было видно, что кто-то старательно и планомерно готовит нас к противостоянию. Не как страны, столкнувшиеся ради временных интересов, а как цивилизации.

– Кажется, что-то такое я читал у Хомякова и Данилевского. Увлекаетесь их идеями?

– Увлекаюсь всем, что позволяет двигать вперед науку и инженерное дело, – слова Меншикова меня смутили. Не ожидал, что в этом времени принято так легко классифицировать чужие идеи. – Англия и Франция сейчас далеко продвинулись в этом направлении, и нам необходимо учитывать их успехи.

– Что вы имеете в виду?

– Например, винтовка Ли Энфилд, которой они вооружили почти всю свою армию.

– Чуть больше половины, – поправил меня Меншиков, и я неожиданно вспомнил, что помимо всего прочего он был морским министром Российской империи. И ведь спорит со случайным поручиком и даже пытается меня в чем-то убедить. Александр Сергеевич тем временем продолжал. – Они пытались удешевить новые винтовки, как могли, но на всю армию их все равно не набралось, а последствия экономии никуда не делись. Та же пуля Минье, что они используют, идет без стальной чашечки в основании, там просто выемка.

– Но ведь все равно пуля расширяется и летит дальше, – возразил я. – Насколько я помню результаты испытаний, до девятисот метров. В смысле до тысячи ярдов.

– Метры? Значит, вы еще и последователь французской метрической системы? Не стоит щеголять в обществе придумками революции, – предостерег меня Меншиков. – Что же касается дальности выстрела, да, английская винтовка хороша. Но с обычной пулей она не сильно лучше нашей. С пулей Минье – дорога. С их промежуточным вариантом Притчетта – свои проблемы. Новая пуля просто недостаточно расширяется при проходе ствола, и тот зарастает гарью. В идеале через два-три выстрела его нужно чистить. Если же нет, то через десять-двадцать ствол может разорвать. А еще знаете, что говорят офицеры нижним чинам перед боем? Стрелять, когда видите белки глаз вражеского солдата!

Меншиков насмешливо смотрел на меня, я же молчал. Неожиданно показалось, что снова говорю с Семенычем. Услышал где-то пару умных мыслей, но при этом с десяток не менее важных деталей, оказывается, не учел. А ведь про взрывающиеся стволы винтовок я читал, просто не обращал внимание. Подумаешь, пара сотен случаев на всю войну. Вот только сами солдаты так не считали и часто вместо пуль Минье использовали обычные, чтобы не рисковать.

– А еще, – Меншиков тем временем улыбнулся, – у нас тоже не винтовки Дельвиня, когда пулю забивали в ствол посильнее, чтобы ее там расперло. Тульский завод уже освоил выпуск штуцера Бернера для лучших стрелков. Да, пока он собирает их только пять тысяч в год, но это лишь начало.

И точно, я вспомнил, что в следующем году Россия будет выдавать уже шестьдесят тысяч штуцеров.

– Кажется, я не все знаю о нашем и вражеском оружии, – я вежливо склонил голову. – Спасибо, что рассказали, но позвольте продолжить о том, что я услышал об офицерах врага.

– Что ж, продолжайте, – кивнул Меншиков.

– Тогда французы. Сент-Арно, ему под шестьдесят, герой войны в Алжире. Получил там почти все свои звания, начиная с капитана. Водил в бой зуавские части и хорошо знает, на что они способны. Почему обращаю на это внимание: с ним же служит и бригадный генерал Боске, с которым Сент-Арно в пятьдесят первом подавлял мятеж в Кабилии. Они хорошо понимают друг друга, знают, на что способны зуавы, и я вполне бы ожидал суворовского маневра в их исполнении. Так что тот же обход по флангу, который смогла бы остановить батарея Корнилова, я считаю вполне возможным.