Северный ветер. Том 2

За два удара сердца я успела трижды пожалеть о просьбе и четырежды передумать. Но когда мьаривтас в полупоклоне подал мне согнутую в локте руку, ухватилась за его предплечье. Нас привычно окружил десяток воинов. Хариды возглавили группу, а мьаривы составили внешнее кольцо.

В замке картина повторилась – все, кто встречался на пути, спешно преклоняли колено, приветствуя сначала меня, а потом правителя Севера.

Я не смотрела на него, страшась не найти за величественной броней знакомое тепло. Мне казалось, что кто-то выстудил мьаривтаса, пока он отсутствовал. Лишь раз встретившись с ним взглядом, я спешно отвернулась – видеть откровенное равнодушие, словно по щелчку пальцев сменявшееся восторгом, было тошно.

Когда мы миновали нужный этаж и двинулись к лестнице, я остановилась и спросила:

– Куда мы направляемся?

Акха казался искренне удивленным.

– В твои покои.

Ноги подкосились, и я устояла лишь благодаря тому, что цеплялась за его предплечье.

Что ж, видимо, меня переселили… подальше от мьаривтаса.

«Не в этом причина! Почему надумываешь всякое?!».

Впервые за очень долгое время я прислушалась к голосу разума и заставила себя успокоиться, хотя зверь яростно протестовал, а с пальцев успели сорваться искры.

***

Я пораженно разглядывала гостиную, прогнав десяток услужливых магри.

Во-первых, она была гигантской. Да я заблужусь по пути от спальни к выходу раз пять, если карту местности не изучу! А во-вторых…

Я медленно повернулась к Акха.

– Это что за комната боли?!

Шикарная драпировка на стенах, пушистые ковры на полу, тяжелые плотные шторы, обивка диванов и кресел – все было красным! Даже у дерева, из которого были выполнены столы и стулья, был благородный красный оттенок! Один каминный портал был белым, но даже его умудрились наглухо разрисовать изящными узорами.

Какими? Конечно же красными!

А еще в покоях было до рези в глазах светло! Белый огонь радостно танцевал на фитилях множества свечей, подмигивал отражением в подсвечниках.

На невысоком столике был накрыт легкий ужин – в замке узнали, что я собираюсь вернуться, или постоянно меняли блюда? Бегающий взгляд болезненно спотыкался об вазы, картины и открытые резные шкатулки с драгоценностями.

Красиво, дорого и богато, конечно, но в такой обстановке рассудка лишиться недолго! И вот что удивительно – ни одного даара.

Я направилась в спальню, с ужасом представляя, что ждет меня за массивной дверью. Распахнув ее, вошла в комнату и схватилась за голову. Размерами она не уступала гостиной, а если учитывать несколько смежных помещений, в которые вели отдельные двери, наверняка превышала мои прежние покои. Все целиком!

Проигнорировав кровать на десятерых без привычного балдахина, но зато с вычурным кованым изголовьем, я распахнула первую дверь и застонала – комната была заставлена открытыми шкафами с бесчисленными нарядами. Красными! Вся одежда была красной!

Когда я вернулась в гостиную, мьаривтас не посмотрел в мою сторону.

– Акха… Зачем… Это все слишком!

Растерянный и подавленный, он глянул на меня украдкой и уставился на камин – огонь тянулся к нему и нетерпеливо помахивал язычками, словно соскучившийся питомец.

– Прошу о милости, мархээарисс – скажи, что тебе не по душе. Позволь исправить…

– Не нужно ничего исправлять!

– Но ты недовольна…

– Я не… Акха, мои прежние покои прекрасны!

Мьаривтас взглянул на меня с непривычной холодностью, вскинул подбородок и расправил плечи. Броня властности наглухо запечатала знакомого мне мужчину.

– Ты заслуживаешь самого лучшего, что может предложить двор Севера и его мьаривтас.

– Мне достаточно того, что ты уже дал. Кров, одежду, еду… Мне все по душе! Ты дал мне все, что необходимо…

– Этого недостаточно!

Злой ветер пронесся по комнате, тревожа огни. Акха судорожно вздохнул и прикрыл глаза, пряча вьюжные белые искры. Снова посмотрел, да так высокомерно, что даже зверь, раззадоренный близостью знакомого дара, озадаченно притих.

– Двор Севера будет твоим домом столько, сколько пожелаешь. И все его блага…

Остро кольнуло в груди.

– Сколько пожелаю? Акха, ты говоришь так, словно я…

«…лишь гостья».

«А разве это не так?».

Я резко отвернулась, пытаясь отдышаться. В каждом слове мужчины звучало: «оставайся сколько нужно, я обеспечу тебе комфорт и роскошь!». Но не было ни намека на предложение остаться навсегда.

Меня окутал запах грозы. Я повернулась и едва не ткнулась лицом в грудь мьаривтаса. Прохладная ладонь привычно скользнула по моей спине к лопаткам, но тут же опустилась.

– Мархээарисс, ты видела солнце?

Я развернулась и обхватила щеки мужчины ладонями.

– Дана! Меня зовут Дана!

Акха прикрыл глаза и прильнул к моей ладони, но тут же отступил и выпрямился, возвышаясь надо мной. И внезапно показался ужасно далеким. Недостижимым! Отстраненным, надменным, безразличным.

Таким видел правителя Севера каждый. Но я – никогда. И не желала этого!

Акха шагнул назад и склонил голову. Я убила желание схватить его за мундир и обняла себя за плечи. Тело забила дрожь – казалось, равнодушие мьаривтаса проникло в кости, и даже дар пламени не мог справиться с заполнившим нутро холодом.

– Если покои тебя не устраивают…

– Да, не устраивают. Я хочу вернуться в прежние!

Акха выдержал паузу и медленно кивнул.

– Твоя воля ведет меня, мархээарисс. Позволь покинуть тебя и…

– Не позволяю!

Слова вырвались, обгоняя мысль. Мужчина часто заморгал, не поднимая взгляда. Он молчал, ожидая моей воли, и я изъявила ее:

– Поужинай со мной.

«Нам нужно поговорить».

Глава 3

Когда магри досервировали ужин и упорхнули, я медленно опустилась на пол рядом со столом. Акха застыл возле дивана, рассматривая камин.

– Стоя больше влезет?

Взгляд мужчины прыгнул на меня и обратно к белому огню.

– О чем ты говоришь?

Я похлопала по ковру ладонью.

– Присядь. Довольно сложно будет постоянно задирать голову, чтобы видеть тебя.

Акха пристально посмотрел на двери и опустился на пол по другую сторону стола. Каждое его движение было преисполнено манерности. Взгляд оставался отстраненным и надменным. Венец глумливо подмигивал бликами, напоминая о месте его обладателя в иерархии Кахаэра. Несмотря на то, что я находила поведение Акха ужасно непривычным, оно ощущалось естественным и непринужденным. Он вел себя… как правитель.

Я прогнала воспоминания о наших уютных разговорах у камина, осознав, как нелепо выглядит сейчас мьаривтас. В зале хранителей его ждал черный величественный трон, а стол в обеденном зале, в котором мне не довелось побывать, наверняка возглавляло богато украшенное кресло. Сидя на полу мужчина казался… несуразным. Неуместным в простоватой обстановке, иронично оттененной роскошным убранством покоев.

Акха тихо спросил:

– С чего изволишь начать трапезу?

Я растерянно указала на блюдо с мясом, обложенным ломтиками корнеплодов. Мужчина наполнил тарелку и передал ее мне. Розовое вино плеснулось в кубок ужасно громко. Я выпила залпом, а когда Акха вновь наполнил кубок, выпила и его под слегка удивленным взглядом. И огромным усилием воли удержалась от того, чтобы судорожно влить в себя третий.

– Как прошел… твой полет?

Теплая улыбка украсила мьаривтаса, но не отразилась во взгляде.

– Солнце улыбалось мне, благодарю, мархээарисс.

Я проглотила рванувший на волю крик и нервно спросила:

– Где вы были?

Звон вилки об тарелку оборвался противным скрежетом.

– На границе владений Ночи.

– А чем… вы там занимались?

Быстрый взгляд из-под густых ресниц.

– Охотились на ее Детей.

– Это еще кто?

Мьаривтас прожевал кусочек мяса и ответил:

– Неодаренные, которых коснулось могущество северной стихии. Ты помнишь серые шкуры, на которых мы спали в пути?

Я кивнула, и мужчина сдержанно улыбнулся.

– Они принадлежали им.

– Вы охотитесь на них ради шкур?

– Выделанные шкуры высоко ценятся в Кахаэре – одежда и спальные принадлежности, сшитые из них, комфортны и в мороз, и в жару. Но это не первая причина. Дети Ночи изредка покидают снега и стаями нападают на города. Я – единственный, кто может проникнуть в сердце Сабисс Гаха и истребить врагов моих подданных там, где обращенные верят в защиту стихии и свою безопасность.

Памятуя о шестиногих скакунах, я поежилась, представив, какой ужас может породить несокрушимая Ночь. И насколько этот ужас может быть опасен.

– Зачем неодаренные идут в ее земли?

Во взгляде Акха промелькнула горечь.

– Могущество Ночи просачивается через границы равнин и отравляет окрестности. Те земли необитаемы, но опасность манит смельчаков и глупцов. Оказавшись в приграничье, они поддаются северной стихие и сбегают в снега ее Детьми.

Я бездумно осушила кубок. Губы мьаривтаса дрогнули, словно мужчина хотел улыбнуться, но сдержался.

– Как часто ты охотишься на них?

– Раз в несколько лун. Я проникаю вглубь Сабисс Гаха. Кхар Джахар облетает Акхасс Дюзар…

Я тихо перебила его:

– Полночь.

Акха вопросительно вздернул бровь, и я пояснила:

– «Акха» значит «полночь».

– Да, мархээарисс. Я родился в самый темный изгиб солнечного хода, когда светило было дальше всего от небосвода. Имена могут многое рассказать о нас.

Например, имя его пращура…

А не в честь ли тирана даары назвали северную стихию?

Я хмыкнула, не решаясь касаться вновь наполненного кубка. Еда так и осталась нетронутой – аппетита не было и в помине. Напьюсь же…

– А что означает твое имя?

Я мрачно усмехнулась.

– «Дана» значит «мудрая». А еще «дарованная».

– А Торрес?

– Так назывались оборонительные башни. Я читала, что «торрес» – что-то вроде символа. Защиты, мощи и надежности.

Акха воскликнул, порядком напугав меня:

– Мархээарисс, твое имя великолепно!

Он восхищенно улыбался, а мне хотелось выбежать из комнаты, запрыгнуть на Буцефала и скакать куда глаза глядят.

Кубок все же оказался в моих пальцах.

– Так почему ты перестал меня им называть?

В глазах собеседника мелькнуло неподдельное изумление. Я пояснила:

– Ты называешь меня «мархээарисс»…

– Но ты и есть…

Я перебила его:

– Ты понимаешь, о чем я говорю!

Лоб мьаривтаса прорезали глубокие морщины.

– Нет, не понимаю.

Скулы свело. Я проглотила вязкую слюну вместе с глотком вина.

– Ты перестал называть меня Даной. Осталась лишь «мархээарисс». Почему? Потому что мой титул важнее… моего имени?

Акха смотрел недоуменно, пока я покачивала кубок и чересчур внимательно разглядывала жидкость. Та жадно облизывала стенки, ловя блики огня.

– Дана…

Я вскинула голову и задушила стон – Акха улыбался, но его взгляд оставался поразительно равнодушным. Сокрушительно отстраненным!

– Почему ты называешь меня мьаривтасом?

– Потому что ты – мьаривтас!

– А ты – мархээарисс.

Загнанная в ловушку, я с грохотом поставила кубок на стол.

– Но я называю тебя по имени! А ты меня нет!

– Я только что сделал это. Разве ты не слышала?

Я раздраженно воскликнула:

– Акха, ты действительно не понимаешь, о чем я говорю?!

Он хрипло засмеялся, но сразу же перестал. Я тоже притихла, настороженно следя за трещинами, бегущими по броне равнодушия мьаривтаса. Черты его лица смягчились, взгляд стал таким же ласковым и нежным как прежде. Но слова выдернули меня из накатившей неги и швырнули на землю:

– Чем тебе неугодно это слово?

Я сжала зубы до боли в челюсти. Знала я, почему новое обращение выводит меня из себя – слишком много ответственности и утрат с ним связано! Но как объяснить, чтобы он понял?

Не дождавшись ответа, Акха склонил голову набок и спросил:

– Тебе трудно принять твою суть, я прав?

Я снова не ответила, но мьаривтасу это не требовалось. Он продолжил:

– Одаренные, рожденные в Кахаэре, знают о своей сути задолго до того, как осознают ее – до того, как принимают природу своего происхождения и позволяют дарам проснуться. Звучит, будто у нас есть выбор, но это не так. Мы – могущественные существа, хранящие власть и покой Кахаэра. Такими нас сотворило мироздание. Но ты, пришедшая из-за грани, долгие зимы жила, не зная о своем могуществе. И я не могу представить, каково тебе сейчас.

От его улыбки стало тошно. Сердце забилось суматошно.

То же самое, но грубее, я втолковывала Даримасу. Но, встретив понимание Акха, испытала стыд. Возможно, потому что ввела его в заблуждение…

– Сколько зим ты прожила?

Я угрюмо буркнула:

– Тридцать три.

Улыбка Акха стала снисходительной.

– Ты так молода…

– Будто ты намного старше!

Он ответил, сдерживая смех:

– Я прожил сто восемьдесят шесть зим.

Я ахнула, не сразу вспомнив, что даары живут гораздо дольше простых смертных. Вот тебе и «почти ровесники»!

– Ты такой… взрослый!

Акха рассмеялся и покачал головой.

– Мы осознаем суть на пятидесятой зиме. К восьмидесятой подчиняем дары. Встаем на крыло после сотой. Я очень молод, но через многое мне пришлось пройти гораздо раньше остальных.

– Потому что ты наследный мьаривтас?

Акха кивнул.

– Кхар Джахар уступил мне северный зал хранителей, едва я раскрыл дары и воспитал дух достаточной силы, чтобы совладать с ними. Долг, который отец возложил на себя, став мьаривтасом, оказался неисполнимым.

Тихий вздох разнесся над столом морозным воздухом.

– Лишь мне из ныне живущих подвластна северная угроза. Лишь я один могу удержать Ночь на равнинах. Кахаэр отчаянно нуждался в моем могуществе, и потому я стал мьаривтасом на сотни зим раньше.

– А до твоего рождения как с ней справлялись?

– Прошедшие эоны дались моему двору нелегко. Северяне подолгу не видели солнца из-за туч. Мне пришлось рано взвалить на себя бремя власти, но ты… Тридцать три зимы…

Акха невесело усмехнулся.

– Между нами великая пропасть, мархээарисс. Я одаренный, ставший мьаривтасом, а ты родилась обремененной властью.

Я вяло запротестовала:

– Но я не была такой, когда мы встретились.

– Ты пришла в мои земли, чтобы я разбудил могущество, что дремало в тебе всю жизнь. Возможно, с первой мархээарисс было так же. Боюсь, нам не узнать наверняка.

Он задумчиво облизнул губы и продолжил:

– Среди моих мьаривов есть те, кто намеренно и осознанно отказался от наследных титулов и власти. У них не было выбора – рождаться одаренными или нет. Но они выбрали не становиться правителями своих земель. И пусть это причинит тебе страдания, но у тебя в отличие от них нет такой роскоши. Потому что мархээарисс – не титул, как мьарив, мьаривтас, мьарисит или мьаритарх. Это твоя истинная ипостась, второе имя, если будет угодно.

Я упрямо мотнула головой.

– Неугодно!

– Ты хочешь, чтобы я перестал тебя так называть?

Я с отчаянием прошептала:

– Я хочу, чтобы ты снова начал называть меня Даной.

И пусть это не первое мое желание, но с чего-то же нужно начинать!

Лукавый проблеск взметнул искры на голубых радужках.

– Твоя воля ведет меня… Дана. Скажи, иное обращение изменило твою суть? Ты по-прежнему мархээарисс. В тебе – все силы мироздания и те, что породили мы, даары. Твоя воля ведет нас и твое слово – изначально истинно и законно.

Я не стала уточнять, что, в отличие от одаренных Кахаэра, могу лгать. Смысл? Никакого.

Акха подался вперед.

– Даже имя, которое ты помнишь. Вдумайся в заключенные в него смыслы. Дар, мудрость, надежда и защита. Ты – твердыня Кахаэра. И в твоем кулаке – его мощь. Каким бы именем мы тебя ни называли, данным при рождении или обретенным здесь, суть… неизменна.

Я устало провела ладонями по лицу, убирая невидимую паутину правоты собеседника. На кончике языка горчила досада.

В прошлой жизни я добивалась уважения и признания опытом и навыками. Хорошее отношение и дружбу получала за то, какая я по натуре. Четко разделяла жизнь на дом и службу и, меняя места, оставляла за порогом то Дану-работницу, то Дану-семьянинку. Но в Кахаэре… это так не работает. Созвучное с титулами «мархээарисс» – не служба, а роль, выданная судьбой.

Время, потраченное на размышления и душевные метания, до обидного легко обесценилось и оказалось убитым впустую. Наивные женские мечты о признании моей личности более важной, чем могущество защитницы мироздания, продолжали умирать с протяжными стонами, но ответ я получила – Акха никогда не отделит мархээарисс от Даны Торрес.

Досадно, но причины понятны. Пройдут зимы, и места мьаривтасов займут их потомки, а мьаритарха – наследник или новый род. Мое «место» – в душе, плоти и крови. Отдать его невозможно при всем желании. Я буду жить и умру мархээарисс, но упрямо сопротивляюсь принятию и врежу только себе.

Стоило осознать это, в голове оформилось единственно верное решение. Порой битва с самого начала не оправдывается жертвами, потому что победить в ней невозможно. Порой лишь в смирении можно найти покой, сколько бы боли и страданий оно ни принесло сначала.

Значит, пришло время смириться…

Мьаривтас терпеливо ждал ответ. Я не могла заставить себя посмотреть на него и немного надеялась, что уйдет. Но он не исполнил мое желание и снова заговорил:

– Знаешь, что я чувствую, когда произношу столь неугодное тебе слово?

Я отрицательно мотнула головой, запихивая поглубже вопрос: боль утраты?

Мужчина тягуче прошептал:

– Мархээарисс…

Преследуя голос, по гостиной разлился аромат дождливой ночи. Я несмело посмотрела на Акха и задержала дыхание – в его взгляде бились насмерть тоска и нежность. Брови мужчины надломились, а уголки губ приподнялись в мечтательной улыбке.

– Оно прокатывается по языку щекоткой, бьет в нёбо… и выдыхается решительно, своенравно, словно я не имею права пленить его суть в звуках. Словно это возмутительно и преступно – пленить что-то столь неудержимое и вольнолюбивое. Что-то столь… великолепное. Оно на вкус… как свобода.

Голубое свечение залило глаза Акха. Дар стужи рассыпал по его щекам мерзлое крошево.

– Оно как воздушный поток, который помогает мне парить над горами – надежное, но в то же время непредсказуемое. Как костер, перерастающий в лесной пожар – запальчивое и дерзкое. В нем так же, как в тверди, соединяются непоколебимость и исконность. В нем все. Смелость. Убежденность. Сила. Величие… Но в нем есть и слабость. Мягкость. Плавность…

Он снова прошептал, жадно растягивая каждый звук:

– Мархээарисс…

Я судорожно вздохнула, стискивая кубок пальцами. Это было томительной лаской и страшным мучением – слушать, как он произносит ненавистное слово. И я была готова смириться с «титулом» лишь ради этого наслаждения, раз уж другие недоступны.

Акха посмотрел на меня сквозь ресницы с тающими на них снежинками.

– Оно ласкает губы и заставляет сердце биться быстрее. Слышишь, как я пытаюсь удержать последние звуки дыханием? Изнемогая, до головокружения… Я произношу: «мархээарисс» и в каждом звуке чувствую тебя, Дана Торрес.

«КРАК!», – я словно наяву услышала, как треснула и разлетелась по гостиной, бренча осколками льда, броня мьаривтаса.

Побелевшие зрачки вспыхнули. Размытый взгляд прошелся по моему лицу, и мне почудились трепетные прикосновения к оголенной коже. Дар стужи коснулся шеи, пощекотал ключицы и спешно убрался прочь, напуганный собственной наглостью.

На висках выступила испарина. Я утонула в разыгравшейся вьюге белых искр. Мьаривтас смотрел как прежде – жадно, по-собственнически… но со смесью страха и стыда. Словно то, что он чувствовал прямо сейчас… было возмутительно и преступно.

Он отвернулся первым и спешно отпил из кубка.

– Ни одно обращение не изменит твоей сути. Но если желаешь…

Я хрипло перебила его:

– Делай как знаешь.

Акха озадаченно склонил голову набок, и я махнула рукой.

– Делай что хочешь.

Шумный вздох заставил меня вздрогнуть. Взгляд мужчины мазнул по моим губам, коснулся шеи и сбежал вслед за даром стужи. И в нем я увидела все, в чем нуждалась измученная женская душа.

Растревоженное сердце забилось неровным ритмом. Голова закружилась. Зверь жалобно заскулил. А я не могла отвести взгляд от обнаженного душой мужчины. Наращенная за время разлуки броня исчезла. Выпущенные из плена чувства носились вокруг морозными вихрями, нерешительно касаясь моих плеч, украдкой тревожа локоны. И мне внезапно стало плевать, в ком Акха видит солнце – в Дане или в мархээарисс. Ведь мы с ней едины.

Нас не разделить! Она – это я, а я – она. В моих алых глазах отражается ее могущество, моим голосом звучат ее слова. На кончиках моих пальцев пляшет ее дар пламени, в моей груди звучит мерный гул отзывающейся ей тверди…

С плеч свалилась незримая тяжесть. Дыхание стало поверхностным и сбитым – так бывает, когда выныриваешь на поверхность водоема с глубины и жадно хватаешь ртом воздух, не в состоянии насытиться его живительной сладостью.

Я смотрела на Акха, и меня заполняли радость и покой, мерцающий озерной рябью. Опьяненная чувствами, я подалась вперед и тихо спросила:

– Акха, ты хотел бы, чтобы я осталась в твоем дворе?

Мьаривтас стиснул челюсти. Желваки метнулись по впалым щекам, рисуя острые углы. Дыхание мужчины участилось, а на виске ритмично забилась жилка. Акха выглядел так, будто боролся с собой и мучился. Словно то, что он хотел ответить, было возмутительно и преступно! Словно мысли причиняли ощутимую боль!

Я терпеливо ждала, всматриваясь в его лицо в поисках невысказанного ответа. И прочла его в мимолетном взгляде с россыпью белых искр.

Он был полон надежды отчаявшегося, но вновь обретшего шанс.

Вино ударило в голову, рождая хмельную смелость. Запрещая себе думать, что ошиблась, я откинулась спиной на диван. Губы растянулись в улыбке, которая не сошла, даже когда мужчина выдавил:

– Двор Севера будет… твоим домом столько… сколько пожелаешь.

– А если я не захочу покинуть его? Если захочу остаться… с тобой.

Мьаривтас ответил на улыбку. В уголках его губ притаилась радость.

– Я почту за великую честь стать твоим соратником.

– А куором?

Акха резко выпрямился, расплескивая вино. Его пальцы задрожали. По лицу пробежала судорога. Сила дара вырвалась из глаз и завихрилась дымными жгутами: серыми с проблеском, голубыми, как ясное зимнее небо, и черными, как дождливая ночь. Я завороженно рассматривала их, понимая – это суть наследного мьаривтаса, многогранная, могущественная…

Сбивчивый голос заставил меня напрячься:

– Если посчитаешь… мою партию достойной… твоего могущества…

Акха не договорил и закашлялся, прикрыв нижнюю часть лица ладонью. Но я увидела то, что он пытался спрятать, и ринулась к мужчине, сбивая преграды на пути – из его носа обильно потекла густая, почти черная кровь.

Отпихнув его руку, я ахнула – не только из носа! Кровь пачкала губы и бежала по подбородку. Даже в уголках глаз набухли багровые капли!

– Акха, что с тобой?! Что происходит?!

Он уверенно перехватил мое запястье и отвернулся, продолжая кашлять в ладонь. На черной коже перчатки заблестели вязкие сгустки.

– Акха, что это?! Что происходит?! Как помочь тебе?!

Я схватила тканную салфетку и начала судорожно вытирать кровь с лица мужчины. Он подавился смехом и снова закашлялся, когда я послюнявила ткань, чтобы стереть разводы.

– Дана, оставь…

– Ты кровью истекаешь! Подожди здесь, я позову Маритаса!

Я попыталась вскочить, но Акха схватил меня за руку и заставил сесть… к нему на ноги. И порадоваться бы мне сдвигу с точки равнодушия, но я с ужасом разглядывала багровые жилки, замаравшие голубые радужки.

– Дана, я… прошу о милости…

– О какой?

Акха вымучил улыбку

– Не задавай вопросы… на которые я… не могу ответить.

– Это какие?

– О моих… желаниях.

Он отвернулся и кашлянул, сжимая губы. Я поднесла салфетку к его рту.

– Сплюнь.

Акха изумленно глянул на меня и снова отвернулся, содрогаясь всем телом и прижимая кулак к губам. Я схватила его за плечи и провыла:

– Да что с тобой?! Что сделать, чтобы тебе полегчало?!

Продолжая трястись, мьаривтас отобрал у меня салфетку, прижал ко рту и сплюнул так, чтобы я не увидела противный сгусток, снова кашлянул… и расхохотался. И до меня дошло, как забавно выглядели со стороны мои действия.

Смех пощекотал горло, и я улыбнулась, глядя на мотавшего головой правителя Севера. Венец подмигивал бликами, будто говоря: ты все делаешь правильно, Дана Торрес, просто… ты другая. Несуразная. Порой неуместная.

Прохладные ладони обхватили мою талию, и вскоре я уселась на ковер рядом с мужчиной. Он утирал кровь и не переставая бормотал: