Три шершавых языка

Глава 43

Работа с кредитами не являлась основным источником дохода организации и даже выглядела каким-то пережитком прошлого на фоне остальной ее деятельности. Тем не менее, какая-то нелегкая заставляла этим заниматься. Кредиты давались всегда приличные по суммам, а проценты были не такими уж и сносными. Просрочки строго-настрого наказывались, как правило, штрафными санкциями. Репутация компании шла далеко впереди нее, и потому клиенты лишь в крайне редких случаях обращали на себя внимание.

Весь алгоритм работы с трудными клиентами был расписан до мелочей. К не самому добросовестному должнику выезжала команда из специалистов, которая в зависимости от тяжести просрочки всегда была рада воодушевить клиента на совершение самых невероятных подвигов, чтобы тот раз и навсегда избавился от долга.

Поначалу в ход шли угрозы, потом аргументом вставал электрический ток. Раз за разом планка поднималась выше и выше, а пытки током становились и ярче, и длительней. За безоговорочный героизм и стойкость клиент получал бесплатную путевку на морское дно. Но в данном случае роль исполнителей брала на себя совсем другая команда.

Забавно, но на отрезке от начала работы вышибал до ее завершения категорически избегалось какое-либо рукоприкладство, что резко отличало организацию от многих прочих. Зачем? Мы же цивилизованные люди, был ответ. Кроме того, если испортить клиенту внешний облик, то тем самым ему затрудняется поиск денег и, соответственно, возврат их кредитору.

На первый взгляд, работа не представляла большого труда и практически не содержала какой-либо активной деятельности. Как самому неопытному члену Марку доверили стоять на стороже и следить за наружной ситуацией. О каждом подозрительном событии он по рации передавал главному по операции. Рабочая группа проникала на объект, и каждый занимал в ней ту роль, до какой дорос с учетом полученного опыта.

Марк сидел в припаркованном автомобиле и ждал, озираясь по сторонам. Иногда до него долетали приглушенные звуки страданий очередной жертвы. От двадцати минут до целого часа они проникали через стены, окна здания, сквозь двери и стекла автомобиля, донимая сидящего внутри Марка. Оказывается, когда знаешь, что можно услышать, то и слышишь это с утроенной силой.

Марк счел именно эти звуки главной здесь тягостью. Он курил в это время одну за одной и, разумеется, размышлял, каким кретинизмом он сейчас страдает. Но все же работу не бросал. Мало того, чем больше он узнавал своих новых коллег, тем больше ему удавалось найти умиротворение в себе.

Все в команде оказались такими же людьми, как и прочие, за исключением того, что работа у них была не самая лучшая. И так, в конце концов Марк повернулся по ветру обстоятельств и во всех грехах начал винить самих жертв проклятых денег.

– Еще один глупец, ни черта вас жизнь не учит, – ворчал он в одиноком уединении, когда свою компанию предлагали составить звуки его новой профессии.

Через тройку месяцев начальство стало больше доверять Марку, и он плавно переместился к местам непосредственных событий. Теперь он сам исполнял роль экзекутора и лично наблюдал за ходом внушения клиенту целенаправленного стремления к более размашистым действиям. Он помогал пристегивать очередного бедолагу к креслу, пока тому в затылок смотрело дуло пистолета. Затем подсоединял датчики сердечного ритма и электроды. А между разрядами следил за диаграммами приборов. Кивком головы показывал готовность испытуемого к новым нагрузкам и новым горизонтам ощущений.

Невероятно, какие звуки вырываются из людей под действием электрического тока. Словно под гидравлическим прессом, с треском ломающим ребра грудной клетки, прорывались самые нечеловеческие вопли. Мышцы всего тела сжимались до такой степени, что обычное человеческое лицо превращалось на время в отвратительную гримасу. Зубы сжимались и оголялись, глаза чаще всего зажмуривались, но иногда, пойманные током в неловкий момент, наоборот, практически вылезали из орбит. Марку такое наблюдение напомнило уродливые маски языческих культов малых народов и этносов, какими часто гордятся краеведческие музеи. А иногда сушеные головешки людей из каких-нибудь племен каннибалов.

В перерывах между нагрузками лились самые проникновенные мольбы о прощении, помощи и воззвания к человеческим чувствам. После нескольких таких походов душа просто разрывалась на клочки. Еще больше мук придавала Марку холодная стойкость остальных членов группы.

– Да брось ты, – признался в конце концов один из них, расслабившийся за бутылкой пива в баре после очередного такого налета. – Мы же тоже люди, и конечно, каждый раз, как ножом по сердцу. Но я не виноват, что мне приходится выполнять эту работу. Виноват тот, кто знает и идет на такие сделки, а потом отказывается за них расплачиваться. Сейчас отнюдь не Средневековье, и деньги всегда можно найти. Согласись? С ростом нужды растут и возможности. Мы всего лишь придаем нашим клиентам уверенность. Ведь это не так уж и трудно, и болезненно лишний раз проявить упорство.

Кстати, до заключительного этапа доходило крайне редко. Если вспомнить, на моем веку это было пару-тройку раз. Должен же это кто-то делать, в конце-то концов.

Тем не менее, Марк начал понемногу привыкать к новой жизни. То, что делаешь по привычке, делаешь автоматически, а что делаешь автоматически, то делаешь без участия разума. И то было правдой. Чем дальше, тем безболезненней для него казалось все происходящее, словно манипуляции выполнял не он сам, а кто-то вместо него. Может, это была его злая половина, выползавшая из своего темного угла только по месту? Кто знает. Марк достаточно быстро научился сквозь чужие вопли, мольбы и завывания, спокойно блуждать в своих собственных мыслях, почти лишенных красок настоящих обстоятельств. Нередко ловил свой разум далеко-далеко от этого места, среди теплых полянок прошлого. С теми, с кем ему было приятно и легко, под нежными лучами вечного солнца. Но, как выяснилось, при работе с людьми всегда есть клиенты с особыми требованиями.

***

Очередная жертва больших денег предстала в форме жирного мексиканца, прикованного к креслу, в глубине дома, когда-то принадлежавшего ему. Длинные вьющиеся волосы, весьма приличные с художественной стороны татуировки по всему телу, со склонением к национальной принадлежности, и огромный рот как у бегемота. Прямо перед тем, как оказаться в «рабочем» положении, он как следует потрепал членов группы, парируя любые попытки обездвижить его. В конце концов с ним справился удачно приложенный электрошокер.

Обычно приходилось работать с мелкими бизнесменами, торговцами и лавочниками. То есть с теми, кто имел какие-либо навыки, свое дело или социальный статус. Но мексиканец явно выбивался из их числа. Как выяснилось, он до недавнего времени слыл весьма успешным торговцем наркотиками, но в силу каких-то обстоятельств потерял товар. Пытаясь расплатиться за него, конечно же, полез в долги. Как итог он задолжал даже самому блохастому псу в округе, а его большой дом с тошнотворно-пафосной отделкой, выдающей в хозяине безвкусие и комплексы ранней нищеты, ему уже не принадлежал.

Процесс обработки мексиканца тоже шел не как обычно, что в клочки разрывало весь привычный автоматизм действий. Он, сидя с кляпом во рту, не выдавал ни одного звука, когда ток бил его, но постоянно падал в обморок. Сердечный ритм тоже находился далеко за 270 ударов в минуту и подскакивал до 380. Приходилось прерываться, подолгу ждать, курить и глазеть на вычурный шик былой жизни наркодельца.

На очередном подходе как черт из табакерки выскочила мелкая девчушка, лет пяти, и принялась пялиться на всю происходящую сцену, пока у ее папаши глаза вылезали из орбит. Члены группы ее заметили не сразу, но когда обнаружили свое упущение, остановились как вкопанные.

Мексиканец принялся что-то гундеть через кляп и мотать из стороны в сторону головой, явно подразумевая, чтобы она исчезла отсюда так далеко и так быстро, как никогда раньше. Но девчушка упрямо стояла на месте и вращала из стороны в сторону головой, перекидывая изучающий взгляд на каждого из присутствующих. Затем, оценив обстановку и сделав про себя выводы, она нахмурила бровки и перешла к нападению.

– Отпустите моего папу, – пропищала она властным голоском, лишенным тени страха и сомнений. Не дождавшись отклика, она еще строже повторила команду и даже притопнула ножкой.

– Славная козявка, – сказал главный по операции, грубо похлопав ладонью по голове папаши. – Как, говоришь, ее зовут?

– Эсмеральда! – перехватил ответ Марк. Изучение ближайшего окружения клиента было в обязанностях членов группы.

– Эсмеральда! – обратился он к девчушке как можно более мягким голосом. – Ты не могла бы посидеть в соседней комнате, мы с твоим папой поговорим еще пару минут и потом уйдем. Хорошо?

– Отпустите моего папу, чертовы подонки, – был ее ответ. Она стояла на своем, твердая как скала, прямо перед четырьмя здоровенными боевиками и пристегнутым к креслу ее отцом, который только и мог, что пучить глаза. Даже сам сатана заподозрил бы подвох и неловкость ситуации, уловив ее уверенность.

Главный рассмеялся. Он был сражен этой славной девчушкой, и нет, не столько ее смелостью и готовностью стоять до последнего. Конечно, дети могут быть отчаянными, не имея опыта расплаты за дерзость. Да и не так уж редки случаи, когда своей слепой отвагой они чего-то добивались. Но сейчас ситуация выглядела более чем комичной. Раскатистый смех главного подхватили все остальные, уже до этого с трудом сдерживавшие свои улыбки.

– Ладно-ладно, на сегодня все, – отдышавшись согласился главный. – Пора нам отдохнуть. А тебе, боров, – обратился он к мексиканцу, – лучше расплатиться наконец с долгами и встать на путь доброго семьянина. Это надо же так! У такого отморозка, как ты, такая прекрасная дочь! Настоящий самородок!

По одному группа покинула помещение, оставив мексиканца в кресле с пластиковыми хомутами на руках и обнявшей его жирную шею дочерью.

Глава 44

Но вовсе не этот случай вынудил Марка в полной мере прочувствовать ошибочность избранного пути. И кто бы мог подумать, что самые величайшие сдвиги в голове могут вызвать признаки, еле заметные для других, в сущности нелепые?

Душная комната мотеля на окраине города, в ней три бойца и один мелкий мошенник. Новый клиент, как это часто бывает, одолжил у всех кого мог деньги и все успешно спустил в рулетку, пытаясь разжиться средствами для списания прежних долгов. Мелким, правда, его было трудно назвать, поскольку представлял он собой жирный и вялый такой мешок недоразумений, совсем не пригодный к серьезной работе. Да кто же его разберет, к чему он вообще был пригоден.

Сегодня работали по-походному, без привычного для таких случаев оборудования. Двое держали его за руки, а третий медленно водил электрошокером по местным достопримечательностям, все уверенней прощупывая дорожку к шее. Оплывший тюфяк изливался потом, как смоченная губка, был скользкий и омерзительно липкий. К тому же много болтал. Не буду рассказывать, какими горячими он разбрасывается обещаниями и с каким доверием в очередной раз отнеслись к его словам присутствующие. Даже шокеру надоело слушать его клятвенные речи, и он резко переместился к источнику звука.

Сорок тысяч вольт ударили в нижнюю челюсть неожиданно и подло, отчего зубы жертвы схлопнулись с такой скоростью и силой, что казалось, всю комнату оглушил их хруст. Тело тряслось как желе, руки согнулись в крючки, попробуй удержи. А ноги, наоборот, выпрямились и напряглись, как железные жерди. Из горла вырывались шипящие гортанные звуки, и эти, боже мой, глаза. Они широко открылись и будто полезли высоко-высоко вверх, подальше от источника боли. Теперь вместо привычных зрачков торчали белки омерзительного буро-желтого цвета. Фуу… просто какой-то фильм ужасов, подумал Марк.

Короткий перерыв. Сейчас борова ждал целый пакет воодушевляющих речей, которые в ближайшем будущем должны внушить отвагу расплатиться по долгам. А после них – еще несколько разрядов, чтобы закрепить бесценную науку и…

Ну хоть бы раз все шло по плану. Не успел хозяин электрошокера начать привычную для таких случаев речь, как его голос стал неожиданно сиплым и сдавленным.

– Твою мать, это что такое?

– А ты как думаешь, твою мать, что? – ответил коллега, державший левую руку клиента и тоже уже задыхавшийся от вони.

– Что, толстяк, в штаны наделал? – спросил главный по операции, натянув на нос свою рубашку и стараясь не впускать в легкие тяжелый и густой как шоколадная паста воздух.

– Конечно же, он наделал, гений! – ответил Марк, державший правую руку.

– Я же копыта сейчас отброшу, – возмущался главный и уже хотел было от злобы еще поработать шокером, но едва протянув его к жертве, передумал. – Да хрен на него, не так уж и много он должен.

– Согласен, пошли отсюда быстрее. Думаю, он все понял, – сказал тот, что слева.

– Ты все понял, урод? – спросил главный клиента, все еще держа нижнюю часть лица под рубашкой. – Через десять минут звонишь кредитору и делаешь то, что он тебе скажет. Повтори!

– Звоню кредитору, через десять минут… я понял.

– Если через двадцать минут я узнаю, что вы не нашли общий язык, я вернусь и прирежу тебя как поганую свинью. Ты меня понял?

– Я понял, – закивал мелкими кивками толстяк, вместе со своим тройным подбородком, – я все сделаю, как вы сказали.

– Сваливаем отсюда, пока я не задохнулся, – сказал главный и в полсилы ударил источник его досады кулаком в лоб, когда руки второго освободились от захватов.

Толстяк упал вместе с креслом на спину, ударившись затылком об пол, визжа больше от страха, чем от боли. Таким Марк и видел его последний раз, когда группа покидала помещение.

***

После операции вся троица потянулась в бар. Там к ним присоединился четвертый, все это время стоявший на стороже. Он с удовольствием выслушал свеженькую историю и хохотал как заведенный вместе с остальными. Не смешно было только Марку. Ой как живенько в его голове всплыли те самые события многолетней давности, когда он был готов отдать половину своей жизни, но стереть с лица земли проклятый случай с Жиром. Он, сам того не желая, вспомнил все произошедшее тогда до мельчайших подробностей, все пережитые эмоции, мысли и даже последовавшее затем сновидение.

Вспомнил он и то, что клятвенно обещал сам себе. А именно, больше такого никогда-никогда не делать. Ни в коем случае и пальцем не касаться тех, кто слабее. Хотя, что за бред! Откуда мне знать, слабее ли меня тот или иной человек или нет. Если я останусь победителем, значит, я избил слабого, если меня, то… А если слабый с виду одержит надо мной победу? Какая несправедливость, черт ее пойми.

Тем не менее, события часовой давности будто отрезвили его, вернули его разум на тот уровень восприятия, что был у него еще тогда, в далеком студенчестве.

Я не могу больше мучить людей, возмущался он сам себе. Мне это не нравится, не нравилось, и я не привыкну к этому никогда. Мне это опостылело. Господи, да что я вообще делаю? Зачем, за какие такие блага я занимаюсь этой грязью? Разве этого я хотел, разве к этому всю жизнь стремился? Как я оказался таким глупцом, согласившись на эту работу? Да лучше бы я молча издох от голода, чем плавал в этом… Однозначно нужно валить отсюда, валить и забыть все, как дурной пьяный сон.

***

Невероятным удовольствием было бы существование человека, если бы все до единой его мысли шли в унисон избранной идее. Но, принимая любое решение, всегда приходится слышать и другие свои доводы, как правило, со знаком минус. С этим явлением и столкнулся сейчас Марк. И чем большее количество алкоголя приходило в гости к головному мозгу, тем сильнее все возмущение сходило на нет. Даже напротив, полярные рассуждения становились все более громкими и весомыми.

Нужно потерпеть, нужно еще чуть-чуть потерпеть, хорошо подумать и затем только валить. А пока пусть все идет своим чередом, в конечном итоге заключил он.

***

Но Марку снова стали сниться странные сны. Как правило, дикие, пугающие и злые. И с каждой ночью они становились ярче и глубже. Прежде он мог выйти из ночного кошмара, пробудившись ото сна. А часто вообще обнаружить нереальность окружающей обстановки. Но только не последнее время. С какой-то поры сновидения принялись воплощаться в самую неопровержимую реальностью, настолько все казалось правдоподобно и естественно в них. Больше того, Марк находил глупостью считать, что его собственный разум способен ему такое преподнести, а тем более играть с ним в подобные омерзительные игры. Надо кого-нибудь спросить об этом, вот что!

К сожалению для него, Курт не был достаточно охотлив выслушивать его откровенности. Каждый раз его попытки оборачивались ответными нравоучительными лекциями со стороны товарища. Пусть его доводы и были в какой-то степени вескими. Такой уж был Курт. Боевитый, грубый и не поддающийся влиянию даже собственных предательских мыслишек и сказочных фантазий.

Но Марк все же нашел выход своему желанию кому-нибудь выговориться, став постоянным клиентом одной замечательной особы, торговавшей любовью. Плати, и тебя с удовольствием выслушают, твои деревянные стихи сорвут аплодисменты, а от всех бед уберегут в ласке и тепле. Все-таки стоимость жриц любви определяется их умением быть тем, кем их хотят видеть. В степени естественности исполняемой роли и личного отношения к делу. И Марк не жалел денег. Финансовые связи самые крепкие – так любил поговаривать Курт.

– Хочешь, расскажу, какой мне сон сегодня приснился? – спросил Марк свою непостоянную подругу, прижавшись сзади к ее стройному телу. – Я думал, такие бывают только у алкоголиков с белой горячкой или у любителей бегать от реальности.

– Интересный? – живо заинтересовалась она, положив свою руку ему на бедро и продолжая водить ею. – Мне редко кто рассказывает такие личные вещи. Господи, да что я говорю, вообще никогда! В основном только жалобы на жизнь. Расскажи, пожалуйста, я с удовольствием послушаю.

– Хорошо, – задумчиво произнес Марк, – только не смейся, пожалуйста.

– Я не смеюсь над мужчинами, моя прелесть. Этот урок я уже выучила наизусть.

– Ну, в общем, вчера я лег спать и долго не мог заснуть. Казалось, все попытки уже были тщетны и бессмысленны. Проклятые мысли, как клубок змей в брачный период, путались в голове и никак не хотели оставить меня в покое. Все же незаметно для себя я провалился в сон, но как-то не полностью, словно не засыпал вовсе.

Я поднялся на ноги. Было раннее утро, а может быть, и вечер, сразу не разобрал. Но было тихо и мирно. Солнце лишь наполовину пересекло горизонт, но в какую именно сторону, я не обратил внимание. Оглянувшись, я нашел себя в своей старой квартире, которую снимал со своими коллегами по студенчеству, и даже не удивился этому. Там, перед моим заселением жила древняя старушка, а после того, как она умерла, вся ее утварь так и осталась стоять на своих местах.

Значит, четыре комнаты в старинном двухэтажном кирпичном доме с высоченными потолками, махонькая кухонька, совершенно жалкий интерьер внутри, повсюду довоенная мебель. Мне и самому приходилось спать на решетчатой кровати с фашистской свастикой на ее спинке, пока жил там. Я стал бродить из комнаты в комнату, не сказать, что из любопытства, может от безделья. Во сне все как-то казалось знакомым, приевшимся, словно я всю жизнь там и прожил. Квартира же оказалась пуста, то есть не было ни души.

Словно машинально я сунул в рот сигарету, зажег и, как обычно в таких случаях, отправился на воздух. Открытая терраса была излюбленным местом для всех наших студенческих заварушек. Она занимала значительную площадь и вмещала столы, стулья и где-то двадцать-тридцать персон. Единственное, что в те времена вид с нее был несколько убогий. Какие-то то ли сараи, то ли гаражные коробки, полуразрушенный забор, детская песочница и неухоженный кустарник то тут, то там.

Зато была удобна для празднеств и для сушки белья. Когда требовалось освободить место, то белье свешивалось на дополнительных антресолях, представлявших собой два тонких железных уголка, приваренных к перилам. В уголках были продеты бельевые веревки. Белье на них, свисая над землей, не занимало полезное пространство.

Так вот, с сигаретой в зубах я вхожу на террасу и вижу, как мне показалось в начале, огромную обезьяну. Не такую большую, как, например, горилла, но гораздо больше, я бы точнее сказал, и жирнее, чем шимпанзе. Было удивительным то, что она сидела на самом удаленном конце антресоли, на корточках, и я ясно понимал, что такую махину вряд ли выдержит такой тоненький уголок.

Я, не чувствуя какого-либо чрезмерного удивления, даже с каким-то гордым ехидством, по пути затягиваясь дымом, подошел ближе, встал слева и начал рассматривать это существо. Но оно лишь отвернуло свою морду от меня. Огромное жирное ссутулившееся тело, словно свернувшееся от холода, покрытое густой, средней длины черной шерстью с небольшой рыжинкой, явно было ко мне равнодушно. Шерстка, отмечу, действительно вызывала восхищение своей аккуратностью и блеском. Каждый волосок был на своем месте, и их блеск напоминал сияние шикарного автомобиля на автовыставке. Видя такую шубку, возникало непреодолимое желание пропустить ее сквозь свои пальцы, мягкая ли она, тепла ли. Тем не менее, существо совсем не напоминало обезьяну, но кого?

Я набрал полные легкие дыма и выдохнул прямо на него. Попутный ветер помог сделать задуманное максимально успешно. Но эта треклятая обезьяна так и сидела в тающем тумане, не обращая никакого внимания на мои потуги, и продолжала свое дело. Ты не поверишь, она тоже курила. Видеть сигарету я не мог, за ее жирным брюхом. Но, очевидно, обезьяна иногда затягивалась, и из нее валил дым. Это меня еще больше раззадорило. Я с силой подергал железные перила рядом с прикрепленными к ним антресолями, но, увы, ноль внимания. Она даже не покачнулась. Тогда я еще злее стал дергать их, рыча от азарта, и вдруг по моему лицу с резвостью кнута ударил длиннющий мохнатый хвост, что был обмотан вокруг тела существа, но заметить который раньше я не удосужился. Сигарета выпала, я тру словно обожженную хлыстом щеку, а во мне начинает закипать огненная злоба.

Перегнувшись через перила, я попытался заглянуть в морду обидчика. Но существо и здесь не желало быть вежливым, принялось снисходительно отворачиваться.

– Кто ты, черт тебя побери! – рявкнул я на пике злобы, – я сброшу твою чертову задницу отсюда!

Словно в насмешку над моими словами, не выражая какого-либо волнения, существо повернуло свое туловище и принялось смотреть прямо мне в лицо. В лапе я увидел сигарету, и мне вдруг все сразу стало ясно. Я бы сказал, прояснились многие вопросы, мучившие меня кроме прочего. Это был черт, самый настоящий черт, сомнений не было. Он смотрел на меня без тени злобы, надменности, даже с каким-то сожалением, и опять подчеркну, во всем его виде проглядывалось полнейшее спокойствие. Но мне почему-то было ясно, что он смотрит на меня словно доктор Менгеле на своего пациента, пока тот еще не был привязан к операционному столу. Будто знает, тварь, что я сам принесу свою шкуру, и ему уже не стоит об этом хоть как-то беспокоиться. А развлечения меня ждут впереди воистину душещипательные.

Марк остановился и задумался.

– А что дальше-то было? – спросила Кейт. Так звали его платную подружку.

– Черт затянулся и внаглую выдохнул дым мне в лицо. Смрад был такой, что и прокуренному школьному туалету не снилось. Только-только мне удалось разлепить веки, как клятая тварь метко выстрелила пальцами и попала мне в глаз горячим окурком. Черт, он и есть черт.

– А дальше что?

– Ничего.

– Ничего?

– Ничего!

– А как ты проснулся?

– Я не помню. Все, что я видел, тебе рассказал. Никаких других шагов против гостя из преисподней, я уж точно не предпринимал.

***

И так день за днем, неделя за неделей, и вот очередная заварушка. Дружки-приятели очередного клиента решили прийти ему на помощь и, похватав пистолеты, ломились в дом, где в настоящее время работала группа Марка. Но не тут-то было. Здоровенные темнокожие парнишки с уровнем интеллекта четырнадцатилетних подростков понятия не имели о какой-либо толковой организации своих совместных действий. Они просто пытались задавить массой и бездумной смелостью. Марк же в это время оказался на их беду рядом, ожидая своего часа в припаркованной машине. Он посчитал выскочек, доложил главному, затем достал УЗИ c глушителем и выбрался из машины. Подобравшись сзади, короткими очередями снял двоих из тех, что пробивались в дом с фронтальной части здания. Затем занял новую позицию и сменил магазин. Теперь следовало прикрывать отход группы.

В глубине заднего двора понеслась беспорядочная пальба, и по ее неоднозначной манере Марк различил, кто ее вел. Тот, кто выпускал без умолку обойму за обоймой, был неприятелем. К тому же их стрельба сопровождалась изысканными нецензурными выражениями и угрозами. Редкие, но точные выстрелы совершали, в свою очередь, члены группы.