Три шершавых языка

– Ты только сядь повыше, – сдалась она наконец, когда они подошли к концертному залу, – и не издавай шум. А еще ни в коем случае не обращай внимание на нашего главного. Он будет ругаться, махать руками, капризничать, иногда вести себя как избалованный ребенок – ни в коем случае не реагируй, ведь все это часть моей работы.

Марк выбрал балкон, который совершенно избегал света, и утонул в кресле. Здесь он ощутил себя невидимым свидетелем кузницы музыкального мира, этаким первооткрывателем таинства закулисных действ.

На широкой сцене стали рассаживаться один за другим музыканты. Некоторые, что было непривычно, заявились в майках и шортах, а ногах болтались открытые сандалии. Они занимали свои места, переставляли поудобнее пюпитры, тасовали листы и затем осматривали свои инструменты. Длилось все их хождение минут десять. В конце концов, их главному надоело молча глядеть на разброд, и он принялся на весь зал спрашивать, где находится тот или иной исполнитель.

Ангела сидела за клавесином, крышка была опущена, и она, облокотившись на нее, смотрела задумчивым взглядом в темноту, в то самое место, где находился Марк. На лице ее была едва заметная улыбка в стиле Моны Лизы, и иногда уголки губ поднимались еще выше, а глаз подмигивал. Она самая лучшая, самая красивая девушка здесь, думал Марк. Да что же я, во всем большом мире. Наверное, я только с ней по-настоящему понял, что есть материальная суть бесконечности. Это твердое желание смотреть на нее, не отрываясь, до самого скончания времен.

Появился какой-то тощий высокий музыкантик во фраке и концертной рубашке с оборками. На глазах очки, а на шее криво висел галстук-бабочка, придававшая этому индивиду еще более комичный вид. Он как подстреленный резко подошел к своей виолончели, что-то также полистал на пюпитре и, сделав таким же подстреленным шагом крюк по сцене, перегородил вид на Ангелу, склонившись над ней. Они перекинулись несколькими словами, затем он повернулся и посмотрел в ту сторону, где сидел Марк. Видимо, она рассказала ему, что пришла со своим другом. Он опять склонился над ней, похоже, даже чуть ниже, и так бы, наверное, и стоял до второго пришествия, пока главный резко не приказал ему занять свое место. Он быстро исполнил команду и, уже сидя, сначала посмотрел на балкон, затем, обернувшись, влево на Ангелу. Уже после принялся деловито листать тетрадь на пюпитре. Бабочка на нем сидела идеально.

– У тебя нет никаких шансов, очкастая ты швабра, – шепотом произнес Марк. Но зудящее возмущение внутри это самовнушение не осадило.

Все, о чем предупреждала Ангела перед тем, как Марк напросился к ней, оказалось шокирующей правдой. Шоу длилось бесконечно долго и раздражающе нудно. Главный стоял на своем постаменте и, хотя на первый взгляд все шло довольно гладко, резко останавливал игру, кому-то делал замечания на своем музыкантском языке, и все проигрывалось вновь, раз за разом. Опять остановка. Просит проиграть кусок отдельного музыканта, отчитывает его, и затем все вместе отрабатывают этот кусок. И так далее понемногу, шажок за шажком, мучительно скучно они двигались вперед.

Неожиданно главный ударил по карману, развернулся и вышел. Видимо, его отвлек телефон. Оркестр же решил продолжить игру, будто после долгих мук неволи ему удалось, наконец, вырваться на свободу. Только сейчас Марк позволил себе расслабиться и в полной мере насладиться произведением. Это был концерт Баха для двух скрипок с оркестром, исполняемый лучшими музыкантами страны.

Удивительное все-таки это явление – классическая музыка. Захочешь глубоко погрузиться в нее, насладиться мастерством и мягкостью игры музыкантов, а бывает даже очень долго ждешь определенного концерта и безбожно переплачиваешь за билет, и… И вот, оказавшись в вожделенном месте и времени, когда льются живые звуки, ты, сам того не замечая, уплываешь глубоко в свои мысли, отделяешься от внешнего мира, витаешь далеко за пределами зала. Хуже нет, так возвращаться обратно в мир людей, под шум аплодисментов и с ужасом для себя обнаружить утрату всех самых лучших мгновений, ради которых ты пришел сюда. Ровно так же сторонние мысли, в потоке с музыкой, увели Марка далеко в глубины его памяти.

***

Однажды Марк в составе ознакомительной группы оказался в металлургическом цехе, где отливали из расплавленного металла различные полуфабрикаты. Помещение, на первый взгляд, довольно темное и мрачное, вместе с тем, ужасно жаркое и душное. Уши закладывало шумом, казалось, исходившим со стен, пола, потолка, непонятных и неохватных труб. Просто отовсюду. Ко всему прочему, стоял тяжелый запах железа. Он напомнил Марку запах раскаленного докрасна чайника, на ночь забытого кем-то на газовой плите студенческого общежития. Только здесь он был гораздо сильнее, насыщеннее. Там же громоздились огромные железные ящики с формами для отливки. Пол был покрыт чем-то похожим на пыль в три пальца толщиной, и обувь мягко утопала в ней.

Хотя площадь помещения была достаточно просторной, однако в нем хозяйничали всего лишь несколько рабочих в балахонах и касках, со стеклянными защитными масками и всем видом напомнивших почему-то пожарных. Марк застал их там как раз, когда они занимались заливкой металла. Не вызывало сомнений, что работяги находились на пике своей концентрации, то резко, то спокойно двигались и в целом были в повышенном состоянии духа. Они ломами переворачивали литейные чаши размером с небольшой холодильник, из которых проливалась тяжелая, сияющая ослепительно-белым жидкость. К тому же она сильно искрилась и, вместе с тем, внушала благоговейный страх.

Параллельно своим манипуляциям с ломами трудяги яростно орали на крановщиц, с чьей помощью эти чаши и висели в воздухе. Иногда металл проливался мимо. Он ударялся об пол и разрывался на миллионы пулей летящих искр. Казалось, они заполняли своим светом все пространство. Резкий мужской крик с непотребной лексикой, в ответ визгливый женский, также не лишенный интимных подробностей, и вроде все, до следующего раза, вставало на свои места. Остатки металла сливали тут же, прямо на пол, и с каждым таким разом помещение все больше напоминало пейзажи самого настоящего ада. Кругом светилось угрожающе красным светом железо из открытых форм, обдававшее резко жаром и прежде всего глаза, если приблизиться. На полу также багровели лужицы лавы, прятавшиеся в слое пыли. Случайно наступить на них было делом нехитрым. Чуть выше уровня головы витал плотный сизый туман, тянувшийся до самого потолка. Посреди этого жаркого хаоса бродили хозяева ада, с ломами вместо трезубцев, в защитных касках, скрывавших рога, и чернющими лицами под масками.

Вот где, я думал, была настоящая адская работа, пока не оказался на этом самом месте. И не зря, оказывается, Ангела недолюбливает свою роль в филармонии, вывел Марк заключительную мысль как раз в ту секунду, когда мелодию оборвал главный злодей.

***

Марк ждал свою подругу тем же вечером перед главным входом в здание. Она спускалась по ступеням, а за ней как банный лист прилип этот же тощий доходяга. Он что-то там, видимо, шутил и сам над этим смеялся дурашливым смехом – хилое было зрелище. На лице же Ангелы была еле уловимая улыбка, больше из вежливости и неловкости положения.

Тощий «богомол», заметив одиноко стоящего Марка, сразу же догадался, что это и есть его конкурент. Предвидев, что их сейчас будут представлять друг другу лицом к лицу, он решил пойти на попятную. Резко и довольно неловко он поцеловал Ангелу в щеку, попрощался и поспешил в сторону автостоянки, махая как первоклассница рукой. Она же будто и не заметила его действий. Марк тоже решил испытать свою сдержанность и старался не вспоминать этот случай весь оставшийся вечер.

– Я почему-то была уверена, что твоей выдержи хватит не более чем на час. Ты уже здесь не первый подопытный образец. Нет-нет, но кто-нибудь приведет родственника или своих детей. Но поздравляю, тебе удалось продержался дольше остальных, – спокойно разлилась она неприхотливой болтовней, старалась немного смягчить напряженность.

– Мне просто было любопытно узнать, каково это, работать здесь на твоем месте, – соврал в ответ Марк.

– Ну и как тебе?

– Пфф… это же надо столько терпения иметь, чтобы не сорваться и набить дирижеру мордочку.

– Ничего, бывало и похуже. В принципе, и студенческая жизнь в консерватории также проходила под натянутыми как струна нервами, криками и руганью со стороны преподавателей. Так что мы к этому уже давно привыкли.

– Ничего себе, – удивился Марк. – Я раньше считал музыкантов самым благоразумным народцем, в отличие от всех прочих.

– Да что там, – засмеялась Ангела, – у меня был случай на эту тему, я бы сказала, история, достойная стать городской легендой. Хочешь, расскажу?

– Да, давай, почему нет.

– Ну, в общем, произошло это в годы моего обучения в консерватории. У меня проходил индивидуальный урок по классу фортепиано, и мой преподаватель, гениальный и, как часто бывает у гениев, непонятый человек, часто резкий и беспринципный, находился в не лучшем расположении духа. И как бы я ни играла, мне не удавалось достичь того уровня, какой он сегодня требовал от меня.

У умников есть такая характерная манера рассуждать, раз я умею, значит, и ты должен, хоть под поезд ложись! К тому же за день до этого я глубоко порезала палец о торчащий гвоздь, когда наводила порядок в съемной квартире. И это немного, но мешало. Дойдя до точки кипения, она перехватила мою правую кисть руки, акцентируя на безымянный палец, и как давай им резко стучать по клавишам, стараясь показать мне ритм и динамику произведения, параллельно сдавливая меня в тисках словесного пресса.

Палец предательски лопнул в том месте, где был прокол, да еще, зараза, успел ударить по нескольким клавишам, хорошенько их разукрасив, и накапать кровью везде, где только можно. Досталось и полу, и тетрадям, ее рукам и моему светлому платьицу. В общем, кровь хлестала как заведенная, как в самых дешевых японских боевиках, больше от того, что я была слишком перевозбуждена.

Представь ужас того человека, когда она увидела на белых, как кость, клавишах фортепиано крупные капли невероятно-алой крови, местами лежавшие идеально круглыми пятнами, а где-то широко размазанные. В эту секунду я и сама подумала, что может быть более возмутительным в этом мире, чем эти две вещи, крайне несовместимые, которые никогда не должны соприкасаться друг с другом, как кровь и клавиши. Моя преподавательница побледнела. Да что там, стала белее, чем я бываю зимой, и вот-вот уже намеревалась упасть в обморок. Разумеется, ей стало плохо от осознания ужаса своего поступка, безумного, нечеловеческого по всем меркам.

Я отчаянно пыталась вернуть ее в чувство и одновременно остановить этот нескончаемый кровавый поток, чтобы окончательно все не испачкать. Невероятными усилиями мне удалось выполнить обе задачи сразу и вернуть все на круги своя. Но, видать, в сердце у нее отложился хороший такой камушек. Я бы даже сказала, приличный булыжник. Впоследствии она мне стала видеться какой-то ссутуленной, грузной, вечно рассуждающей о чем-то сама с собой. Со мной же с тех пор она была очень терпеливой, и даже отмечу, доброй. Мы друг у друга попросили тогда прощения и иногда все еще общаемся по телефону.

– Да, я оценил, оценил! – отметил Марк. – Кто бы мог подумать. У меня, конечно, были хорошенькие споры с преподавателями, но чтоб таких кровавых бань! Ну нет, я не припомню.

– А как ты хотел, – ответила она, – в тихом омуте, сам знаешь. Кстати, подобные случаи не так уж и редки, как кажется, и ничего в этом слишком зазорного нет.

– Конечно, нет! Чуть на тот свет не отправила человека, – шутливо припомнил Марк.

– Я же не хотела этого. Это всего лишь Злой Рок. И винить здесь никого не нужно.

– Надо же, – удивился Марк, – и Курт вечно про Злой Рок болтает без устали.

– Правда?! Ну тогда я больше не буду о нем вспоминать, – обещала она.

– Ты у меня самая замечательная, – перевел тему Марк.

– Спасибо, дружочек, ты тоже у меня самый особенный, – ответила Ангела.

Глава 28

Благодаря Ангеле, а вернее, ее многочисленным знакомствам, Марк получил работу в универмаге, в огромном отделе строительной и обрабатывающей техники, где даже самый взыскательный маньяк мог подобрать себе подходящую одноручную циркулярную мини-пилу на мощных аккумуляторах. Работа поначалу ему нравилась, все-таки здесь он находился ближе к технически сложному оборудованию, и требовалось постоянное совершенствование знаний по предлагаемому ассортименту.

Хозяину магазинчика Марк также приглянулся. Вид атлетически развитого продавца, со шрамами на лице и добротным немецким акцентом, окружал его ореолом глубокого знатока техники. Да что там, казалось, он сам ее и создал. Хотя Марк не подвел своих новых работодателей и умело оседлал свою волну. Он каким-то особым чутьем научился определять, что именно жаждет получить покупатель от своей покупки. С ходу он отличал профессионалов-ремонтников, которым предлагал самую надежную, самую дорогую технику, от отцов семейств – недоучек, коим требовалось всего-то отпилить пару досок до того, как окончательно отпадет желание заниматься столь неблагодарным делом.

Все-таки работа в магазине – это больше чем просто знание своего товара. Но то самое чувство, воздвигнутое Марком превыше остальных, было духом свободы, с которым он счастлив был жить новой жизнью. Маленький коллектив из четырех человек легко мог подменить друг друга, и Марк потому нередко позволял себе в прекрасное утро понедельника выпить кофе в летнем ресторанчике со своей подругой. Постепенно кроме работы в зале ему доверили бухгалтерию и оплату налогов, казавшиеся не столь привлекательным делом для остальных работников. После армейского дурдома, после беготни по пескам далекой страны, пригибаясь от пуль, любое дело – это величайшее удовольствие, без единого сомнения рассуждал Марк.

Жить все же пришлось вдали от Ангелы, поскольку хозяева таунхауса щепетильно отнеслись к появлению еще одного возможного обитателя в их апартаментах. Пусть даже он и является близким другом их любимицы. Марк снял небольшую квартирку недалеко от метро, весьма комфортную и ухоженную, притом не сильно нагружавшую карман. В одном окне проглядывался дорожный перекресток, во втором – чистенький, но вечно сырой внутренний дворик со стрижеными газонами и поношенной каменной плиткой. На плитке, если солнце успевало разогреть ее своими лучами, частенько полеживали бездомные коты. Жирные, но взлохмаченные разгульным образом жизни. Марк, никогда не бывавший в Италии, так и назвал это место маленьким Неаполем.

Как же здорово иметь свой собственный угол, который к тому же нравится тебе. Как же прекрасно по уши влюбиться и вкушать безграничное упоение этим чувством. Как приятно иметь настоящую работу и чувствовать себя нужным человеком. Я, похоже, самый удачливый чудак на этом свете, думал Марк, когда после очередного дня, наполненного теплыми событиями, заваливался на диван.

***

Первое время с трудом удавалось найти друг для друга время, и этому в большей степени сильно мешал график Ангелы, с ее вечными концертными программами и поездками в другие города. Постоянно сновавшие между этим ученики также не прибавляли радости. Потому Марк и Ангела нередко встречались какими-то урывками, буквально загнав себя как лошадей, в мыле и с прерывистым дыханием.

Тяжелей, конечно, приходилось ей, ведь обстановка на ее работе в период концертов была схожа с боевыми маневрами. Пусть она и умела справляться с эмоциями прошедшего дня, но накатывавшая на нее задумчивость ее выдала.

Редчайшей была удача пойти и просто так потратить друг на друга целый день, пусть даже и выходной. Но когда это удавалось, то накопленные ожидания превращались в исключительные по своей теплоте и силе мгновения, когда было невозможным желать что-то еще, сила тяжести теряла свою физическую суть, а холод и жара непременно сглаживались и становились комфортными. Мир просто благоухал, светился перламутровым цветом и признавался отличным местом для нежных чувств, для того чтобы быть рядом с любимым человеком.

Марк в такие минуты чувствовал себя совсем другим человеком. С невероятным удовольствием он изучал, смаковал и даже растягивал свои новые переживания, свои лучшие душевные порывы. Какое это все-таки счастье, когда тебя любят, как же все-таки здорово кого-то любить, заботиться, делиться всем, что у тебя есть.

Невероятная силища, восторг переполняли его. Он был готов на все что угодно, чтобы быть под покровительством страстных чувств, чтобы как можно дольше находиться рядом с ней. И если бы откуда ни возьмись появился дракон и забрал ее у него, Марк непременно схватил бы тяжеленную саблю и отправился на край света, чтобы спасти ее, а из поганой твари набить чучело.

Невероятно, но ему действительно хотелось что-то делать, что-то творить, чего-то достигать в жизни. Да что говорить о жизни, теперь все имело свой смысл – и прошлое, и настоящее, и будущее. Каждый, кого он встречал и терял, что обреталось и отдалялось от него прежде. Вот, черт возьми, что такое любовь. Это смысл жизни, это цель жизни, это суть всех явлений и внутренних стремлений, это конечная вершина всех твоих желаний и увлечений, заключил Марк. Он хоть и раньше влюблялся, но никогда так глубоко, как сейчас. Никогда раньше столь нежные чувства не превращали его в философа, филантропа, тонкого ценителя жизни и даже страданий.

Каждую встречу они старались провести так, чтобы их не покидал вкус новизны и новых открытий. А вернее, так строила планы Ангела, поскольку на этой земле она уже давно перестала быть гостьей. Старые кондитерские, маленькие уютные этнические ресторанчики, древние и современные кинотеатры, музеи и парки. Вот далеко не полный список мест, в которых они накачивали себя романтикой, не отпуская рук друг друга. И действительно, было так здорово иметь под боком того, кто не позволит скучать ни секунды, а будет точно знать, чем тебя еще можно удивить. Вечер они в основном завершали у Марка в квартирке. Уставшие, но счастливые, они засыпали в полной уверенности в своем будущем.

***

В один из тех счастливых дней они вышли из кофейни, славно позавтракав и поболтав о неделе вынужденной разлуки друг без друга. Часы показывали только девять утра, когда еще были все шансы захотеть оказаться где-нибудь за тридевять земель и секундой позже отправиться туда без тени сомнений. Потому Ангела настояла пройтись до Центрального парка, спрятаться от палящего солнца и побыть на фоне ухоженной природной красоты. А возможно, даже покормить уток, если повезет. Марку хотелось чего-то более динамичного, от души покричать на аттракционах или пощипать свои нервы в гонках на картах. Хотя в парк он прежде и носа не совал, было как-то пренебрежительно по отношению к его коллегам на работе пообещать и не побывать там.

Весь день оказался именно таким, какой он должен быть, когда ты чувствуешь себя особенно счастливым. Было не жарко и не холодно, но ясно и свежо. Дышалось легко, и ты сразу понимал, что тебе по-настоящему хорошо. Марк медленно шел по дороге, не думая куда, лишь уголком глаз посматривал на свою подругу. Ангела же висла на его согнутой в локте руке и иногда толкала бедром в нужном направлении.

Оказавшись на месте, Марк уже было начал чувствовать скуку. На первый взгляд, парк ничего из себя особенного не представлял. Скорее он был похож на кусок земли, что с трудом сберегли от истекавших слюной строительных подрядчиков. Те же, будто в отместку, оплели его сеткой бетонных дорожек, исключив намек на естественность. Бродило много людей, да еще эти вечные бегуны откуда ни возьмись пыхтели за спиной и не давали в полной мере насладиться вниманием друг к другу. Немного не хватало уединения, и не было возможности говорить горячо, не сдерживая себя. Но все же Ангела, следуя замысловатыми путями, вывела их на тропинку вокруг озера, и дальнейший путь показался вполне приемлемым.

Было невероятным найти здесь нестриженую траву и непонятные каменные постройки девятнадцатого века, с заколоченными фанерой проемами. Но такое запустение придавало свой шарм, особенно после стерильно подстриженных газонов и слишком чистеньких дорожек посреди зелени. Было здорово поглядеть на высокие городские постройки через озеро.

Утки в этот день почему-то не выказали своего дружелюбия, вернее, их не оказалось у берега. Зато пара наткнулись на довольно небрежно одетую женщину, раздававшую прямо из коробки котят, исключительно в добрые руки. С кошками у Ангелы были какие-то особые отношения. Она при их виде начинала пищать от умиления и причитать, какие они милашки. То же самое произошло и здесь. Нисколько не смущаясь странной тетушки, она утянула за собой Марка и сунула руки в коробку, стараясь как можно глубже окунуться в кошачий мир и каждого щедро одарить своей любовью.

На дне коробки дурачились три маленьких котенка – один рыжий в полоску и двое белоснежных сероглазок, по виду с месяц от рождения. Они были обласканы со всей страстностью, какая только имелась у Ангелы. Каждого по отдельности она взяла на руки, затем поднесла к лицу и, к ужасу Марка, поцеловала в лобик. После чего продолжала говорить ему что-то теплое таким голосом, каким разговаривают с грудными младенцами, и осторожно возвращала обратно в коробку.

– Господи, какая ты милашка, разве возможно прямо здесь не оставить свое сердце, – восхищалась она.

– Беленькие так на вас похожи, – отметила женщина, – я заметила, когда вы поднесли одного к своему лицу. Сейчас у них глаза серые, но позже будут синеватые, как у вас.

– И вправду! – ответила Ангела. – Вы мои белоснежные ангелочки!

Раздав каждому порцию любви, она продолжила играться с ними в коробке и неожиданно попросила Марка обратить на нее внимание. Тот уже успел отойти на пару шагов, чтобы пофыркать в стороне.

– Марк, ты только посмотри, что эти шалунишки делают!

Три маленьких котенка, еще не умеющих толком держаться на ногах, одновременно облизывали ее руки с каким-то невероятным упорством и сосредоточенностью.

– Какая прелесть! Три шершавых языка! – сказала она особенно выразительно. – Со мной такое впервые!

– Я уже не знаю, кто может тебя не любить, моя Ангела, – сказал Марк, склонившись над коробкой.

– Похоже, у вас руки в зубной пасте, – заключила женщина. – Возьмите котенка, того рыжего, уверена, вы не пожалеете. Он будет хорошим другом вашей семье.

– Спасибо вам большое, – ответила Ангела, – мы бы с удовольствием взяли, только пока некуда.

– Ничего, он везде приживется, он же кот!

– Спасибо вам, но мы, правда, пока не можем, а таких красавцев, вы не сомневайтесь, быстро разберут.

– И нам нужно уже идти, – принялся подталкивать в сторону Марк.

– Спасибо вам и до свидания, – попрощалась Ангела с женщиной. – И вам, котятки, тоже счастливо найти доброго хозяина!

***

Они шли дальше уже молча, каждый улыбаясь о своем. Теплое молчание нарушила Ангела, притом необычно странной просьбой.

– Марк, я тебя попрошу об одном одолжении, только послушай меня, пожалуйста.

– Конечно, радость моя, все что угодно, – ответил Марк озадаченно.

– Пожалуйста, не дари мне котенка и вообще животных не дари, ладно?

– Ладно, – ответил Марк удивленным голосом. – Но почему?

– Не нужно. Пока не нужно, – ответила она.

– Для тебя все что угодно, моя пушистая лисичка!

– Спасибо, дружок, что ты понимаешь меня!

Глава 29

На следующей неделе наша парочка три часа бродила по этажам картинной галереи. Залы с древними художниками сменялись художниками современными, и восхищение мастерством кисти творца продолжалось очарованием гениальностью созданных сцен и выражением неординарного внутреннего мира автора.

Каждый раз, задержавшись напротив очередной картины, он поглядывал на нее уголком своих глаз, пытаясь рассмотреть, какие чувства она переживает, если судить по ее мимике, по многочисленным морщинкам, собиравшимся на лбу в затейливые рисунки. Но она быстро раскусила, что он наблюдает за ней, и каждый раз, поймав его взгляд, поощряла его своей сияющей улыбкой. Позже был небольшой ресторанчик с тайской кухней, прогулка по скверу и нежные объятия на лавочке перед рекой.

– Сегодня был хороший день, – поделился Марк.

– Сегодня был самый лучший день, – вторила Ангела, вытягивая ноги. – Пусть следующий будет еще лучше.

– Обязательно будет лучше! У тебя тоже ноги оттекли? – спросила он. – Три часа по галереям оказалось не таким уж и простым делом.

– Да уж! Я уже через час ощутила усталость и частичную потерю интереса.

– Значит, мы могли свалить оттуда раньше?

– Могли, но я благодарна, что ты был так терпелив сегодня и к тому же молчуном. Зовешь-зовешь друзей как следует просветиться, и все почему-то вдруг оказываются вечно занятые.

– Мне и вправду было интересно, – признался Марк, стараясь скрыть свою солидарность с ее друзьями.