Ниенна. Берендеево проклятие

Ингвар вмиг залился румянцем – видно, Йохан уже выдавал что-то подобное. И Ниенна поспешила вступиться:

– Магистр, насчёт комнат – кто же его возьмет, пришлого, в приличные доходные дома? Нужна протекция известного и добропорядочного лица, а лучше письменное поручительство, да где ж его взять? Магни могут не послушать: он хоть и достойный гражданин Острижского государства, но не человек, а дворф. Его рекомендации далеко не всеми принимаются во внимание. Мы уже пытались…

– Хм, – магистр задумчиво огладил короткую бороду. – Ну, думаю, протекция декана боевого факультета для этих целей сгодится.

– И все решат, что Ингвар действительно ваш внебрачный сын, – рассмеялась некромансерка.

– Еще лучше, – довольно оскалился Рейван. – Тогда вообще его обидеть не посмеют.

Так Ингвар с Йоханом уже к середине января переехали в просторные меблированные комнаты на углу Кузнечной и Свешного переулка. Денег, заработанных под Ночь явления на продаже брошей-букетов, хватило на оплату сразу трёх месяцев аренды.

А дальше жизнь полетела вперёд, будто сорванец на салазках, чьи полозья были смазаны лучшим курдючным жиром. К маю декан Рейван огорошил их еще одной новостью: он договорился с начальством главного ремесленного училища Ахенбурга, из которого выпускали мастеров с чародейским даром, о принятии к себе недоучившегося в малом городишке студиозуса. Объяснил, что хороший парень остался без диплома, когда его училище сгорело и все документы пропали бесследно.

Начальство, щедро подмазанное дорогущими эликсирами от подагры и ревматизма, согласилось принять талантливого юношу по протекции знатного лица даже без вступительных испытаний с помощью Извечной силы. Была назначена лишь ремесленная комиссия, члены которой подтвердили достойные знания приезжего адепта и зачислили его сразу на последний курс, разрешив учиться экстерном.

К следующей зиме Ингвар получил диплом чародея-ремесленника с кузнечной специализацией, а вместе с ним – и новую должность при хозяйстве Магни. Кольчуги и клинки остались в прошлом: теперь он заведовал цехом, где создавались дамские украшения всех видов и мастей. Огненный дар позволял ему выполнять самую тонкую работу, порой даже без инструментов, просто пальцами.

Именно тогда денег скопилось столько, что впору было покупать дом и играть свадьбу. Но пока Ингвар с Ниенной перебирали подходящие варианты, у старого Магни уехало из столицы семейство одного из многочисленных племянников, выставив на продажу двухэтажные хоромы из камня и дорогой илльской древесины, которую не брал ни один жучок-короед. Домище стоял на Купеческой улице, по соседству жили вполне себе приличные – в рамках общества – люди: торговец, сколотивший состояние на солонине, и старая вдова, державшая после смерти мужа небольшую швейную фабрику.

Племянник с семейством оставляли покупателю всё, вплоть до шкафов из морёного дуба, кроватей, в которых уместился бы всадник с лошадью, а ещё гигантских запасов угля и дров в сарае на заднем дворе. В самом же доме на первом этаже была не только кухня с огромной печью, но и собственная банька – не деревянная, привычная любому жителю Острижского государства, а каменная, с сухим жаром.

Вот из-за этой баньки дом и не могли долго сбыть с рук. Купеческий люд, не привыкший обходиться без дыма и пара, отказывался заселяться в хоромы, где обустроено эдакое диво.

– По-иноземному шибко, – ворчали покупатели. – Еще и банька в самом доме! А ну как ночью обдериха в спальню прокрадётся да зацарапает когтищами до смерти? Или другая нечисть объявится? А то и сырость в комнатах разведётся, гнус пойдет да прочая пакость кровопийственная…

И расстроенный Магни однажды предложил его Ингвару, ощутимо уступив в цене. Всех кузнецовых накоплений хватало впритык, и на свадьбу – такую, чтобы широко, с размахом гулять неделю и не упасть лицом в грязь даже перед товарищами Ниенны, аристократами с боевого факультета – пришлось бы снова откладывать минимум год, а то и больше.

От переживаний Ингвар едва не разболелся. Тёр виски на дождливую погоду, жаловался на духоту, как старик, но чаще угрюмо молчал. Выбрать между домом мечты и свадьбой с любимой женщиной (а точнее, данным ей обещанием, которое пришлось бы нарушить) он не мог, и отчаяние сжирало его заживо. Ниенна видела, что с её ненаглядным творится неладное, но с присущей ей мнительностью так и не решилась спросить, в чём дело.

Проблему решила Герда в своём собственном репертуаре: припёрла к стенке сначала одну, потом другого, затем витиевато и от души обложила обоих некуртуазными словами и турнула кузнеца к Магни – оформлять бумаги на залог за дом, пока не нашёлся более сговорчивый покупатель.

– Ты Ниенку за курицу мещанскую, что ли, держишь, которой главное замуж поскорее выскочить, а там хоть трава не расти? – рычала она, да так, что стены цеха тряслись, а подмастерья Ингвара спешно высыпались, как горох, на улицу, якобы полюбоваться погожим зимним деньком. – Приводить её после свадьбы ты куда собрался, в халупу на окраине, где кошке гадить тесно? А дети пойдут – Всеблагому Левию поклоны бить будешь, чтобы по милости своей к зайкам и лужайку подбросил?

– А обманывать с женитьбой Ниенну лучше? – повышал в ответ голос Ингвар. – И так на меня мужики косо смотрят, что второй год девчонке хорошей голову морочу!

– И третий поморочишь, и четвёртый, – валькирия даже бровью не повела. – Для вашего же общего блага. Окольцеваться всегда успеете, дурное дело нехитрое. Тем более до окончания учёбы она в любом случае живёт в Академии. А дом такой может больше и не подвернуться…

Через полтора года после заселения в комнаты доходного дома Ингвар покинул их с телегой пожитков и младшим братишкой – чтобы въехать в новое жилище, о котором он всю жизнь мог только мечтать. Подобного богатства не было ни у кого из его старых знакомых, и у приёмных родителей тоже. Но почивать на лаврах кузнец не собирался. Едва обустроившись, стал брать ещё больше работы – отложенная свадьба не давала покоя, сидела в душе, как заноза.

Положа руку на сердце, Ниенну ситуация не беспокоила ни капли. Она давно перестала быть нежной экзальтированной девицей, которую цепляли бы шепотки за спиной о том, что она преступила священные заповеди Всеблагого Левия и живёт с мужчиной во грехе. В Академии на это смотрели сквозь пальцы и студиозусы, и наставники. Беспокоились лишь об одном: как бы «неразумные недоросли» в процессе разгульной жизни не заимели незапланированное дитя или стыдную болячку. От того и другого отлично помогали эликсиры, которые умели готовить даже адепты-первокурсники.

Но Ингвар, дважды за короткую жизнь осиротевший, был одержим правильной семейной жизнью. Той, где есть дом – полная чаша, любящие друг друга муж и жена с детьми, рождёнными исключительно в браке. Он ведь даже на Радмилке-сплетнице готов был жениться, чтобы всё честь по чести было. Хотя какая там любовь? Стоило только красивой и ласковой бабе пригреть мужика, что потерял родных…

Ниенна невольно скрипнула зубами от злости. Сладкую полудрёму будто рукой сняло, и она крепче обняла спящего кузнеца.

«Убила бы тварь, – думала некромансерка. – Из любой ситуации сухой из воды выходит, ещё и честному народу пакости устраивает!»

Про Радмилу, по правде сказать, они и думать забыли, как только вернулись в Ахенбург. Переживали лишь за тётку Усладу – не подожжёт ли толпа дом ни в чём не повинной бабе? Просто за то, что помогала пришлой семье, а затем и столичным чародейкам, которые не дали чужаков в обиду. Поэтому еще в те дни, когда отряд столичных некромансеров очищал землю от эльфовских чар и помогал опознать умученных до смерти сельчан, она передала Усладе переговорный кристалл с подробным описанием его работы. Благо тётка оказалась грамотной и читать худо-бедно умела.

«Если будут обижать – скажете нам, пришлём жандармов прямо из столицы, чтобы в другой раз неповадно было».

Потом они часто вели недолгие, но задушевные беседы по вечерам. Услада охотно рассказывала про житьё-бытьё, про то, как часто к ней бегает детвора Бажена и Гостяты на пирожки с капустой да морошкой, а заодно и помочь по хозяйству: баньку протопить, воды с дровами натаскать, золу вынести. Как сам хозяин Бажен предупредил остальных тихонько, зато прямо и в лоб: тронете хоть пальцем тётку Усладу – выгоню из артели и слободы. Как потянулись к ней в дом сначала редкие молодушки – якобы занять муки да молока для теста, а сами выспрашивали про то, как устроились Хенрики в столице. И удивительное дело: узнав, что всё замечательно, что Хелену приняли в Академию, Йохан вылечился, а Ингвару платят за работу золотом, светлели лицом и выдыхали с облегчением.

– Стыдно им, что злодейке поверили, – сердито фыркала Услада. – Радмила всё как крыса ходит вынюхивает, кто чём живет, да с ней народ и знаться теперь не желает. А Чекун после той ссоры знатно постарел, словно проклятье на него наложили, аж страшно делается!

– Леший с ними, – морщился в ответ Ингвар. – Ты лучше скажи, обдериха не шалит? А в лесу что творится? Волки на людей не нападают? Колдунов чернокнижных в округу наново не принесло?

Узнав, что всё тихо и благополучно, тоже выдыхал с облегчением и улыбался.

К лету тётка огорошила их новостью: женился младший брат Бажена Сабур. Девицу взял скромную, тихую да покладистую, личиком белую, волосом чернявую. С брагой завязал, взялся за ум. Ниенна с Ингваром подумали – и решили на всякий случай Герде ничего не говорить. Слишком уж тяжко ей дались эти два дня счастья, не меньше года жизни отняли переживаниями.

А когда короткое северное лето умчалось в более тёплые края, уступив права такой же быстротечной осени, тётка Услада встретила их смущённым молчанием, затем шепнула, что ей пора чистить грибы, – и внезапно отодвинулась в сторонку, пропуская вперёд себя Баюна. Тот за прошедшие месяцы вытянулся и возмужал, сохранив прежнее чуть хитроватое выражение лица. Однако глаза его, в которых будто плясали хулиганские бесенята, сейчас глядели из переговорного кристалла с неподдельным отчаянием.

– Госпожа чародейка, Ингвар, здравия вам крепкого… – начал он, но тут его чуть хрипловатый голосок дрогнул и парнишка расплакался, точно малое дитя. Он пытался сдержаться, кусал губы едва не до крови, но слёзы ручьями текли по худеньким исцарапанным щекам и он мог только шептать, сглатывая: – Да пребудет с вами Всеблагой Левий, да осенит своим крылом все ваши деяния…

– Малец, ты чего? – прервал поток сбивчивых причитаний Ингвар, встревоженно нахмурившись. – Беда какая случилась?

– Дядька, – всхлипывая еще горше, пролепетал Баюн. – Пьёт, работу забросил, под забором скоро валяться начнёт. Жена его, Ольгушка, ревёт цельными днями, матушка боится, что дитя нерождённое от сердечной боли скинет. А он, пакостник, к Радмилке поганой и дневать, и ночевать ходит!

Мальчонка стиснул зубы, аж желваки заходили.

– Чего?! – открыла рот Ниенна.

– А как же Чекун? – ошарашенно спросил Ингвар. – А остальные? Неужто нормально при живом муже полюбовника в дом водить?

– Так помер Чекун три месяца назад, Услада вам просто не стала говорить, – Баюн вытер рукавом хлюпающий нос и пояснил: – Жаба грудная с ним приключилась, сердце будто клещами давило, он думал, целителей дождётся, но не вышло… Мамка бает, сгубила его эта стервь. Теперь ничего не стыдится: сначала из крепости мужиков в гости водила, а после на дядьку моего переключилась. Он бы трезвый даже через порог её дома не переступил! Так она удумала наливать ему потихонечку, сначала в кузню бражку носила, а потом он сам к ней пришёл… С батькой разругались вдрызг, на Ольгушку даже не смотрит, а та дитёнка носит под сердцем…

Нижняя губа его снова задрожала – видно, подступившие к горлу рыдания душили уже в полную силу.

– Вот змея! – не сговариваясь, ахнули Ингвар с Ниенной, затем переглянулись – и хором же спросили: – Чем помочь?

Баюн подышал глубоко, пытаясь утихомирить рвущие душу чувства, и сказал дрогнувшим голосом:

– Зелье есть особое, коли забулдыге его дать, то хмельное в рот тянуть не будет никогда. Но травники из окрестных деревень берутся с условием: ежели помрёт от лечения, их не виноватить. Дескать, от зелья того половина только выживает, зато не пьёт больше.

– Знаю я, из чего это зелье, – нахмурилась Ниенна. – Не смейте его Сабуру давать. Кто после него выживет, калекой навсегда останется. Внешне не видно, а нутро сгниет за несколько лет. Потом или печень откажет, или кровью харкать начнёт, и так до самой кончины. А уж помирать как больно будет – словами не передать!

Баюн замер на лавке.

– Что же делать? – растерянно прошептал он. – Дядьку жалко… и батьку жалко… И Ольгушку жалко!..

«А себя ему не жалко, – вдруг поняла Ниенна. – Мальчишка недорослый заботится о здоровых мужиках и бабах в ущерб себе. Ему бы учиться мастерству да грамоте, а он в дрязгах семейных наравне со всеми полощется. А с другой стороны, какая учёба в подобной обстановке? Пьянство, ругань, слёзы женские… Нет, ну какая же сволочь эта Радмилка! Как может быть столько дерьма в одной бабе?»

– Я вам другое зелье пришлю, из королевской лечебницы, – заявила она, не дожидаясь, пока ответит Ингвар. Злость кипела внутри, застилая глаза алой пеленой. Убила бы гадину! Хуже Скарапеи выискалась тварь! – Сабура в дом заманите, чарку с лекарством поднесёте, а пахнуть оно будет, как бражка первосортная. Пусть Бажен скажет, мол, замириться хотим, живи, с кем хочешь, а надоевшую жену назад в деревню отошлём. Главное, чтобы поверил и выпил. Потом потеряет сознание на половину часа, за это время в подполе его закрыть, на мягкое положить, чтобы не простыл да не убился, пытаясь вырваться. Начнёт бредить – обтирать мокрым рушником, как очухается – поить досыта. Еды никакой три дня не давать. Очнется другим человеком, жену вспомнит, а Радмилку забудет как дурной сон, вместе с бражкой. Правда, характер может поменяться: станет или вредным, или плаксивым…

Баюн молча смотрел из переговорного кристалла, глотая слёзы и закусывая губу. И некромансерка устыдилась последних слов. Мальчишке ли, видевшему любимого дядьку в непотребном состоянии, о котором и окружающим рассказать стыдно, бояться его вредности?

– Просто учти, что такое может быть, – с тихим вздохом сказала она. – Отца с матерью обязательно предупреди.

Зелье на следующий же день передали Усладе на зачарованной посыльной карете, вместе со свёртком тканей да пряностей из Ахенбурга. И снова Герде решили ничего не говорить. Ниенна сама не понимала, почему утаила от подруги такую важную весть. Не хотела ворошить былое? Или боялась её насмешек? Нашла, мол, о ком заботиться – о человеке, который вместе с пьяной толпой чуть однажды девчонку безвинную не изничтожил.

Как ей объяснить, что во всей этой ситуации жаль только Баюна, страдавшего ни за что, ни про что? И неведомую Ольгушку с нерождённым дитём? Поди, ей и не сказали, что женишок-то с изъяном громадным. Про пристрастие к бутылке с брагой даже близкие родичи обычно молчат. Бажен с Катериной, небось, плясали на радостях, когда Сабур своей семьёй отдельно зажил…

И, конечно, Радмила. Вот уж на кого у Ниенны до сих пор был не то что огромный зуб – упырьи клыки в три ряда. Хорошенечко дать ей по носу за злодеяния – как же упустить такую возможность?

Хотя, конечно, где-то сплетницу даже стоило поблагодарить. Ведь из-за её гадкой выходки Хенрики отправились в Ахенбург той же ночью, что и они с Гердой. А так невесть сколько пришлось бы ждать кузнеца в столице. Вдруг Магни Брамос нашел бы за это время другого мастера?

Ниенна снова вздохнула. Сон не шёл, хоть ты тресни, и даже присутствие рядом Ингвара не успокаивало. Она зевнула, нехотя поднялась с кровати, натянула домашнее платье, висевшее на стуле. Всё равно пора собираться в дорогу. Ничего, дня на задуманное дело им хватит. А там – целые две седмицы отдыха!

«Может, на воды поехать? – думала она, затягивая пояс на тоненькой талии. За два с половиной года её фигурка практически не изменилась, как и предполагал Удмертий. – В бассейнах с лечебной водой отмокнуть хоть несколько дней – самое то перед сезоном хворей да лихорадок! Через пару месяцев уже некогда будет, да и не отпустит его вредный дворф…»

Дело было пустяковым, но долгожданным: в кузнечной слободе нашелся покупатель на бывшую Ингварову избу. Точнее, всё хозяйство вместе с домом по договору принадлежало тётке Усладе, но она переехала в Ахенбург, едва кузнец приобрел хоромы на Купеческой улице. Одним днём собралась, утолкла вещи и накопленные медяки с серебрушками в узелок, раздала плачущим соседкам кухонную утварь, посадила в корзину кота Ваську и тронулась в путь. Видать, заранее отъезд планировала и потому времени не теряла.

Ингвар переживал, что сняться с привычного места тётушку не заставит и Всеблагой Левий, ведь как бросить нажитое хозяйство, забыть добрососедские связи и могилы родных на жальнике у болот? Но Услада так и не смогла простить односельчан, однажды выгнавших в зимнюю ночь ни в чем не повинных молодого парня и двух малолетних детей. А могилы – что могилы? Молиться о родных, ушедших до срока, можно в любом храме, ей ли не знать? А думать надо о живых, о тех, кто долгое время был рядом.

Бажен вызвался довезти её лично. Якобы в благодарность за то, что приглядывала за его сыном да племянниками. Но Ингвара с братом и сестрой, что встречали тётушку у городских ворот, обнял, как старых друзей. Ниенне же поклонился в пояс. И она с удивлением поняла, что здоровенного мужика с проседью в волосах, старосту мастеровой слободы, переполняют эмоции, от которых можно и слезу пустить.

– Спасибо тебе, девонька, спасла брата моего непутевого, избавила от тяги к хмелю, – сказал он тихонько, чтобы люд, разгружавший телеги у крепостных ворот, не расслышал. – Годами мы его караулили, ночей, бывало, не спали, чтобы не запил ненароком. А теперь всё наладилось, даже нюхать эту дрянь не могёт, плюётся. Правда, ворчит то и дело, как старый дед, но Ольгушка его осаживает, не даёт распускаться. Он с ней тише воды, ниже травы, каждый чих её на лету ловит. Видать, стыдно, что змеюке поганой поддался…

– А змеюка-то чего? – задала мучающий вопрос Ниенна.

– Как с гуся вода, – заскрежетал зубами Бажен. – Супружника схоронила и живёт припеваючи. И плевать, что с ней вся слобода после Сабура знаться не желает, она из крепости мужиков привечает. Седмицу – один, седмицу – другой. От того ни в деньгах не нуждается, ни в чём, ей из деревень провиант привозят. Даже тётку-приживалку нашла, та по хозяйству шуршит, стряпает да полы скоблит. А Радмилка только у окна сидит, косы чешет да щёки кармином заморским мажет, бесстыжая.

Хеленка фыркнула с неодобрением, будто каждое слово поняла, и Ингвар живо отправил их с Йоханом в обжорные ряды у крепостной стены, за петушками на палочке.

– Правильно, нечего малым такую срамоту знать, – одобрил Бажен, как только дети удрали. Затем помялся немного и добавил, опустив глаза: – Прости нас, Ингвар. Меня – за трусость, достойную заячьей, остальных – за злобу хмельную. Никто на вас больше зла не держит. Усладе помогали всячески, о ваших делах чуть ли не ежедневно справлялись…

Конечно, Ингвар простил. Ведь, как ни крути, кривая дорога, полная боли, обиды и страха, привела их маленькую семью к сытой и благополучной жизни. А его самого – ещё и к огромному счастью.

И зажили они справно и дружно. Ингвар работал, не покладая рук, и кубышка в дворфовском банке росла с каждым днём. Услада приглядывала за Йоханом и вела хозяйство. Хелена частенько забегала в гости на пироги, рассказывала про учёбу в Академии, про занятия по составлению зелий и про девчонок из соседних комнат, которые «вредные, но это потому что несчастные, их никто не любит и не защищает». Сама же девочка была оберегаема сразу двумя адептками, о подвигах которых по всем факультетам уже ходил с десяток баек, и её обижать никто не смел.

Ниенна с Гердой продолжали оттачивать мастерство. Завалили вдвоём оборотня-жаболака из числа высшей нечисти, избавили Цыпин хутор от нашествия крысюков, что умели наводить на людей неконтролируемый ужас, а на кур – паралич, изловили на одной из ярмарок ведьму без лицензии, торговавшую приворотными зельями, отнимающими у покупателей молодость и красоту… И корпели над сложными, многоступенчатыми заклинаниями тонкой работы, необходимыми для службы в Тайном Сыске. До получения диплома обеим оставался год, на отдых выпускникам давалось лето, а затем их ждала служба. Опасная, непредсказуемая, но очень статусная. И за речью своей теперь приходилось следить, нещадно выпалывая из оной бранные слова – сыскарям не положено ругаться подобно портовому грузчику, даже в битве с болотными упырями да кровососами.

«И чего Ингвар из-за этой свадьбы так переживает? Потом бы и поженились, как в Тайный Сыск поступлю, там всяко больше жалование, чем моя нынешняя стипендия. Вдвоём быстрее бы накопили», – думала некромансерка, проверяя сумки в дорогу.

Собирались подруги накануне и впопыхах, потому как в Академию вот-вот обещалась нагрянуть проверка. Во дворце творилось что-то смутное и нехорошее – всем сильным столичным целителям запретили покидать Ахенбург без особого распоряжения. Ходили слухи, что его величество Александр вздумал хворать, к счастью, пока не слишком серьёзно. В любом случае, дворцовые лекари не оставляли короля ни днём, ни ночью, проверяли его еду, нательное и исподнее, дары от многочисленных послов, даже воздух в залах и спальнях. Увы, ничего не находили

Но укрепляющее зелье король, по рассказам декана Левии, пил едва ли не вёдрами. Может быть, поэтому и держался ещё в бодром состоянии и на ногах, не подавая виду, что занедужил.

Укрепляли его здоровье и её высочество Евгения, и два юных принца-шалопая. Конечно, вряд ли бы во всём королевстве нашлись дураки, попытавшиеся в лоб отравить правящую семью, но кто их знает, тех дураков?

Королевские штатные маги сходились в одном: если это чьё-то дурное воздействие, то под силу оно лишь чародею высокого уровня. Поэтому искали информацию о самых талантливых выпускниках разных лет, служивших при дворе и прославившихся во время учебы тягой к вольнодумию.

Юная некромансерка вольнодумием не славилась, скорее, наоборот. Ведь именно приказ его величества не возвращать в семьи сбежавших в чародейскую Академию детей спас её от навязанного брака со старым маркизом. Но личность Ниенны была слишком известна при дворе и объясняться перед дознавателями на тему продажи бывшего дома жениха-простолюдина совершенно не хотелось, врать – тем более. А они непременно спросят, куда это она собралась с чересседельными сумками наперевес, к тому же за две седмицы до сессии.

Поэтому Ниенна потихонечку свинтила ещё с вечера. Дело нехитрое, если тебя прикрывают сразу три декана. Герда же обещала присоединиться уже у северных ворот, где располагался вход в портал до некромансерской башни в Пятиречье. У неё проблем с дознавателями точно не возникло бы никаких.

Ниенна пересчитала флаконы с лечебными зельями от ран и укусов, от поноса и головной боли, проверила запасы «жидкого серебра» для смазки лезвий. Вдруг за эти три года в Глуховых лесах опять какая-нибудь пакость завелась, кроме волков? Переложила повыше в стопку нательного запасную рубаху. Задумчиво звякнула кошелём, пытаясь вспомнить, сколько денег взяла с собой, и тут её обхватили мужские руки, прижали к обнаженному торсу.

– Съем! – прорычали ей в ухо, а затем она почувствовала, как взлетает в воздух и плывёт, перехваченная за талию, прямиком к кровати.

– Ингвар, пусти! – хохотала она, дрыгая ногами. – Уронишь!

– Съем – и отпущу, честное слово! – пообещал кузнец, улыбаясь во весь рот. Он опрокинулся спиной назад на мягкую перину, да так и замер, прижимая невесту к груди.

– Есть-то меня будешь? – завозилась она спустя пару минут. – А то плечо затекает.

– Буду, конечно, аппетит нагуливаю, – Ингвар легонько куснул её за ухо, но руки разжал. Дождался, пока Ниенна сядет рядом, и признался, довольно щурясь: – Поверить не могу, что мы куда-то едем вместе. И не поголовье гулиусов прореживать да лиходеев ловить, а просто отдыхать. Бумаги подпишем за тётку Усладу, деньги получим, положим в дворфовский банк ей на счёт – и полмесяца свободы! Никаких печей да железа, да камушков драгоценных для брошек и перстеньков, от которых в глазах уже рябит. Никаких капризных девиц, которые сами не знают, какое украшение хотят, и меняют планы по три раза на дню. И Магни ворчать на своих племянников-остолопов под ухом не будет… Герда с нами не передумала ехать?

– Что ты! Она до сих пор свято уверена, что нас или в слободе притопить попытаются, памятуя о прошлом, или же по пути убийцы непременно всплывут. Честно говоря, в этот раз я её паранойю разделяю. Может, всё же изменим внешность? Я как раз пару дней назад практикум по изменению лица и тела на «отлично» сдала, он же входит в обязательные для службы в Тайном Сыске умения. А Герда ещё месяц назад отстрелялась, у неё мужские личины лучше получаются…