Игры виновных: сезон первый

– Звучит очень страшно.

– Мне жаль, что всё так произошло с твоими родителями, Румина.

– Мне тоже… – Её взгляд переместился от окна к старому комоду, приставленному к стене. – Все было спокойно в то утро, мы даже договаривались сходить вместе в кинотеатр, как вдруг отец начал кричать, что его всё достало, что ему осточертело так жить. Что его бесит кошка, бесит мама, бесит работа.

И аккурат в тот момент, когда она не сказала, что отца бесила и она, в голове Саши проплыли, как облака, слова ребёнка – «он оставил её напоследок, так как она была единственным человеком, кого он любил, кем дорожил».

– Я услышала, как он пнул мою Веснушку, а та звонко мяукнула и начала шипеть, а ведь она никогда не шипела, Саша, никогда. Потом я услышала, как он сказал: «Эта тварь нассала прямо посередине кухни! Значит, здесь и останется». Он был в такой ярости… я никогда прежде не видела его таким, я боялась выйти из комнаты.

Саша молчал. Он слушал и смотрел в потолок, представляя себя на её месте. Он попытался увидеть всё то, о чём она говорила, своими глазами.

– Но потом, – продолжила она, – я услышала, как он роется в кладовой, там, где лежали все его инструменты, он рылся и что-то бормотал. Он был очень злым. Когда шорох и звуки стихли, я поняла, что он ушёл обратно на кухню. – Румина тяжело выдохнула, свободной рукой протёрла щёки, по которым медленно скатывались слёзы. – А потом я услышала грохот. Раздался очередной писк Веснушки, за которым последовало несколько глухих ударов, словно баскетбольный мячик били об пол в квартире.

Румина легонько стукнула пальцем несколько раз по плечу Саши:

– Бум… бум… бум… Затем последовали щелчки, последовательно, один за другим, щёлк… щёлк… щёлк… и только потом я поняла, что вместе с этими щелчками переставал доноситься голосок Веснушки.

Саша, уже закрыв глаза, продолжал находиться в молчании. Он слышал, как она шмыгает носом, чувствовал, что она плачет, и машинально его ладонь прикоснулась к её щекам, чтобы стереть слёзы. Там их руки вновь соприкоснулись, и он сжал её пальчики крепче. Румина продолжила:

– Когда всё прекратилось и на кухне воцарилось молчание, я решила выйти. Мои мысли были заполнены одним, и это одно я и боялась увидеть. Медленно открыв дверь, я вышла, но оставила дверь открытой – на всякий случай. Даже помню, как тяжело я дышала в тот момент. И когда оказалась на кухне… – На этом её слова оборвались.

Румина, прикрыв лицо ладонями, начала плакать. Саша чувствовал, как содрогается её тело, слышал, как она громко всхлипывает, но ничего не говорил. Просто прижимал к себе.

Румина вспомнила, как вошла в кухню, как она прикрыла свой рот ладонью. Помнит выражение лица её отца, стоявшего над Веснушкой, – на нём отражалась улыбка, нет, ухмылка. Он был доволен собой.

Она медленно опускала взгляд на его руки, в которых находился гвоздомёт, окроплённый красными каплями. Её кошка лежала у его ног без движения – не только потому, что была мертва.

Её маленькая тушка плавала в собственной лужице мочи, прибитая гвоздями. Вот почему писк перерастал в очень громкий крик от щелчка к щелчку. Её обезумевший отец начал прибивать котёнка с хвоста, подбираясь к лапкам. Далее он прошёлся по её животику, добавив парочку гвоздей к шее и закончив на её маленькой головке.

Саша всего этого не услышал, но слово «ублюдок» в его голове звучало как самое отчётливое и самое подходящее определение для человека, которого Румина называла отцом.

В этот миг он сожалел о том, что не попросил Пашу приложить битой по голове это чудовище ещё пару раз – или с десяток, чтобы окончательно убедиться в том, что тот не встанет.

Саша не стал говорить и о том, в каком состоянии увидел её мать, лежащую на полу в ванной. С пробитой головой, окруженной кусочками кафеля от вдребезги разлетевшейся раковины. Тем более что похоронами, присутствовать на которых Румина отказалась, занимались её родственники. Саша твёрдо решил, что Румина не должна больше страдать. Она увидела достаточно, чтобы попробовать жить без бед, обид, горечи и страданий. И он должен помочь ей в этом.

Румина, словно прочитав его мысли, осторожно потянулась к нему. Саша почувствовал привкус соли на её губах. Его рука медленно потянулась к её волосам, пронизывая ладонью пряди, сжимая и разжимая кулак. Саша хотел было подвинуть её поближе, но она улеглась на него сверху, не отрываясь от губ. Она чувствовала, как внутри, там, чуть ближе к низу, поднимается температура, приятный жар, тепло заставляет хотеть его всем телом.

Румина стала покрывать поцелуями его шею, грудь, опускаясь всё ниже и ниже… непреодолимое, дикое желание пульсировало внизу живота. Несмотря на то что это был её первый раз, она, на удивление себе, действовала уверенно. Но это и не волновало, всё, чего ей хотелось, – это забыть весь ужас, который она пережила. Она хотела забыться именно таким способом и именно с этим человеком. Спустя несколько минут Саша потянул её к себе, освобождая от нижнего белья. Осторожно, с особой нежностью он уложил её на спину. Одной рукой гладил её волосы, сжимал шею, другую бережно опустил между ног, где пальцами почувствовал тёпло.

Саша начал ласкать её – сдержанно, аккуратно. Наблюдал за тем, как Румина непроизвольно приподнимала бедра, прикусывая указательный палец. Она начало тихо постанывать, пыталась приглушить вздохи ладонью. Саша поцеловал её в губы, но поцелуй был недолгим, потому что она не могла больше сдерживаться. Румина хотела, чтобы он слышал, чувствовал и понимал, как она ждала этого момента.

Сейчас она хотела признаться в чувствах Саше не словами, а жестами. Обняла его за шею и медленно стеснительно развела ноги в стороны. Саша посмотрел ей в глаза и сжал её бёдра.

Прикусив губу, Румина вцепилась ноготками в его шею, стараясь двигаться в такт. Стоны становились громче, темп ускорялся. Им уже было всё равно, что Паша мог их услышать. В этот момент им было безразлично абсолютно всё. Сашу и Румину волновали только их чувства, их жар, их страсть, их желание.

Все происходит так, как хотела Румина, – чтобы он был рядом. Совсем рядом.

Саша поймал себя на мысли, что ни с кем, кроме неё, не чувствовал себя таким уверенным, нужным. Он не чувствовал усталости, и главным желанием в этот момент было не останавливаться.

Никто из них даже не заметил, сколько прошло времени. Покрасневшие, удовлетворённые, счастливые, они поцеловались. Пожелали друг другу спокойной ночи, но без сладких, красивых, чудных или смешных снов. Румина была права – они совершенно ни к чему.

Но это сработало только по отношению к ней, Сашу же сны в покое не оставили.

Глава 11

1

– Как спалось?

– Вроде бы неплохо, – Саша подмигнул Румине, – только сон странный снился.

Этим утром воздух был напоен свежестью, чистотой, ровно так, как и должно быть после ночного дождя. Ребята уселись на веранде, чтобы позавтракать. Паша всё ещё спал.

– Видимо, сильно перепил вчера, – Румина указала на пустой стул, – я к нему так и не достучалась. – Она сделала глоток чая и спросила: – А что снилось? Снова кошмары?

– Не то чтобы кошмары, – он отмахнулся, – скорее набор картинок, бессмыслица, в общем. – Саша не хотел ей рассказывать о том, что он видел сегодняшней ночью. Не хотел пугать её или настораживать. Конечно, Румина всё равно скажет, что это просто сон и нечего переживать по этому поводу, в общем, будет всячески успокаивать. Но Саша знал, что это не так. Это не просто сны.

– Да ладно тебе, рассказывай, начнем это прекрасное утро с твоего непрекрасного сна.

Саша сделал глоток горячего кофе, собрал мысли в одну кучку и начал с того, что рассказал ей о том, что в своих снах, как правило, он всегда главный герой, то есть все действия от первого лица, все ощущения, эмоции и так далее. Но в этот раз Саша был наблюдателем.

– Интересно, продолжай, – сказала Румина.

– Ты действительно хочешь услышать?

– На самом деле пока не уверена. Но ты попробуй, и если я не начну посапывать, значит, всё идет как надо, – улыбнулась Румина.

– Хорошо, – сказал Саша и принялся за пересказ увиденного.

* * *

Саша открыл глаза, осмотрелся по сторонам и понял, что находится на складе. Было сыро и на удивление приятно от прохлады, царящей там. Первичного осмотра хватило, чтобы понять, что это склад какого-то огромного супермаркета. Сашу окружали высокие стеллажи, на полках которых стояли запечатанные палеты, разнообразные продукты, бытовые товары, утюги, пылесосы, корма для животных, консервы, пачки с макаронами и прочее.

В помещении было довольно светло и солнечно, свет пробивался через большие окна, находящиеся ближе к потолку. Видимо, они служили только для того, чтобы экономить электричество днём, так как были закрыты. Саша отметил, что вокруг пусто и тихо – ни единой души, что казалось странным для такого помещения. Минут десять-пятнадцать он бродил по коридорам между стеллажами, осматривался, и всё, что он слышал, – собственное напряжённое дыхание. Саша засмотрелся на какую-то простенькую картину, которые так часто встречаются на отдельных полочках с дешёвыми товарами. И пока он любовался водопадом, изображённым на картине, сзади, метрах в десяти от него, образовался силуэт.

От картины Сашу отвлёк шорох за спиной. Поворачивая голову, он ожидал, что снова увидит того, о ком ему нужно всем рассказать, но нет. Его взгляд наткнулся на мужской силуэт. Это был невысокий, упитанный и явно лысеющий мужчина. На переносице расположились очки, а в руках он держал планшет, в который что-то записывал. Скорее всего, сверял количество единиц, указанных в таблице, и количество по факту. Почёсывал голову и снова записывал.

Саша решил подойти поближе, но этот человек его всё равно не замечал. Он продолжал осматривать стеллажи и записывать. Саша подумал, что в этом нет ничего необычного, но что-то всё же показалось ему странным. Хотя бы потому, что он привык к тому ужасу, что в последнее время бывал у него в снах. Он отвернулся от мужчины. Но стоило ему только снова начать любоваться водопадом, сзади раздался грохот.

Снова медленно повернув голову обратно, Саша увидел, что этот мужчина разнёс об пол свой планшет. Его яростный взгляд был уставлен прямо на Сашу. Точнее, Саша так думал. На самом же деле мужичок смотрел в пустоту, возможно, на ту же картину, может быть, он решил, что она поможет ему успокоиться. Но этого не произошло.

В эту же секунду он приставил по два пальца к своим вискам и начал кричать что-то похожее на «Оставьте меня! Уходите отсюда! Я устал видеть вас! Я устал говорить с вами!» – и яростно мотал головой в разные стороны, и рассеянно осматривался по сторонам.

Саша сначала не понял, в чём дело. Он смотрел в злобный и в то же время испуганный взгляд, пытаясь уловить, к кому обращался этот работник. И ничего не улавливал, но потом… потом он и сам стал их слышать.

Голоса раздавались со всех сторон – «Ты в этом виноват… ты задерживаешь нас… ты должен ответить за это» – и всё усиливались и усиливались. Мужские, женские, детские: «Ты виноват! Ты должен ответить за это!» Сотни, тысячи голосов обрушились на мужчину. Саше хотелось просто взять и вытащить человека из этого места, но он не мог. Он наблюдал.

Упитанный, лысеющий, ни в чём не повинный мужчина начал бегать из стороны в сторону, словно надеялся, что сможет убежать подальше от этих голосов. Но потом его взгляд остановился на том, что находилось под стеллажом. Саша, проследив за его взором, увидел пластмассовую канистру красного цвета. Человек, хватая себя за голову, как ужаленный побежал в её сторону. Всё происходит быстро – вот уже слетает крышка, вот он, размахивая канистрой по сторонам, выливает жидкость. Все свои действия он сопровождает просьбами оставить его в покое: «Просто отвалите от меня! От-ва-ли-те!»

Использовав почти весь запас и прикинув, что его просьбы так и останутся неуслышанными, мужичок в неконтролируемой истерике принялся обливать самого себя. Его крики перемешивались с голосами, и это начало сводить с ума даже просто наблюдавшего за всем Сашу.

«Хватит! – кричал несчастный сквозь полившиеся из глаз слёзы, – с меня довольно! Вы все сдохнете!» Это были последние крики. Точнее, это были последние слова. Крики продолжались и после того. После того как он поджёг все вокруг. После того как он поджег и себя. Крик до тех пор, пока он не упал замертво. И самое интересное, заметил Саша, что голоса начали постепенно растворяться в тишине.

* * *

– Господи, страсти какие, – сочувственно произнесла Румина. – А ты говоришь, что ничего особенного.

– Так и есть, милая, – ответил Саша, умолчав о том, что это был не конец.

Он не рассказал ей о том, что было дальше. Как появился этот чёртов детский силуэт, который сказал ему только одну фразу: «Чтобы что-то обрести или понять, нужно отказаться… или потерять что-то очень близкое, что-нибудь дорогое, да, Саша?»

А потом сразу же исчез, оставив мерзкий смех.

Только вот Саша не мог понять, что это было – нравоучение или предупреждение. И продолжил, чтобы не нагнетать обстановку:

– В прежних снах я был участником, а не наблюдателем. Так что, я думаю, это хороший знак, – он взял Румину за руку и поцеловал. Затем произошло то, что заставило их хорошенько посмеяться.

– Воды-ы-ы-ы! – эхом разлетелось по дому. – Молю, принесите воды, изверги!

Да-да, это проснулся Паша.

2

Позже ребята навели порядок в доме и на участке. Собрали и загрузили все вещи в машину, им предстояла поездка домой. По дороге они обсуждали вчерашний вечер, не всё, конечно, коё о чём Румина и Саша промолчали, но Паша заметил их флиртующие взгляды и сразу сообразил, что он пропустил. Но всё же давать комментарии по этому поводу он не стал. Включил парочку любимых всеми песен, чтобы не образовывалось молчания, и заставил всех подпевать. Паша неторопливо нажимал на педаль газа, и правильно – спешить им было некуда.

Слишком хорошее утро, слишком тёплый день, чтобы куда-то торопиться. После того как ребята обсудили планы на будущие выезды, Румина толкнула локтем Сашу в бок, намекая на то, чтобы он рассказал другу про сон. Неохотно Саша согласился, но сократил пересказ.

– Да уж, – Паша барабанил пальцами по рулю, – не так мрачно, как прошлые, но всё равно настораживает. – Он захотел поговорить о Сашинном сне, который, как теперь казалось Паше, отчасти является видениям. Ему не терпелось поделиться этим замечанием с друзьями, но останавливала мысль, что они посчитают его дураком или психом. Конечно, он потом сможет обратить всё в шутку, но… И вместе с тем Паша начинал допускать мысль о том, что всё это начало происходить не случайно, и сегодняшний Сашин сон был тому подтверждением.

Позже, уже проезжая по улицам города, Румина вдруг попросила высадить её у парка:

– Мне захотелось прогуляться одной. Вы же не обидитесь?

Ребята одновременно помотали головами, мол, как скажешь.

– Только если что, сразу звони нам, – приказал Саша.

– Договорились.

Румина захлопнула дверцу и проводила уезжающий «Фольксваген» взглядом. Паша помог Саше разобраться со своими вещами и, пожелав всего хорошего, отправился к себе домой.

После того как Саша принял душ, он решил, что нужно написать Румине – убедиться, что с ней всё в порядке. В ответном эсэмэс он прочёл, что у неё всё под контролем, она кормит уточек. И в следующем сообщении подтвердила свои слова фотографией.

Спустя несколько часов Румина снова уведомила его, что с ней всё в порядке, что сейчас она зайдёт в магазин, купит что-нибудь к чаю и, может быть, удивит кое-каким подарочком Сашу, – в конце предложения красовался смайлик с хитрым взглядом. Это заставило парня улыбнуться, он отправил ей смайлы-поцелуи и попрощался до вечера.

Чуть позже без предупредительных звонков и сообщений к нему приехал Паша. Первое, что он сказал, – это что он очень сильно хочет бургер с ягненком и что он абсолютно уверен, что лучший друг составит ему компанию.

– Завидую твоей уверенности, дружище, – ответил в тот момент ему Саша, и они отправились в «Переулок».

– Боже, спасибо этому месту за то, что оно есть. Храни повара и ягнят. Пусть они размножаются как кролики и никогда не попадут в Красную книгу, – подытожил Паша, съев то, чего так сильно хотел.

Саша искренне рассмеялся его мольбе.

– Слушай, дружище, мне бы хотелось кое-что обсудить с тобой, – начал было Паша, но его прервал рингтон, звучащий из кармана Саши. – Румина услышала меня и решила присоединиться? – улыбаясь, спросил Паша. Но через секунду блаженная улыбка исчезла с его лица.

– Это не она, Паш, – Саша протянул телефон другу, – это новое видео.

Паша присел около друга и нажал на Play.

3

Кадр.

Вид сверху.

На экране транслируется торговое помещение, окрашенное в ярко-оранжевые и белые цвета. Внутри, между стеллажами с продуктами, хлебом, бытовыми средствами, между холодильниками, наполненными то мороженым, то мясом, то пельменями, варениками, блинчиками и прочим, лениво расхаживают посетители. Они бродят между этими стеллажами с наполненными корзинами, полупустыми или пустыми, заставляя охранника торгового зала не сидеть на месте, а стойко переносить на ногах всю тяжесть его обязанностей.

Люди расталкивают друг друга, ругаются между собой. Пожилые дамы, держа за ручки корзины на колесиках, стояли в проходе и спорили, кто кому должен уступить дорогу. Один смелый, но, судя по всему, неосторожный ребёнок попытался стащить творожный сырок – мать шлёпнула его по рукам.

Если даже просто посмотреть через экран на грязные полы, на тусклый свет, на всех этих людей, то сразу можно вспомнить царящий там едкий запах.

Смена кадра.

Женщина-кассир в оранжевой жилетке хватается руками за сердце. Тяжело дыша, она встаёт из-за кассы и просит стоящую к ней дорожку из посетителей занять очередь к другому кассиру. По идее, не требовалось объяснять им, что ей стало плохо, что немедленно нужно выйти на воздух, но, кажется, люди этого не заметили. Они стали кидать в её сторону озлобленные взгляды. Затем раздался крик: «Сука, у вас, как всегда, одно и то же!» – и крикнувший человек медленно ретировался в очередь к другой кассе. Сотрудница супермаркета ничего не ответила ему, лишь безнадёжно посмотрела вслед. Такое чувство, что она уже привыкла к подобному обращению. К такому бессердечному отношению людей, к их околоживотному поведению.

Другой кассир, сидевший напротив неё, кивнул головой, как бы говоря – мол, иди, конечно, я справлюсь. Она поблагодарила взаимным кивком и удалилась из кассовой зоны. Тем временем очередь к кассиру постепенно начинала удваиваться. И, судя по увиденному на экране, это была раздражённая очередь.

Смена кадра.

Кассир, который отправил напарницу на свежий воздух, выглядел как среднестатистический менеджер. Его голову украшали большие залысины, на глазах висели очки. Он также сидел в оранжевой жилетке, на которой был изображен логотип компании, в которой он работал. Лицо украшала улыбка, которая говорила: «Я не рад видеть вас, но мне нужно это делать».

Людей становилось всё больше и больше.

Мужчина-кассир постарался уверенно заявить: «Извините, заменить некому, пожалуйста, потерпите, я буду стараться рассчитывать каждого из вас как можно быстрее». И вместе с тем в ответ он услышал только угрозы, крики, в которых отчётливо читалось желание некоторых из очереди разнести ему лицо, и тому подобное. Но никак не понимание.

(Саша протёр глаза, тяжело выдохнул, они с Пашей посмотрели друг на друга, и, кажется, каждый из них понял, что произойдёт дальше.)

Смена кадра.

Очередь даже и не думала уменьшаться, мужчина в оранжевой жилетке продолжал пробивать покупки и нервно улыбаться.

Пик.

Три пшеничных хлеба, колбаса, сыр.

(Оставленная мелочь от сдачи полетела ему в лицо.)

Пик.

Две бутылки водки, сетка с картошкой.

(Покупатель отрыгнул ему в лицо.)

Пик.

«Доширак», бутылка «Кока-колы», дешёвые сосиски.

(«Неудачник грёбаный, ты трахаешь свою ручонку так же медленно?»)

Пик…

Улыбка исчезла с лица кассира.

* * *

(– Паша, неужели так и проходит рабочий день у этих бедолаг?

– Я думаю, да, дружище…

– Кажется, я начинаю понимать, что происходит…

– Кажется, я тоже.)

* * *

Смена кадра.

Мужчина-кассир прекратил обслуживание. Поднял голову и пристально начал смотреть в глаза каждому, кто стоял в ожидании. Каждому, кто остался в этой длинной очереди, кто стоял и потел. Каждому, кому не повезло остаться в этом душном месте с витающей в воздухе вонью.

* * *

(Вслед за его глазами поворачивалась и камера, предоставляя возможность Саше и Паше увидеть лица тех, кто стоял:

– Сука! – крикнул Саша.

– Ты чё?!

– А ты не видишь?! Ты ослеп?!

Паша пристально начал бегать глазами по экрану, выискивая то, что так взбудоражило его друга. А когда нашёл, закрыл лицо руками и начал быстро махать головой из стороны в сторону, бормоча себе под нос: «Нет, нет, нет, нет, так не должно быть».

– Там в очереди, Румина, Паша… там Румина… – слова выскакивали с дрожью в голосе.)

* * *

Смена кадра.

– Чё ты вылупился на меня? – крикнул, выплевывая слюну, пожилой человек.

Мужчина-кассир, почёсывая затылок, продолжал смотреть, не убирая со своего лица улыбку, которая, как ни странно, стала искренней.

Но в голос сотрудника магазина просачивались капельки злости.

– Вы, – он обвёл пальцем всю очередь. – Каждый из вас приходит сюда каждый день. Каждый день вы своими ногами, грязными подошвами топчете пол, не обращая внимания на тряпку, а потом жалуетесь, что здесь воняет. Вы, чьи дети, пытаясь что-то своровать, роняют на пол продукты, жалуетесь, что обёртка этих продуктов грязная. Вы – такие же люди, как и моя напарница, которой стало плохо, – начали тыкать в неё взглядами и острыми фразами, даже не представляя, что её, может быть, уже увезли на скорой. – Он встал, выпрямил спину и продолжил речь: – Вы, грязные, неблагодарные свиньи, виноваты в этом! Вы все! Да-да! Каждый из вас должен за это ответить!

– Пошел к чёрту, урод поехавший! – крикнула тучная женщина средних лет.

– Будь уверена, скоро мы все увидимся у него за столом, – бросил он, расстёгивая жилет.

Толпа замерла.

Пик.

Пояс, взрывчатка, зажигалка.

(«Ну, что притихли, свиньи?»)

Смена кадра.

Раздался хлопок. Первым разорвало кассира – ошмётки разлетелись во все стороны, словно его и не существовало. Те, кто стоял ближе, лишились голов – они слетели с шей, будто несколько баскетбольных мячиков подкинули вверх.

За спиной у кассира-самоубийцы разлетелись к чертям все стойки. Взрывная волна пошла гулять дальше.

Дым. Паника. Крики.

Взрывная волна – мячик для боулинга.

Люди, можно представить, превратившись в кегли, так и ложились то по двое, то по трое. Кому-то повезло, что кассир не выбил страйк.

Кучу трупов – безногих, безруких, половин – сложило как стог стена в зоне выхода.

Те, кому посчастливилось остаться в живых, будучи оглушёнными, начали топтать друг друга. Паника сменила здравый смыл. Кажется, что даже те, кто встретился в магазине и поздоровался крепким рукопожатием, вряд ли теперь протянут руку во второй раз – чтобы помочь встать.

Толпа снова проявляла околоживотный инстинкт, трусливая толпа. Всё происходит так, словно они плевать хотели друг на друга, лишь бы самим вылезти, убежать подальше. И если повезёт, потом рассказывать по телевидению, как он, «бедный-несчастный», пытался спастись.

* * *

(У Саши текли слёзы, а Пашу трясло: руки, голова, подёргивался глаз. Это видео принесло им самую невыносимую боль. Боль, которая окутывает в тот момент, когда смотришь, как толпа, разделившаяся на невредимых и искалеченных, бежит по ногам, по рукам, по лицу твоего близкого, любимого человека – и ты не можешь ничем помочь. Совсем не можешь.

Они смотрели на неподвижное лицо Румины. На её груди неподвижно лежал мальчик, а всё остальное тело было придавлено довольно пышной женщиной. Глаза Румины были закрыты, а щёки, скулы, шея оставались в пятнах грязи и крови. Она лежала, и никто не мог (не хотел) помочь ей.

И в этот самый момент Саша вспомнил последние слова ребёнка из его сна: «Чтобы что-то обрести, нужно потерять нечто ценное, нечто дорогое, близкое…»)

* * *

Смена кадра.

Тридцать секунд экран копировал знаменитую картину Малевича. Ни картинки, ни звукового сопровождения. Паша сжимал телефон по краям с такой силой, что можно было удивляться тому, каким прочным оказался корпус.

Стоило только перевести дыхание, как ему в уши с неожиданностью врезался до боли знакомый звук.

Пик.

Экран выдал послание.

Саша этот звук не услышал.

Паша посмотрел на экран, медленно положил телефон на стол и легонько, касаясь того одними подушечками пальцев правой руки, передвинул в сторону друга.