Во имя народа

Чэнь Хай часто кивал головой, выражая согласие, однако говорил немного. Хоу Лянпин видел, что этот парень сходится с ним во мнении, и вполне возможно, что начальник департамента давно уже и сам тайно наблюдает за оставшимся храмом.

Заходящее солнце окропило золотым светом всю землю. Сквозь ветровое стекло взору открывалось прозрачное небо – такое голубое, будто его промыли. Облака спокойно плыли куда-то, уносимые ветром, похожие то ли на стадо овец, то ли на вату, то ли на снежные горы. Самолеты один за другим взмывали в небо – большие стальные птицы разрезали тихую мирную картину, с величественным рокотом уходя вдаль и ввысь.

В момент прощания Хоу Лянпин внезапно спросил с хитрой усмешкой:

– Ты, парень, что-то от меня скрываешь, а?

Чэнь Хай поднял простодушное детское лицо, глаза его были полны невинности:

– Что тебе опять не так?

Хоу Лянпин приблизил свое лицо к Чэнь Хаю:

– Ты точно вычислил нить, ведущую в гнездо паука, ведь так? И к тому же у тебя появился ориентир! Эй, скажи-ка мне, стоящий за Дин Ичжэнем большой парень – кто он?

Чэнь Хай немедленно замотал головой:

– Ай-яй-яй, Хоуцзы, я не такой кудесник, как ты, это ты – волшебная обезьяна!

– Какая волшебная обезьяна? Чэнь Хай, я знаю, что ты жутко принципиальный, и если нет железных доказательств, слова просто так не скажешь. Но, допустим, старший брат тебя попросил, насплетничай мне, хорошо? – настаивал на своем Хоу Лянпин.

Чэнь Хай упорно тряс головой:

– Начальник Хоу, разве в нашей работе можно сплетничать? Не боитесь совершить ошибку?

– Я знаю, что ты хотел изучать придурошный даосизм, целый день самосовершенствуешься, прикидываешься, что упражняешься, скрываешь свои истинные намерения… Притворщик ты, ступай к чертовой матери! – Хоу Лянпин, искоса глядя на Чэнь Хая и вылезая из машины, сильно хлопнул дверцей.

Покладистый Чэнь Хай, чувствуя себя неловко, вышел из автомобиля и прошел за Хоу Лянпином несколько шагов, догнал и преградил ему путь:

– Эй, братец Хоу, не бранись, как только в деле будет прорыв, я первый тебе позвоню!

Хоу Лянпин только теперь улыбнулся:

– О! А вот это правильно! И вот еще что: про «вторую народную прокуратуру» твоего отца я тоже понял и еще больше стал его уважать!

Договорив, он помахал рукой и скорыми шагами удалился…

Глава 5. Фабрика у озера

Ли Дакан умел находить наилучший выход из сложных ситуаций, напоминая резиновый мяч, который тем выше отскакивает, чем сильнее по нему бьют. Он давно прославился на всю провинцию как заядлый трудоголик среди кадровых работников. Ли Дакан знал, что с момента неожиданного бегства Дин Ичжэня над его окружением темным колпаком нависла тень. Повсюду подозрение, критика, насмешки. Хотите отделаться от тени – найдите точку прорыва. Что ж – работа по реконструкции территории вокруг Гуанминху и стала избранной им точкой прорыва. На другой день после бегства Дин Ичжэня Ли Дакан перевез к себе в офис ящик с песком и с макетом нового города, и в часы досуга пристально рассматривал его. Причем настолько сосредоточенно, что не замечал, как длинный кончик пепла от сигареты падает в ящик с песком. Высящиеся вдоль берега озера ряды офисных центров, коммерческих зданий, элитных домов были его мечтой и надеждой. Если ящик песка превратится в реальность, то он сможет обратить нависшую над ним тень в сияние.

В эти несколько дней Ли Дакан последовательно созывал совещания самых разных уровней – от горкома партии до городского правительства; подчеркивая важность проекта «Гуанминху», он требовал от руководителей городского уровня рассредоточить «войска», держать ключевые позиции и обеспечить стабильность работы инвесторов. Лишь при удержании этих позиций не произойдет массового оттока средств, и у проекта «Гуанминху» будут блестящие перспективы. Когда придет время, ВВП и фискальный налог города Цзинчжоу смогут подняться на новый уровень. Это позволит политическим кругам провинции взглянуть на проект иными глазами, а также придаст вес политическому существованию вновь прибывшего секретаря парткома провинции Ша Жуйцзиня. Следует сказать, что эти старания не были напрасны: настроения инвесторов стабилизировались.

Тем не менее, если хорошенько поразмыслить, несколько странно, что до настоящего времени не проявился ни один из тех, кто давал взятки Дин Ичжэню. Секретарь дициплинарной комиссии Чжан Шули докладывал Ли Дакану в полном замешательстве:

– Неужели Дин Ичжэнь стал образцом честности? А вдруг в Пекине ошиблись?

Но Ли Дакан считал, что, поскольку Дин Ичжэнь сбежал, всем не терпится прикинуться непричастными, то есть если и давали что – нельзя об этом говорить! Чжан Шули возражал ему:

– Работники нашей дисциплинарной комиссии провели серьезную проверку и действительно не нашли хоть сколько-нибудь хитроумных трюков Дин Ичжэня в проекте «Гуанминху»; всё, что нашли, – ничтожная мелочевка, а никаких крупных дел нет.

Ли Дакан пустился в рассуждения:

– Если нет крупных дел, малыми тем более нельзя пренебрегать.

Лишь тогда Чжан Шули нерешительно доложил о том, что директор фабрики «Дафэн» Цай Чэнгун дал взятку Дин Ичжэню. Между этими двумя существовали какие-то темные коммерческие отношения. Правда, на сегодня нет никаких неопровержимых доказательств…

Ли Дакан, сверкнув глазами, распорядился:

– Выясни, хорошенько выясни всё по этому Цай Чэнгуну!

Едва секретарь дисциплинарной комиссии Чжан Шули ушел, как тут же с докладом прибыл префект района Гуанминцюй Сунь Ляньчэн.

Сунь Ляньчэн, назначенный главным управляющим проектом «Гуанминху», имел особое право в любое время докладывать Ли Дакану о ситуации. Войдя в кабинет, он со свинцово-мрачным видом сразу начал рассказывать о проблеме, связанной с переездом людей из-за сноса домов. На фабрике «Дафэн» – самые упорные непереселенцы на всём побережье озера Гуанминху, их невозможно выдрать оттуда никакими средствами. Ли Дакан взорвался:

– Нет таких гвоздей, которые невозможно выдернуть, иначе ты – главный управляющий – на кой ляд там сидишь? Прибежал ко мне сюда жаловаться на судьбу?

Но Сунь Ляньчэн пришел не только жаловаться. Он сообщил следующее:

– Корпорация «Шаньшуй» хотела бы сделать сообщение для секретаря Ли, нельзя ли назначить дату и время?

Ли Дакан прекрасно знал о важности корпорации «Шаньшуй» для реконструкции территории Гуанминцюй, но тем не менее, склонив набок голову, спросил о мнении Сунь Ляньчэна на этот счет. Сунь Лянчэн сказал:

– Если корпорация «Шаньшуй» сможет получить вашу поддержку, фабрику легко снести. Конкретные меры они сами придумают.

Ли Дакан задумался на минуту и согласился.

В тот же вечер Ли Дакан вместе с Сунь Ляньчэном, а также несколькими начальниками департаментов, имеющими отношение к делу, и руководителем корпорации «Шаньшуй» Гао Сяоцинь приехали на берег озера Гуанминху. Висящая в небе яркая луна отражалась бликами на воде, как будто рассыпала кусочки серебра. Самый что ни на есть сезон начала осени по лунному календарю. Легкое дуновение ветерка и плывущая по воде дымка вызывали в душе невыразимое ощущение покоя. Озеро Гуанминху было для Цзинчжоу местным озером Сиху[12]; несколько предыдущих руководителей горкома хотели разбить на его берегу новый город, однако из-за нехватки средств и по другим причинам эту идею до сих пор не реализовали. На самом же деле, если говорить откровенно, не хватало энергии и способностей руководства, не хватало такого мощного секретаря, как Ли Дакан. Сейчас он стоял на горе, прикуривая сигарету, и ему грезилось, будто на берегу озера уже высятся те огромные здания из песочного ящика…

Вдруг со стороны озера раздались звуки величественной песни: «У нас, рабочих, сила есть, мы изо дня в день трудимся…» Песня доносилась из репродуктора швейной фабрики «Дафэн». Услышать подобное здесь и сейчас – настроение просто не могло не быть испорченным. Ли Дакан нахмурил брови, реальность оказалась весьма прозаичной – снос зданий на берегу озера Гуанминху и переселение в другие районы наполовину завершены, лишь эти швейные цеха превратились в препятствие. Посреди огромного пустыря, усеянного развалинами снесенных домов, высился ряд старых зданий, свет ламп резал глаз, будто это сверкал город демонов. Это вызов, это демонстрация мощи, а также насмешка над ним самим – секретарем Ли Даканом – и его силой. Настроение крупного городского руководителя моментально испортилось. Ли Дакан бросил наполовину выкуренную сигарету на землю и растоптал ее.

Густой и приятный голос Гао Сяоцинь, говорившей с уским акцентом, прозвучал над ухом весьма кстати. Она в строгом деловом костюме часто сопровождала Ли Дакана. Эта изящная, элегантная женщина, со стройной фигурой и аристократическими манерами выглядела утонченной и очаровательной. Сочетание интеллигентности и веселого, с лукавством, взгляда делало ее образ весьма незаурядным. Ли Дакан давно втайне решил помочь ей – но не ради ее прекрасной внешности, а во исполнение своих грандиозных планов и великих дел.

Гао Сяоцинь рассказала Ли Дакану, что коррупционер Дин Ичжэнь действительно очень сильно всем навредил. И неизвестно еще, сколько нечестных денег он получил от Цай Чэнгуна, чтобы рабочие фабрики «Дафэн» в конце концов незаконно захватили и удерживали производство, принадлежащее корпорации «Шаньшуй», – это просто немыслимо! Теперь Дин Ичжэнь сбежал, Цай Чэнгун тоже исчез! Цай Чэнгуна искали, чтобы посовещаться с ним по поводу переезда в связи со сносом, но не нашли его. Звонят по телефону – Цай Чэнгун не отвечает, посылают сообщения – тоже молчит. Настоящая цель подстрекательства Цай Чэнгуном рабочих к незаконному захвату фабрики – шантаж правительства! Дин Ичжэнь что-то получил от Цай Чэнгуна, и теперь нужно принудить их, уступать больше некуда.

В стеклах очков Ли Дакана неожиданно отразилось сияние луны:

– Гендиректор Гао, и как же именно вы поступите?

Гао Сяоцинь, не показывая эмоций, спокойно рассказала, что Цай Чэнгун не вернул долг, и суд постановил передать предприятие корпорации «Шаньшуй». После этого на основании требований горкома партии и городского правительства корпорация достигла соглашения – в первую очередь, с правительством района – о переселении в связи со сносом. В принципе, фабрику должны были снести еще полгода назад, однако рабочие захватили ее. Дин Ичжэнь не позволил ее сносить, сказав, что у предприятия осталишь еще заказы и надо дать рабочим их выполнить. Однако производству не видно ни конца, ни края. Цай Чэнгун непрерывно принимает новые заказы, и производство действует вот уже полгода сверх оговоренного срока, и никто еще не передал здания под снос с переездом. Рассказав до этого места, Гао Сяоцинь возмутилась:

– Наша же территория, а мы с сотрудниками правительства не можем туда войти. Закон всё-таки считается или нет? Подписанный нами договор с правительством имеет силу или нет? Нужно или не нужно начинать строить новый город в Гуанминху? Секретарь Ли, скажите, как нам быть?

Сунь Ляньчэн и группа кадровых работников, не приближаясь и не отдаляясь, следовали позади за Ли Даканом и Гао Сяоцинь. Ли Дакан с неприветливым выражением лица обратился в сторону чиновников, идущих следом, и прорычал:

– Вы все, идите сюда и послушайте!

Чиновники поспешно бросились вперед. Ли Дакан сверху вниз, указывая на фабричную зону у подножия горы, начал отчитывать их:

– Одна старая фабрика по производству одежды, да еще и с давно переданными имущественными правами, а ее полгода не могут снести – в чем проблема? Брал или не брал Дин Ичжэнь грязные деньги от Цай Чэнгуна? Если брал, то сколько? Первоочередная задача – выяснить это и действовать по закону! И еще: необходимо узнать, кто стоит за Цай Чэнгуном, кто нам препятствует. Думайте, как будете действовать!

Кадровые работники растерянно переглянулись. Сунь Ляньчэн нерешительно проговорил:

– Секретарь Ли, вы, возможно, не знаете, что бывший заместитель прокурора провинции и член Постоянного комитета парткома Чэнь Яньши уже взялся за это, тогда он был вице-мэром…

– Кто бы ни взялся за дело, он должен действовать по закону! Сегодня, перед лицом генерального директора Гао вот вам мое последнее слово: в течение недели снести эти корпуса! Не будут снесены – я и горком снимем с вас чиновничьи шапки!

Сунь Ляньчэн и чиновники закивали головами в знак согласия.

Глаза прекрасной гендиректорши Гао Сяоцинь увлажнились слезами.

Практически в то же самое время рабочий и поэт Чжэн Сипо прохаживался вдоль берега озера Гуанминху. Поэт-рабочий не знал, что авторитарный секретарь горкома только что обрушил на головы подчиненных свой приказ, придавивший их словно гора Тайшань[13]. И тем более не знал, какой оглушительный эффект этот жесткий приказ в ближайшее время будет иметь для него и фабрики «Дафэн». Тонко чувствующий и романтично настроенный поэт в этот момент пребывал в лирическом настроении, подобном сну, из-за мерцания окрашенной лунным сиянием воды.

В молодости Чжэн Сипо опубликовал в пекинских и шанхайских газетах несколько стихотворений, а позже периодически появлялся в местной прессе. Это сделало его довольно известным и позволило стать председателем профсоюза на предприятии. Его настоящее имя звуячало как Чжэн Чуньлай. Поэту оно казалось примитивным, и он, взяв за образец почетное имя сунского поэта Су Дунпо, нарек себя Чжэн Сипо[14]. Всё это ничего не значило, всё это подобно проплывающим перед глазами облакам и дыму. Реально важным оставался лишь его нынешний статус – ответственное лицо компании по производству готовой одежды «Дафэн», иными словами – рабочий вождь! Авторитет Чжэна Сипо на фабрике был высок, его считали культурным и невысокомерным. Товарищи по работе любили обращаться к нему за советом, когда следовало принять важное решение. Став председателем профсоюза, он перестал писать стихи. Некоторые даже спрашивали его:

– Председатель Чжэн, почему вы не пишете стихов?

Он с серьезным видом неизменно отвечал:

– Не слышали такое выражение: «Мы живем в эпоху, когда поэты умирают от голода»? Я не хочу умереть от голода!

Он говорил это так, как будто его действительно признали выдающимся поэтом.

Когда Чэнь Яньши проводил реформу акционирования, с ним рядом всегда находился Чжэн Сипо, его штатный помощник. Они не разлучались целыми днями. После того как рабочие получили сорок девять процентов акций и был учрежден совет управления акциями, Чжэн Сипо избрали народным представителем в этом совете. Имея такой высокий статус, он уже мог эффективно бороться за интересы и права рабочих. В итоге он вступил в прямое противоречие с тем большим человеком, который сегодня вечером приезжал с инспекцией и отдавал приказы. Если бы в этот моменто они встретились, стоя на берегу озера, выкурили по сигарете и хорошенько обсудили будущее – тогда, возможно, и не случилось бы событие, потрясшее всю страну. Но, к сожалению, один из них стоял на горе, другой – под горой, оба пристально вглядывались в один и тот же озерный пейзаж, любовались одним и тем же лунным светом, но случая и возможности понять друг друга не представилось.

Чжэн Сипо вернулся на фабрику; рабочий в каске и с металлической палкой в руках открыл ему боковую дверь, чтобы впустить внутрь. Главные металлические ворота держали наглухо запертыми – с той поры, как произошли перипетии с правами акционеров, их больше не открывали. Внутри предприятие строго охраняли – его двор напоминал укрепленный военный лагерь. Из мешков с рисовой соломой рабочие выложили укрытия, позади которых вырыли окопы глубиной до пояса. У основания стены стоял ряд канистр с бензином: это было их тайное оружие, а также, как выяснилось позже, источник беды. Громкоговоритель непрерывно разносил революционные песни, дни и ночи напролет. На господствующей высоте у главного корпуса реял под небом государственный флаг, рядом с флагштоком располагалась наблюдательная вышка. Стоящий наверху с биноклем на груди рабочий отдал ему честь. Чжэн Сипо прошел через двор, патрулирующие территорию рабочие, приветствуя его, поднимали вверх самодельные пики и железные палки. Он же слегка кивал головой, словно военначальник. Могло показаться, что фабрика готовой одежды превратилась в военную крепость со своим складом боеприпасов.

Несмотря на осадное положение, производство одежды не прекращалось, в ночном воздухе раздавался грохот машин и механизмов. Чжэн Сипо не спеша вошел в цех по производству одежды и сразу же увидел рабочих ночной смены, усердно трудившихся на поточной линии. Один за другим по ней проскальзывали костюмы и куртки. Чжэн Сипо был очень доволен: пусть даже в таких условиях, но производство всё-таки продолжалось, занявшие завод рабочие оставались спокойны, как будто ничего не произошло.

Чжэн Сипо понимал, какая огромная ответственность лежит на его плечах. Он вместе с работниками, находившимся под его началом, не собирался ни с кем воевать, они лишь хотели защитить свою фабрику. К ней работники относились тепло – теперь здесь их дом, здесь они хозяева! Это чувство возникло у них после системного преобразования, которое превратило наемных рабочих в акционеров, пайщиков. Они обладали правами на сорок девять процентов акций этого предприятия, а полновластный хозяин – это уже не просто работник, так что Чжэн Сипо руководил хозяевами, защищающими свои законные права.

Все работники «Дафэн» – владельцы акций – были благодарны Чэнь Яньши. Реформа системы собственности, которую он возглавил, отвоевала для них сегодняшние акции. Когда двадцать лет назад повсеместно делался акцент на эффективности, независимый в суждениях и поступках Чэнь Яньши сделал упор на справедливость. Теперь справедливость исчезла: они непонятным образом потеряли акции и даже не получили выходное пособие. В корпорации «Шаньшуй» говорят, что при переуступке акций деньги на выходные пособия в размере нескольких десятков миллионов выплатили Цай Чэнгуну, а тот все деньги спустил, прогорев на угольной торговле. Теперь Цай Чэнгун всё отрицает.

Рабочие не признали закулисную сделку Цай Чэнгуна и Гао Сяоцинь из корпорации «Шаньшуй», поскольку любые изменения долевой собственности необходимо было согласовать с советом рабочих – держателей акций. Выходные же пособия в принципе не могли пропасть, ведь этот вопрос находился в сфере государственного регулирования. Пока эти два пункта не улажены, переезжать нельзя; если переезд в связи со сносом будет осуществлен на таких формальных основаниях – они останутся ни с чем.

Чжэн Сипо вошел в офис председателя правления. После бегства Цай Чэнгуна он стал председателем. Он прилег на диван, накрылся одеялом, погасил свет и уснул. Он уже не помнил точно, сколько ночей так провел. Часто до того, как он погружался в сон, в его сознании зарождались стихотворные ритмы. Если б он был еще молод, то, быть может, вскочил бы и начал лихорадочно записывать строчку за строчкой, сейчас же он мог лишь забрать стихи в мир сновидений.

Глава 6. Ящик водки и костюм с иголочки

Это было сродни телепатии: как только Хоу Лянпин начал интересоваться проектом «Гуанминху», фигурант по делу – старый дружок Цай Чэнгун – вопреки ожиданиям, явился по собственной инициативе. Через три дня после возвращения в Пекин, под вечер, когда уже стемнело и Хоу Лянпин после работы вошел в ворота микрорайона, Цай Чэнгун набросился на него, как домашний пес.

– Ай-я! Старый друг, а я искал тебя! В этот раз приехал в Пекин с ходатайством, повсюду с собаками и соколами разыскивал тебя! Хоуцзы, не прогоняй меня! Я должен тебе донести на коррумпированного чиновника, правда!

Сообщив, что намерен донести на преступника, друг детства как будто свалил этого коррупционера на Хоу Лянпина. На глазах у всех он и водитель – каждый с сумкой из змеиной кожи на плече – вошли в дом, в котором жил Хоу Лянпин. Не на шутку встревоженный, Хоу Лянпин стал выяснять, что они принесли. Цай Чэнгун объяснил, что это их местная домашняя продукция, прямиком с его родины. На семнадцатом этаже они вышли из лифта и встретились с начальником Главного управления по противодействию коррупции Цинем, садившимся в лифт. С двумя спутниками, к тому же нагруженными сумками с местными продуктами, Хоу Лянпин почувствовал себя неловко. Продираясь боком, он растянул лицо в улыбке, приветствуя начальника управления Циня и прикидываясь, что не знает Цай Чэнгуна. Но этот барыга поставил бросающийся в глаза местный продукт прямо перед дверью Хоу Лянпина, да еще и крикнул неожиданно: «Хоуцзы!» Это не могло не привлечь внимание начальника Главного управления Циня. Он окинул взглядом происходящее и сходу спросил:

– Хоуцзы, гости приехали?

Хоу Лянпину оставалось лишь, собравшись с духом, ответить:

– Земляки, приехали в Пекин по делам.

Уже в квартире, когда Цай Чэнгун открыл сумки из змеиной кожи, выяснилось, что в них лежат две коробки с водкой «Маотай»[15], коробка сигарет «Чжунхуа»[16] и темно-серый костюм. Хоу Лянпин вышел из себя:

– Ну-ка скажи мне, раздолбай Цай, с каких пор у нас на родине производят водку «Маотай» и сигареты «Чжунхуа»? С чего это вдруг ты мне всё это ящиками даришь? Ты меня в тюрьму упечь хочешь, что ли? Прибежал за тридевять земель навредить мне? Мы смертельные враги – так, что ли?

Цай Чэнгун одной рукой утирал проступивший на лице пот, а другой обмахивал себя, откинув полу одежды, изо всех сил пытаясь вырулить из затруднительного положения:

– Эй, эй, Хоуцзы… Нет, начальник Хоу, ты… Ты смотри, ты здесь… говорю же! Мы ведь не чужие? Друг детства, а… это же самая чистая пора – в начальной школе, а?

Хоу Лянпин перебил его:

– Знаешь, кого мы только что встретили у лифта? Моего начальника управления!

– Того самого Главного управления по противодействию коррупции?

– А ты как думаешь?

– Я думаю… Я думаю, да – Главного управления по противодействию коррупции!

– Поэтому ты и пришел в открытую дать взятку, так, что ли? Отлично, у тебя есть отвага и размах!

Цай Чэнгун затряс головой, как будто от безысходности:

– Какая отвага? Разве желание выжить – это не обычное состояние у нас, коммерсантов? Мы часто говорим не на языке закона: шлюхи, деньги, квартиры – у нас всегда есть монета, которая убеждает многих! Э, Хоуцзы, не будем говорить о костюме, водке и сигаретах – разве эти мелочи имеют для тебя силу убеждения?

– Ну так я тоже тебе скажу: уклонение от налогов, их неуплата плюс взятки – правительство всегда найдет рамки, в которые тебя уложить! Цай Баоцзы[17], ты давай, делай свои дела, но в тот день, когда закончишь, не надейся, что я не приду и не арестую тебя! А теперь забирай вещи, быстро!

Цай Чэнгун всё еще не сдавался; открыв дверь, он высунул большую голову наружу и огляделся:

– Эй, Хоуцзы, ваш начальник управления уже давно ушел, к тому же он не знает, что там лежит в сумках…

Хоу Лянпин не стал продолжать этот бессмысленный разговор с Цай Чэнгуном, а сам взялся за дело – прежде всего он выставил за дверь коробку сигарет и взвалил на плечо сумку с водкой. Цай Чэнгун, осознав, что взятка провалилась, предпочел затащить Хоу Лянпина обратно и приказал шоферу снести вниз водку и сигареты, а сам уселся на диван напротив хозяина дома.

Волнение, ожидаемое от встречи старых друзей, растаяло как дым. Цай Чэнгун скроил скорбную физиономию. Он вынужден так поступать, у него нет выхода. Фабрики нет, права собственности на акции утрачены; его посещают даже мысли о смерти. Хоу Лянпин сказал:

– Ну, не до такой же степени. Из-за переезда, что ли? Твое предприятие на берегу озера Гуанминху – это тоже не причина!

Цай Чэнгун, хлопая себя рукой по ляжке, громко пожаловался:

– Ай-я, брат мой Хоу, ну как же ты до сих пор так и не понял? Дело вовсе не в переезде, а в присвоении корпорацией «Шаньшуй» активов фабрики «Дафэн», они же обобрали нас силой и хитростью!

У Цай Чэнгуна возле носа была бородавка, и когда крыло носа двигалось, она заметно подпрыгивала. Хоу Лянпин с малых лет знал эту физиономию. С первого класса он – отличник – и Цай Чэнгун – отстающий ученик – странным образом стали хорошими друзьями. Этот двоечник, как пластырь, приклеился к нему и ходил хвостом, списывал домашние работы и грелся в лучах его авторитета, благо Хоу Лянпина в классе уважали. В начальной школе недоучка Цай Чэнгун слушался лишь своего товарища, что вполне удовлетворяло тщеславие маленького Хоу Лянпина. Повзрослев, они разошлись в разные стороны: Цай Чэнгун подался в коммерцию, Хоу Лянпин – на госслужбу. Общаться им теперь было некогда, однако их дружеские чувства оставались глубокими.

Хоу Лянпин спросил:

– Ты очень ловкий в делах, как же ты ухитрился потерять права собственности на акции фабрики?

– Коррупционер меня погубил! – решительным голосом ответил Цай Чэнгун. Судя по рассказанному Цай Чэнгуном, его действительно обидели, причем сильнее, чем Доу Э[18].

Цай Чэнгун рассказал Хоу Лянпину, что занял у корпорации «Шаньшуй» пятьдесят миллионов, чтобы рассчитаться в срок по банковскому кредиту, а затем, дождавшись одобрения банком нового кредита, вернуть деньги. Это типичная ситуация: коммерсанты повсеместно используют промежуточное финансирование, чтобы решить вопрос сращивания новых и старых кредитов. Проблема возникла, когда Городской банк Цзинчжоу неожиданно отказал в новом кредите, и не существовало способа вернуть средства промежуточного финансирования. А поскольку при оформлении займа права собственности на акции отдали под залог, суд пошел простым путем и принял решение о передаче права собственности на акции корпорации «Шаньшуй». По словам Цай Чэнгуна, от заклада до отказа в кредите кто-то предпринял целый комплекс мер именно с целью, чтобы он увяз как можно глубже! Здесь совершенно определенно действовала мощная и властная рука коррумпированного чиновника, иначе каким образом такой тертый калач, как он, смог бы потерпеть столь сокрушительное поражение?