Грешным делом

Что касалось музыкантов, игравших на вечере, то тут мы собой гордились. Мы, это я –бас -гитарист Леонид Аръе, по прозвищу Лео, мой друг гитарист Вадик Жировских по прозвищу Ва, Витя Эгер, наш клавишник, барабанщик Серёга Кротов, по прозвищу Сюзи Кротофф, названный так в честь Сюзи Кватро из-за длинных светлых волос, руководитель нашего ансамбля и сын директора школы Тарас Зимкин, и конечно, наш бессменный техник и мой лучший друг Микки Хомяков.

Так вот, не поверите, но на нас ходили смотреть, как на какого –нибудь Джимми Хендрикса в Айове! Честно, некоторые приезжали посмотреть на нас даже из других районов. Хоть это прозвучит и невероятно, но у нас были свои поклонники! Вы понимаете, что это значит? Конечно, мы не могли ограничиться советской эстрадой. Поклонники от нас ждали новых хитов, и мы их давали! Начинали мы обычно с песен про Комсомол, продолжали со"Звёздочки моей ясной" скромной "Вологды", а ближе к вечеру растлевались до "Fly, Robin, fly" «Сильвер Конвеншн», «Do you remember" "Слейд" и "Needles and pins" группы «Смоки». Вот и в этот раз мы тоже должны были начать неброско, зато на финал припасли такие бомбы, как «Now give me money», Битлз, «Venus» группы «Шокен блю», которую большинство знали, как «Шизгарес» и ещё одну вещь группы «Суит»…но об этом ещё потом.

Вы уже поняли, что весь наш план чуть не испортила сгоревшая не вовремя лампа. Но теперь, когда Микки нашёл таки лампу и усилитель заработал, о-о…Вы когда –нибудь видели столько мерно вздымающихся и опускающихся алых парусов в одной гавани? Грин бы повесился! Что поделать, если в универмаг завозили алые женские батники, то они были у всех!

Девушки в одинаковых шёлковых сорочках, купленных в одном и том же магазине по одной цене, но, правда, в разных шейных платочках, как волнующееся пёстрое море, заполнив пространство у сцены, тихо переговаривались между собой, кидая будто невзначай любопытные взгляды на сцену и стоящую на ней пока ещё безмолвную аппаратуру, гадая, где же сейчас находятся музыканты.

А мы в это время, сгрудившись за бархатной, цвета ядовитой зелени портьерой, закрывавшей сцену, стояли, кусая ногти и думали: вдруг сейчас пойдёт что -нибудь не так, опять сгорит лампа или вообще что –нибудь сгорит? Но подходило время начинать, и к нам за кулисы заглядывала смеющаяся физиономия председателя Совета дружины нашей школы Светы Коляды.

– Готовы, ребята, можем начинать?

Мы, переглянувшись, нервно кивали. Улыбнувшись на это, Света на время исчезала, давай ещё нам минутку побояться. Но ровно через минуту со сцены доносился её голос, усиленный микрофоном:

– Выступает вокально –инструментальный ансамбль «Сезон»!

Раздавались аплодисменты. И мы выходили.

Надев бас – гитару на шею, я окидывал взглядом пространство под сценой, сразу безошибочно выделяя из толпы ту, с которой уйду, когда вечер закончится. Её звали Анфиса. О, это была гордая девушка, она ещё ни разу не дала себя потрогать. Как смотрели её глаза из -под накрашенных ресниц! Как дорого отливала платина её волос! Как волнующе вздымалась уже по-женски оформившаяся грудь в алом батнике. «Сегодня или никогда», думал я, улыбаясь ей.

Зал был давно переполнен. Но народ всё протискивается в зал. Откуда они все берутся, думал я? Ведь город наш очень маленький… Какие –то типы с пиратскими лицами зашли и, заняв место возле окна, начали переговариваться. Они одеты не по- городскому, в свитера и грубые ботинки. У них широкие бакенбарды, как у деревенских, волосы топорщатся.... Вообще –то деревенских запрещено было пускать. Как же Ваня их не заметил? Пролезли наверно как –то. Не дай бог будет заваруха!

– Раз, два, три –и! – Отсчитывает Тарас и мы начинаем вечер с песни Пахмутовой на слова Добронравова «Любовь, комсомол и весна». Надзирающий за нами учитель труда Иван Петрович Солодовников довольно закивал головой в такт к музыке и, постояв немного, начал потихоньку пробираться к выходу, чтобы уйти в свой кабинет, расположенный прямо за стеной актового зала и сесть там, готовя учебные болванки на следующую учебную неделю. Стало быть, у нас есть добрых два часа! Опасаться его появления, мы по опыту знаем, не стоит. Ведь в кабинете Ивана Петровича слышно почти так же, как здесь, поскольку стена актового зала имеет слуховое окно.

Едва Иван Петрович уходит, молодёжь начинает вскидывать руки с выставленными вверх двумя пальцами. При учителях так делать нельзя. Это называется «танцевать развязно». Любой педагог может подойти и сделать замечание. При повторном замечании тебя могут вывести из зала. Просят обычно это сделать того же Солодовникова. Иван Петрович в недавнем прошлом боксёр, чемпион области в полутяжёлом весе. Ему вывести кого -нибудь ничего не стоит. Однако когда его нет, каждый танцует, как ему нравится.

Многие ребята ходят к Ивану Петровичу в секцию бокса в один из спортивных клубов города. Поэтому за дисциплину на вечере Солодовников спокоен – его ребята и за порядком присмотрят, и сами дисциплины не нарушат. Уход Ивана Петровича к себе в кабинет что-то вроде аванса доверия ученикам: мол, посмотрим, как вы без меня. Мы с Хомяковым тоже одно время ходили к Ивану Петровичу на тренировки, но ещё до того, как стали увлекаться музыкой.

На тренировках мы с Микки смеялись и перемигивались, потому что воспринимали всё несерьёзно. Когда много лет спустя я увидел в одном американском мультике миньонов, таких жёлтеньких цыплят, я понял: вот, это точно то, что мы из себя тогда с Микки представляли.

Как –то раз нас с Микки поставили друг против друга в спарринге. За весь бой я ударил Микки раз двадцать по рукам, которыми он загораживался, а по лицу не попал ни разу. Микки же по мне один раз попал в глаз, но не перчаткой, а шнурком от перчатки, который он не аккуратно завязал перед боем, насмешив этим всю группу.

Зато мы обожали слушать лекции про теорию боя, которую Иван Петрович читал перед занятиями. Рассказывал он про бокс очень смешно:

– Смотрите, – говорил он, – если соперник, атакуя вас, вдруг споткнётся и начнёт на вас падать, что вы должны сделать, как настоящий комсомолец? – Спрашивал он. Мы пожимали плечами. Не дожидаясь ответа, Иван Петрович объяснял:

– Как настоящий комсомолец вы должны в этом поддержать своего товарища, подставив ему кулак. Вот так!

И Иван Петрович энергично демонстрировал апперкот. Мы смеялись.

Но скоро, как я уже сказал, мы с Микки всё же покинули боксёрский зал и занялись музыкой.

Однако вернёмся к музыке. Актовый зал нашей школы –небольшой. Здание строили в конце 50- х. Стены тут толстые, добротные, в полтора кирпича. Изнутри они покрыты вечной штукатуркой. Окна на зиму заклеены, форточки нараспашку, но они совсем крохотные. Через пол –часа все из танцующих уже взмылены. Девушки тайком начинают оттягивать алые из искусственного шёлка батники и дуют под них, чтобы охладить кожу. Нам сверху хорошо видно всё то, что они обдувают, и мы от души смеёмся. Эти с пиратскими лицами всё ещё стоят у окна и, кажется, вообще не собираются танцевать. Зачем они пришли? Известно зачем, чтобы портить всем настроение. Мне-то это ясно. Но на них пока никто не обращает внимания. Мало ли деревенских придурков шатается по школьным вечерам!

Наш репертуар набирает обороты. Хорошо трудовика нет, и мы отвязываемся по полной! Мы давно уже спели всё советское и перешли к «My baby left me» Элвиса Пресли, во время которого школьники начинали так неистовствовать, что было непонятно они танцуют или уже просто скандируют под музыку. Тут бы надо было дать что –то успокаивающее, вроде «На дальней станции сойду» или даже «Марионетки» Макаревича, но мы не могли уже остановиться и начали выдавать друг за другом: «Tutti Frutti» Литтл Ричарда, «Be Bob – A -Lula»Джина Винсента, и «Baby, you can drive my car» «Битлз», во время которого девушки в зале подняли такой визг, что нам даже со сцены пришлось их успокаивать.

Заглянул из –за этого в зал Иван Петрович, но уже в тот момент, когда песня кончилась. Не обнаружив ничего предосудительного, он погрозил нам на всякий случай пальцем. Мол, смотрите у меня! Мы закивали – не волнуйтесь, Иван Петрович, всё под контролем! Не знали же мы тогда ещё, как этот вечер закончится. А то бы попросил его остаться.

Спели битловскую «гёл». После этого я заметил Анфису, смотревшую на меня из зала с таким обожанием, что я чуть не бросил гитару и не побежал прямо к ней, наплевав на музыку. Хорошо, сдержался. Всё –таки это не правильно, когда ты что –то бросаешь, ради красивых глазок. Вот только не знаю, надо ли говорить, как я был счастлив?

Витя Эгер, наш клавишник, запел после «Гёл» «Yesterday» и все ребята стали приглашать девушек. Анфису тоже кто –то пригласил. Но я не ревновал. Я же на сцене, с гитарой. Снисходительно я смотрел на то, как качает она бёдрами в обнимку с высоким парнем, у которого на лице было такое выражение, словно он сорвал банк, играя в «очко». Мы с этим парнем были немного знакомы. Зовут его Коля, а фамилия у него Мыхин. В школе у Коли прозвище «Трактор», и так его здесь все и зовут.

Дружит Мыхин с этим увальнем Прунским, больше похожим на фантастического гнома. Кто же будет ревновать к трактору, грубому устройству для уборки улиц? Ну и пусть себе танцуют! Я не чувствовал себя обделённым. Это не объяснить, что значит иметь власть над толпой, заставляя её входить в раж, просто перебирая по струнам пальцами.

Я думаю, именно этот наркотик держит даже самых последних музыкантов на сцене. На тех, кто внизу это влияет по –разному. Одни балдеют и под рок-н-ролл отдыхают, другие под эту музыку впадают в неистовый экстаз, вплоть до агрессии. И уже пару раз вроде бы вспыхивала потасовка в глубине зала, но каким –то чудесным образом всё там заканчивалась миром. Правду говорят: что если уж суждено чему –то быть, то но оно сбудется. В общем, как раз сразу после того, как в зал снова заглянул Иван Петрович, проверить всё ли порядке, и мы даже спели «Вологду», чтобы его успокоить, к нам за кулисы вдруг забежал разгорячённый Микки, и стал умолять:

– Ребята…Тарасик, плиз, Болрум блиц, ну, пожалуйста, народ просит…

– Ха-ха! – Замотав головами, ответили мы ему, потому что выполнить эту просьбу в школе, было всё равно что спеть «Боже, царя храни!» на комсомольском собрании. Дело в том, что любимая композиция Микки группы «Суит», была какой –то уж слишком хулиганской. Не для советских ушей была эта песенка. Не то, чтоб там слова были плохими, нет. Мы переводили текст, там всё было в порядке. А вот интонация, манера исполнения смущала. Будто взобралась на сцену группа шаловливо настроенных молодых людей и в песенной манере издевалась над приличными людьми, сидящими в зале. Не уважительной по отношению к старшим была эта песенка. Мне так, во всяком случае, казалось.

– Ты что, обалдел? – Зашипел на него Зимкин. – Это нельзя.

– Да кто узнает? – Стал настаивать Микки. –Всем по барабану. Рок –н – ролл и всё. Сейчас как раз такой момент…

Зимкин отрицательно покачал головой. На этот раз серьёзно. Но в тот день, не знаю, наверно, что -то витало в воздухе. Какая –то непонятная сила. Публика вдруг стала скандировать: «Блиц! Блиц! Блиц!». Конечно, пока мы её репетировали, вся школа под окнами дрыгалась. Вещь, что и говорить была заводной. Микки, то и дело отвлекавшийся во время репетиции и подбегавший к окнам, радостно кричал нам: ребята, там народ танцы прямо на газоне устроил! Может, и мы тоже пойдём? «Ты что, дурак?», спрашивал его Зимкин. «Если мы туда пойдём, то кто здесь играть будет?». И Микки, понимая, что сморозил глупость, начинал часто моргать.

И вот теперь Зимкин, обычно осторожный и непробиваемый, помотав несколько раз отрицательно вначале головой, вдруг начал по очереди смотреть на нас с улыбочкой, мол, вы то чего думаете? А нам что думать? Скажут играть, так мы сыграем. Отвечает за всё руководитель, то есть, он – Тарас. У него мама директор школы, ему и карты в руки. А Мишка тем временем всё стоял и канючил:

– Ну, пожалуйста, Тарасик, ну, плиз, ну, велкам! – Это он так, конечно, понтовался, вообще -то по-английски он совсем не шарил:

– Смотри, как все просят. Я ребятам обещал. Умоляю. Они ждут. Я же принёс лампу, как ты просил. Ну, пожалуйста, мою любимую, – тут натурально сложил на груди руки, будто собирался молиться и уже почти начал опускаться на колени.

– Как –нибудь потом, в другой жизни, – решил поиздеваться над ним Тарас. Он любил иногда, чтоб его поуговаривали, прямо как его мама.

– Нет, ну, не потом, сейчас. Сейчас прямо самое время, Тарасик! Народ хочет «Блиц»…– не переставая канючил Мишка, чувствуя, что Тарас в душе начинает прогибаться.

А народ в это время уже перестал требовать и начал скандировать, проявляя открытое недовольство. Часы–то тикали над гипсовым бюстом Ленина, и с ним неумолимо приближался час окончания школьной вечеринки. Всем явно не нравилась возникшая заминка. А Тарас всё колебался, не решив, играть «Блиц» или нет. И тут Мишка выбросил последний козырь:

– Слушайте, я слышал, как девушки говорили, что вы играете божественно! Честно! – Заявил он. – Все прямо в восторге. А твоя Анфиса вообще добавила, что ты битл! – Поглядел она на меня. – Если добавить ещё один хит –будет незабываемо!

И вот час Икс пробил. Трудно отказать, когда тебя считают богом. Зимкин косо посмотрел на часы. Ладно, почему бы нет? Вечер должен был закончиться через пятнадцать минут. Что может случиться?

Увидев возле выхода нашу англичанку Галину Васильевну Беляеву, он посмотрел на меня и улыбнулся –что, мол, рискнёшь? Заодно и английский сдашь. Я кивнул, тоже улыбнувшись.

Начал отбивать заводной ритм наш барабанщик Сюзи Кротофф, во время которого, мне показалось, вверх полетели не только руки, но чья -то туфелька.

– Ready, Steve? – Спросил я в микрофон.

– Oh, yeah, – ответил Тарас.

– Andy?

– A-ha! – Не совсем по тексту брякнул клавишник Витя Эгер.

– Mik?

За Мика обычно у нас был Ва Жировских. Но тут вместо него к микрофону подбежал Мик и крикнул во всю глотку (ради этого, подозреваю, он всё это и затеял):

– All right!

– Let s go-o-o-o-o! – Закричали мы хором.

Я был так увлечён вспоминанием английского текста к песне, что не сразу даже обратил внимание, как группа пиратов, стоявшая весь вечер у окна, на этом месте стала шустро перемещаться к центру зала, от которого рукой было подать до выхода. «Уходят», с облегчением подумал я про себя, и вскоре забыл про них думать.

Зал ревел и качался, как «Девятый вал» на картине Айвазовского. Глаза девушек семафорили: «мы любим вас!». Руки, дружно выброшенные в победном «V», качались над толпой, словно расщепленные мачты. Где уж тут было уследить за тремя неказистыми деревенскими плотиками?

Как раз в эту минуту Людмиласанна, провожаемая завучем Марией Ивановной, шли после окончания Педсовета в директорский кабинет.

– Мария Ивановна сейчас я вам свою радиолу и цветной телевизор покажу, которые шефы нашей школе подарили. Мне их прямо с завода привезли, – Решила похвастаться она. – Как раз только сегодня Миша Хомяков из 10 –го «В» мне всё подключил. Очень способный мальчик. Самоучка. Радиотехникой увлекается. Папа замначальника цеха. Всё утро провозился, настраивая. Сказал –работает отлично.

Они зашли в кабинет. Людмиласанна включила телевизор. Он не работал.

– Ничего не понимаю. –Сказала она, пощёлкав тумблером туда -сюда.

– Что, уже? – Усмехнулась Мария Ивановна. – Вот у меня такая же история с новым «Рубином». Не успела его из магазина привезти, а уже надо тащить в мастерскую. Хорошо в это раз всё по гарантии починили. Но сам факт, как говорится –недели не прошло!

– Да нет, вроде всё работало, я днём смотрела, – недоумевала Людмила Александровна, то заглядывая за телевизор, то под него, то поправляя антенну, то вставляя и вынимая назад вилку из розетки.

– Лучше нам учить молодёжь надо, вот что, – наставительно сказала Мария Ивановна.

– Это да, с этим, как всегда не поспоришь, – задумчиво проговорила директор, качая головой.

На этих словах дверь в кабинет отворилась и туда заглянула вихрастая голова ученика восьмого класса Тимы Воронина, который всегда прибегал рассказать о начавшихся беспорядках раньше других учеников.

– Людмиласанна, там в зале сейчас такое…такое….намечается, что ужас. пойдёмте скорее!

– Что случилось?

– Деревенские наших собираются бить!

Оба преподавателя переглянулись и после этого, не сговариваясь, бросились к выходу.

Во -второй раз я вспомнил о «пиратах», когда в центре началась какая –то возня. Поначалу я даже не понял, что это может быть, так в центре танцевали обычно очень спокойные, приличные и нестандартно мыслящие ребята. Они бы в жизни не затеяли драки, поскольку слушали «Смоки», «Юрайя Хипп», знали низусть по именам всех музыкантов «Слейд», «Суита» и имели, я предположу, не вполне советский менталитет. Ребят этих в школе называли «голубки», с ударением на последний слог и, может поэтому, они всё время держались стайкой. Это не мы их так прозвали –учителя. Не знаю, что они имели в виду.

«Голубки» хорошо одевались, это они приходили первыми в лёгких пальто и летних полуботинках. Говорили они друг с другом немного странными голосами, подражая Стиву Присту и Энди Скотту из скандальной шотландской группы, может, таким образом, подтрунивая друг над другом, а, возможно, кто знает, в самом деле, ощущая себя какими –то особенными. В школе их считали людьми не от мира сего, не задевали, жалели, думая: блаженные, ну что с них взять? Микки, уж не знаю зачем, пытался с ними дружить. Возможно, чтобы потрафить им, он и заказал нам «Болрум блитц».

Поначалу всё было просто отлично. Но как существуют приметы надвигающейся бури, вроде насупленного неба, низко летающих птиц и громко шелестящих листьев, так и тут мне стало ясно, что сейчас что -то будет. Поискав глазами Ивана Петровича, а потом Лихолетова, и не найдя их, я посмотрел на Тараса, но тот видно, тоже уже поняв, что гроза надвигается, давно начал искать кого -то глазами в зале и, тоже не найдя, всё чаще стал с досадой пожимать плечами. Вот всегда так, когда нужна физическая сила, её не бывает!

Ушла из зала, предчувствуя недоброе, учительница английского Галина Васильевна. Не предполагая ещё ничего дурного, лихо пока отплясывали школьники. На минутку меня даже посетила мысль, что возможно гроза пройдёт мимо и всё обойдётся. Но только я так подумал, как над толпой взметнулась вверх чья -то рука в грубо по–деревенски вязаном морковного цвета свитере и затем резко опустилась на чью –то голову. Громко вскрикнул тот, кого ударили, а следом послышался визг девушек.

То, что началось в зале после этого иначе, как бардаком не назовёшь. Народ потрусливее, метнулся к выходу. Народ похрабрее, в том числе боксёры из секции Ивана Петровича, вступили в бой. Замелькали кулаки и подброшенные вместе с ногами вверх полуботинки.

Моя Анфиса, пробежав с подружками мимо сцены и мельком глянув на меня с надутыми губками, передёрнув плечиками, с недовольным видом стала пробираться по стенке к выходу.

В какой -то момент я увидел Микки, которого кто –то бил по лицу, а он, часто моргая, с какой –то остервенелой стойкостью, принимал один за другим удары, не отвечая в ответ. Конечно, мне бы как товарищу стоило бросить гитару и поспешить ему на помощь. Но в том то и дело, что я ему, скорее всего, ничем не смог бы ему помочь. Ведь по меткому замечанию Ивана Петровича «талант к боксу во мне не проснулся». То есть, что значит «не проснулся»? А то и значит, что к боксу я совершенно не имел таланта и бил примерно так, как протягивают руку для знакомства.

«Ты что не можешь согнуть руку вот так и так вот хорошенько врезать?», спрашивал меня Иван Петрович на тренировке, манипулируя моей вялой рукой, как кукольной. Я кивал, и приступал к делу. Но бил я всё равно так, как будто отпихивал от себя бочку с ржавой селёдкой, с каким –то отвращением.

У Микки, оказалось, тоже была проблема. Он хорошо двигался и красиво бил, но всё как –то для вида, мимо цели и без души. Все, кто был на тренировке, при этом ему кричали: «Михей, давай, влупи ему, ты же можешь!», а он лишь качал головой и пропускал удары. Возможно, ему казалось, что бокс для того и нужен, чтобы научиться держать удар и не для чего другого. А самому бить необязательно. В общем, как и у меня, каждое его выступление на соревнованиях, вызывало разочарование тренера.

«Ну, что ты его жалеешь?», спрашивал Иван Петрович в перерывах между раундами, обмахивая Мишку полотенцем, «дай ему один раз, как следует и готово дело! У тебя же хороший прямой левой».

Микки кивал, выходил, бил прямой левой, и согнутой правой и почти всегда мимо. Иногда ему всё же начисляли очки за эти попытки, но ни одного боя он так ни разу и не выиграл. В конце концов, плюнув на нас обоих, Солодовников перестал с нами возиться. На одной из последних наших тренировок, он, отозвав нас в сторону перед спаррингом, сказал: «Слушайте, у вас двоих что –то ничего не выходит. Какие –то вы, ей богу, душечки, а не пацаны! Идите, займитесь вон музыкой что -ли или художеством, спорт, видать, не для вас! Может, какой -нибудь чёрт и научит вас однажды боксу, но я точно не могу, всё, поднимаю руки». И он действительно их поднял.

После того диагноза, мы с Мишкой в самом деле занялись музыкой. Я, конечно, ещё не знал тогда, что пророчество Ивана Петровича сбудется, когда я попаду служить в армию. Но до этого ещё было ох, как далеко! Поэтому пока Мишку били в зале, я стоял на сцене, перебирая струны, и проклиная себя за свою беспомощность.

Просто стоял и смотрел, как волтузят моего лучшего друга, и ничего не мог поделать! Ва со своим атлетическим сложением, конечно, сделал попытку снять гитару и спрыгнуть со сцены в зал, чтобы помочь Микки. Но Тарас, поняв, чего он хочет, посмотрел на него таким лютым взглядом, что Ва, пожав плечами, остался вместе с гитарой, стоять на сцене.

Через пару минут после начала драки в зал запоздало заглянула голова Ивана Петровича. Заглянула и исчезла, оттеснённая напором рвущейся наружу толпы. Когда ему, наконец, дали войти, всё уже было кончено.

Двое с разбитыми губами лежали на полу, один с переломанным носом сидел у стены, подоткнув платком нос, трое или четверо голубков, сидя, трясли головами, ощупывая челюсти, и проверяя, не сломаны ли у них кости. Ещё четверо отряхивали одежду, которую им запачкали грязной обувью, вяло топчась перед выходом и не решаясь попросить дать им пройти у заблокировавших собой двери директора, завуча и учителя по труду.

Когда толпа окончательно схлынула, в зал прибежали ещё двое преподавателей –по химии и биологии. Но увидев, что там директор, его зам и трудовик, ушли обратно.

– Как это могло произойти, Иван Петрович? – Бегая от одного побитого ученика к другому, разглядывая расквашенные носы и хватаясь за голову, всполошено спрашивала у трудовика директор школы Людмила Александровна. – Мы же вас оставили смотреть за порядком!

– А это всё музыка, – перевёл неожиданно на нас стрелки трудовик. – А я ведь им пальцем грозил. Поначалу у них там хорошие песенки шли, ля-ля –ля, комсомол, а потом такая дребедень пошла на английском, что вот, глядите, полными нокаутами всё закончилось!

Убедившись, что все живы и серьёзных повреждений вроде нет, директор пошла за кулисы, где взяв за руку Тараса, отвела его в сторонку и, заглянув ему в глаза, спросила:

– Сын, посмотри на меня! Я ведь тебя просила. Как, скажи, я на тебя могу после этого положиться? Мы что, разве с тобой так договаривались? Песни договаривались, что песни советских композиторов и всё! Ты обещал. Что вы здесь такое играли?

– Мам, ну, извини, – начал бормотать Тарас. – всё вроде под контролем было, я даже сам не понял, как всё началось. Этого трудовика никогда нет, когда он нужен! Мам, ты не волнуйся, мы в следующий раз обязательно…

– В следующий раз? Никакого следующего раза не будет, Тарас! Всё!– Рубанула она воздух. – Хватит! Сдайте аппаратуру и занесите мне ключи от кладовки. С этого моменты все ваши репетиции окончены!

– М-а-м, – стал сразу канючить Тарас, уверенный, что, мать, остынув, переменит решение. Но в этот раз она была, как никогда твёрдой:

– Ни-ко –гда ты больше не подойдёшь к электрогитаре! – Рубанула она рукой воздух, с зажатой в ней связкой ключей. –Понял?

И резко повернувшись, красная, как раскалённая конфорка, Людмила Александровна ушла.

– Мам! – Стал кричать Тарас, кинувшись за ней вдогонку со сцены. – Людмиласанна, ну, пожалуйста,– тащился и тащился он за ней по залу, продолжая хныкать:

– Мам, ну, извини, что так произошло. Мам… Это твои спортсмены сюда деревенских пустили. Твой любимый Иван Лихолетов, он не справился. Куда он делся в нужный момент? И трудовик. Где он был, а?

Услышав нытьё директорского сынка, которое выставляло его не в лучшем свете, трудовик, закусив губу, стал качать головой, посматривая по сторонам, мол, видали, каков фрукт? И получив от всех, кто это слышал подтверждение: м- да, видели, нечего сказать, фрукт тот ещё, с досадой отвернулся, сложив руки на груди.