Посланник МИД. Книга четвёртая

Чтобы развеять свои предчувствия надвигающейся трагедии, я отправился снова к президенту Испании, господину Асаньи.

Тот меня незамедлительно… впрочем как всегда… принял…

За чашкой ароматного кофе мы вели с ним интеллектуальный диспут.

Я выложил перед ним всем известные факты и сказал, что считаю удачным поводом убийство Кальво Сотело 13 июля для запуска уже подготовленного заговора правых.

Асанья покачал отрицательно головою и сказал: «Уважаемый Серж, если в октябре 34-го переворот правых был почти обречен на успех, то в нынешних условиях почти всё против: власть находится у нас…, а армия разобщена как никогда».

Я ему возразил: «Господин Президент, в своем стремлении приукрасить ситуацию Вы забывает, что в октябре 1934 года правые и так находились у власти, так что трудно было бы тогда увлечь консервативное офицерство на борьбу против Республики Лерруса и Хиля Роблеса. Переворот… по моему мнению назрел именно сейчас, потому что теперь у генералов типа… Франко, Молы и их единомышленников появилось что ненавидеть, чего бояться и что жаждать ниспровергнуть».

Так ни к чему и не придя… мы пожелали Республике процветания и каждый при своём мнении так и остался…

И вот… почти уже вечером 17 июля … как гром среди ясного неба… прозвучали слова: «переворот начался». Вернее, радиостанция мятежников из марокканской Сеуты передала условную фразу-сигнал к началу общегосударственного мятежа: «Над всей Испанией безоблачное небо». Позже выяснилось, что генерал Мола так же направил своим сторонникам телеграмму «17 в 17. Директор». Так в пять вечера переворот начался.

Мне тут же всё это доложил взволнованный Жора, узнавший об этом от своих коллег маркони-коротковолновиков, которые обслуживали тут других наших советников.

– Восстали части, расквартированные в испанской колонии Марокко, – коротко он сообщил.

Во второй половине следующего дня 18 июля 1936 года мне позвонил капитан Варела, секретарь премьер-министра, и попросил срочно явиться в министерство – в Мелилье началось восстание.

Когда я вошел в приемную, министр шутил с адъютантами по поводу событий в Марокко.

Дон Сантьяго Касарес, глава правительства и военный министр, не придал столь тревожному известию должного значения.

Как выяснилось, он настолько недооценивал это сообщение, что, получив телеграмму о начавшемся восстании в десять часов утра, вспомнил о ней лишь в конце трехчасового очередного заседания кабинета. Тогда он вскользь передал её содержание министрам.

Сомнений не оставалось – восстание в Мелилье явилось условным сигналом к нападению на республику.

Сведения, поступавшие с разных концов страны, были тревожными.

Сообщения о положении в провинциях были противоречивы. Мелилья находилась в руках мятежников, но о Сеуте и Тетуане ничего конкретного в военном министерстве не знали.

А уже 18 июля мятеж распространился на материковую Испанию.

Армия брала под контроль ключевые центры испанских городов.

По поступающим с мест сведениям быстро выяснилось, что на стороне мятежников оказались 80–85% офицеров.

Днём 18 июля мятежный генерал Гонсало Кейпо де Льяно, имевший репутацию либерала, неожиданно захватил власть в центральном городе южной Испании – Севилье.

Вскоре в городе начались ожесточённые бои между мятежниками и республиканцами.

Несмотря на мои предупреждения, начало мятежа военных оказалось для правительства неожиданностью и дезорганизовало его работу.

Я снова срочно выехал в военное министерство… Там не было ничего, что стояло бы на своем месте. Все было в хаосе.

Касерес, – премьер министр и военный министр, был в состоянии коллапса, неспособным принимать решения.

Я потребовал от имени коммунистов вооружить народ.

Касерес категорически воспротивился раздаче оружия сторонникам Народного фронта.

– Но без их поддержки путчисты имеют очевидный перевес, – попытался я аргументировать.

Кто-то тут же попытался представить мятеж «восстанием против ситуации, которую считали невыносимой не только правые, но также и политики левого толка».

– Милое такое оправдание попытки уничтожения Республики и избиения республиканцев тем, что им самим многое не нравилось в политической ситуации, – ответил я.

Военный министр совершенно переменился. С его лица исчезло ироническое выражение, появлявшееся обычно всякий раз, когда ему говорили об угрозе восстания.

Чувствовалось, что он понял свою ошибку и готов исправить её, но не знает, как это сделать.

Видя, что Касарес пал духом, Нуньес де Прадо взял командование в свои руки. С согласия кабинета министров он начал действовать смело и решительно.

Я всегда был высокого мнения о Нуньесе де Прадо, но только ночью того страшного дня – 18 июля – в полной мере оценил его способности. В то трудное время этот человек оказался просто незаменимым.

Его энергия и хладнокровие подняли настроение у присутствовавших, павших было духом, глядя на растерявшегося премьера Касареса.

Увидев в Нуньесе де Прадо человека, способного трезво оценить обстановку и возглавить борьбу против врагов республики, все охотно подчинились ему.

Я уже знал, что Нуньес де Прадо провел несколько лет в Марокко, командуя туземными войсками.

Положение там больше всего беспокоило генерала, кроме того, он думал, что его присутствие в Марокко поможет республиканцам, поэтому он решил немедленно отправиться туда на самолете.

Касарес и все мы одобрили решение Прадо.

Однако, как стало известно, мятежные части Иностранного легиона совместно с отрядами марокканских войск захватили марокканский Тетуан и уже расстреляли там нескольких республиканских военных.

Приказ об их расстреле, как и о расстреле их командира майора Пуэнте Баамонде, как мы позже узнали, отдал его двоюродный брат генерал Франсиско Франко, прилетевший на английском самолете с Канарских островов, чтобы возглавить мятеж.

Естественно, Нуньесу де Прадо пришлось отменить свой полет.

Продолжавшие поступать к нам сведения о положении в Республике были по-прежнему неясными и противоречивыми.

Ясно было, что Марокко оказалось в руках мятежников.

Нуньес де Прадо позвонил командующему военным округом Сарагосы генералу Кабанельясу.

Прадо считал его преданным республике человеком и всегда говорил, что их связывает крепкая дружба.

После их разговора, Прадо сказал нам, что Кабанельяс, как будто бы колеблется, поэтому он воспользуется самолетом, приготовленным для полета в Тетуан, и отправиться в Сарагосу, рассчитывая повлиять на генерала.

Нуньес де Прадо вылетел в Сарагосу в сопровождении своего адъютанта майора Леона и секретаря.

Как стало позже известно, прибыв туда, он немедленно отправился к Кабанельясу. Через некоторое время в кабинет этого предателя вошло несколько военных в сопровождении фалангистов.

С согласия Кабанельяса они арестовали Нуньеса де Прадо, посадили в машину и вывезли за город.

Там фашисты убили его, бросив труп на дорогу, где он пролежал более недели.

Такая же участь постигла адъютанта и секретаря Нуньеса де Прадо и всех членов экипажа его самолета. Их тоже убили, а трупы бросили на шоссе.

Мы это узнали уже потом…

В этот же вечер мой друг Сиснерос разговаривал при мне по телефону с генералом Кампинсом, военным губернатором Гренады.

Они немного дружили… Со слов Сиснероса, этот генерал был довольно консервативных взглядов и пользовался большим авторитетом в армии.

В течение нескольких лет он командовал Иностранным легионом, снискав уважение за свою прямоту.

Имелись опасения, что и он присоединится к мятежникам.

Разговаривая с ним, Сиснерос не решался прямо спросить о том, как он относится к происходящим событиям, но тот прервал его, сказав: «Оставьте дипломатию, Сиснерос. Вы хотите знать, примкнул я к мятежникам или остался верен республике? Знайте и передайте министру, что я своей честью поклялся верно служить республике и выполню данное обещание».

Генерал Кампинс не изменил своему слову. Однако, как мы узнали позже, на следующий день мятежники схватили и подло убили его.

На рассвете 20 июля в военное министерство стали поступать первые сообщения о начале мятежа в войсках мадридского гарнизона.

Мы создали три небольшие колонны, во главе которых стали лейтенанты Эрнандес Франк, Хосе Мария Валье и унтер-офицер механик Соль Апарисио. К нам присоединились 40 человек – членов Союза социалистической молодежи и коммунистической партии. Они тоже получили винтовки. Общее командование взял на себя капитан Каскон.

Незадолго до рассвета, когда мятежники стали вывозить пушки на позиции, мы начали штурм их казармы.

Казарма была взята, все офицеры арестованы, в том числе полковник, командир полка, и отправлены в мадридскую военную тюрьму.

В тот день впервые в гражданской войне армия и героический народ Мадрида, самоотверженно защищавший республику, выступили вместе.

Действовавшая с нами группа мадридских рабочих замечательно проявила себя, продемонстрировав огромное чувство ответственности.

Они полностью доверились офицерам и добровольно повиновались им.

После взятия казарм, артиллерийскому полку был отдан приказ выступить вместе со своими пушками в Мадрид.

В это же утро артиллерийский полк в полном боевом порядке продефилировал по улицам Мадрида под приветственные крики народа.

Последним редутом мятежников в Мадриде стала казарма Монтанья.

Генерал Фанхуль поднял там мятеж. Казармы Монтанья находились к западу от центра Мадрида.

Однако люди окружили путчистов и сначала просто своей массой преградили войскам путь к центру столицы.

Укрепившиеся там – восставший полк и значительная группа фалангистов оказали довольно упорное сопротивление.

Республиканские силы, атаковавшие казарму, состояли в основном из народных дружин.

Они были очень плохо вооружены; часть из них включилась в борьбу стихийно, другие откликнулись на призыв своих партий и профсоюзов.

В осаде казармы участвовала также небольшая группа жандармов из «Гвардиа де асальто» и военных, присоединившихся к народу.

Поскольку не было общего руководства операцией, наступление велось беспорядочно, то мятежники нанесли республиканцам значительный урон. Наконец удалось договориться о совместных действиях всех групп.

Атака должна была начаться бомбардировкой с воздуха. Первая же бомба попала во двор казармы, и это решило исход боя. Тотчас же в окнах появились белые флаги. Республиканцы ворвались в здание.

Восстание в столице было подавлено.

Народ Мадрида выиграл первую битву с фашистами.

Затем часть мадридцев на автобусах и автомобилях двинулись на Гвадалахару, чтобы не дать мятежникам выйти в тыл к Мадриду.

Наступавшие с севера мятежники были отброшены и остановлены в горах Гвадаррамы.

Во время этих боев в Мадриде и на подступах к нему сформировалась анархистская колонна во главе с Сиприано Мера, рабочим-строителем и соратником Дуррути еще по восстанию в Сарагосе в 1933 году.

В это раннее утро со мной произошел довольно неприятный случай, едва не окончившийся трагично.

Я вышел в четыре часа утра из военного министерства и, сев в машину, один отправился в ЦК Компартии Испании, чтобы сообщить последние новости.

На Гран Виа мою машину остановил патруль из четырех человек с черно-красными анархическими повязками на шеях.

Они открыли дверцу и в упор нацелились в меня из ручного пулемета.

Один из них, видимо очень довольный добычей, не отводя пистолета от моей груди, игривым тоном предложил мне выйти из машины.

Я мгновенно осознал серьезность положения: эти люди были убеждены, что к ним в руки попал один из переодетых офицеров-фашистов.

При малейшей оплошности с моей стороны они, не колеблясь, расстреляют меня.

Стараясь казаться совершенно спокойным, я похвалил их за бдительность.

Это польстило им, однако они продолжали держать свои пистолеты у моей груди.

Затем я сказал, что являюсь советским гражданином, сейчас направляюсь в отель «Палас», где расположился наш штаб для руководства действиями, поэтому не могу терять времени. Если они хотят удостовериться – могут поехать со мной.

Видимо, мое предложение их не особенно привлекло, но тем не менее целиться в меня они перестали.

По выражению их лиц было видно, что им не хочется отпускать меня.

Но они уже начали колебаться. Воспользовавшись их замешательством, я сел в машину и как можно более непринужденно сказал, что больше ждать не имею возможности.

Пока они спорили между собой, я включил мотор, дав себе клятву никогда не ездить одному по ночам.

В первые дни после начала мятежа в Мадриде фактически не было никакой власти.

Поэтому не следует удивляться подобным происшествиям, которые, кстати, не всегда оканчивались благополучно.

Реакция, воспользовавшись растерянностью руководителей республики, всячески старалась опорочить действия республиканцев и оправдать то, что не подлежит оправданию, а именно хладнокровно совершаемые фашистами убийства.

Убийства с ведома и одобрения их главарей и открыто присоединившихся к ним епископов.

Пассивное, неспособное противостоять натиску реакции, правительство Касареса окончательно потеряло авторитет и было вынуждено подать в отставку.

Новым премьером был назначен лидер правой либеральной партии «Республиканский союз» – Диего Мартинес Баррио.

Откровенно правого направления, правительство уже в своем первом заявлении не скрывало намерения пойти на компромисс с мятежниками.

Он попытался по телефону договориться с Молой о прекращении мятежа и образовании правительства из представителей… как и левых, так и правых партий.

Однако Мола это предложение отверг, а среди Народного фронта попытка пойти на компромисс с мятежниками вызвала негодование.

Все отлично понимали: это значило отдать Испанию без малейшего сопротивления фашистам.

Возмущенные офицеры-республиканцы спрашивали меня, – что нужно делать, чтобы не допустить такого позора?

Люди, так решительно ставшие на сторону республики, сражавшиеся за неё и готовые, не жалея жизни, продолжать борьбу, не могли понять происходящего.

Они готовы были решительно воспрепятствовать торгу с мятежными генералами.

Я полностью поддерживал их. Но, не желая подливать масла в огонь – все мы и без того находились в страшном возбуждении, – старался успокоить самых горячих и выиграть время, чтобы выяснить обстановку.

По телефону мне удалось связаться с Альварес дель Вайо. Я разыскал его в редакции газеты «Эль сосиалиста». Там только что получили известие об отставке правительства. Всеобщее недовольство и протест, сказал он, вынудили Мартинеса Баррио подать в отставку.

Третьим за сутки главой правительства стал левый либерал Хосе Хираль.

В его кабинет снова вошли либералы, каталонские националисты и военные, оставшиеся верными Республике. Ни коммунисты, ни социалисты в правительство не вошли по требованиям своих Интернационалов, – третьего и второго соответственно.

Перед зданием военного министерства и помещениями, занимаемыми партиями и профсоюзами, выстроились огромные очереди людей с профсоюзными билетами в руках.

Они требовали оружия для защиты республики.

Хираль, по моему совету, таки санкционировал раздачу оружия республиканцам.

Под давлением масс правительство Хираля приняло решение вооружить народ Мадрида.

Попытка военных положить конец правлению «левых» привела к немедленному контрудару со стороны профсоюзов и социалистических партий, которые только и ждали повода для драки – несмотря на предупредительные призывы из-за границы…

Они обеспечили мобилизацию общества и позднее добились раздачи оружия народу.

В Мадриде и Барселоне некоторое количество оружия у левых было они ждали только повода для развертывания революционных действий.

Первые же сведения о выступлении военных включили организационную машину НКТ на полную мощность.

Из «заначек» вынимали столько оружия, сколько было, но его не хватало.

Сразу же после путча 17 июля Гарсия Оливер прислал мне послание, где говорилось: «в Барселоне мы только и делаем, что считаем и пересчитываем ружья, пистолеты и патроны, которыми мы располагали… но их мало и больше нет».

Я ответил коротко: «Оружие нужно брать силой»

В ночь на 18 июля отряды НКТ стали захватывать оружие на военных складах и брать под контроль улицы Барселоны.

Но тут против них выступила каталонская национальная гвардия. Дело чуть не дошло до сражения между анархистами и каталонскими республиканцами. Но мятеж правых примирил их.

Утром 19 июля мятежники вышли из казарм и двинулись в центр Барселоны. С севера двигалась колонна из казарм Педраблес, с юга из казарм Атарасанас. Солдатам объяснили, что в Барселоне начался мятеж анархистов.

Северная колонна дошла до площади Каталунья и заняла телефонную станцию.

Анархисты бросились штурмовать её, и выбили мятежников.

После того, как факт военного мятежа стал очевиден, Женералитат прекратил сопротивление анархо-синдикалистам.

Извечный их враг национальная гвардия перешла на сторону отрядов НКТ. Фактически анархо-синдикалисты возглавили сопротивление перевороту в Каталонии и Арагоне.

В своём послании мне Дуррути заявил: «Нет времени на разговоры. Мы должны действовать. Мы не хотим становиться жертвами фашизма из-за паралича политиков. С этого момента НКТ и ФАИ будут направлять борьбу».

Все эти сведения, что стекались ко мне из разных источников, я тут же передавал в Центр.

Там сильно заволновались, узнав о мятеже анархистов… испугавшись его больше чем мятежа генералов.

Я вынужден был откровенно ответить: «Думаю, что если бы анархисты не выступили на улицу, то в эту хозяевами Испании могли бы стать фашисты».

В течение нескольких часов рабочие Барселоны были вооружены.

Это событие имело большое значение, так как решительным образом изменило соотношение сил в Каталонии.

Но в Сарагосе рабочие не смогли захватить оружие, и этот оплот анархизма перешел под контроль мятежников.

В Барселоне анархисты и республиканцы теснили мятежников.

С мест пришло сообщение: «Офицеры, командовавшие мятежом в Барселоне, были неспособны что-либо поделать с революционной неортодоксальностью своих противников… второе артиллерийское подразделение, например, было окружено колонной вооруженных рабочих, которые наступали с ружьями, поднятыми вверх, и «энергичными словечками», призывали солдат не стрелять. Затем они убедили войска повернуть оружие против своих офицеров».

В эти дни именно Барселона стала центром борьбы.

Туда прибыл один из вождей заговора генерал Годед. Он обосновался в порту близ казарм Атарасанас.

Но он ничего не мог поделать – рабочие напирали со всех сторон.

Северная колонна была разбита. Порт был взят, Годеда схватили и заставили его выступить по радио.

Генерал униженно просил своих товарищей по мятежу прекратить борьбу и сдаться республике.

После этого выступления Годеда расстреляли.

Некоторое время пулеметчики мятежников поливали огнем подступы к казармам. Но к ночи 20 июля все было кончено.

При штурме казарм погиб знаменитый анархист, соратник Дуррути – Франсиско Аскасо.

Всего погибло около 500 человек.

Центральные улицы города были завалены трупами, но в Барселоне был праздник. Улицы Барселоны перешли в руки вооруженных рабочих, в большинстве своем членов НКТ.

Вечером 20 июля из Барселоны пришло сообщение: «День завершался славно, в блеске огней, в революционном опьянении ото дня народного триумфа… Буквы НКТ и ФАИ начертаны на всех стенах, на каждом здании, на всех дверях, домах и автомобилях, на всем… Это тот момент, когда власть по настоящему попала в руки масс. Мы в НКТ не думали делать революцию в это время, мы просто защищали себя, защищали рабочий класс».

Анархо-синдикалисты еще не воспринимали происходящее как социальную революцию, но уже взяли в свои руки реальную власть.

Там, где рабочие уже 17–18 июля получили оружие, силы мятежников встретили энергичное сопротивление.

Обобщив всю информацию первых дней мятежа, я отправил в Москву послание следующего содержания: «В целом первые дни борьбы против фашистского мятежа стали для НКТ (анархистов) героическим периодом. В условиях полного развала госаппарата и абсолютной беспомощности всех политических партий, кроме КПИ, местные организации НКТ, обладавшие известным опытом вооружённой уличной борьбы и способностью к самостоятельным инициативным действиям, смогли сравнительно эффективно противостоять локальным выступлениям фашистов, а также осуществить первоначальные задачи революции».

В Валенсии докеры-анархисты вывели массы рабочих на центральные площади и стали требовать оружие. Очаги мятежа были задавлены в зародыше.

В Толедо вооруженное население загнало мятежников в замок Алькасар. «Красная» Астурия была отрезана мятежом от Мадрида. Власть в этом регионе перешла к губернатору Томасу – одному из вождей восстания 1934 года и многопартийному комитету.

В правительстве… несмотря на свою беспомощность… пытались преуменьшить значение народного восстания, о котором я им рассказывал, как о примере социальной революции.

Мне там было сказано: «Да, конечно, в городах массы немедленно занимали улицы, бросались против мятежников и играли очень яркую роль. Но за этим красочным и призывным образом скрывается тот факт, что рядом с этими импровизированными дружинами, не имевшими специальных навыков и не знакомыми с тактикой боя, сражались хорошо подготовленные офицеры, отряды и службы безопасности гражданская и штурмовая гвардия и авиация. Победа над мятежниками там, где она имела место, была обусловлена прежде всего действиями этих подразделений, хотя и не стоит пренебрегать вспомогательной и моральной ролью масс».

Я вынужден был согласиться с этим доводом. Действительно… Республиканские «асальто», конечно, не имели бы шансов остановить армию самостоятельно…

– Но вооруженные массы не просто сыграли «моральную роль», они обеспечили моральный перелом и численный перевес, который удержал часть гвардейцев и войск от присоединения к мятежу, – сказал я.

– Кстати, в Гранаде, где такого давления не было, «асальто» выступили против Республики, – вставил я шпильку чиновнику и добавил:

– Что касается навыков городского боя, то у «асальто» их столько же, сколько и у боевиков левых организаций, которые стали авангардом милиции. Так что факт остается фактом – июльские сражения в Мадриде и Барселоне выиграла милиция при поддержке военных, оставшихся верными Республике. А не наоборот…

Тем временем события нарастали со скоростью снежного кома…

Я метался по всему Северу Испании, где особенно непонятной мне была обстановка…

Шахты Астурии… традиционно… как уже было тут не раз за последние годы… перешли в руки советов, в которые входили представители администрации предприятия и рабочих.

Рядом защищалась страна Басков, сохранившая более консервативный уклад. «Баски – добрые католики и хранители национальных традиций», – так охарактеризовала мне их астурийка Долорес Ибаррури, пламенная испанская коммунистка, первый заместитель Генсека КПИ.

Как по мне, баски – типичные националисты-сепаратисты. Но выходить из состава Испании они не стали, хотя и выбрали себе свою власть.

Выборы правительства и президента, некого Хосе Антонио Агирре проводились в Гернике под вековыми деревьями баскских королей.

Поскольку баскская буржуазия была настроена против франкистов, а франкисты видели в баскском национальном капитале одного из своих основных врагов, то в Басконии не получила развитие революция самоуправления, и старая администрация продолжала управлять предприятиями.

Выходило так, что весь северо-запад Испании оказался в руках врагов Республики.

Уличные столкновения на юге в Севилье не стихали более недели, но Кейпо де Льяно в итоге сумел жестоко подавить выступления сторонников Народного фронта и удержал город в своих руках.

Взятие Севильи и соседнего Кадиса позволило мятежникам создать в южной провинции Андалусия надёжный плацдарм.

Однако кроме Севильи мятеж завершился успехом только в ещё двух крупных испанских городах – Овьедо в Астурии и Сарагосе в Арагоне.

Во многом этому помогло то, что там путч возглавили генералы Мигель Кабанельяс и Антонио Аранда, которые подобно Кейпо де Льяно считались лояльными к республике.

Однако Овьедо вскоре был окружён республиканцами, и мятежникам пришлось приложить немало усилий, чтобы деблокировать своих сподвижников.

В «кольце» или «полукольце» оказались путчисты и во многих других взятых ими под контроль городах: Толедо, Кордове, Гранаде, Хаке, Теруэле, Уэске и так далее.

Заняв Сарагосу, один из центров анархистского движения, которое, однако, не смогло захватить оружие, мятежники рассекли территорию Республики надвое.