Школа. Никому не говори. Том 1.

Умник, видя, как сердится близнец, промолчал. Затем спустя мгновение сдержанно ответил:

– Да, Григорьевна – ещё та злыдня. Тебе не показалось. Но нашей семье реально она четыре года назад помогла. Именно эта ведьма, ты не ослышался! Больше скажу: начальника ж/д уломала папу на работу взять, наш потерянный вагон с вещами на границе нашла, едой щедро поделилась и хату по жирной уценке прикупить подсобила. Удивительно противоречивая баба, согласен?

Повеса в полном шоке смотрел на отличника широко распахнутыми от гнева глазами. Имир невозмутимо продолжил:

– Ты не ошибся, братишка – Любина маманя реально брезгует чужими. А в своей хате Поспелова – знатный Сталин в юбке! Всю семью под пяткой держит… Чего пялишься? Впечатлён, да?.. Вот и живи теперь с этим.

Имир отвернулся и пошёл было дальше, в сторону пассажирских касс и диспетчерской, но, сделав несколько шагов, опять развернулся к близнецу и отрывисто бросил:

– Зато ты теперь знаешь, во что ввязался, когда решил подурачиться с её дочерью.

***

Чтобы найти отца, близнецы обошли здание вокзала, прошли мимо диспетчерской и повернули в небольшой тамбур перед постройкой хозназначения. У стены, между штабелями досок и труб, расположился стол со скамейками, где устраивали перекур работники-мужчины.

Алмаз и Василий сидели на старых пеньках и курили в тишине, о чём-то задумавшись. Рядом коротал время ещё один железнодорожник, не особо знакомый Имиру.

Старый цыган довольно улыбнулся:

– Мои хлопцы пришли!

Мальчики подошли к старшим и пожали им руки.

Алмаз Иштванович был мужчиной среднего телосложения и роста, в возрасте пятидесяти лет. Смуглый, как и сыновья – от прожитых лет кожа его казалась даже темнее. На голове красовалась шапка смоляных, с серебряной проседью, крупных густых кудрей. Седина прокралась и в курчавую бороду, добавляя внешности некую пикантность. Мужская привлекательность его не потухла, а стала более зрелой. Спокойный и выдержанный, Алмаз выглядел человеком, умудрённым накопленным опытом и приобретшим проницательность да чутьё на людей. Видимо, молодость его была бурная, полная приключений, и прожил да повидал цыган на своём пути многое, отчего казался взрослее и рассудительнее других. Глубокий острый взгляд с хитрецой выдавал незаурядный ум и образованность.

– Ирины Борисовны в диспетчерской нет. Сказали, что она домой ушла по окончании смены. Куда деть её пакет?

– Оставь, Имир. Как выйдет Ира, я отдам. Молодцы, что управились.

Сэро аккуратно разглядывал дядю Васю. Старше Алмаза лет на десять. Белокожий синеглазый гладко выбритый брюнет. На вид весьма спокойный, сдержанный, лишнего слова не уронит. Во всём теле мужчины – позе, выражении лица – чувствовались усталость от жизни, тоска и какая-то нестерпимая мука. У Любы его разрез глаз и брови – тёмные, тонкие, аккуратные. А вот пшенично-русый цвет волос, овал лица и щёки – мамины.

Михалыч, заметив, что его изучают, улыбнулся.

– Чего таращишься, черноглазый?

Взгляд мужчины был добрым и очень тёплым. Сэро смутился, опустил глаза в пол и плутовски улыбнулся.

Поспелов, кивнув на повесу, бросил Алмазу:

– Я этого жука толком и не видел! Имира хорошо знаю – замечательный малый!.. Слушай, вроде близнецы, а не похожи: второй-то жару, небось, даёт в школе! По хитрой мордахе видно!

Старый цыган хрипло рассмеялся.

– Имир жару даёт в оценках, а Сэро – в гулянках. Раньше, как и брат, в лучших был, а нынче учёбой не интересуется, давно забросил. Пошёл по другой науке.

Мужчины многозначительно переглянулись.

– Ладно, отец, будет тебе на людях меня отчитывать! – выставил претензию Сэро. – Я сюда не для нотаций пришёл!

– Можно подумать, сконфузился! С тебя любые предъявы и взывания к совести как с гуся вода!

– Ага, конечно! – огрызнулся юноша. – Может, я с виду хулиган, а в душе хрупкий и ранимый! И во мне сейчас горько плачет от твоих слов душа поэта!

Отличник, не удержавшись, весело и громко прыснул. А за ним – остальные присутствовавшие.

– Да уж, точно на Имира не похож! – отсмеявшись, подвёл итог дядя Вася. – Брат – сама воспитанность, говорит вежливо и по делу. А тебе, остряку, палец в рот не клади!

– Я сам на себя похож. И палец в рот мне класть не надо. Кто нормальный свои лапы чужим людям в ротовую полость суёт?!.. Да и зачем? Чтоб от лишних конечностей избавиться? В этом я любому могу помочь и более простым способом, – парировал Сэро с детской улыбкой, прикрывшей сталь в голосе. – Хотите яблочко, Василий Михайлович?

– Давай! Погрызу с удовольствием.

Сэро достал из пакета наливное красное яблоко и передал Любиному отцу. Тот начал его восхищённо разглядывать.

– Красивое-то какое! Будто и ненастоящее, без единого изъяна! Словно художник намалевал!

Василий не раздумывая сломал плод аккурат пополам, отдал половинку третьему посидельцу и, широко раскрыв рот, укусил. От уголка его губ струйкой потёк яблочный сок. Поспелов, прикрыв глаза, с наслаждением прожевал, а потом, обтерев подбородок, удовлетворённо хмыкнул.

– Вкусные! Сладкие и сочные. Спасибо, что угостили! Я несколько раз дома садил деревья этого сорта, и они всегда погибали. Не приживаются! В огороде три дерева Мельбы, которые никто, кроме Шуры, не ест. Жена другие яблоки не признает, ну, правда, ещё кислые зелёные любит. А дочка как раз предпочитает большие, сладкие, сочные, красные… Мельбу не кушает: ни свежую, ни в компоте, ни в варенье. Она уж будет угощению очень рада!

Сэро слушал рассуждения Василия Михайловича, опустив глаза в пол, и слегка улыбался. Веки с длинными пушистыми ресницами едва подрагивали. Отвлёкшись от собственных мыслей, парнишка заметил на себе пытливый взгляд Алмаза. Сообразив, что родитель видит сейчас его насквозь, повеса принял отсутствующий вид и отвернулся.

***

Зайдя в кабинет математики утром понедельника, Люба поняла, что счастливая пора закончилась.

Её место рядом с Дашей заняла внаглую Варвара, вышедшая на учёбу после болезни. На парте рядом с небрежно брошенными школьными принадлежностями валялся скомканный носовой платок, капли для носа и какие-то таблетки. Не факт, что всё это было ежеминутно необходимо, хоть Илютина изредка и выдавала приступы мокрого кашля. Медикаменты могли быть вытащены на всеобщее обозрение чисто из манеры привлекать внимание.

Позади Вари и Дарьи, вертевшихся да щебетавших после двухнедельной разлуки, уселся Тимон со свитой.

«Подольше поболеть не могли!» – недовольно поморщилась школьница и села на первую парту второго ряда к Лаврентьевой Софье. Вера, соседка Сони, если и болела, то с добрый месяц. Впрочем, как и Софья. Так что здесь место для тихони всегда было – либо с одной девочкой, либо с другой.

Лаврентьева протянула ей шоколадный батончик.

– Спасибо, – улыбнувшись, поблагодарила Люба.

Семьи Поспеловых и Лаврентьевых были знакомы и относились друг к другу с должным уважением, но близко не общались.

Соня, как и Люба, была в 10 «А» кустарём-одиночкой, однако её никто не гнобил и (Боже упаси) не придумывал клички. Семья Лаврентьевых щедро спонсировала школу, а мама девочки когда-то работала здесь учителем труда. Женщина уволилась, став заниматься делами семейными, но к коллегам и в директорский кабинет ходила до сих пор как к себе домой.

Злые языки поговаривали, что Софья потому и круглая отличница, что предки её дорогие подарки всем учителям преподносят. Люба с этим мнением была в корне не согласна: она часто сидела с Соней и видела её трудолюбие и ум.

В отличие от тихони отличница не страдала от своего одиночества в коллективе. Наоборот, она сама избегала контактов с ровесниками, не стремилась стать кому-то подругой, участвовать в общественных делах или просто в чужой болтовне. Читались в Софье высокомерие, насмешливость к одноклассникам – и ребята это хорошо чувствовали.

Некрасивая, полная, высокая, отличница за своё отношение к другим могла нарваться на неприятности. Но заводилы Степанченко и Илютина боялись связываться – Лаврентьевы слыли одними из влиятельных и богатых людей станицы. В период развала СССР отец Сони занимал высокий пост и, используя ум, сноровку, деловой подход и связи, основал несколько успешных предприятий. Сонина мама стала одной из немногих женщин в городке, кто уже сидел за рулём редкой дорогой иномарки. У девочки первой в классе появился сотовый телефон: маленький, с крошечным серым экраном и кучей кнопочек. Позже вслед за Соней сотовый появился у Илютиной, а затем у Бутенко. Больше никто в 10 «А» наличием карманного аппарата похвастаться не мог.

Проще говоря, вокруг Лаврентьевой была пуленепробиваемая броня из учительского коллектива и крутых родительских связей. Тимона, Варю и других это не подбрасывало, но у них не было выбора – приходилось мириться с недосягаемостью Софии для их острых языков.

В кабинет зашла Екатерина Алексеевна, молодая математичка. Класс лениво встал. «Здрасьте» зазвучало из разных концов помещения кустарными выкриками.

– Приветики, Екатериночка Алексеевночка, любименькая моя! Са-а-а-мый лучший учитель в нашей вонючей школе! Как я по вам соскучилась, слов нет! – вскочив с места, шаркая подошвами ботинок об пол, к педагогу с громким воплем, бесцеремонно распихивая всех на пути, неслась Илютина.

Люба нахмурилась, глядя, как одноклассница повисла на шее покрасневшей математички и начала душить наигранными объятиями и поцелуями. Поспелова недоумевала, почему Екатерина Алексеевна позволяет Варе садиться себе на голову, ведь она всё-таки учитель. Видно же, что Варвара лукавит и врёт. Сюсюкает и подхалимничает, а в кулуарах школьных коридоров кроет нецензурной бранью «Катьку» и её преподавание.

– Ой, Катька – беспонтовый препод! Не состоялась и как баба, и как математик! Ни черта объяснить не может! Что ни рассказывает, всё непонятно! Поэтому её и муж бросил, потому что ни рыба ни мясо!

В лицо же Илютина льстила и уже перешагнула ту черту, которую ученик в отношении учителя пересекать не должен. То ли Екатерина Алексеевна была глупа, то ли наивна и верила фальшивой наигранности Варьки, но авторитет в 10 «А» она давно потеряла. Может, когда стала распивать чаи да сплетничать с Тимофеем, Варей и другими ребятами в кабинете, закрытом на ключ. Может, когда повадилась на глазах у всего класса флиртовать с Тимоном, вместо того чтобы держать дисциплину и качественно обучать. А может, когда школьники ловили её курящей за туалетом вместе со старшеклассниками.

В общем, алгебра и геометрия были ещё одними нелюбимыми предметами в Любиной школьной жизни. Здесь сорок минут творилась чертовщина. А ведь Екатерине Алексеевне два года назад достался успешный, хорошо обученный класс после сильного, требовательного пожилого математика. Та держала школяров в ежовых рукавицах одним взглядом, но ушла на пенсию. И «Катька» своим преподаванием умудрилась за короткий срок превратить обученный, дисциплинированный «А» в шалопаев и бездельников.

Математичка что-то мяукала у доски. Её мало кто слушал. Люба зевнула и посмотрела на Соню. Та, не тратя время зря, изучала новую тему в учебнике. Это было лучше, чем пытаться понять «Катькины» сбивчивые потуги.

После невнятного объяснения преподаватель дала задание, которое тоже никто особо выполнять не спешил, и попёрлась к парте Тима, встав там явно для болтовни с учениками. В пылу перешучиваний с шатеном, который неподобающе громко ржал, учительница изредка вспоминала о рабочих обязанностях и тогда пыталась создавать видимость, что следит за классом.

– Даша, знаешь, слушок неприятный гуляет, – донёсся до Любы намеренно громкий ехидный Варин голосок. – Что ты стала с Поспеловой лучшей подружкой! Неужели меня на эту мокрицу променяла?

Мгновенно подключился Тимон:

– Фу-у-у, Даша! Я от тебя такого не ожидал! Кирпич что ли на голову упал? Или глистами заразилась, и они мозги твои съели?.. Лучше буду держаться подальше, а то вдруг тоже начну со всяким мусором общаться!

– Теряешь хороший вкус на людей, Дашуня! – подхватил Матвей. – Эдакими темпами скоро тебя потеряем! Дашка пострашнеет, усядется дома, напялит юбку ниже колен и превратится в монашку!

Задетая за живое, Люба обернулась. Вся пятёрка вместе со стоявшей рядом математичкой ржала, и Даша смеялась вместе с ними.

– Придурки, сбрендили совсем?!.. Я и Поспелова – несовместимое! Не порите чушь! Если мне из-за классухи с ней приходится сидеть, это не значит, что я теперь вдобавок с кем попало дружу! Дебилы, блин!

Тихоня почувствовала, как воздух внезапно закончился в лёгких. Кровь прилила к щекам, в глазах потемнело. Она отвернулась и притворилась, что не слышит ни ржания ненавидевшей её пятёрки, ни одобрительного смеха Екатерины Алексеевны.

Школьнице было больно и неприятно, что Бутенко при всех, глядя в лицо Илютиной, открестилась от общения с ней. Это обнулило девочку до фундамента школы.

В тот момент Любе стало бесповоротно понятно её ничтожное положение как в 10 «А», так и среди ребят её возраста. Шансов нет. И, чувствуя в который раз боль разбитого вдребезги доверившегося сердца, тихоня окончательно решила, что девичья дружба не про неё писана.

Глава 8.

С тех пор как Александра Григорьевна и Сэро имели честь пренеприятно познакомиться, прошло несколько дней.

Не получалось у женщины стереть из памяти злые огоньки в глазах повесы да всё то, что школьник, ничуть не смутившись, ей высказал.

«Некрасиво получилось с пацанами!» – переживала товарный кассир. – «С Алмазом вместе работаю. А он свой человек на ж/д! Работник хороший, ответственный да человек порядочный. Поддерживает меня в коллективе и в помощи не отказывает. Алмазу доверяют все, даже начальник станции! Если он уже узнал, что я его сына обидела? Сделал нелицеприятные выводы, огорчился?.. Как теперь в глаза ему смотреть?.. Алмаз с Василём приятели – нашли мужики общий язык, так сказать! Лала всегда делает хорошую скидку на рынке, а то и бесплатно отдаёт товар. Надо ситуацию сгладить… Однако сопляк наглый какой! Язык дерзкий прикусить перед взрослым и не подумал! Наговорил пакостей, невоспитанный!»

Александре стыдно было признать, что проницательный Сэро её напугал. Всё-таки парнишка сначала поймал её на предвзятости, а затем грубо тыкнул туда носом, как нашкодившего щенка в лужу мочи. Но и спускать наглость мелкого безобразника ущемлённая женщина просто так не хотела.

«Надо погутарить с Алмазом. Скажу, что не желала зла. Вывернуть бы разговор так, чтобы паскуднику наверняка дома по хребту ремнём отсыпали… Хм! А пацаны-то – ровесники Любани! Смазливые, хоть слюни вытирай!» – Как женщина, умудрённая опытом, Григорьевна не могла не отметить диковатое обаяние мальчишек. Особенно того, который наглее. На душе заскребли кошки.

Вечером, проходя мимо диспетчерской, Григорьевна встретила Алмаза. Он только закончил осматривать товарный состав и переходил ж/д пути по направлению к перрону.

– Добрый вечер, Алмаз Иштванович! – выкрикнула Поспелова и пошла навстречу.

Мужчина, приветливо кивнув, махнул рукой.

– Добрый-добрый, Александра Григорьевна! – Ибрагимов всегда был учтив, предупредительно вежлив и обращался к коллеге по имени-отчеству, держа дистанцию. Чёрные, окружённые возрастными морщинами, умные, наблюдательные глаза со спокойной пытливостью заглянули женщине в лицо. – Чем могу быть Вам полезен?

На ж/д Ибрагимов был тише воды да ниже травы. Не вмешивался в рабочие конфликты и ловко обходил попытки затянуть себя туда. Не стремился урвать кусок. Не воровал по-мелкому и не позволял себя втянуть во внутренний криминал, будь то кража содержимого товарных вагонов или махинации с документами. «Моя хата с краю – ничем полезен быть не могу. Умом, так сказать, не вышел». Только вот не каждого такими словами заморочишь. На ж/д смекнули, что цыган – человек грамотный (в личном деле пылился диплом о высшем инженерном образовании), с острым, проницательным умом и смекалкой. Если б Алмаз влез в кормушку, то дал бы всем на станции фору. Но по каким-то личным причинам Ибрагимов продолжал твёрдо держаться в стороне, чем невольно заставил себя уважать.

– Спасибо большое! Тебе и твоей семье! Мальчики в пятницу принесли сумку с гостинцами. Вкусные! Сладкие! Сок прям по губам течёт!

– Рады угодить! На следующий год, если желаете, ящик Вам насобираем.

– Ох батюшки, Алмаз, спасибо за щедрость! – всплеснула руками коллега. – До следующего года дожить ещё надо…

– Эх, Григорьевна! Что нам грядущее готовит, кто знает? – усмехнувшись, поддержал Алмаз тему чисто из приличия, зная уже наизусть, какую фразу обронит женщина следом.

– Вот и я о том же, – тяжко вздохнула Поспелова, закатив очи к небу. – Возраст не чтоб жить… Помирать пора!

Шура не приметила тени иронии в глазах цыгана, который не понимал, зачем пятидесятилетняя женщина стремится себя побыстрее похоронить. К чему драма? Молодая ещё. Тем не менее вслух комментарии мужик не отпускал. Нечего переубеждать и раздавать советы другим, особенно если тебя не просили.

Алмаз выжидал, когда Григорьевна перейдёт, наконец, к делу. Наверняка не ради «спасибо» подошла.

– Слушай, Иштванович, я вот что хотела сказать. – Товарный кассир замялась, подбирая слова покорректнее. – Твой сынуля (крашеный, с ушами проколотыми) угостил меня в кассе яблоком. Я сразу есть не стала. Помыть же надо! Старенькая, понимаешь? Чуть что – несварение.

Цыган слегка кивнул.

– А пацанёнок как разобиделся! Подумал, что из его рук есть брезгую! Глупенький! Прям неудобно, что мы друг друга не поняли. Он потом грубо…

Ибрагимов улыбнулся и договорить коллеге не дал.

– Ах, Сэро-Сэро! Шалопай! Язык за зубами не держится! – мужчина проницательно усмехнулся. – Чуть против шерсти погладишь – сразу клыки скалит, огрызается! Молод, не понимает, что прямота не всегда бывает к месту. Что подметит – тут же выскажет! Я поговорю с ним, Григорьевна! Но ты же знаешь, подростку до всего нужно дойти своим умом. Пока жизнь не проучит – не образумится.

Александре стало неудобно, и она отвела взгляд в сторону.

– Спасибо, что понял. Всего хорошего! – закончила разговор смущённая Поспелова и пошла прочь.

«Алмаз отпрыска приструнивать не будет. Жаль! По сопляку лозина плачет. Избаловал чертей Иштваныч до одури, что малолетки тормозов не знают! Мне, старой кошёлке, гнусностей смазливый паразит наговорил, а что с ровесницами тогда позволяет?»

Спохватившись, Григорьевна окликнула смуглокожего коллегу.

– А скажи-ка, близнецы в какую школу ходят?

Цыган обернулся и внимательно посмотрел на неё. Немного помолчав, мужчина спокойно произнёс:

– В седьмую. В десятом классе учатся, как и твоя дочь. Может, даже знакомы наши дети… Или уже дружат.

Товарный кассир поменялась в лице от услышанного, и восстановить выражение былого благодушия ей не удалось, что от собеседника не укрылось.

– Вот как! Большие, – еле смогла выдавить неприятно шокированная женщина. – Всего хорошего, Алмаз Иштванович!

– И вам приятных светлых дней! – Ибрагимов, улыбнувшись, слегка поклонился.

***

– Слили предкам, что вчера ты лазила со мной на Ленина?

– Нет.

– Вот видишь! Не всем знакомым есть нужда до твоих приятелей и мест, где ты гуляешь.

Люба по-доброму посмотрела на Сэро. Повеса в ответ задорно улыбнулся. Оба стояли в очереди к раздаточному окошку, зажатые посторонними телами. В общем гудении и шуме было непонятно, кто за кем стоит да беседу ведёт. Чем Ибрагимов и воспользовался, подкравшись к знакомой тоненькой фигурке со спины.

В столовой были невероятная толкотня и балаган. На улице шёл без перерыва с ночи холодный проливной дождь с резкими порывами сильного ветра. Видимо, от внезапного холода (вчера было + 25) и смены погоды первая смена замёрзла, промокла, продрогла и проголодалась.

Кроме столовой да коридоров тусить старшакам было негде. Не покуришь, на лавочках языками не почешешь, под тополями не покучкуешься – льёт на улице. В столовой, конечно, лучше, чем в коридорах – чай горячий повара бесплатно нальют. Булочки, правда, раскупили ещё на первой перемене.

– Погуляем?

– Сегодня?! – Люба с ужасом воззрилась на пацана. Дождевые волны громко хлестали об окна общепита.

– Нет, конечно! Хотя, может, сегодня хочешь? – отшутился он.

– Не хочу.

– Тогда на днях. Я подойду заранее.

– Куда пойдём?

– Туда, куда и обещал – развалюхи смотреть. Водонапорную башню заброшенную тебе покажу.

– Вау! А где?

– В парке.

– Нет в парке водонапорной башни. Врешь ты всё!

– Я и «вру» – вещи несовместимые. Особенно по отношению к тебе. – Сэро лукаво улыбнулся и игриво подмигнул.

Люба смутилась.

– Я хожу мимо парка каждый раз, как на рынок топаю. Не видела и близко ничего такого!

Мальчик наклонился и прошептал тихоне на ушко:

– Цветочек наш аленький, видимо, не в курсе, что в городе – два парка?

У Поспеловой от удивления вылезли на лоб глаза.

– Да ну?!..

– Если вдруг станешь ходить дальше, чем библиотека твоя излюбленная находится, обнаружишь много интересного…

– Ой, не ехидничай! Говори по делу.

– Грубиянка!.. Второй парк – на самом краю города, где зона шестой школы и трасса в поля, по направлению на запад. Парк этот заросший и заброшенный. Там нет ни танцпола, ни других заведений. Есть лишь пустующие полусгнившие домики для отдыха да водонапорка, лет десять, вроде, как бесхозная. Пойдём?

– Эй, Сэро, брательник! Возьми и мне порцию! А то меня щас нахрен затопчут! – послышалось где-то сбоку.

Ибрагимов обернулся и засмеялся в ответ:

– Будешь должен!

Люба нервно дёрнулась. Подошла её очередь у окошка. Она, взяв порцию, стала по краю стены обходить шумящую давку.

– Увидимся! – шепнул ей школьник напоследок.

Девочка едва успела кивнуть приятелю, как толпа бесцеремонно оттеснила её прочь и выкинула за свои пределы вглубь помещения.

***

Несколько дней Люба заморачивалась водонапорной башней и парком на краю городка.

В предвкушении предстоящей прогулки тихоня аккуратно расспросила отца о неизвестном месте, но получила невнятные и даже пугающие ответы: это не парк, а заброшенный кусок леса, и там менты предпочитают убирать всех неугодных.

Для девушки станица была ровно тем мирком пейзажей и дорог, по которым она регулярно ходила. Нелюбопытная до окружающего мира, постоянно витавшая в мыслях, десятиклассница была впечатлена услышанным и от цыгана, и от отца.

Перепугавшись вусмерть от возможности столкнуться с ворами в законе и ментами-убийцами, Любин творческий разум нарисовал кровожадные картины пыток над связанными телами – своим и повесы – да их невнятные мольбы на коленях о пощаде, что не будут услышаны жестокими воротилами.

– Ах-ах-ах-ах!.. И как ты до такого додумалась?! – развеселился Сэро, когда ровесница, стесняясь, с округлёнными глазами спросила о закопанных трупах да продажных милиционерах, рыскающих по заброшенному парку в поисках новых жертв.

Близнецы и Поспелова шустро топали по лужам, напряжённо поглядывая на хмурое тяжёлое небо, обещавшее с минуты на минуту снова разразиться проливными потоками воды. Им пришлось торчать несколько уроков у окна в пустом тёмном коридоре возле школьной библиотеки, потому что снаружи лил как из ведра осенний дождь, а зонтик обманчивым сухим утром взял с собой только Имир.

– Кстати о ментах! Я вчера с дружбанами после полуночи лазил в центре и на облаву напоролся. Ментяра схватил за куртку, гад! Я вырвался и бежал так, что пыль столбом стояла, ну и след мой, конечно, простыл. Думаю, физиономию мою этот хрен точно не запомнил, ведь я был резвым со страху, как понос! Куртку новую жалко: мама из Турции недавно привезла… Не знаешь случайно, как обновку из ментовки достать? – обратился Сэро к девочке.

– Нет, – озадаченно откликнулась школьница.

– Нашёл у кого спросить! – ехидно рассмеялся Имир. – По-твоему, Люба в ментовку как к себе домой ходит да с ноги дверь в убойный открывает?.. Твоя куртка была – ты и топай в отделение!

– Из ума выжил?! Меня ж оформят!

– И чьи это трудности?! Болтался ночью в парке, на засаду налип? Вот сам и разбирайся! – обрезал близнеца Имир и тут же, хмыкнув, добавил: – Мне вот только интересно, когда, наконец, мать спалит, что ты новую куртку похерил. Какие басни будешь ей плести?

– Что-нибудь придумаю, – помрачнел Сэро.

– Да кто бы сомневался! – опять поддел брата отличник.

Люба с удовольствием слушала пререкания Ибрагимовых и по-доброму завидовала. Она прекрасно видела, что за несерьёзностью да залихватским настроением одного и нравоучительными остротами да строгой правильностью другого скрываются крепкие тёплые семейные узы, переплетённые настоящей братской любовью. И если придётся, близнецы друг за друга ого-го как постоят!

Втайне Поспелова восхищалась Сэро, точнее, его умению жить и наслаждаться окружающим миром на полную катушку. Тихоня видела, что, даже едва избежав облавы, мальчик кайфовал от произошедшего. Не переживал, не пугался и крестился, а смаковал испытанный ночью драйв. Люба так не умела и не представляла, как можно быть настолько безбашенным.