Школа. Никому не говори. Том 1.

Возле Любы учащиеся 10 «Б» собирали граблями опавшие листья в кучки. Аромат жухлой травы, осенней ностальгии, печальной свежести стоял в воздухе. От бодрящего воздуха и ласкового солнца девушка затосковала по искреннему человеческому теплу и любви. Потому что объелась с лихвой злобы и грусти, которые заполонили большую часть её короткой жизни.

Поспелова отвлеклась от побелки, услышав голос Дарьи. Та шла с Варей по дороге, покачивая ведрами с жидкой известкой да малярными кистями.

– У тебя, Илютина, миллион одёжек по хате болтается! Кофт, штанов и юбок – хоть жопой жуй! Можешь позволить себе преспокойно пачкаться в известке да траве!

– Ой, ладно, зайка, остынь! Придём, когда Валя отпустит, ко мне домой, я тебе несколько джинсиков и спортивных штанишек подгоню!

– Мне не нужно, Варь, твоё! Мне, знаешь ли, дорого моё! Пусть в моём шкафу манатки по пальцам пересчитать, но портить тебе свои шмотки я не разрешала! Какого хера ты, неряха ленивая, машешь метлой направо и налево?!

– Да я никогда не белила! Не царская, знаешь ли, работа!

– Плевать, что ты у нас царица! От известки моё шмотьё драить будешь!

– Стиралка отстирает!

– Иди в задницу, дура! Не отстирает! Выкидывать свои вещи я из-за твоей рукожопости не намерена!

Илютина на гневную тираду Даши реагировала заливистым смехом. Варя снятую ветровку повязала на поясе, оставшись в тонкой синтетической розовой футболке. Края куртки болтались по ветру, попадали в ведро и пачкались в извести, обдавая брызгами дорогие синие джинсы и фирменные кроссовки Adidas.

***

Холодный ветер и осенняя жара сыграли со вспотевшими, разгорячёнными от работы школьниками злую шутку.

В понедельник в 10 «А» недосчитались одной трети класса.

Заболела Илютина. Целых две недели Варвара провалялась дома с высокой температурой, соплями и рвущим горло кашлем.

Заболели Тимофей, Илья Жваник и Сысоев Матвей. Простыл Картавцев Игнат, и Близнюк Юлиана четырнадцать дней отдыхала от его удушающего, навязчивого внимания.

А Люба, привыкшая к тяжёлому физическому труду, закалённая огородом и своей не знающей поблажек требовательной мамой, наслаждалась отсутствием главных заводил и обществом Даши Бутенко, которая принадлежала только ей. Они вместе обедали в столовой, болтали на переменах, ходили в туалет, за семечками, в ларёк за жвачкой, шутили и переписывались на листочке во время скучных уроков.

Поспелова от души впервые наслаждалась школьными буднями – казалось, будто счастье, наконец, на её стороне.

***

Близнецы Ибрагимовы поднялись с постелей ни свет ни заря.

Отец ушёл в ночную смену – требовалось разгрузить два поезда и переставить вагоны. Перед братьями стояла задача покормить хозяйство, почистить загоны и сорвать с верхушек яблонь и груш оставшиеся плоды. Парни всегда с утра следили за животиной, когда Алмаз работал в ночь.

Пока Сэро после возни по хозяйству оттачивал удары и выпады о боксёрскую грушу (сделанную отцом, чтобы сыновья не утратили обретённые в спортсекциях Новосибирска рефлексы и навыки), Имир бегал – ежедневный утренний ритуал, выполнявшийся мальчиком в любую погоду.

С ночи до сих пор моросил мелкий холодный дождь. Постепенно светало. Груша, подвешенная на цепь к балке дворового навеса, покачнулась от крепкого удара обмотанного бинтом кулака. Сэро, стряхнув со лба капли пота, услышал щелчок затвора калитки – вернулся с пробежки Имир.

Промокший цыган прошёл мимо брата в сарай и вышел оттуда с лопатой и куском старой мешковины. Калитка тихо щёлкнула ещё несколько раз: Имир вышел на улицу, затем через время вернулся и устремился на огород.

Сэро бросил грушу и проследовал за братом. Он догадывался, что могло быть в тряпке, и, как всегда, оказался прав: близнец принёс с проезжей части передавленное тельце кошки, умудрившейся неосторожно перебежать ночью дорогу.

Отличник прошёл в конец участка, к кустам смородины, и начал копать у сетки глубокую яму. Дождь усиливался. Сэро положил кошачий труп на дно ямы, забрал у брата лопату и закопал несчастное животное.

– Ты, смотрю, никогда не перестанешь таскать к нам на огород раздавленных кошек и собак.

– Я тебя не звал помогать. Сам пришёл. Мог бы бить грушу и дальше. – Имир, уже здорово промокший, вспомнил о дожде, накинул капюшон и пошёл к дому.

Сэро удручённо вздохнул и потопал следом.

К ногам прилипли комья земли. Близнецы почистились о балку, прибитую отцом у выхода с участка, и зашли в помещение.

– В конце квартала стоят три мусорных бака. Мог бы выбросить ошмётки кота туда.

– Нет.

– Наш огород – не кладбище домашних питомцев.

– Сэро, зачем ты мне это говоришь? Причём в который раз. Знаешь, что диалог бесполезен. Трупы передавленных животных не должны оставаться на дорогах и гнить.

– Пусть убирают хозяева…

– Хозяева не убирают, и ты это прекрасно знаешь. Местные вылизывают клумбы от мельчайших сорняков, красят каждую весну перед Пасхой рамы, беседки, скамейки и заборы, клеймят засранцами всех, кто не пидорит хаты, так же, как они. И при всём своём чистоплюйстве ни один станичник не уберёт с дороги или обочины сбитую собаку, кошку или птицу, пока те, воняя, киша опарышами, не истлеют до высохшей шкурки. А шкурка не истлеет до состояния дорожной пыли.

– Но и наш огород – не свалка для трупов! Мы выращиваем здесь овощи, а ты кишки да фарш хоронишь!

– Я сейчас какой глубины яму выкопал?

– Метр – полтора.

– Во время копки не перерублен ни один корень смородины, потому что с умом выбрано место. Ни помидоры, ни огурцы, ни картофель с кукурузой и кабаками не пускают корни на полтора метра вглубь. Тем более никто не сажает впритык к рабице, а трупы закопаны именно там. Что тебя не устраивает?

– Всё устраивает. – Сэро недовольно и зло смотрел на брата, не зная, что ответить.

Имир залил кипятком кофе в кружках, достал из холодильника еду и поставил подогреваться на плиту.

– Животные тоже имеют право быть погребёнными в землю. Тем более если погибли от рук человека. И хватит пытаться меня переубедить! Всё равно не уступлю… Вали купайся! Через час выходить в школу, а мы ещё не ели. Я пока еду подогрею.

Сэро снял промокшую толстовку да майку под ней и устремился было в ванную, как Имир окликнул его:

– Да смотри, брат! После школы – сразу домой! Надо несколько пакетов яблок и груш на станцию отнести! Я один столько не дотащу, и велик не поможет. Отец коллегам фрукты обещал. В том числе и Поспеловым.

Близнец нахмурился, услышав знакомую фамилию. Имир, усмехнувшись, отвернулся к скворчащей сковороде.

– Вали в ванну давай! Время-то не резиновое, опоздаем.

Сэро было любопытно посмотреть свежим взглядом на предков зубрилки, которых он видел лишь в далёком прошлом, но никакого значения толком этому не придавал. На тех самых Поспеловых, коих Люба боялась до трясучки в коленках. Мальчик всё равно не доверял новой знакомой. Не может быть, чтобы люди, когда-то проявившие чуткость и отзывчивость к его семье, оказались сухарями по отношению к родной дочке.

Алмаз и Лала отзывались об Александре и Василии как о людях порядочных, добрых и принципиальных. Юноша их оценке доверял. Люба наверняка привирает, только зачем? Повеса к девичьему вниманию давно привык, а многие уловки слабого пола выучил назубок. Да и сам слыл ещё тем интриганом. Но в партии с тихоней двигался вслепую.

«Впрочем, когда увижу старших Поспеловых, всё встанет на места. И если коза, завравшись, решила, что я лох и лёгкая добыча… – злился Сэро. – Если считает, что моё хорошее отношение можно использовать как наживку… Ну что ж, тогда тебе несдобровать, зараза! За брехню ответишь по полной!»

***

Люба, войдя в библиотеку, окунулась из шумной уличной суеты в полумрак сонных книжных стеллажей. Половицы, недовольные, что их потревожили, заскрипели под подошвами девичьих кроссовок. Глухо тикали часы. Занавески на окнах укрывали в темноте сонмища книг, теснящихся в скуке на полках. Пахло кофе, лёгким шлейфом пыли, чистящим порошком и каким-то особым ароматом, который тихоня про себя обозвала «книжным». Такая атмосфера для неё была самой желанной и любимой.

Библиотека всегда казалась школьнице местом загадочным, полным разных тайн, которые непременно стоило узнать. Правда, Люба боялась, что всей её жизни не хватит, чтобы прочитать, изучить и осознать все-все скрытые, записанные на страницах книг сокровища человеческих умов. Бывало, она даже завидовала работникам библиотеки. Эти люди сидят в сокровищнице целыми днями и могут беззаботно изучать каждую понравившуюся книгу, лишь изредка отвлекаясь на посетителей.

«Чего им жаловаться, что люди начали меньше читать и посещать библиотеки? Наоборот, выгодно! Сидишь – и работаешь, и книжки поглощаешь, и никто не отвлекает. Меньше ходят всякие – меньше мешают увлекаться сюжетом!» – недоумевала школьница.

Библиотекарь подняла голову, приняла прочитанные книги. Люба побрела вглубь стеллажей выбрать что-нибудь свеженькое. Больше трёх книг брать на дом не разрешали – обидно. Поспелова читала быстро, запоем. Могла всю ночь не спать: так погружалась в текст.

Книги для Поспеловой были наркотиком, опиумом. Всего лишь бумага с напечатанными знаками, но девочка, читая, видела другие миры. Сцены менялись, а Люба дышала, страдала, любила и переживала вместе с героями. Содержимое книги прошивало насквозь душу тихони, оставляя отпечаток на её мировоззрении, взглядах и мечтах.

Прижав новое чтиво к груди, Поспелова побрела в читальный зал.

Паша, услышав шаги, поднял голову и радостно улыбнулся. Люба засияла в ответ. Зал оказался пуст: кроме неё, Павлика да библиотекаря, никого не было. Тихоня подсела к подвинувшемуся мальчику.

– Я боялся, что ты не придёшь.

– Ты что, я же пообещала! Рюкзак только домой забросила. Что читаешь? – десятиклассница наклонилась над его половиной стола, прикусив губу от любопытства.

Овчинников взял несколько энциклопедий о космосе и толстый журнал с красивыми яркими рисунками.

– Что это?

– Комикс. Один на весь город. Даже в районной библиотеке нет – проверено!

– Можно?

– Конечно!

– «Сага о лесных всадниках». – Школьница восхищённо разглядывала красочную обложку. – Красиво нарисовано… Тяжёлая!

– Если хочешь, бери… Рад тебя видеть, – сверстник улыбнулся. Тонкие губы обнажили неровные белые зубы с выступающими клычками.

Было в Паше что-то для Поспеловой родное, знакомое, открытое. То, чему начинаешь доверять сразу весь, без остатка. И это было взаимно. Родные души, что ли… Подростки, легко нашедшие о чём болтать в прошлые встречи, в читальном зале пустой библиотеки легко и непринуждённо нашли о чём молчать. И было им обоим в этом молчании так же славно и уютно, как и в безудержной трескотне.

Вышли школьники из здания, только когда оно закрылось. Позади хлопнула, прощаясь, библиотечная входная дверь.

– Ты, Паш, наверное, отличник? – робко поинтересовалась тихоня.

– Нет, троечник, – равнодушно ответил блондин. – В тройбанах несколько итоговых в аттестате.

– Странно, – изумилась девочка. – Ты умный и читаешь много!

– Я не гонюсь за оценками. Лень. Мама никогда не требовала от меня успехов. Говорит, главное, чтобы сам понимал, что действительно надо. А оценки не стоят, мол, того, чтобы переживать.

– Понятно, – ответила Люба из вежливости, хотя ничего не поняла. Мать, равнодушная к оценкам ребёнка, для неё была явлением весьма странным.

«Троечницы в моей семье быть не должно!» – Александра Григорьевна бдела успеваемость Любы неусыпно, и сохрани Боже опуститься вниз хотя бы с одной тройкой в четверти.

Мелкий холодный дождь, моросивший с утра, к обеду сменился лёгкими облаками на небе. К раннему вечеру облака вконец исчезли, оставив на небосводе чистую лазурь и приветливое октябрьское солнце.

Десятиклассники с добрый час как вышли из читального зала, но всё стояли на перекрёстке под разросшейся туей, потому что не могли закончить беседу да распрощаться.

– Люба, приходи в гости сама, если хочешь. Буду очень рад! Необязательно ждать Сэро и его желание тебя привести. Я вкусно вафли пеку. Дорогу запомнила? – Паша, мило улыбнувшись, заглянул подружке в глаза.

Поспелова доверчиво улыбнулась. Она надеялась, что кудрявый как барашек, низкорослый круглолицый парнишка, с белыми, как хлопковый цветок, волосами и круглыми, словно плошки, светло-голубыми глазами, окажется настоящим другом.

– Обязательно приду! – ответила тихоня и тут же стыдливо добавила. – Извини, но вот ко мне нельзя…

– Я в курсе, – спокойно выдал парень. – Родители строгие. Имир рассказал.

«А Имиру откуда известно? Сэро, значит, поделился, – сконфузилась Люба. – Ну и хорошо. Меньше с Пашей объясняться придётся».

– Эй, Поспелова! – раздался громкий окрик со стороны. – Чего тут трёшься, внешний вид улицы портишь?!.. Нельзя тебе из дому выходить, людей пугать!

Подростки обернулись.

Жваник и Сысоев поравнялись с парочкой. Илья злобно скривился в ответ на Любин немой взгляд, а Матвей ехидно, с ног до головы, осмотрел её собеседника. Но, видимо, что-то Сысоеву не понравилось в блондине, что пришлось спрятать ехидство поглубже и отвернуться. Жваник тоже стушевался, но и закончить просто так свою тираду уж больно не хотел:

– Радуйся, обезьяна, в понедельник мы будем школе! По нашим предварительным ласкам соскучилась, правда?.. Хорошо живётся без нас в классе? Слишком спокойно, да? – бросил одноклассник напоследок, и оба пацана, скалясь, быстро исчезли вдали.

– Тебя в классе обижают? – недовольно поджал губы Паша.

– Нет-нет, неправда! – задохнулась Поспелова. Страх разоблачения собственной ничтожности в школьной среде дал о себе знать.

«Почему упыри вылезли именно сейчас?! Они же болеют! Какого чёрта по домам не сидится?.. Паша перестанет со мною дружить! Побрезгует водиться с девкой, которую гноят!» – мысль потерять едва обретенного друга приводила Любу в панику.

Добрый и улыбчивый Овчинников, будучи на полголовы ниже сверстницы, маленький и щупленький, остроплечий, немного сутулый, выглядел раздражённым и обеспокоенным.

– Твои одноклассники обзывались!

Девочка промолчала, до боли сжав пальцы в кулаки, и отвернулась, что было воспринято Пашей как знак согласия.

– Ты им что-то сделала?

Ровесница нехотя повернула перепуганное личико к блондину. Посмотрела честно, открыто. В серых глазах отражалась внутренняя горечь человека, не знавшего хорошего отношения.

– Нет, ничего не делала, – еле слышно произнесла школьница, покачав отрицательно головой.

Паша замолчал минуты эдак на две, задумчиво смотря в ту сторону, куда смыло дружбанов Тимона.

– Ненормально так человека оскорблять, даже если он глубоко не нравится! Злые эти двое! Очень злые! У тебя не класс, а гадюшник!

– Нет, наоборот. Дружный, компанейский, – поспешила заверить в обратном тихоня. – Можешь у Сэро спросить.

– А Сэро, кстати, в курсе, что тебе в школе покоя нет? – поинтересовался Овчинников.

«Чёрт! И кто меня за язык дёргал?» – спохватилась Люба.

– Нет! Вот ему точно знать не стоит! – быстро затараторила она. – Позорище! Пашенька, не говори Сэро! Пожалуйста-пожалуйста!

– Почему? – здорово удивился он, видя в цыгане решение Любиной проблемы.

– Потому что я прошу! Ничего приятного не выйдет! Пожалуйста…

Павлик промолчал. Ровесник думал вмешаться, заступиться за девочку. Он злился и негодовал, потому что был уверен – в хамских поступках двоицы виноваты лишь вседозволенность и безнаказанность.

«Почему предки не заступятся? Кому обосралась их строгость, если дочке в школе житья нет? Невозможно же в гнилой обстановке учиться!.. Если сболтну Сэро, придуркам настанет капут. Любе стоит дать чутка понять, что кентуется с Ибрагимовыми – и ад закончится! Но Имир сказал, что она стесняется пересекаться с ними у всех на виду… Блин, ядрёна хрень! Сама себе яму роет, не используя настолько шикарную крышу, как близнецы!»

Овчинников, осмысляя произошедшее, метался между желанием помочь и девичьей просьбой не говорить о случившемся никому.

Подводить Любу блондин не хотел. Но получалось, что, выбрав вариант рассказать, или, наоборот, – промолчать, он всё-таки её подведёт.

Девчонка не сводила взгляда с задумчивого лица собеседника, ожидая его решения.

– Хорошо, – коротко выдал парень.

– Обещаешь?

– Клянусь! – Паша улыбнулся и движением руки символично застегнул на рту замок.

Поспелова радостно выдохнула и в порыве души крепко обняла блондина, чем немало смутила его.

***

В товарной кассе ж/д вокзала пахло лежалой бумагой, старыми лакированными деревянными панелями и чернилами – ароматами государственной суровой конторы.

Здание выглядело невероятно старым, фундаментальным, с настолько высокими потолками и окнами, что посетителям приходилось хорошенько задирать головы, дабы разглядеть тяжёлую массивную железную люстру на мощной, потемневшей от времени цепи.

Щёлкали счёты. Перестукивала печатная машинка. Рядом скучал выключенный компьютер. Товарный кассир Поспелова в ногу с прогрессом не шла, в отличие от шустрой молодой напарницы Тони – та с компьютером была на «ты».

Рабочий стол завален бумагами. Каждая бумажка – с цифрами, буквами, подписями и печатями – лежала на своём месте, подшитая и подложенная туда, где следовало. У финансистов с документами иначе дружба и не водилась. А Григорьевна являлась как раз тем спецом, который в дебрях своей работы плавал как рыба в воде.

Практически всю взрослую жизнь Александра и Василий Поспеловы отдали железным дорогам России, впоследствии получив почётные звания ветеранов труда. На ж/д станции приходилось трудиться много, тяжело. Сколько Люба помнила, родители возвращались после рабочего дня измученные и молчаливые, опустошённые до дна. Особенно мать. Она приходила поздно, уставшая, раздевалась и падала без чувств на кровать. Но и после отдыха женщина оставалась нервной, тревожной.

Умственный труд в товарной кассе изнурял, и тем не менее женщине нравился. Другую профессию Александра Григорьевна для себя не рассматривала.

Лихие 90-е внесли коррективы в жизнь маленькой южной ж/д станции. Шли закулисные грязные распилы и разделы, товарные составы пропадали целиком в дебрях России. Кто из работников не успевал учуять «запах горелого» – оказывался за решёткой.

Работалось страшно, но как ещё семью кормить? Александра могла в товарной конторе до глубокой ночи перепроверять счета и табеля, сортировать накладные, а в выходной, когда её сменяла напарница Антонина, переживала за себя и близких – не подставят ли? Доверять внутри организации, где варились огромные суммы, было некому. Всякий сообразительный да нестыдливый тащил всё, что плохо лежало. Кто – содержимое товарных вагонов, а кто – миллионы через аферы с документами.

Это было страшное время для Александры Григорьевны – работника исполнительного и ответственного. Человека в работе справедливого, порядочного и принципиального. Женщине, не желавшей быть замешанной в закулисных делишках ж/д коллектива, было от чего дрожать: от страха подставы, боязни тюремного заключения и несмываемого грязного пятна на будущем сына и дочери.

***

Пружина, натянутая от тяжёлой входной двери коридора к наличнику, протяжно затрещала.

Александра Григорьевна отвлеклась от бумаг, чтобы посмотреть посетителей.

В товарную контору вошли двое мальчиков-подростков в спортивных штанах и лёгких трикотажных куртках. Головы ребят были покрыты капюшонами, из-под которых смотрели на женщину две пары внимательных обсидиановых глаз. Тот, что вошёл первым, держал большой цветной пакет.

– Здравствуйте! – учтиво поздоровался он и смахнул капюшон с головы.

Оконный свет упал мальчику на лицо. Аппетитная кожа, необычный разрез глаз, правильный, с небольшой горбинкой нос. В аккуратных, чуть оттопыренных ушах красовались серебряные два крошечных кольца и гвоздик. Вперемешку с чёрными волнистыми волосами смотрелись контрастом крашеные пшеничные пряди, порядком отросшие у корней.

Второй повторил за первым. Коротко стриженный, без колец в ушах и крашеных волос. Умные холодные глаза.

«Смуглые! Патлы и зенки будто в дёгте измазали, – отметила с неудовольствием товарный кассир, досадливо поджала губы и подозрительно сощурила глаза. – Попрошайки или мошенники; хотят какую-то дрянь подсунуть! Или украсть что-нибудь. А вдруг наводка?.. Молодчики-то крепкие, статные!»

– Ничего покупать не буду. И дать мне вам нечего! – грубо отрезала она.

У первого по лицу пробежала тень изумления.

– Мы принесли фрукты, как отец обещал, – ответил Имир совершенно спокойно. Будто не заметил, что его с братом приняли за бродяг.

Сэро шагнул к столу и показал содержимое пакета. Из полиэтиленового недра на Александру глядели наливные тёмно-красные бока яблок и сочная плоть жёлтых груш.

– Груши жёсткие, ещё не дозрели. Дома подержите в тепле пару дней, и можно есть. Яблоки же в самый раз, – пояснил отличник.

Тут Григорьевна сообразила, что к чему, и засуетилась, дабы сгладить неловкость.

– Сыновья Алмаза Иштвановича, значит! – всплеснула она руками и быстро-быстро затараторила. – Так бы с порога и сказали, а то я было надумала! Время неспокойное, а касса, как видите, без решёток, кабинет обычный… А выросли-то! Последний раз видела вас совсем детьми. Вон как вытянулись! Красавцы удалые! Жениться молодчикам пора!

Сэро, смутившись, опустил взгляд и лукаво усмехнулся.

– Белозубые! Оба – вылитый Алмаз!.. Спасибо за яблочки, золотцы, большое! Стоило попросить папку вашего, чтобы к нам на хату принесли… Хотя какая разница? Василь на велосипеде дотащит!

Имир, едва улыбнувшись, к восторженно-торопливой трескотне отнёсся отстранённо-холодно. Он часто приходил на работу к отцу, где не раз сталкивался да здоровался с Григорьевной. Женщина могла давно запомнить сына коллеги, если б хотела. Поэтому пустая болтовня, отвлекавшая от грубой фразы в начале общения, на парня не действовала. Вдобавок цыган помнил вчерашний разговор с Алмазом.

– Зачем тащить фрукты на ж/д, если мы от Поспеловых в десяти минутах ходьбы живём? – удивлялся старшеклассник.

– Потому что Григорьевне так надобно. Думаешь, я не предложил Васе привезти баулы на переулок?.. Жена наотрез отказалась, а она в их доме – главный начальник!

Сэро же впервые напрямую столкнулся с товарным кассиром. Юноша ответил обаятельной улыбкой на словесную очередь женщины, выкручивавшейся из неловкой ситуации, достал одно яблоко из пакета и передал ей.

– Это Вам, угощайтесь! Сладкие очень, Вы оцените!

Поспелова резко умолкла и на секунду застыла. Концы губ, недавно растянутые в улыбке, самовольно поползли вниз, превратив весёлое выражение лица в вымученно-наигранное. Поспелова заставила себя протянуть руку к яблоку. Её кожа на фоне оливкового оттенка руки подростка смотрелась голубовато-бледной.

Григорьевна, осторожно приняв у цыгана плод, положила его подальше, у компьютерного монитора.

– Спасибо большое. Потом съем. – Последовал сухой комментарий.

Александра посмотрела на мальчишку, что подал яблоко, и осознала, что допустила большую ошибку.

Юноша прочитал на её лице всю гамму чувств и эмоций по отношению к себе и брату. От проницательного Сэро не укрылась брезгливость, с которой женщина взяла у него яблоко. Отвращение, едва близнецы зашли в кабинет, повеса тоже отметил, но дал себе право надеяться, что ему показалось.

Цыган дерзко, зло усмехнулся и кивком указал под соседний письменный стол, приставленный боком к тому, за которым сидела кассир.

– Не стесняйтесь, выкидывайте в мусорку!

Александра Григорьевна от чужой вызывающей прямоты крепко растерялась.

– Просто сейчас я не голодная! – попыталась оправдаться она, попав в неудобное положение.

– Конечно! Я так и понял! – съехидничал Сэро и нахально, по-разбойничьи улыбнулся. – Имейте в виду: мы яблоки и груши трогали, когда рвали. Все-все! Голыми руками! Даже не знаю, как Вы их есть будете!

Цыган поднял руки и, безбашенно пялясь на Поспелову, продемонстрировал свои ладони. Та в ответ лишь озадаченно моргала. Повеса расхохотался.

– Всего Вам хорошего, Александра Григорьевна! До свидания. Нам пора. – Имир решительно дёрнул брата за рукав и быстро вывел за дверь.

Мальчики сбежали вниз по лестнице. Едва оба повернули за угол здания, как отличник остановился и зло толкнул близнеца в грудь.

–Что ты, блин, сейчас плёл?!..

– Я плёл?! – рявкнул брюнет. – Ослеп, Имир?!.. Не заметил, как корова к нам отнеслась? Будто не люди, а гавно под ногами!

– Заметил уже давно! И много чего вприкуску! – парировал отличник. – Но язык за зубами крепко держу! А какого лешего ты хамишь, припёршись на станцию раз за сто лет?!

– Обалдел?! Мымра терпеть не может цыган! – злился Сэро, не понимая лояльности брата. – И о ней предки с уважением отзываются? Разве такие помогают, блин?!.. Может, родаки попутали? Ведьма скорей удавится, чем посочувствует нашим!