Стоунхендж

– А-а, – протянул Томас, но, судя по озадаченному виду, славянского юмора все-таки не уловил.

Олег повернулся спиной к стене, уперся. Лицо покраснело от натуги. Томас тут же грянулся всем весом, навалился. Под окованными сапогами, как молодой лед, затрещали толстые доски. Бревенчатая стена зашевелилась. Сверху посыпалась зола, горячие угольки. Снизу тяжело бухало, в дверь били тяжелым.

– Крепко строят, – прохрипел Томас. – А зачем? Все равно спалят…

Он наваливался всем весом, на миг отпускал, снова упирался изо всех сил, Олег раскачивал равномернее, старался попасть точно в ритм. Стена трещала, но стояла. Олег присел еще ниже, ухватился обеими руками внизу, напрягся. Томас давил изо всех сил, готов был уже отказаться, когда рядом оказалась женщина. Ее лицо было перепачкано сажей, в серых волосах застряли угольки.

– Ну-ка, разом! – сказала она властно.

Уперлись втроем, качнули. У Олега глаза расширились, он уперся сильнее. Качнули еще, и с третьего раза стена затрещала, дрогнула. Бревна зашевелились, стали проворачиваться, оставляя следы, наконец одно выскользнуло, как на мокрой глине, и вся стена обрушилась.

Бревна с грохотом сыпались вниз, там слышались душераздирающие крики, ругань, дико ржали кони. Взвилось черное облако гари и дыма.

Олег с грохотом слетел вниз, мгновенно наложил стрелу на тетиву. Их кони от грохота и горячей золы рванули на другую сторону улицы. Половец, который уже положил ладонь на седло лошади Олега, сполз на землю со стрелой в спине. Второй быстро и хищно повернулся. Увидев бегущих на него железного рыцаря и волхва, исчез так стремительно, что Томас выругался и перекрестился.

– Прямо и налево, – сказал Олег напряженно. – Там выход из города.

– Точно? Ты здесь бывал?

– Этого города год назад еще не было.

– Так откуда знаешь?

– А, мир одинаков…

Они уже сидели в седлах, когда на порог выскочила женщина. Увидев своих спасителей в седлах, застыла, ухватившись за косяк. Глаза ее были тревожны, но она медленно выпрямилась, подняла руку в прощальном жесте.

– Спрячься! – крикнул Олег. – Ты еще можешь…

Он сам понимал, что ей не спастись: она разделит судьбу тысяч и тысяч других, растерзанных, поруганных, убитых или проданных в рабство. Впрочем, разве те виноваты, что им не встретились могучий англ и умелый волхв?

Томас бессильно выругался. Если бы женщина умоляюще протягивала руки, с плачем просила взять с собой, он нашел бы, как отказать, но она лишь гордо стояла и молча смотрела им вслед. Он выругался еще, чувствуя себя дураком.

Олег покачал головой, когда рыцарь резко развернул коня и вскачь вернулся к терему. Женщина почему-то отстранилась от его железной длани. Либо от страха помутился ее рассудок, либо огромного чужеземного рыцаря с закрытым железом лицом страшилась, как и половцев. Олег молниеносно метал стрелы, а когда колчан опустел, в его руках заблистал длинный меч.

Женщина наконец ухватилась за протянутую железную руку. Томас с седоком за спиной и Олег пронеслись по улице, стоптали двоих. Впереди четверо половцев насиловали двух женщин, а чуть дальше распинали на входной двери старика. Томас заскрипел зубами, но послушно пустил коня галопом за каликой. Вслед им орали, запоздало щелкали тетивы.

Из-за поворота словно выпрыгнули навстречу городские ворота. Половцы, не слезая с коней, спешно вкладывали брус в железные скобы. Томас яростно засопел, пригнулся к гриве и опустил руку с мечом, нагнетая кровь для удара. Олег остро пожалел, что расстрелял все стрелы: успел бы уронить этих вместе с брусом. А другие… пусть гонятся.

Из переулков выбегали преследователи. Томас оглянулся, встретил взгляд нечеловечески лиловых глаз. Чувствуя свою полную беспомощность, половцы уже размахивают над головами арканами, более опасными, чем сабли и стрелы, Томас взмолился:

– Пресвятая Дева! Взгляни на своего верного рыцаря!

Олег пустил коня по кругу, оставив Томаса с женщиной в середке. Меч в его руке падал настолько быстро и точно, что Томас только зябко передергивал плечами. Что-то в движениях волхва было нечеловеческое, словно бы видел и чувствовал каждое движение противника заранее. «А что, – подумал Томас, сердясь за свою слабость, – если бы я прожил такую тьму веков? Так бы насобачился в воинском деле, что всех рыцарей Круглого стола сшиб бы одним копьем! Да еще тупым концом!»

Внезапно земля перед воротами вспучилась. Бугор быстро вырос, комья полетели в разные стороны. Из норы выскочил гигантский крот, так сперва показалось Томасу. Половцы шарахнулись во все стороны. Крот оборотился горбатой старушкой. Томас едва успел заметить, что старуха выхватила из-за пазухи пучок травы, как тут же неведомая сила ударила в ворота с такой силой, что створки едва удержались на железных петлях, а брус разлетелся в щепки.

– Где-то я уже видел эту богородицу! – крикнул Олег насмешливо. – Вперед!

Они пронеслись в ворота, пользуясь замешательством половцев. Старуха отскочила проворно. Томас успел увидеть сморщенное, как печеное яблоко, лицо, губы жемком, беззубый рот в усмешке. Тут же старуха нырнула в нору. Полезли половцы вслед или же нора затянулась, как тина после брошенного камня, Томас не видел – впереди блеснул спасительный простор.

– Все-таки позорно! – прокричал он Олегу.

– Что?

– Показал язычникам спину! Я на стенах Иерусалима…

– Ты спасаешь женщину, – напомнил Олег.

Он начал придерживать коня, потому что конь Томаса под двойным весом уже хрипел и ронял пену. Рыцарь кивнул, но неожиданно за его спиной раздался женский голос, сильный, но приятный:

– Я тоже могу драться.

Томас посмотрел на калику с укором: даже женщина рвется в бой, но Олег сильно хлестнул коня Томаса.

– Тогда думай, что половцы видят не твою спину, а испачканный зад твоего коня!

Он развернулся навстречу погоне. Дробный перестук приближался, из ворот выметнулись на легких конях трое всадников. Увидев, что дорогу перегородил зеленоглазый всадник с красными волосами, передний остановил коня так резко, что едва не разорвал рот удилами. Другие проскочили чуть, стали оглядываться. Хан их не видит, зачем класть головы? Этот воин в волчьей шкуре перебил не меньше десятка воинов! А их только трое.

Олег очень медленно погрозил им пальцем – такая многозначительность пугает больше, чем если бы орал и угрожал мечом. Половцы горячили своих лохматых злых лошадок, но оставались на местах.

Волхв неспешно пустил коня по следам Томаса. Пальцы, перебирая обереги, то и дело натыкались на бусину в виде подогнутой лапы. Опять бегство, словно вся жизнь в том, чтобы убегать или гнаться. Впрочем, человек на самом деле всю жизнь убегает от беды и гоняется за счастьем. И либо шатается под ударами, либо наносит их сам.

За конем Томаса следы оставались размером с тарелку. Если бы половцы даже ослепли, хан отыщет на ощупь и все равно заставит пойти по их следу. Человеком движет месть, многие в этом видят главное отличие человека от зверя.

Томаса Олег обнаружил на краю огромной поляны. Рыцарь слез, оставив женщину на коне, осматривался с удивлением и тревогой. Поляна была с большое поле и вся уставлена крохотными домиками, похожими на собачьи будки. А на другом краю поляны высилась башня из толстых укороченных бревен. Видна была дверь, но прямо перед порогом росла высокая нетронутая трава.

– Сэр калика, – воззвал Томас тревожно, – это дома гномов?

Олег покосился на женщину. На ее пухлых губах проскользнула слабая улыбка.

– Да, – ответил он, – только очень маленьких.

– А гномы и есть маленькие.

– Эти скорее эльфы… только толстые.

Томас прислушался, сорвал с седла огромный меч.

– Все-таки гонятся… Придется драться, мой конь вот-вот падет.

Женщина подала голос, и снова Томас удивился, насколько чисто и ясно он прозвучал.

– Можно поискать убежище… в башне.

– Кто там?

– Волхв, который нашел уединение.

– Уединение находим только в домовине, – буркнул Олег, – со скрещенными на груди руками.

А Томас поморщился:

– Язычник… Куда смотрит святая церковь?

Но ухватил коня под уздцы и потащил через странное поле. Женщина спрыгнула, пошла с другой стороны.

Половцы показались, когда рыцарь и женщина были уже у порога. Олег выхватил меч, погнал коня через поле, на ходу бил направо и налево мечом плашмя, будочки отзывались мощным гудением. Томас оглянулся непонимающе.

Олег подскакал, спрыгнул с волчьей усмешкой на лице:

– Это их задержит!

– Что? – не понял рыцарь.

Но Олег уже колотил рукоятью меча в запертую дверь. А на поле творилось невообразимое. Кони метались, едва не сбрасывая всадников, те отмахивались, закрывали головы халатами, словно от жуткого свиста. Присмотревшись, Томас увидел черные облачка, что зло метались от одного к другому, надолго облепляли со всех сторон, отчего половец становился похожим на будяк, пораженный тлей.

– Не по-рыцарски, – сказал он с невольным восхищением, – но здорово… Помню, у нас был сэр Ропуха, горазд на трюки. Мог самого дьявола заставить себе сапоги чистить…

Он поспешно опустил забрало. О железо застучали крохотные камешки, словно внезапно посыпался град или он попал под дефекацию козы. Пахнуло кисло-сладким. Томас начал поспешно отступать, держа меч наготове. Двое из половцев, что катались по земле, сумели выбежать с жалящего поля и набежали прямо на Томаса. Рыцарь лениво махнул мечом, один отлетел оглушенный, вряд ли понял, что за ужасная пчела ударила на этот раз, второго Томас угостил ударом кулака. Несчастный рухнул, как бык на бойне.

Олег отбросил стебелек разрыв-травы – служит один раз, дальше ее можно класть в суп и даже скармливать кролям, – пропустил женщину вперед и пошел следом в башню. Ступеньки вели вверх, веяло покоем, а запах меда смешивался с ароматами трав. На миг мелькнула зависть: живет себе в покое, размышляет над судьбами мира… В покое, напомнил себе со злой иронией. А половцы? Видать, недавно выбился в мудрецы. Еще не научен жизнью…

К Томасу подскочил на коне визжащий половец, в руке сверкала сабля. Пчелы облепили ему голову, но один глаз все еще горел неугасимой злобой. Половец ударил саблей, промахнулся, а рыцарь, жалея несчастного, с одним глазом не боец, смачно хлестнул плетью. Тяжелый ремень с вплетенным свинцом с треском разрубил халат на спине. Половец подпрыгнул, выгнулся, словно пряча спину, слетел с коня.

Томас удовлетворенно повернулся, но половец перекатился через голову и прыгнул на железного человека. Томас не успел даже занести меч для удара. Перед глазами мелькнуло оскаленное лицо, он судорожно двинул рукоятью.

Череп хрустнул, как яичная скорлупа. Томас отступил от падающего, с удивлением осмотрел рукоять, куда месяц назад вбил один из гвоздей, что скрепляли крест Господень.

Олег был уже на полпути к вершине, когда Томас догнал его с торжествующим воплем:

– Свершилось чудо! Пресвятая Дева снова явила мне милость! Едва гвоздь из креста Господнего коснулся неверного, тот сразу испустил дух!

– Это зовешь чудом?

– А что же еще? Ты снова не веришь в силу креста Господня?

– Я бы поверил, – буркнул Олег, – если бы ты за другой конец гвоздя не держался, как черт за грешную душу! Слушай, а как гвоздь из того меча, который ты оставил где-то в Родопах, перебежал в твой нынешний меч?

Глава 5

Деревянная башня тряслась, как стебелек, по которому бежали два крупных жука и божья коровка. Томас страшился, что ветхие ступеньки не выдержат настоящего англа в полных доспехах. Тогда он перебьет этих наглецов внизу, не вынимая меча. Калика сказал бы, задницей. Подумать только, какие грубые слова находит!

Женщина шла впереди, затем Томас обогнал, двинулся с обнаженным мечом первым. Что дивило, так странное несообразие. Что внутри роскошнее, чем снаружи, понятно, так и ожидал: всяк наружу выставляет свою грубую силу, озлобленность, готовность ударить первым. Но почему при таком обилии ковров и шкур редких зверей оружия нет вовсе?

Томас заметил шкуры даже белых медведей, но таких зверей, он знал доподлинно, Господь не творил. Такие звери обитают разве что в подземельях, где не бывает солнечного света, он сам в детстве видел белых червяков и тритонов. А чешуйчатые шкуры, головы и рога неведомых чудищ?

– А что будет, когда поднимемся в покои хозяина? – предположил дрогнувшим голосом. – Только бы сразу в жаб не превратил! Это тебе, сэр калика, все одно, ты мыслитель, а доблестному рыцарю будет не по себе… Копье в руки не взять, скользко, щит не поднять…

Впереди была дверь, окованная серебром и золотом. Ручка была в виде львиной головы. Вместо глаз блестели крупные рубины. Томас раскрыл рот – такое богатство в глуши! Да на каждый из таких рубинов можно снарядить малое рыцарское войско! Еще и обоз!

Олег же морщился, с неловкостью отводил взор. Вид у него был такой, словно здешний маг сделал нечаянно непристойность, но как-то надо сделать вид, что не замечает.

Томас постучал, прислушался, толкнул дверь. Отворилась без скрипа, открылась роскошно убранная комната. Осторожно вошли все трое, огляделись. В глубине низкое ложе, застеленное богато расшитым одеялом, на стенах бесчисленные ковры, на столе ковши, братины, заморская посуда. Томас приподнял кубок, глаза округлились. Чересчур тяжел, чтобы быть из простого железа.

Женщина молчала, но при виде драгоценных камней на посуде и вделанных в ножки стола и ложа ее лиловые глаза стали зелеными, как спины молодых лягушат, а щеки порозовели так, что видно было даже сквозь слой грязи.

– Богато живут русичи, – заметил Томас с уважением. – Наш король победнее…

Он с недоумением потрогал рогатые шишки огромных плодов. Яблоки и груши на подносе – понятно, виноград и ананасы тоже едал в сарацинских землях, но это вовсе нечто несусветное. Как и эти длинные изогнутые огурцы, только желтые и в листьях.

Женщина коснулась покрывала, нежнейшего и тончайшего, сотканного разве что из лунного света. По краю шел узор золотом, к середке сбегались замысловатые знаки. Ее пальцы как будто сами по себе терли, мяли, исследовали неведомую ткань.

Олег прислушался, из-за стены доносились голоса. Слов он не разобрал, но один из голосов показался знакомым. Он ощутил, как недобрый холодок побежал по коже. Он не знал этого человека, но интонация была знакомой, даже слишком…

Он толкнул рогатую голову зверя на стене, та подалась с трудом. Пахнуло травами, щель раздвинулась, открыла потайной ход. Томас сразу же вытащил меч, снова спрятал, вспомнив, что находится в чужом доме.

Они прошли гуськом через проход среди бревен. Комната была поменьше, но обставлена много богаче, ярче, а от сундуков с висячими замками было тесно. При их появлении померк синеватый свет, словно они своим появлением задули молниевую свечу, а в глубине комнаты отпрыгнул к стене щупленький старик с коротко стриженной белой бородой. Глаза были испуганные.

– Кто вы, прервавшие?.. Как сумели войти?

Томас поклонился:

– Приветствуем тебя, мудрый… и богатый! Я сэр Томас Мальтон из Гисленда, рыцарь Христова воинства.

Олег пристально осматривался. Старик в этой захламленной редкими и дорогими вещами комнате мог спрятать дюжину головорезов, но можно не сомневаться, что, кроме старика, здесь уже никого нет. Однако же не оставляет чувство, что кто-то есть еще… И даже прислушивается к их словам.

– Христиане? – выкрикнул старик.

Томас снова поклонился:

– Нет более верного христианина, чем я, рыцарь похода за освобождение Гроба Спасителя. Спутник мой тоже одной ногой в истинной вере, хотя и всячески отрицает. На прекрасной леди, что согласилась почтить нас своим присутствием… на некоторое время, хоть и нет креста, но, судя по ее дивной красе, она не может не быть истинной христианкой…

«Как чешет, как чешет, – подумал Олег невольно. – Гибкая вера! С большим основанием эту женщину можно счесть орудием дьявола. За то же самое».

– Как вы вошли? – потребовал старик снова.

Вид у него был злой и растерянный. Томас поклонился еще учтивее, снова избегая прямого ответа:

– Дивно и светло зреть произрастающую мудрость среди дикости и невежества, что ломится сейчас внизу в двери… Мы здесь только проходом, по дороге забежали, просим приютить бедную женщину! На ее глазах горел ее дом и гибла родня. Наверняка это была родня, такие же оборванные и грязные. Она нуждается в защите.

Старик отшатнулся:

– Женщина? В моем доме? Чтобы я сам, своими руками рушил защиту? Вы уйдете, как и пришли, вместе.

Томас сказал осторожно:

– Мы прошли долгий путь, но впереди еще дольше…

Старик прервал:

– Погоди. Сейчас посмотрим. Кому ведомо прошлое, тот знает и будущее.

«Дурак, – подумал Олег беззлобно. – Еще у самого подножия мудрости, даже не лизнул ступеньку, а такие высокопарные речи. Один дурак изрек, сто других повторяют. Мир меняется, в прошлом не было ни таких религий, ни таких передвижений племен и народов. Так что старые решения непригодны. Знание прошлого не дает познать будущее, скорее мешает…»

Старик провел ладонью по зеркалу, будто смахивал пыль. В черноте заблистали звезды, затем полыхнуло зарево пожара, а блики на саблях рассыпались, как вылетающие из костра искры. Выметнулся храпящий конь, на нем огромная железная фигура рубила направо и налево длинным, как оглобля, мечом. Люди падали, разбегались с воплями, уползали.

Томас всхрапнул от удовольствия, притопнул и гордо оглянулся на женщину. А в зеркале шла рубка, мелькали люди, затем сэр Томас с гордым и решительным лицом красиво пронесся из горящего города, унося на крупе спасенную женщину. Калика как-то малозаметно потревожил пчел, оказался у ворот башни, те отворились от слабого толчка.

Старик напряженно и подслеповато всматривался, почти водил носом по ровной поверхности зеркала. Отпрянул, подозрительно уставился на Олега:

– Как отворил?

– Не заперто было, – ответил Олег как можно будничнее. – Разве мы бы зашли? Вежеству с детства учат.

Старик подозрительно всматривался в равнодушное лицо калики. Остался ли удовлетворен осмотром или нет, но снизу стук стал намного громче, отвлек. А Томас прислушался, изрек уверенно:

– Похоже, дверь высадили… Или ты не запер?

– На два запора, – заверил Олег. Усмехнулся: – Тоже с детства учат.

Томас медленно потащил из ножен свой великолепный меч. Олег ожидающе смотрел на старика. Тот подпрыгнул:

– Дверь? Там заклятия!..

– Вряд ли сэр калика прикрыл ее плотно, – сказал Томас язвительно. – Святые отшельники бывают рассеянными. Это ему только кажется, что прикрыл…

Олег вдруг вспомнил:

– А разве не ты шел последним?

Топот ног по деревянной лестнице звучал, как частые раскаты грома. В окно влетела стрела, впилась в потолочную балку. Старик отшатнулся так, что едва не переломился в пояснице. Глаза полезли на лоб, однако Томас видел, что старика испугала не столько сама стрела, как то, что некто сумел забросить ее в башню, теперь уже ясно, заколдованную.

– Что сталось с моей мощью?

Томас растерянно топтался на месте. Женщина держалась за его спиной, молчала. Олег пожал плечами. В окно влетела еще стрела, он поймал ее на лету, внимательно рассматривал перо.

Внезапно старика осенило:

– Вы не волхвы, я бы учуял… Но что у вас есть магическое? Вещи, реликвии?

Олег показал обереги. Старик раздраженно отмахнулся:

– Это не магия. Что еще?

Томас подбоченился в красивой позе. Голос был полон сдержанной гордости и силы:

– У меня есть христианская святыня! Уже помогла мне в моем трудном квесте, клянусь лбом последнего половца!

Старик заверещал:

– Что за святыня?

– Гвоздь из креста, на котором распяли Господа нашего Христа.

– Кого-кого?

– Их сюзерена, – объяснил Олег. – Главного феодала, у которого даже короли в вассалах. Да где в вассалах – рабстве. Так что мощь этого нового бога велика, учти… Гм, хотя мне кажется, в том кресте гвоздей вовсе не было. Железных! Римляне железо берегли… Стали бы тратить на простой крест!.. К тому же ты тот меч давно потерял…

В дверь грянули тяжелым. Доски затрещали, дверь едва не слетела с петель. Глаза старика выкатились, щеки стали белыми, как мел.

– Так это из-за него пропала моя защита! Вон отсюда!!!

Томас взял меч в обе руки. Олег поколебался, сказал медленно:

– Они ворвутся сюда раньше, чем мы покинем башню… А пока не уйдем, ты бессилен. У тебя должен быть другой выход!

– Нет другого выхода! – закричал старик страшно.

– Тогда мы все умрем, – сказал Олег просто. – Но мы двое еще можем прорваться, а ты?

Дверь затряслась с новой силой. С той стороны слышались крики, ругань, угрозы. Внезапно в щель под дверью потянуло струйкой дыма. Крики стали громче, торжествующими.

Томас остановился в двух шагах перед дверью и стал ждать. Меч в его руках чуть поворачивался, словно уже видел сквозь доски жертву. Женщина сняла с его пояса длинный узкий кинжал, встала рядом. Их плечи были почти вровень, хотя сэр Томас отличался ростом даже среди сильнейших рыцарей.

– Наверх, – вдруг закричал старик с мукой, – наверх, остолопы! Пусть пропадает, не пропадать же самому…

Олег первым сообразил, схватил Томаса за локти, вытолкал на лестницу, что вела к потолку. Крышка лаза откинулась. Томас увидел, как по синему небу плыли кучерявые барашки, похожие на безмятежные облака. Старик, пыхтя и отдуваясь, как большой изможденный паук, выкарабкался следом.

Возле длинной покосившейся трубы лежал свернутый ковер. Старик пинком развернул его, и в глаза всем четверым ударили яркие, почти не выцветшие краски. Пахнуло восточными цветами и пряностями. Олег кивнул понимающе, толкнул Томаса на середину. Внизу с грохотом вылетела дверь. Стремянка затряслась, по ней кто-то уже лез, пыхтел, его ободряли злые гортанные голоса.

– Во имя великого Стрибога… – начал старик, но Олег прервал:

– Тогда уж лучше Борея. Нам к северу.

– К северо-западу, – быстро поправил Томас. – И невысоко.

– И чтоб еще не дуло? – завизжал старик истошно. – Садись!!!

Из квадратного лаза в полу показалась голова в мохнатой шапке. Половец сразу завизжал страшным голосом, снизу завыли и заулюлюкали, а первый начал спешно выкарабкиваться на крышу. Томас засопел, ступил навстречу, поднимая меч.

Олег прыгнул, сшиб рыцаря на ковер, спасая его от брошенного дротика. В тот же миг под Томасом заколыхалось, словно он лежал на зыбучих песках. Его прижало лицом к ковру. Рядом кто-то тонко вскрикнул, он узнал голос женщины.

– А как же старик? – вскрикнул Томас. – Мы ж не скифы!

Чувствуя себя на зыбком плоту, что несется сквозь холодный ветер навстречу водопаду, он подобрался к краю ковра. Башня стремительно удалялась. Вокруг маленькой фигурки старика вспыхнул зеленый свет. Половцы, охваченные огнем, метались по башне, срывались с края.

Ковер мелко трясло. Томас сцепил зубы, те начали выбивать дробь. Еще не от холода, от гадкой тряски. А женщина может подумать, что вовсе от трусости! Холод придет позже, он знал по полету на Змее. Но там хоть края теплые, а здесь вовсе север, осень, утки летят мохнатые, как шмели.

– Управится, – успокоил Олег. – Не думал, что в твоей чаше такая сила… Или в гвозде?.. Наверное, в гвозде. Чаша что, а вот гвоздь из креста, в котором, козе понятно, откуда он возьмется – железо!

Свирепый встречный ветер трепал красные, как пламя, волосы Олега. Он слегка щурился, горбился, но зеленые глаза по-прежнему смотрели вперед с угрюмым недоверием. Волчья душегрейка была распахнута на груди.

Он с неудовольствием повернулся к распластавшейся на ковре женщине. Старик все-таки втолкнул ее в последний миг! Мог бы сам защитить от половцев, но уж очень не хотел связываться с бабой. Да это и понятно: женщина в келье мага приносит несчастий больше, чем на корабле. Он знает, это он лучше этого доморощенного отшельника знает.

– Кто ты и как тебя зовут? – спросил он хмуро. – Как бы ты, девица, не попала из огня да в полымя.

Женщина вздрогнула, ее пальцы сжались на складках ковра еще крепче. Ветер трепал распущенные космы, серые и неопрятные, зато длинные.

– Меня зовут… Ярослава, но лучше Яра.

Томас оглянулся на них, покачал головой:

– Яра… Такого имени нет. Язычница?

– Я родилась весной, когда сеют яровые, – пояснила женщина, – потому и назвали Ярославой.

Калика хмыкнул, но смолчал. Его красные волосы трепетали на ветру, как пламя. Зеленые глаза бесстрастно смотрели вдаль. Женщина приоткрыла глаз, с удивительно лиловой радужкой, крупной и блестящей, покосилась на калику.

– Вообще-то все мои братья и сестры, даже двоюродные и троюродные, рождались зимой. Моя старшая сестра появилась на свет с первыми заморозками, потому ее назвали Льдинка, другая сестра, Снежана, родилась в день первого снега, потому у нее такое странное для вас имя. Я слышала, что моя троюродная сестра, что родилась за морем в день страшного мороза, когда лед сковал даже воздух, названа Изольдой, так как она словно бы вышла изо льда… Только самый младший братик родился весной, его назвали почкой, уже набухшей соком, готовой распуститься – Брунькой, а во взрослости – Бруниславом.