Стоунхендж

– Отведай, – пригласил Олег, выходя из чащи. – Скоро этих лесов не останется.

Томас принял горсть ягод:

– Почему?

– Вырубят, раскорчуют, а землю пустят под пашню. Потом ветер выдует землю, она ж распаханная, останется песок. Будут великие Пески… Я такое уже не раз видывал.

У Томаса мороз пошел по коже.

– Сэр калика, страшно говоришь… Мы хоть успеем доехать? А то мой конь в песках завязнет.

Олег скорбно качнул головой:

– Мы-то успеем. Это будет лет так через восемь – десять тысяч. А вот твоим правнукам придется туго…

Томас пошевелил губами, потом пальцами, подсчитывая годы, широко заулыбался:

– Пусть спросят у сарацин, как в песках города строить. Как думаешь, сарацины и тогда будут?

Он с неожиданной легкостью соскочил с коня, безбоязненно углубился в колючие заросли. Слышался треск, хруст, довольные возгласы. Затем послышался страшный рев, ругань. Олег положил ладонь на рукоять палицы, прислушался. Сильнее запахло малиной. Рев становился раздраженнее, потом уже ревели на два голоса. Олег равнодушно отвернулся. Было бы странно, если бы сэр Томас не наступил на спящего медведя. Мохнатый лакомка так ленив, что и спит в малиннике, чтобы, проснувшись, снова жрать ягоды во все медвежье горло.

Олег перебирал обереги, вслушивался в тайные голоса, вчувствовался в смутные образы. Наконец, перебивая видения, прорезался крик:

– Сэр калика! Сэр калика, я медведя поймал!

– Ну так тащи сюда, – ответил Олег равнодушно.

– Не идет!

– Гм… Тогда плюнь, сам иди сюда. Ехать пора.

– Не пускает!

– А-а… вырвись как-нибудь.

– Так он на мне сидит, проклятый! Шлем зачем-то сковыривает!

Олег нехотя пошел в чащу. Малинник был в рост человека, дикий и озверевший в тесноте. Ветви переплелись, колючки торчали во все стороны, острые, как волчьи клыки. Когда осторожненько отводил ветку, другая тут же пыталась с размаху хлестнуть острейшими клыками. В чаще орал Томас, торопил. Там слышались глухие удары, сиплое взревывание.

Наконец через сплетение веток Олег увидел горбатую спину хозяина леса. Тот пытался нахлобучить на свою лохматую голову шлем, обиженно взревывал. Ноги Томаса Олег заметил не сразу: медведь был чудовищно огромным, накрыл рыцаря целиком.

– Сэр Томас, – позвал он неторопливо, – ты где?

Голос рыцаря был слабым, словно из самого медведя:

– Сэр калика… здесь я… под этим дурнем… Ишь, в рыцари ему восхотелось…

– Во дурень! – ахнул Олег. – Что в рыцарях хорошего?

– Ему… объ…ясни…

– Чего ты туда залез? – удивился Олег. – Медведя в рыцари посвящаешь?

– В рыцари… не так… Сгони его с меня. Он мне доспехи помял!

Олег вытащил из мешочка рыбину – все равно протухла, – швырнул медведю. Тот с готовностью слез с рыцаря, благодарно подобрал лакомство и вломился в заросли. Слышно было, как затрещал орешник, вскрикнула испуганная птица, и все затихло.

Томас остался лежать вверх лицом, бледный и задыхающийся. Руки едва шевелились, что-то искали.

– Чаша цела, – успокоил Олег. – В мешке на твоем коне.

Томас прохрипел:

– В задницу чашу!.. А где…

– Шлем? Вон в кустах. Медведь как ребенок, все бросит ради лакомства.

– Ребенок? Эта зверюка – ребенок?..

Олег подумал, признался:

– Скорее абезьян. Те же повадки. В наших лесах он заместо абезьяна.

Томас с великим трудом приподнялся, сел. Грудь была смята могучей лапой, рыцарь дышал тяжело, хватал ртом воздух, как рыба на берегу.

– Обезьяна… Пустить бы эту обезьяну в их леса…

– А что не так? – не понял Олег. – Он и по деревьям лазит не хуже. Только не всякая ветка его выдержит… И не всякое дерево…

– Да и земля может проломиться, – добавил Томас ему в тон. Он поднялся, покачнулся. – Помоги мне вылезти из доспеха. У меня в мешке есть инструменты, надо поправить.

– Сам? – удивился Олег.

– А что? – спросил Томас высокомерно. – Работа кузнеца – благородная работа!

Кони сами зачуяли брод, вскачь вошли в воду. В жемчужных брызгах повисла радуга, сказочно прекрасная и такая же недолговечная, как все прекрасное. На мелководье во все стороны прыснули серебристые рыбки.

Вода едва достигала стремян, от нее тянуло бодрящим холодом. Олег на ходу зачерпнул ладонью, отшатнулся, чистая вода была замутнена свежепролитой кровью.

– Где-то близко, – кивнул Томас. – Поедем посмотрим?

– Объедем, – сказал Олег твердо. – Кто ездит прямо, дома не ночует.

Кони выбрались на берег, тревожно фыркали, чуя кровь. Словно сами по себе повернули и пошли вдоль берега вверх по течению. Тропка петляла, ныряла под низкие ветки деревьев, карабкалась вдоль скалистого берега по узкой кромке. Когда же кони вынесли всадников на простор, сердце Олега сжалось.

Впереди на возвышенности горело село. Черный дым жгутами завивался над домами и сараями. Красные языки пламени блистали ярко и страшно. Дым подхватывало ветром, снова бросало вниз, к земле, разносило по окрестностям. Мелькнули человеческие фигурки, но сражались ли еще защитники или шел грабеж и привычное насилование, рассмотреть не удавалось.

– Объедем? – спросил Томас.

Олег тяжело посмотрел направо, затем налево. С одной стороны осталась река, где в чистом потоке примешались струйки крови, с другой тоже вроде бы попахивало гарью.

– Прямо, – сказал он со вздохом.

– А если придется кого-то стоптать?

– Что делать, все время нельзя сворачивать.

Томас оскалил зубы, и его волчья усмешка напомнила Олегу кого-то из очень давних знакомых. Кони привычно пошли рядом, сразу как-то подобравшись, готовые к бешеной скачке, лязгу оружия, страшным крикам.

Утоптанная дорога вывела к городской стене, повела под частоколом толстых бревен с заостренными концами к городским воротам. На них были следы копоти, торчали стрелы. Трупы защитников оттащили в стороны, чтобы не загораживали дорогу, сильно пахло гарью, доносились крики, ржание коней.

– Не Восток, – сказал Томас сильным голосом. Его глаза заблистали, он потянулся к мечу. – Даже не башня Давида…

– Оставь меч, – посоветовал Олег раздраженно.

– Впереди еще дерутся!

– Это не наш бой.

– Разве это не наш мир?

За воротами лежало множество убитых, сильно израненных, искалеченных, стоптанных конями, даже обваренных смолой и кипятком. Попадались и женщины с оружием в руках, погибшие в бою. Они лежали вперемешку с мужчинами. Томас хмурился, гневно сверкал очами. К этим отнеслись как к воинам, а дальше будут попадаться уже другие женские трупы: с задранными подолами, а то и вовсе раздетые донага, обезображенные. Многие со вспоротыми в поисках драгоценностей животами. Это он уже видел в каждом захваченном крестоносцами городе.

Среди убитых попадались и люди в полосатых халатах, мохнатых шапках. Редко у кого была при себе кривая сабля, остальные были с деревянными пиками, волосяными арканами, а щиты – плетенные из лозы, обтянутые кожей.

– Хазары, – сказал Томас полувопросительно.

– Печенеги, – поправил Олег. Подумал, сам поправился: – Половцы.

– Чем-то отличаются?

– Чем-то. Но мало.

Томас грозно потащил меч из ножен:

– Это я и хотел выяснить!

Олег молча положил ладонь на рукоять его меча. Томас с неудовольствием задвинул полосу острой стали обратно. На узкой улочке попадались тела дружинников в рубашках из железных колец и трупы захватчиков в халатах и с дротиками. Захватчиков было больше, четверо к одному, что и понятно: защищать легче. К тому же русские дружинники, как заметил Томас, всегда лучше вооружены и обучены: дает о себе знать оседлость.

Олег нагнулся, взял из руки убитого дружинника длинный тяжелый меч. На вопросительный взгляд Томаса нехотя буркнул:

– Боюсь, пригодится.

Они видели испуганные лица, что украдкой провожали их взглядами из-за наглухо закрытых ставень, но на улицах было пусто. Томас удивился, потом встревожился. Под копытами хрустела посуда, дорогу порой загораживали столы, лавки.

– Но где же люди?

– Вот, – указал Олег.

– А где живые?

– Грабят дома бояр. Здесь им делать нечего, тут одна голытьба.

Ближе к середине города гарью запахло сильнее. Оттуда доносились крики, но оружие не звенело, да и крики были вялые, хотя ругань лилась отборная. Олег намерился свернуть, заприметил дорогу, что выводила из города в обход площади. Томас же сказал бодро:

– Давай посмотрим?

– Драк не видывал?

– Просто приятно видеть, когда бьют не тебя, а других.

– Да, это непривычно.

Все-таки Олег свернул в боковую улочку, и она, к радости Томаса, вывела на городскую площадь. По ту сторону блестела маковкой небольшая церквушка. Десятка два воинов в халатах стояли с луками в руках, еще с десяток под грозные крики десятника лупили окованным бревном в двери. Лучники по одному пятились, исчезали. Грабить приятнее, чем драться. Обидно к тому же сложить голову, когда пришел наконец сладостный миг победителя. Все женщины побежденного города – твои, все вещи – твои. Сладостен и восхитителен миг полной власти, когда ты хозяин над побежденными женщинами, когда ты бог, абсолютный властелин! Только ради этих минут и стоит ходить в изнурительнейшие походы, глотать пыль из-под копыт, получать удары, сжиматься в смертном страхе при виде разъяренных людей и блестящих мечей…

– Эти спасутся, – сказал Олег с некоторым облегчением.

– В церкви?

– А что, не веришь в защиту христианского бога?

– Ну… он может помочь по-другому… гм… взять их души себе, все-таки невинно убиенные…

– Да нет, просто церкви строят, как крепости. Стены из каменных глыб, видишь?

Томас с сомнением покачал головой:

– А двери? Их все-таки вышибут.

– Не обязательно. Этим грабить хочется, а не драться. Уже по одному разбегаются. Боятся, что без них самое лучшее разберут.

– Не думаю, – сказал Томас. – Вон тот, упрямый, один может разбить двери.

– У защитников и на этот случай есть два выхода. Один – дать отпор, они могут еще и победить, половцы уже разбрелись, сейчас перепьются, а второй выход – в самом деле выход за город. Через подземный ход.

– Откуда знаешь?

– Всегда роют, – ответил Олег хладнокровно. – А то и два в разные стороны.

Томас проследил за взглядом калики, вздрогнул. На другом конце площади кучка половцев поставила деревянный крест и привязывала к нему женщину. С нее сорвали платок, что уже считалось позором на Руси, ветер растрепал длинные неопрятные волосы.

Подъехали трое всадников в богатых одеждах. На помосте стоял голый до пояса половец. В руке его покачивался, как змея перед броском, длинный кривой меч с расширяющимся лезвием. Один из всадников что-то крикнул гортанно, указал на женщину. Пешие спешно начали бросать поленья и хворост к ногам женщины.

– Пресвятая Дева Мария! – ахнул Томас. – Они ж сожгут девку!

– Степняки, – буркнул Олег.

– Твои лесняки не лучше, – огрызнулся Томас. – Язычники!

Он со стуком опустил забрало, стиснул древко копья. Конь, понимая хозяина, пустился вскачь. Олег с досадой смотрел вслед, в то же время восхищаясь неудержимым порывом. Хорошо быть молодым! Все принимает к сердцу. Все вновь в этой короткой жизни…

Громкий стук подков заставил половцев повернуть головы. Рыцарь несся, огромный и страшный, пригнувшись к гриве коня. Копье было длинное, толстое, наконечник размером с широкий нож для разделки рыбы. Искры из-под копыт вылетали огненными снопами.

– Бей язычников! – заорал Томас. – Бей всех, кто в Бога не верует!

Половцы у ворот церкви выронили таран, заорали, хватаясь за ноги. Всадники попятились, а богатырь с кривым мечом шагнул вперед, закрыл собой женщину. Меч только начал подниматься, когда острие копья с хрустом вонзилось в середину груди. Блистающая сталь, обагренная кровью, вышла между лопаток. Богатырь еще стоял, не веря, а рыцарь, отшвырнув копье, с мечом налетел на половцев, сгрудившихся у деревянного столба.

Натиск его был страшен – трое тут же свалились с рассеченными головами. От него шарахались, как от живого клубка огня. Женщина на помосте смотрела изумленными глазами. Ноги ее были свободны, она ухитрилась лягнуть половца и отчаянно извивалась, пытаясь высвободить руки из веревок. Послышался гортанный окрик, и Томас ощутил сильный толчок, мелькнули обломки стрелы.

Его стиснули со всех сторон. Томас рубился, вертясь в седле с несвойственной и даже недостойной рыцаря быстротой. Его хватали за ноги, перед глазами сверкали сабли. Подрезали коню бы жилы, мелькнула паническая мысль: сразу бы взяли… Или полоснули коня по брюху… Нет, уверены, что возьмут вместе с конем!

Женщина наконец освободила одну руку. К ней подбежал половец, она наотмашь хлестнула его по плоской роже. Он отшатнулся, зашипел от злости, выхватил саблю.

– Не сметь! – грянул Томас. Страшный голос донесся, возможно, даже до башни Давида, но не до ушей половца. Он уже замахнулся на жертву, Томас заскрипел от ярости зубами.

Сабля блеснула, как серебристая рыбка, выскользнула из ослабевших пальцев. В затылке половца торчала стрела с белым пером, а сам он очень медленно сгибал колени.

Томас даже не крикнул Олегу, дыхания не хватало, озверелые рожи лезли со всех сторон. Их было не меньше трех десятков, из соседних улочек спешно возвращались, зачуяв звуки новой битвы, разбредшиеся мародеры. Томас поворачивал коня, теснил их, отвоевывая простор. Вокруг него падали сраженные, он остервенело рубил и крушил, во рту внезапно ощутил пену – доблесть берсеркера, но постыдную для воина Христова. Да черт с ним, бешенством берсеркера, лишь бы перебить их всех, слышать сладкий хруст рассекаемых костей, забрызгаться кровью, видеть страх в перекошенных лицах и убивать, убивать, убивать…

Олег холодно смотрел, как рыцарь продвигается, как медведь в стае псов, к трем всадникам. Те подпустили его на длину меча, но рыцарь опрокинул и последний заслон. Всадники попятились. Между ними и железным воином возникали все новые ряды, Томас же шел напролом с упорством англского быка. Меч его вздымался реже, рыцарь начал выдыхаться, но все еще продвигался к всадникам.

– Да черт с ними! – крикнул Олег нетерпеливо. – Поехали дальше.

– А враги? – крикнул Томас бешено.

– Да какие они враги? У них тут свои свары.

– А женщина?

– Женщин везде приносят в жертву.

– У нас не приносят!

– Ну да, – сказал Олег саркастически, – не видывал я ваши обряды!

– То были не наши…

Кочевники наконец поняли, что рыцаря простым натиском не взять, разом отхлынули. Вовремя: сэр Томас уже поднимал меч, как ребенок наковальню. Все же он надменно огляделся, зычно провозгласил:

– Ну, кто супротив воина Христова?

Олег с досадой придержал стрелу на тетиве. Если свои победы приписываешь Христу, то пусть он и помогает.

Кочевники разом сорвали с седельных крюков короткие скрепленные костным клеем турьи рога, их луки начали осыпать рыцаря градом стрел. Томас разъяренно ревел, железные наконечники звонко били по шлему и доспехам, нанося урон самолюбию. Его меч разом оказался беспомощным.

Всадники торопливо отдавали распоряжения, и к рыцарю начали подкрадываться с разных сторон с баграми на длинных рукоятях. Женщина у столба уже освободилась, но бежать не решалась, везде половцы, пряталась за столб. Томас отсалютовал ей мечом, едва подняв его на уровень седла.

«Пропадет дурак», – подумал Олег с досадой. Он спустил тетиву, молниеносно наложил другую стрелу и теперь слышал только непрестанный скрип дерева, из которого делал лук, и звонкое вжиканье своих стрел. Только у знатных кочевников были панцири из кожи с нашитыми конскими копытами, но с седел одинаково падали, сраженные насмерть, и самые знатные, и самые бедные.

Томас довольно скалил зубы. Тетива не успевала вернуться, как ее подхватывали сильные пальцы калики, и новые стрелы молниеносно находили цель. И били с такой силой, что будь на месте половца даже рыцарь в полном воинском доспехе…

Томас зябко передернул плечами. Не зря церковь налагает запрет на это дьявольское оружие. Слишком оно смертоносное. Надо бы при случае как-то обойти запрет и научиться. Хоть и не рыцарское это дело, простонародное, но в умелых руках наносит урону больше, чем целый рыцарский отряд. А стоит намного дешевле.

Глава 4

На площади перед церковью остались убитые. Уцелевшие попятились в переулки, постреливали оттуда. На площади лежало бревно, бродили кони с опустевшими седлами, а из-за столба на помосте опасливо выглядывала женщина.

Томас помахал ей дланью в железной рукавице:

– Леди, сброд разогнан. Я бы почел за великое счастье проводить вас к вашему замку, но не могу оставить сэра калику. Он бывает так рассеян, так рассеян… Со святыми отшельниками это часто бывает. Вчера, к примеру, он съел мой обед, стоило отвернуться… А потом и мою рукавицу.

Олег не улыбнулся, зеленые глаза были холодными и неподвижными, как у большой ящерицы. За церковью суетились, вытаскивали повозку на огромных колесах, сделанных из сбитых вместе досок. На повозке высился огромный сундук, укрытый мехами и пестрыми одеялами.

– Откупаться будут, – предположил Томас победно.

– Держи карман шире! Дадут, догонят и еще дадут!

Степняки торопливо стащили шкуры и одеяла. Сундук оказался клеткой из толстых железных прутьев. В углу лежала куча тряпья, но когда в нее ткнули тупым концом копья, тряпье зашевелилось. Половцы разбежались, как куры при виде лисы. В клетке поднялся мощный мужик, приземистый, поперек себя шире, с головой, как пивной котел, грудью навыкате. Руки свисали ниже колен. Ветер донес сильный запах давно не мытого тела, но в знакомом запахе было и такое, отчего у Томаса волосы встали дыбом. Это было нечто звериное. Нет, хуже, чем звериное!

Степняки поспешно накрывали головы полами халатов, а всадники напялили мохнатые шапки по самые уши.

– Что это они? – удивился Томас.

– Сам впервые вижу…

– Слава Богу, – перекрестился Томас. – Я уж боялся, что ты все на свете видел и везде побывал.

– Завидно?

– Убивать таких пора.

Мужик в клетке оглядел всех злыми глазами, зевнул и снова опустился на грязную подстилку. Всадник закричал тонким сорванным голосом. Один из половцев подобрал брошенное копье, подбежал и ткнул мужика уже острием. Тот рыкнул, бросился на прутья. Клетка затряслась, запах вонючего пота стал мощнее. Половец указал на Томаса и Олега, что-то прокричал.

– Никак, драться выйдет? – забеспокоился Томас. – Сэр калика, теперь драться тебе. Я не снесу позора, чтобы супротив меня мужика выставили!

– Ты ж только что перебил дюжину!

– То в общем бою, а это поединок!

Половцы снова разбежались, а пленник внезапно сунул четыре пальца в рот, оказавшийся широким, как у жабы, засвистел мощно и страшно. У Томаса и Олега заломило в ушах. Свист нарастал, в нем появились переливы, словно огромный соловей со скалу размером старался перекричать соседа. Или увидел вкусного червяка, толстого и длинного, как уж. Конь под Томасом прядал ушами, пятился. Томас удерживал железной рукой, но у самого сердце замерло, а вместо жаркой крови словно кто налил холодной ртути.

Конь под Олегом пятился тоже, пока не уперся в стену. Но мощная ладонь свиста давила еще, бедное животное задрожало, колени начали подгибаться. Олег с трудом удерживал лук, а стрела на тетиве плясала, острый конец смотрел то в землю, то в небо.

Поднялись пыль, пепел, закружились. Половцы попадали, головы укрыли халатами, всадники скрылись за церковью. Затрещала крыша на ближайшем тереме, конец обломился, его унесло, будто могучим ветром. Деревянные дощечки черепицы, гонта, посыпались, как орехи, рассыпались без стука: все заглушал пронзительный свист.

– Что делать? – заорал Томас, покраснев от натуги. – У меня скоро доспех рассыплется, как из сухой глины!

Олег прокричал в ответ, с трудом перекрывая свист:

– Боишься?

– Это же мужик! Я покрою себя позором!

– Это чудовище!

– Чудовищный простолюдин тоже простолюдин.

Богатырь свистел не умолкая. Олег все ждал, когда он умолкнет на миг, чтобы набрать воздуха.

– Когда же умолкнет хоть на миг! – закричал Томас тревожно. – Должен же воздух набрать! Воздух набираешь ртом, а выпускаешь… выпускаешь сзади. А у него все наоборот!

– Странные вещи узнаю о своем друге, – изумился Олег. – Я, к примеру, и набираю и выпускаю одним местом. И даже не ртом, как-то неловко даже увидеть рыцаря с раскрытым, как у простолюдина, ртом… Даже у твоего коня есть ноздри…

Томас покраснел, даже перья на плюмаже встопорщились. В смущении и ярости сорвал с седельного крюка боевой рыцарский топор, размахнулся так широко и мощно, что раздался свист рассекаемого воздуха, а затем и треск деревянных брусьев. Клетка содрогнулась, полетели щепки и обломки дерева. Свист оборвался, словно обрубленный острым лезвием.

В мертвой тишине всхрапывали кони. Томас улыбнулся широко и светло, повернулся к деревянному столбу. Женщина покачала головой и махнула ему в сторону клетки. Томас поклонился и величаво развернулся к поверженному противнику.

В клетке зияла дыра. Обломки брусьев торчали, как сломанные мощным ударом зубы. Чудовищный Свистун медленно поднимался с охапки гнилой соломы и тряпок, по перекошенному лицу текла кровь. Он сплюнул красным, погрозил немытым кулаком размером с половецкую голову:

– Ну погоди же!.. Я злопамятный!

– Дурак, – сказал Томас благожелательно, – уходи, ежели зад пролезет!

Свистун поспешно протиснулся, обдирая живот и локти. Стражники поспешно поднялись, бросились с саблями и пиками. Свистун оскалил страшно зубы, перекосился, зашипел, как разъяренный кот. Свиста не получилось, топор даже на излете сумел своротить челюсть, но все равно половцы в страхе попадали и закрыли головы халатами.

Свистун в несколько огромных прыжков, невероятных для такого грузного существа, домчался до городской стены, вскарабкался, на самом верху оборотился, еще раз погрозил огромным грязным кулаком, уже всем сразу, и исчез.

Половцы поднимались, растерянно поглядывали на хана. На их лицах были стыд и решимость, в руках вместо луков появились арканы и багры.

– Дело худо, – сказал Олег тревожно. – Надо уходить.

– И недодраться?

– У нас много дел, – сухо напомнил Олег.

– Ах да… А ежели догонят?

– Догонят – разберемся. А если опоздаешь, то Крижина не только замуж выйдет, но и родить успеет.

Томас заскрежетал зубами. Конь под ним всхрапнул, подобрался. Олег ожидал, что рыцарь сорвется с места в галоп и помчится так до самого Лондона, однако Томас рысью подъехал к столбу, протянул руку:

– Леди, прошу вас.

Женщина ухватилась за железные пальцы, их взгляды встретились. У нее были странные лиловые глаза, таких Томас у людей не видел, гордо приподнятые скулы и тонко очерченный нос. Губы были выкрашены желтой глиной. Томас улыбнулся своей самой мужественной улыбкой. Ему говорили, что, когда он так улыбается, даже королева добудет для него ключ от своего пояса верности. Женщина одним прыжком оказалась позади рыцаря. Олег одобрительно свистнул, кони пошли вскачь. Копыта загремели по сухой земле, взвилось облачко пыли.

Сзади хан заорал тонким визжащим голосом:

– Запереть ворота!

Сразу несколько голосов заорали подобострастно:

– Запереть! Схватить! Не дать уйти!

Слышно было, как половцы ловили коней и вскакивали в седла. Олег пропустил Томаса с женщиной вперед, наложил на тетиву стрелу. Тяжелые кони русичей могут с ходу проломить стену, но зато легкие кони половцев без труда догонят, а острие копья вонзится между лопаток. Или хуже того, повяжут арканами, будут изгаляться долго и сладостно, ведь утех и развлечений у бедного степного народа мало, а потом неспешно сдерут шкуры на барабаны.

Улица вывела на перекресток, где возвышался терем – добротный, сложенный из толстого мореного дуба, потому и не сгорел, хотя весь в пятнах копоти. Окна забраны железными решетками, дверь низкая, обязательно пригнешься, там даже один ратник устоит супротив целого войска.

Томас, как услышал мысли Олега, у порога соскочил, могучими руками снял женщину. И вовремя: с той стороны уже несся отряд. В руках были не сабли, а более опасное – булавы, палицы и арканы.

Олег влетел в дверной проем следом, быстро заложил в железные уши деревянный брус. Томас и женщина уже поднимались на верхний этаж. Сильно пахло гарью, из-под ног вздымались тучи золы. В бревнах еще таился жар, кое-где поднимались дымки. Огонь, не одолев с наскоку, пытался грызть мореный дуб изнутри.

– Погоди, – сказал Олег досадливо, – не отбиваться же здесь…

– А что, – бодро сказал Томас и победно посмотрел на женщину, – здесь можно драться против всего войска сарацин! Надежные дома строят твои русы. Помню, когда однажды…

– Надо торопиться, – прервал Олег. – Хрен редьки не слаще!

– Чего? – не понял Томас.

– Половцы не слаще сарацин.