Баймер

– Если у вас пахнет под мышкой – протрите коврик.

И мы с Нинель рассмеялись. Но отец, как ни будет стараться, подобную логику не поймет. На миг мне стало жалко, очень жалко, но в то же время что я могу? Это я в обороне, а не отец. Я в меньшинстве…

Мои юниты успели построить три казармы, шла срочная вербовка тяжелой конницы. Я воспрянул духом, но в это время через леса и долы к стенам моего дворца отступили остатки моих потрепанных войск. Их гнала и уничтожала тяжелая конница Нинель, а следом тащилось около десятка катапульт. Все тяжелые, огромные, апгрейденные. Одного взгляда достаточно, чтобы понять: моему дворцу не устоять, а обе казармы вспыхнут после двух-трех выстрелов.

– Сдаюсь, – сказал я. – Нинель, мои поздравления!

Аверьян завопил:

– Ты чего?.. Я уже почти выстроил стену!

– Разрушит, – сказал я безнадежно. – Черт, если бы не знал, что на моих компах есть примочки против читинга, я бы сказал… гм…

Нинель обиделась.

– Вы с дуба рухнули?.. Какой читинг, когда вожусь с такими младенцами?.. Вы как будто не знаете, что я на чемпионате по AoE взяла второе место!.. А съехались монстры со всего света! Это вы без кодов жить не можете!.. Вон Аверьян как игра, так и ползает по всему Интернету, ищет примочки…

Аверьян со злостью нажал на эскэйп. Оглянулся, сказал раздраженно:

– Какие коды? Классные игры я играю без кодов. Чтобы получить все удовольствие… Ну, если уж застряну где надолго, то, смиряя самолюбие, спрошу у кого-нибудь подсказку, хинтик. Нет, даже не солюшен. Только крохотный хинтик, какой где рычаг надо сдвинуть, чтобы выбраться из зала, где всех гадов перебил, все передвинул, все собрал, а выйти не могу…

Нинель уличила:

– А вчера скачал чит на «Аэрофайт-8»!

Аверьян поморщился:

– При чем здесь классные игры и дурацкий летный симулятор? Там надо задействовать всю клаву. Да и той не хватает, там три десятка только горячих клавиш! Меня собьют еще на взлете. Да и взлететь не смогу, взорвусь на палубе авианосца. Или сразу торчком, рыбу ловить… Но мне сказали, что самая классная графика именно в «Аэрофайте-8». А что, я зря ставил эту мощнейшую видеокарту?.. Мои рил-таймки ее на полную мощь не пользуют!.. А так я, сделав себе иммортал и вечный боезапас, думаю только о том, как взлететь. А потом, не обращая внимания на обстрел всяких гадов, летаю себе и любуюсь видами Парижа, Лондона, Дрездена, Ла-Манша… Если какой мерзавец слишком уж мельтешит перед глазами и лупит из всех пушек, то кокну без суеты, чтоб не мешал ронять слюни от в самом деле потрясной графики. А что делать, если самая лучшая графика в жанрах, которые мне по фигу: симуляторы, гольфы, квесты… От них, я ж сказал, удовольствия не имею, так на черта мне горбатить столь дорогую мне спину? А с читами я походил, полетал, посмотрел, полюбовался и – снова за настоящие игры!

ГЛАВА 5

Пурпурное объемное солнце опускалось на плоские, как в гарун-аль-рашидовском Багдаде, крыши дальних домов. Нинель глубоко вздохнула, Аверьян сбежал с крыльца бодрый и довольный, будто это он разбил нас обоих наголову, а Нинель взял в рабыни.

Когда вышли на проспект, за нашими спинами западная половина неба медленно наливалась багровым. Впереди высотные дома странно разделились на две половины. Верхние части блистают, как айсберги под солнцем, нижние медленно заливает чернотой. Город на глазах тонет в черноте. Она поднимается снизу, проступая из темной земли, черного асфальта, а вовсе не опускается откуда-то сверху, как я привык читать в книгах.

Нинель на ходу покачивалась и размахивала сумкой, редкие прохожие оглядывались, Нинель отличается редкой и экзотической красотой, сказала весело:

– Признайся, Андрий, если бы не мы, разве бы ты вышел вот так на прогулку? Хорошо иметь друзей!

Аверьян хохотнул:

– Не надо иметь друзей – с друзьями надо дружить.

Нинель поморщилась, шуточка грубовата.

– Эх, Аверьян… Пора тебе все-таки жениться. Может быть, жена из тебя сделает человека.

Аверьян захохотал громче:

– Лучше молоко из холодильника, чем корова на кухне. Но если честно, то в жизни каждого мужчины наступает период, когда чистые носки проще купить. Мне кажется, у меня этот период уже наступил. Но на всякий случай сижу тихо, как говно в траве, а то бабы щас бойкие…

– Но меня все равно проводишь, – заявила Нинель категорически. – Андрий, возвращайся. А то возненавидишь нас! Твоя душа уже прыгает по клаве.

Аверьян хлопнул меня по плечу, Нинель мило улыбнулась, наморщила нос.

Пурпур постепенно перешел в темнобагровость, неспешно проступила половинка луны, а наш дом-башня, темнеющий на фоне, тоже часть неба: окна крохотные, а свет подобен сиянию звезд, что уже вспыхивают справа и слева.

Наша квартира на самом верху башни. При размене старой квартиры с дедом и бабушкой остался только такой вариант, подешевле, верхних этажей здешние существа побаиваются из-за возможных протечек и воров с крыши, но мне нравится смотреть с постели в окно и видеть только небо, а не деревья или дом напротив.

Окна уже слабо светятся холодноватым светом, это отец погрузился в кресло перед телевизором. Там один канал почему-то называется «Культура», отец смотрит его упорно, хотя там такая же лабуда, как и везде, даже порнуха после полуночи, но отец и ее считает частью современной культуры, так как в молодости воевал за сексуальные свободы и почти-почти был диссидентом. Половым диссидентом.

Отец, мелькнула невеселая мысль, добрый мой отец… Он, как и мать, бабушка и дед, как их друзья и знакомые, не может понять, как это я всматриваюсь в экран, где что-то мельтешит, мелькает…

У дедушки живет хороший добрый пес Гриша, они с дедом одинаково радуются моему приходу, но оба с одинаковым недоумением смотрят, когда я сажусь за комп и не отвожу глаз от монитора.

По спине пробежал холодок. А если дед, в самом деле, видит на экране только эти пятна? И только при известном усилии вычленяет фигурки людей? А вот Гриша так и вовсе не различает, для него на экране всего лишь смена светлых пятен.

Собаки, кстати, не видят кино, не различают фотографии. Не видят картин, там слишком много условности. Собаки и близкие им по интеллекту люди видят и понимают только конкретное, а чтобы узреть нечто после росчерков пера по бумаге – нужно нечто особое, свойственное только человеку. Фантазия или как ни назови, но без нее не узреть изображения в нагромождении пятен масляной краски на холсте, не рассмотреть двигающийся поезд на белом квадрате стены… не увидеть на экране монитора бегающих человечков.

Ну ладно, мои предки их тоже видят. Но не понимают, как можно на ТАКОЕ смотреть внимательно. Ведь это блажь, даже не искусство! Ага, зато для них высокое искусство – фотография, картина, кино или даже сложенная из трех опавших листочков, мать ее, икебана!

Я толкнул железную дверь, она рухнула с неприятным скрежетом, и я вышел на поверхность незнакомой планеты на другом конце Галактики. За спиной разбитый вдрызг корабль, неудачная посадка, а впереди сказочный город миллионолетней цивилизации, исполинские блистающие дома, красное небо и странные птицы размером с каравеллы Колумба!

Вместо страха я чувствовал гордость, все-таки достиг, и еще в душе уверенность, что и в этом мире не пропаду, все смогу и все узнаю, а на Землю вернусь с победой…

Я замедлил шаг, мои сапоги космолетчика с магнитными подковками остановились на бровке тротуара. Рядом железный столб с тремя разноцветными огнями, а через темную дорогу пролегла широкая крупная зебра. Крупные блестящие жуки несутся по монолитной ленте шоссе почти бесшумно, ног не видно, только эти четыре ряда железных тел… Фонари с обеих сторон улицы расцвечивают блестками металлические спины, все цветное, яркое, но я уже смотрел только на железный скворечник на той стороне. Сейчас оттуда на меня люто смотрит налитый злобой красный глаз Темного Властелина, но вот-вот мигнет, сменится зеленым…

Я ощутил, что сейчас будет красный, ибо вся лавина одновременно начала замедлять ход, эти железные жуки видят еще и промежуточный свет, желтый, но две машины, напротив, ускорили бег, на скорости пролетели зебру. Одна унеслась, довольная, что успела, хоть и с минимальным нарушением, а вторая вдруг взвизгнула тормозами, остановилась, круто вильнув к бровке.

У светофора к этому времени собралось человек семь, все разом качнулись вперед, только я замешкался, герою-космолетчику, рыцарю и певцу Забытых Реальмов спешить некуда, он всегда успевает, а через дорогу гадко бежать с выпученными от страха глазами, герою это не к лицу…

Но едва шагнул, сзади ухватили сильные руки. Я не успел повернуть голову, меня приподняли, я попал в руки киборгов. Подошвы мои ударились об асфальт. Два мощных мужика, такими изображают спецназовцев, но наш спецназ о добротных дорогих костюмах может только мечтать…

Мужчина с острым лицом, глаза как у коршуна, заостренные скулы, зрачки крохотные, держал меня взглядом крепче, чем второй горилла сжимал мне плечи. Правую скулу пересекает косой шрам, второй шрам, поменьше, оставил след на подбородке.

– Парень, – сказал остроглазый строго, – тебя твой знакомый приглашает вон в ту машину.

У бровки рассыпал солнечные зайчики мерседес. Блестящий, сверкающий, последней марки, с широкими шинами, что удержат на самых крутых поворотах.

Сердце мое учащенно колотилось. В Москве ежедневно исчезают бесследно десятки людей. Найдут ли мой труп?

Я затравленно огляделся.

– Не помню знакомых с такими машинами…

– Верю, – сказал мужчина. – Но если такие люди приглашают… понимаешь?

Меня начала бить дрожь. Челюсти лязгнули, я едва выдавил:

– Понимаю… Но все равно вы меня с кем-то путаете.

В России могут убить прямо на улице среди бела дня, буду лежать, истекая кровью, с вывалившимися кишками, а народ будет мчаться на зеленый свет, переступая или торопливо обходя, и очень-очень не скоро какая-нибудь сердобольная пенсионерка, которой спешить некуда, позвонит в милицию. Да и то лишь та пенсионерка, которая с чашкой чая подойдет к окну дома напротив, увидит…

Спецназовец со шрамом зашел с одной стороны, открыл дверь заднего сиденья. Я не успел глазом мигнуть, как он вошел в мерс одним неуловимым движением, словно его втянуло, зато другой открыл передо мной дверь, поддержал меня за локоть… если бы я попытался вырваться, то остался бы без локтя, и тут же влез следом. Меня зажало между двумя массивными телами, раздутыми от мускулов и твердыми, как колоды для разделки мяса.

Водитель крутанул руль, машина быстро набрала скорость. Человек, который сидел рядом с шофером, с натугой повернулся ко мне.

– Привет, программист, – сказал он. – Не узнал?

Он дружелюбно улыбался, но у меня в желудке стало еще холоднее.

Это было на заре перестройки. Не помню, то ли советская власть уже рухнула, то ли еще нет, некоторые считают, что она и сейчас все еще держится, но уже создавались фирмы… нет, пока только кооперативы, но в воздухе веяло переменами посерьезнее.

Я тогда зашел к моему приятелю, он работал в «ящике», с некоторых пор его отдел рассекретили, я стал пропадать там с утра до вечера, так как у них самые мощные ЭВМ, так у нас тогда назывались компьютеры, то есть электронно-вычислительные машины.

Как-то, пока я сидел и с великим наслаждением копался в программе, он зашел злой, расстроенный, сказал:

– Сволочи!.. Приехало высокое начальство, а у нас как раз сбой. Ну, как объяснить придуркам, что дело новое, что это не телевизоры настраивать, не стиральные машины для их баб!

Он прервал себя на полуслове, ибо дверь распахнулась, вошел крупный человек, сразу уставился на меня злыми глазами:

– А этот чего здесь?.. Играет?.. Ах, мать вашу… Мало вас стреляли… Мигом в зал!!!

Приятель побелел, рот открылся и закрылся, сейчас как раз время признаться, что пустил посидеть за компом друга со стороны: вылетит не только с работы, но вообще зарплату не дадут, а то и вычтут…

Я молча поднялся, в большом зале, где стояли и огромные ламповые ЭВМ, и уже современные компы, люди в синих халатах суетились, бегали от одного компа к другому, а руководство ящичного института подобострастно толпилось перед моложавым мужиком с суровым раздраженным лицом, с ног до головы похожим на отставного военного.

Потихоньку я пробрался к свободному компу, вошел в базу, порылся в дистрибутивах, отыскал кое-что из драйверов, а когда удалось пробраться к тому, который завис, я с дискеты запустил снова… и комп очнулся, экран засветился невинным голубым светом: что, мол, у вас тут что-то случилось?

Наступила тишина. Ко мне подбежал мужик, я в нем узнал директора, вгляделся в меня ошалелыми глазами, в них метнулось сперва бешенство, а уж потом сменилось облегчением, и я подумал, что хоть приятелю и выпишут премию, что вовремя пустил меня посидеть за клавой, но потом снова введут пропускной режим.

А за спиной раздался голос:

– Этот исправил, что ли?

Говорил тот самый, который кадровый отставник. Директор сказал подобострастно:

– Этот, этот!.. Хороший… работник.

Военный оглядел меня с головы до ног:

– Гм… а почему не в халате?

– В стирке, – сказал я первое, что пришло в голову.

– Ах, в стирке, – протянул военный.

Он быстро оглядел замершее руководство института и, похоже, что-то понял. Но лишь усмехнулся, пошел вдоль ряда уже работающих машин. Приятель ухватил меня за руку, я дал себя утащить обратно в его каморку.

Друга трясло, пальцы прыгали, не попадая по кнопкам. Наконец в изнеможении откинулся на спинку кресла.

– Не могу!.. Сегодня я больше не работник. Всего трясет… да не от страха, от злости! Ходят всякие с выправкой, командуют, орут!.. Только и гляди, к стенке поставят. Сволочи… Скорее бы эти демократические реформы, ох скорее бы… Тогда бы мы их, всех этих коммунистов, кагэбистов, парторгов, комиссаров…

В тот день я снова столкнулся с этим военным, когда, скопировав себе на дискету пару важных драйверов, вышел из института. В десятке шагов у бровки стояла волга с включенной мигалкой. Шофер уже распахнул дверку, ждал, а военному все не давали сесть директор института и его заместитель, что-то доказывали, размахивали белыми пальчиками.

Я сразу ощутил, как взгляд военного упал на меня. Ощущение было таким, словно потянуло холодным ветерком. Я повернул и пошел было в другую сторону, но в спину хлестнул нетерпеливый оклик:

– Эй, лохматый! А поди-ка сюда…

Я, конечно, мог и дальше уйти своей дорогой, но подумал, что подставлю директора института, а с ним и моего друга, ведь сейчас мы все делаем вид, что я сотрудник этого уже рассекреченного ящика.

Директор и остальные его люди замолчали, напряглись. Военный окинул меня острым и цепким взглядом, спросил неожиданно:

– Ладно, дело прошлое, скажи, как ты определил?

Я усмехнулся, ответил:

– Да просто повезло.

– Не бреши, – сказал он доверительно. – Ты мне скажи, я все равно в ваших программистских штуках ничего не понимаю. Но что-то с тобой не то. И халата не носишь… Ты на каком-то особом положении?

Я поколебался, ответил:

– Все-таки больше везенья, чем… Словом, тут несколько суток мудохались, это я знал. Когда зашел, все потные, устатые, с красными глазами. А мне со стороны сразу видно, что тот, который самый толстый, сразу начал орать, что железо не тянет, кроватка барахлит, видеокарта с акселерашкой конфликтует, а тот, который сухой, как вобла, сразу полез искать ошибки в БИОС е. Еще двое инженериков с выправкой, те перебирали звено за звеном всю цепь в ассемблере… А это им хватило бы на полгода работы, если бы в сутках было по семьдесят часов. Эти с выправкой все такие… предсказуемые.

Он внимательно следил за моим лицом, кивнул:

– Да, что-то я такое от них слышал. Думал, что они ругаются по-китайски.

– Почему по-китайски? – удивился я.

– Да мода на китайцев, всякие кунг-фу и сунь-ху… И почему ты полез в драйвера?

– А там, судя по всему, никто не искал, – признался я. – Раз уж почти все перебрали и не нашли, значит, дело не в железе, не в глюках и конфликтах плат. Я сунулся в драйвера и… дальше сами знаете.

Он кивнул.

– Ты молодец, всем утер нос. Нет, это не везение.

– Везение, – возразил я, чувствуя некоторый холодок опасности. – Сбой мог быть еще из-за десятка причин! Я ведь отсек далеко не все.

– Но из десятка оставшихся, – сказал он, – ты все же с ходу выбрал ту, которая и подвела. Нет, что ни говори о везенье, но чутье у тебя есть, есть!.. Как у меня на людей, так у тебя – на умное железо.

Он хвалил, но у меня почему-то остался неприятный осадок. И несколько дней этот голос и прищуренные глаза преследовали, тревожили, не давали сосредоточиться.

Потом, конечно, забылось. До сегодняшнего дня.

Он все еще улыбался.

– Вспомнил?.. Хорошо. Чем зарабатываешь на жизнь?

– Да все тем же, – ответил я, таким людям отвечать обязательно. – Раньше ремонтировал телевизоры, потом – видаки, теперь – компы.

– Где-то работаешь?

– Нет, – ответил я честно. – Свободный художник.

Спецназовец, что от меня справа, коротко хохотнул:

– Налоги платить не хочет.

Второй холодно молчал, я инстинктивно чувствовал от него наибольшую опасность. Тело его было как из дерева, я старался смотреть только вперед, но видел хищное лицо с ястребиным носом, шрам на щеке, выпуклые серые глаза. Почему-то принято считать, что такое лицо обычно у профессионального убийцы. И еще я чувствовал, что этому человеку я очень не нравлюсь.

Их шеф сдержанно улыбнулся.

– А кто их платить торопится? Ладно, а в свободное время чем занимаешься?

– У меня не бывает свободного, – ответил я честно.

– Ого! Почему?

– Мне нравится моя работа, – ответил я. – Для меня комп – это и работа, и удовольствие.

Он сказал иронически:

– И эти… как их, игрушки!

Я не люблю, когда со мной так разговаривают, будь это хоть крутой мафиози, хоть папа римский. Ответил сдержанно, поневоле ответишь, когда такие лбы по бокам, но так, чтобы все ощутили мою позицию:

– Да, конечно, в казино с бабами куда умнее.

Бодигард, который слева, довольно ржанул, второй холодно промолчал, а военный сказал понимающе:

– Значит, играешь…

– Играю, – согласился я. – Много и часто.

Он чему-то улыбнулся, сказал водителю:

– Сережа, подгони к «Трем львам». У нас еще полчасика до встречи.

Машина неслась бесшумно, водитель рискованно играл в шахматку, но соседние машины чувствовали опасность со стороны этого мерса с затемненными стеклами, шарахались, уступая дорогу, я невольно начал чувствовать удовольствие от поездки, даже несмотря на свое положение полугостя-полупленника.

Впереди лента моста, как широкое длинное лезвие рыцарского меча, уходила блестящей полосой вдаль, изгибалась под своей тяжестью, вминалась острым краем там далеко в землю, а по самому мосту стремительно несутся эти громадные металлические жуки, мехи, киборги, панцирники…

Шоссе ушло под мост, а дальше во всей потрясающей красоте поднимается эстакада, многоуровневая развязка. Мы неслись с большой скоростью, явно пройдем внизу под эстакадой, ее растопыренные лапы похожи на лапы космического богомола. Они все приближались, росли, шоссе уходило чуточку вниз, раскоряченные лапы стоят по обе стороны широкой асфальтовой полосы, по которой в ряд проскакивают шесть автомобилей, дальше еще лапы, еще и еще, а сверху над лапами полосатое нескончаемое брюшко этого звездного богомола…

Машина сделала крутой поворот, гравитация старалась прижать к борту, всю массу крови и жидкости силой инерции бросило в ту сторону.

Город освещен неплохо, все-таки Москва не Харьков, но в сравнении с этой частью – остальная Москва тонет во тьме. Здесь блистающий свет, оранжево-солнечный и пурпурно-красный – от реклам во всю стену, вывесок в сотни лампочек, светящихся гирлянд, декоративных фонарей под старину, но светящих как прожекторы.

Вместо асфальта ювелирно подогнанные гранитные плиты, широкие, как будто из Баальбека, народ прохаживается благодушный, сытый, довольный, очень вежливый, никто не топырит пальцы. Правда, прохаживаются – это так, к слову, чаще просто выходят из ресторана или казино, подходят к сверкающей машине с затемненными стеклами, оттуда выскакивает водила и услужливо распахивает дверь.

Но зато хлопает дверь в другом месте… наши ребята никак не отвыкнут от привычки, вылезая из машины, с размаха бросать двери мерсов: в отечественных моделях дверь иначе не закроешь – выходят другие элегантные мужчины и женщины, навстречу спешат личности в темных костюмах, услужливо и с поклонами ведут к уже распахнутым дверям.

Наш шофер припарковался прямо перед входом. Справа и слева от меня разом стало пусто, мужчины вышли синхронно и с такой ловкостью, словно просочились сквозь стены в режиме clip.

Военный сказал мне, не поворачивая головы:

– Пойдем, хакер.

Честно, в ресторане я не был за всю жизнь ни разу. Достаточно и того, что вижу в кино или по ящику. Не с моими деньгами платить за кусок мяса по сто лягушачьих шкурок, если могу точно такой же съесть за одну. Не то чтобы я такой уж и нищий, но лучше за эти бабки куплю новую маму или поправлю кроватку, а то даже выцыганю легендарный джифорс, чем вот так нелепо, как дореволюционный купчик…

В огромном помещении гремит музыка, за столами натужно веселятся существа обоих полов. Двое наших ботов уже отыскали свободный стол… или согнали кого-то, метрдотель явился сразу, лично, красивый и величественный, как Потемкин-Таврический, склонил голову в поклоне, преисполненном достоинства.

Военный сказал властно:

– У нас мало времени. Потому мне – антрекот из амнуэля, бокал шампанского… и чашку кофе. А моему другу – всего и побольше.

Я запротестовал:

– Да не голодный я, не голодный!

Он показал в улыбке ровные белые зубы, но что-то мне подсказало, что зубы, несмотря на их безукоризненность, все-таки его собственные.

– Да ладно, это я им просто заработать даю. Знаешь, во сколько здесь обходится одна только аренда?.. Итак, меня зовут Конон Илья Юрьевич.

– Андрий, – назвался я.

– Итак, Андрий, – сказал он напористо, а я невольно отметил, что он сразу принял мое «Андрий» как должное, не назвал Андреем, не переспросил, что за дурацкое имя, – ты с техникой дружишь. И она с тобой дружит. Я тогда сразу же навел о тебе справки, хотел пригласить к себе… но сам понимаешь, какая свистопляска началась! Эти дерьмократы… Ты, кстати, как к демократам?

Я понимал, как к демократам относятся люди с такой выправкой и такими уверенными голосами, надо бы в целях самосохранения поддакнуть и назвать их гадами, но кривить душой всегда противно, я ответил честно:

– Должен бы хорошо. Так говорят отовсюду. Но на самом деле мне политика по фигу. Всякая.

Один из бодигардов, крепкий мужчина, весь широкий, с круглым скуластым лицом, кивнул, соглашаясь, а второй, который с ястребиным носом, нахмурился. Я чувствовал, что, будь это в его власти, он уже раздавил бы меня, как насекомое.

Этот Конон кивнул, по его лицу я прочесть ничего не мог, но, похоже, мой ответ чем-то понравился. Двое официантов примчались, едва ли не бегом, моментально перегрузили на стол с десяток тарелок с горками жареного мяса, каких-то рачков, червей, улиток, все это тонуло в зелени.

Один наклонился и произнес заговорщицки:

– Вон там за столом очень красивые девушки… Они могут пересесть к вам.

Конон отмахнулся, а мне сказал:

– Ешь. И не смотри так. Это не расточительство. Для меня не расточительство. Итак, прошло за это время лет пять, да?

– Десять, – уточнил я. – Десять лет.

Он удивился:

– Десять?.. Черт, как время летит! Пока был молодым, ползло, как черепаха, а теперь летит быстрее стрижа… Ничего, теперь как раз начнем горбачевское ускорение. Языками какими-нибудь владеешь?

– Конечно, – удивился я. – А что, есть люди, которые ими не владеют?

Он засмеялся.

– Я не имел в виду сленговый, матовый и бюрократический…

– Я тоже, – ответил я. – Я владею ассемблером, паскалем, си, явой, борландом…

Он слушал-слушал, потом потряс головой:

– Еле врубился, что это не мат, а языки, на которых теперь мир держится. Ты прав, на хрен тебе допотопный аглицкий или японский? А раз читаешь документацию на английском, то этого хватает.

Я посмотрел на него с сожалением.

– Да кто ж эту лабуду читает? Все и так понятно.

Он мгновение изучал меня, как будто держал в пальцах под ярким светом настольной лампы, сказал чуть потеплевшим голосом:

– Да, это в тебе есть… Я уже говорил, у тебя глаз на железо, у меня – на людей. Я предлагаю работу.

Я сказал как можно тверже:

– Спасибо, я своей доволен.

Он покачал головой.

– Не смеши. Как можешь быть доволен такой жизнью? В тебе сил столько, что если запрячь, как Змея, то вспашешь землю отсюда и до океана!.. Новые Змиевы Валы проложим, а ты довольствуешься мелким заработком. Что ты имеешь взамен?