Сакрум

Но он не виновен в смерти Эвана – он не может уследить за каждым абсолютом. Или же это и есть его долг? Но долг перед кем: ними или самим собой? Филипп отчаянно отгонял от себя все чувства: вины, страха, тревоги… Важно оставаться в здравом уме и не терять рассудок…

Какое-то движение, пойманное боковым зрением, заставило Филиппа оставить свои размышления. Отбросив мысли, он потянулся к пистолету, напрягшись всем телом, но тут же опустил руку. На берегу сидела Юнис.

На мгновение Филипп позавидовал девушке – ее отсутствие не так заметно среди абсолютов, и она свободно может хоть навсегда уйти из лагеря, и никто не станет ее осуждать. «Но я ведь тоже могу уйти», – отозвался внутренний голос. Почему тогда Филипп все еще здесь? Из-за своего дурацкого плана мести?

Юнис вдруг обернулась, словно почувствовав его присутствие. Испуг в глазах сразу же сменился облегчением. Напрягшееся тело приняло расслабленную позу. Вероятно, она боялась нападения малумов. Но все-таки сидела в одиночестве.

– Небезопасно… – начал Филипп, подходя ближе.

– … бродить одному, – закончила за него Юнис без капли насмешки. Душевная усталость отражалась в ее лице, как и у многих абсолютов.

Как ни странно, сейчас Филиппу и самому не хотелось язвить. Он присел рядом, направив взгляд на тот берег. Там за деревьями заходило солнце. Небо окрасилось в светлый розовый оттенок. Медленно, безмятежно плыли мягкие облака. И все было тихо. Только волны легонько бились об основание утеса, на котором двое сидели, словно старые друзья. Царило молчание, и никому не хотелось его нарушать.

Что делать дальше? Как поступить с Самиром? Убегать или остаться здесь и ждать? Верят ли все в еще абсолюты в силу своего лидера? Все эти вопросы роились где-то рядом, но ни за один из них Филипп не мог зацепиться. И не потому, что его внимание рассеивалось из-за присутствия рыжеволосой девушки, которую еще вчера он случайно поцеловал, поддавшись порыву. Нет. Он вовсе забыл о ее существовании, пока не встретил здесь. Да и теперь Юнис не пыталась напомнить о себе, в молчании уставившись в воду. Было видно, что ее мысли далеко отсюда. И вряд ли ее тоже волнует то, что произошло между ними вчера. Сегодня все абсолюты были обременены только одной общей проблемой. И Филипп устал об этом думать.

– Голова не болит после вчерашнего? – спросил он первое, что взбрело в голову.

Юнис бросила на него укоризненный и в то же время равнодушный взгляд.

– Забудем, ладно? – устало произнесла она. – Все, что было вчера.

– Хотел предложить то же самое, – согласился Филипп, сложив руки в замок на коленях, и не удержался. – Хотя я уже почти забыл. Поцелуй-то был не самый…

– Расскажи о своем отце, – вдруг грубо перебила его Юнис, ненадолго лишив парня голоса.

Он был не просто ошарашен вопросом – его взбесило упоминание об отце. Она его мысли что ли читает?

– Зачем мне о нем рассказывать? – с раздражением спросил Филипп.

– Хочу кое-в-чем убедиться, – ядовито ухмыльнулась девушка. – Кажется, я понимаю, почему он захотел избавиться от такого засранца…

– Ах, вот в чем дело, – злобно улыбнулся Филипп, уловив в сарказме Юнис обиду и попытку отомстить.

Но, как ни странно, после этого ему не захотелось отплатить ответной язвительной шуткой. Упоминание об отце приглушило все чувства Филиппа, кроме ненависти. И вдруг в нем родилось острое желание, которое никогда не возникало раньше, – поговорить об отце. Филипп так долго держал в себе злость и обиду на него, что теперь даже Юнис казалась способной выслушать его. Почему бы не вылить на нее весь негатив, который скопился на душе? Ей это покажется трогательным, а ему станет гораздо легче.

– Я любил его, – собственный голос для Филиппа прозвучал слишком громко и резко. – Как все дети любят своих родителей.

Он был не уверен, что хотел сказать именно это, но слова сами полились рекой. Юнис удивленно уставилась на него. Филипп чувствовал это, но продолжал смотреть вниз, на воду и свои свисающие ноги.

– Я смотрел на него с восхищением, как на героя. Он и был для меня героем. Всегда думал о своем народе, пытался всех защитить, иногда сутками не спал, работал и обдумывал каждое свое действие. Господи, я был слепым дураком! – Филипп провел рукой по лицу, нервно улыбнувшись. – Я верил, что он действительно гордится мной, готовит меня к своей должности, показывает во всем свой пример… Иногда он даже позволял мне посидеть на кресле в его кабинете, повторяя: «Чувствуешь, какая власть и ответственность заключена в этом месте? Привыкай к этому». Где-то он ведь должен был оступиться и случайно подать знак, что все это большая ложь?! Но нет, он был идеальным отцом. Идеальным во всем. Мне так казалось…

Собеседница молчала, просто впитывая его слова, а может и не слушая – это было неважно. С каждой брошенной фразой Филипп чувствовал небывалое облегчение.

– А он решил от меня избавиться, – скрепя сердце, которое впервые дало о себе знать, произнес он. – И я не понимаю, почему. Поэтому не могу его не ненавидеть.

Воцарилось продолжительное молчание. Филипп пытался не жалеть о том, что затеял этот разговор и все больше понимал, что ощущает себя ребенком. Со стороны он должен выглядеть жалким. Поэтому ему не хотелось поднимать лицо к девушке, глаза которой уставились на него.

Филипп просто опустил взгляд на ее руки. Такие тонкие и мягкие на вид, женственные и красивые, но из-за множественных царапин и вжившейся грязи под ногтями, как у всех абсолютов, казались несчастными, то есть забытыми, словно хозяйка использовала руки как орудие труда и не более. Пересилив себя, Филипп все же повернул лицо к Юнис и сразу понял, что все это время она хочет что-то сказать, но никак не решается.

– Что? – нетерпеливо бросил парень. – Говори уже.

– Мне просто хотелось узнать про твою маму, – неуверенно проговорила девушка. – Какой она была?

– Какой? – Филипп этот вопрос ввел в ступор. – Почему тебе это интересно?

– Ну, ты все же и ее сын, – пожала плечами Юнис, повернув лицо обратно в сторону реки. – Мне любопытно, в кого ты такой… То есть, я видела Винсонта Марчелла, и – Господи, я еще пожалею о своих словах! – Филипп, ты на него не похож. – Юнис снова взглянула на юношу и улыбнулась. – Ты не плохой.

Филипп потерял дар речи. Он не думал, что ему будет приятно услышать нечто подобное. Но от осознания, что кто-то считает его не похожим на отца, на душе стало… легче.

– Сейчас… – юноша полез во внутренний карман куртки и достал оттуда сокровенное фото. – Можешь посмотреть.

Юнис явно была удивлена, но не растерялась и смело развернула сложенный вчетверо бумажный лист. Со снимка на нее посмотрело улыбающееся красивое лицо молодой женщины. Девушка невольно улыбнулась в ответ и некоторое продолжала рассматривать портрет.

– Она выглядит доброй, – произнесла, наконец, Юнис, не отрывая глаз от фото. – И кажется очень внимательной, рассудительной, но в то же время веселой.

– Такой она и была, – усмехнулся Филипп, полный теплыми воспоминаниями. – По крайней мере, такой я ее и помню.

Юнис вернула ему снимок, и юноша снова спрятал его под одеждой.

– Хотела бы я тоже иметь фотографии, – тихо сказала девушка и тут же вернулась к теме: – Я слышала, что твоя мама… она…

– Покончила с собой, – отрезал Филипп, разочарованный тем, что речь все-таки зашла о ее смерти.

– Да… – явно пожалев о своих словах, несмело добавила Юнис.

– Хочешь знать, почему?! – закипел Филипп. – Я бы и сам хотел знать. Я был слишком мал, чтобы тогда понять это. А сейчас с трудом вспоминаю даже ее голос. Так что, вряд ли смогу утолить твое любопытство.

– Да я не…

– Ладно, я же понимаю, всем интересно, почему ни в чем не нуждавшаяся жена канцлера свела счеты с жизнью…

– Я просто…

– И у себя же дома, в собственной комнате!

– Филипп.

– Оставила маленького сына…

– …

– Ничего нового я тебе не скажу. Ты уж извини.

– Я только хотела сказать, что понимаю тебя.

Филипп вскинул брови, удивленно взглянув на Юнис. Его никто не мог понять. Он был в этом железно уверен. Но в мыслях вдруг пронеслись слова Фридмана об отце семейства Харрисон. Филипп давно понял, что Юнис не представляет для него и абсолютов никакой угрозы, но ему безумно хотелось увидеть другую сторону медали…

Кэрри в очередной раз бросила взгляд в сторону тропы, по которой уже давно ушел Филипп. Ее не покидало чувство тревоги. Вдруг он совершит какую-нибудь глупость или на него кто-нибудь нападет! Без Филиппа она не могла представить дальнейшую жизнь абсолютов. Только он мог спасти их, и теперь лагерь словно остался беззащитным.

– С ним все в порядке, – снова донесся голос Септимия, который безмятежно нарезал повязки из ненужной одежды. – Хватит себя накручивать.

Но в этот раз Кэрри не мог успокоить даже он. Чувство нарастающей тревоги сдавило ей грудь. Что-то должно случиться, и она ничего не может с этим поделать. И от этого становилось только беспокойнее. Куда бы Филипп ни пошел, он уже должен был давно вернуться. То, что он оставил лагерь без присмотра, совсем на него не похоже.

Девушка побежала к Раджи, который сидел у своей палатки, занимаясь чисткой дробовика. Каждый в лагере старался заняться делом, отвлечься от происходящего, попытаться вернуться в те умиротворенные незабываемые дни. Однако абсолюты словно ходили по натянутым нитям единой паутины, и оборвись хоть одна из них, вокруг снова начнется едва отступившая паника.

– Филипп не возвращался? – обеспокоенно спросила Кэрри дрожащим голосом.

Ворон поднял на нее свои темные глаза, выражение которых оставалось уверенным и спокойным. Казалось, он совсем не озабочен пропажей друга.

– Кэрри, ты не видела Юнис?! – вдруг раздался такой же взволнованный голос Юрия, внезапно появившегося рядом.

– Я думала, она в саду, собирает ягоды, – округлила глаза Кэрри, и сердце ее заколотилось еще сильнее.

– Я только что оттуда. Ее нигде нет, – по лицу Юрия было заметно, что он напряжен не меньше.

И только Раджи оставался непоколебим. Окинув двоих своих друзей насмешливым взглядом, он продолжил свое занятие.

– Если они вместе, думаю, нам не о чем беспокоиться.

Юрий густо покраснел, и на его лице появилось немое возмущение. Но не успел он ничего сказать, как позади раздалось едкое замечание Ноэль:

– Нашли время, – фыркнула она, проходя мимо с полными руками сухих веток для костра. Рядом с ней с такой же поклажей шел тоже недовольный Джерт, как всегда пытающийся угодить своей подруге.

– Нам нужно отыскать их, – твердо заявила Кэрри, снова обратившись к Раджи.

Тот отвел глаза, на секунду задумавшись.

– Может, вам двоим пойти к Макото?

Кэрри еще не успела сообразить, причем тут Макото, как Юрий уже бросился куда-то в сторону кухни. Девушка поспешила за ним. Как она сразу не подумала?! Вот кто сможет обойти всю территорию поблизости и остаться незамеченным!

Парень-азиат усердно корпел над рыбой, очищая ее к ужину. Поблизости никого больше не было.

– Мак…

– Найди Филиппа и Юнис! – потребовала Кэрри, перебив Юрия, который быстрее настиг друга.

Макото поднял глаза, ошеломленно глядя на запыхавшихся друзей. Рука с ножом так и зависла в воздухе.

– Что-то случилось? – обретя дар речи, спросил юноша.

– Их давно нет в лагере, – объяснил Юрий, нетерпеливо подпрыгивая на месте. – Пожалуйста, друг, нет времени! Могло что-то случиться. Помоги, а мы тебя покараулим!

– Кто, если не я! – без доли иронии заявил Макото, театрально бросил рыбу на стол, воткнул в деревянную доску нож и сбросил с себя фартук. – За мной!

Парень устремился к своей палатке, чтобы приступить к поискам пропавших друзей. Кэрри и Юрий поспешили за ним, плотно задернули шторки и в ожидании посмотрели на азиатского юношу. Оказавшись внутри, Макото сел в нужную позу, скрестив ноги и положив руки на колени, закрыл глаза и глубоко вдохнул, а затем с шумом выдохнул, пытаясь как можно быстрее погрузиться в астрал.

Через несколько мгновений юноша раскрыл глаза, почувствовав, что его дух, наконец, смог отсоединиться от тела. Он поднялся на ноги и обернулся назад, взглянув на самого себя, сидящего в позе лотоса. Это всегда забавляло его – смотреть на свое обездушенное тело. Каждый раз он садился напротив своего него, размахивая перед своим же лицом руками, но сегодня решил не тратить на это время. Теперь перед ним в нетерпении сидел его лучший друг и Кэрри, нервно заламывая руки и гадая, как скоро он вернется обратно.

 Вспомнив о своей миссии, Макото, не раздвигая шторку палатки, прошел сквозь нее и оказался снаружи. Он шел по лагерю, оглядывая своих друзей и строя им разные гримасы, но они не реагировали на них, потому что не могли это увидеть. Да и рассмешить кого-то сейчас вряд ли бы удалось и в реальности. У всех были мрачные лица, словно маски, не умеющие улыбаться. Скользя мимо одной из палаток, Макото заметил Верену, сидящую в одиночестве. Обхватив себя руками, она слегка покачивалась, словно убаюкиваясь. Ее глаза были красны от слез. Макото вспомнил, как близки они с Самиром. А что бы чувствовал он, если бы, например, Юрия обвинили в чем-то ужасном? Не хотелось даже представлять.

Проплывая мимо деревянного ангара, в котором покоился старый нерабочий грузовик, юноша наблюдал, как выкапывают могилу Асманд с Максвеллом, не роняя ни слова. Вместо разговоров слышен был только глухой звон их лопат, врезающихся в землю.

Макото вдруг пробрала жуткая дрожь. Точнее, он представил, как пробежал бы холодок по его спине, будь он в своем теле. Ведь именно сейчас он осознал тот ужас, который проник в их мирный лагерь. Это заставило его поторопиться в поисках. Он не хотел, чтобы рядом с этой могилой оказались еще две…

Солнце уже наполовину закатилось за горизонт. Небо отливало алыми и пурпурными красками. Над лесом сгущалась молчаливая тень. Макото уже полчаса плыл вдоль берега. За спиной остались все знакомые места, и юноша уже отчаялся найти здесь кого-то – видимо, надо идти в другую сторону. Но времени прошло немало. Если он слишком долго будет путешествовать в астрале, все больше отдаляясь от тела, что с ним будет? Макото не чувствовал физической усталости, однако силы будто медленно угасали, ощущение тела стало забываться, связь казалась все менее прочной. Может, если совсем оставить материальную оболочку, то дух его станет свободным? И никогда не придется думать об усталости, еде, других прочих потребностях организма. Макото понимал, что такая свобода ему не нужна. Тогда он не сможет говорить с друзьями, хлопать их по плечу… А вдруг он и вовсе исчезнет? Просто растворится в воздухе, а тело его так и не проснется?

Выбросив из головы эти странные пугающие мысли, Макото вернулся к своей цели – найти друзей. Он стал думать, что они могли направиться в город, либо в лес, либо их уже…

Вдруг послышались приглушенные голоса. Вроде мужской и женский. Да, похоже на Юнис! Макото встрепенулся, огляделся вокруг и увидел две темные фигуры на фоне заката. Ничего не боясь, он стал приближаться и с облегчением осознал, что Юнис и Филипп целы и невредимы. Они непринужденно о чем-то говорили, сидя на траве и глядя на уходящее солнце, отражающееся в волнах реки. Макото улыбнулся, приятно удивившись, что эти двое не спорят как обычно, а ведут спокойную дружескую беседу. Он уже развернулся, чтобы уйти и сообщить Кэрри, что все хорошо, как вдруг до его слуха донеслись разборчивые слова Филиппа.

– А что случилось с твоим отцом? – спросил юноша, взглянув на Юнис. – Я слышал только о твоей матери.

– Вряд ли я хочу о нем говорить, – покачала та головой и отвела глаза.

– Я поделился своей болью, – Филипп театрально приложил руку к сердцу. – Теперь и ты тоже можешь мне довериться. Иначе я буду чувствовать себя глупо.

– А вот и Марчелл, – фыркнула девушка, покачав головой.

– Он всегда здесь, – смиренно произнес Филипп. – И не уходи от темы. Расскажи, и мы будем квиты.

– Это слишком тяжело, – вздохнула Юнис, но, кажется, была почти готова к откровениям. – Ксандеру ни разу не удалось меня вывести на этот разговор.

– Так с посторонними людьми делиться проще, – констатировал факт юноша, сложив руки на груди и отведя взгляд на тот берег. – Я только что в этом убедился.

Ненадолго воцарилось молчание. Макото не спешил уходить. Он стоял в двух шагах от своих друзей и глядел в их затылки, удерживаемый неведомой силой. Ему было жутко неловко за то, что он подслушивает их разговор, но то, о чем они беседовали, волновало и его сердце.

– Его не стало четыре года назад, – прервала тишину Юнис. Ее голос был тверд, словно она говорила о ком-то чужом. –  Мне было пятнадцать. Моей младшей сестре пять. В тот день… хотя, нет – я начну пораньше. Иначе ты не поймешь.

Девушка горько усмехнулась. Филипп взглянул на нее и снова отвернулся.

– Конечно, я тоже его любила, – произнесла она и взглянула на парня, что сидел рядом, – как и ты своего отца. И, знаю, он нас тоже любил, – Юнис задумчиво посмотрела вдаль, словно вспоминая все важные детали. – Он учил меня читать, писать, учил видеть прекрасное в мелочах. Я стала рисовать, и он оценивал каждый мой рисунок как шедевр, даже каракули. А еще мне нравилось смотреть, как они общаются с Ксандером. Между ними была какая-то особая связь. Да уж, брат в нем души не чаял…

Юнис взвела глаза к небу, сдерживая слезы. Было ясно, что она все еще не оправилась после недавней потери. Ей несомненно было тяжело говорить о брате, куда тяжелее, чем об отце.

– В общем, отец… никогда не говорил, где работает. Он просто исчезал на несколько дней, недель, а потом столько же оставался дома. Мама говорила, что папа очень важный человек, что она трудится на благо страны. Ксандер часто просился с ним, но отец говорил, что тот еще молод. Тогда они ссорились, ввязывалась мама, и потом все злились друг на друга. После таких ссор папа выходил на улицу и выпивал. Но, в основном, он был добр, – Юнис смахнула с ресниц слезу, улыбнувшись своим воспоминаниям. – Когда я подралась в школе с одним мальчишкой, при маме он сделал вид, что очень рассержен и отругал меня, а затем, когда она отвернулась, похвалил за хороший удар. И я мечтала быть похожей на него, потому что он казался самым сильным, – лицо девушки стало неожиданно сердитым – слез не было, остался только холод и какое-то равнодушие. – Но он только казался сильным. А на деле был трусом.

Макото подошел ближе и заглянул в лицо Юнис. Никогда он еще не видел ее такой… пугающей. На ее виске пульсировала вена, взгляд остекленел. В глазах будто сверкали молнии от тяжелых воспоминаний.

– В ту ночь, четыре года назад, когда мы с Пенни спали в своей комнате, он зашел в дверь и застыл. Я думала, он хочет что-то сказать, но почему-то не стала спрашивать. Он был похож на тень, и его лицо мне показалось каким-то чужим. Я увидела в его руках ружье, увидела, как он направил его на мою сестру.

Филипп ошеломленно уставился на девушку, будто не веря своим ушам. Макото и сам был не в силах поверить в эти жуткие слова. Ему не терпелось услышать продолжение, и в то же время его пугало то, что он может узнать.

– Я тогда словно оцепенела. Просто смотрела, как он стоит над спящей Пенни, держит над ней ружье и сквозь слезы шепчет бессвязные фразы: «простите меня», «я должен», «вы не будете страдать», «лучше сейчас»… И тогда я закричала. В доме все проснулись, Пенни вскочила в постели, увидела ружье и заплакала. А он… он…

Макото положил свою неосязаемую руку на плечо Юнис, пытаясь унять ее боль. Он не мог плакать, но чувствовал, что его душа полна слез. Он уже знал продолжение.

– Повернул ствол к своему подбородку и выстрелил. Просто выстрелил. Бросил нас.

Филипп молчал. Было сложно переварить услышанное. Сложно подобрать слова утешения. Макото видел в его глазах поддержку, безмолвное сочувствие. Эта история казалась слишком трагичной, чтобы быть реальностью. Наверное, слова сейчас были бы лишними. И Юнис не выглядела так, будто ее нужно утешать и поддерживать. Она уже давно осудила отца, это было слишком очевидно.

– Пенни была так шокирована, что год вообще не разговаривала.  Мама стала рассеянной и замкнутой. Ксандер был нашей опорой, связывал всех, заставлял жить дальше. И теперь, когда его нет, мне страшно подумать, что все повторилось…

Снова недолгое молчание. Филипп опустил глаза, обдумывая услышанное. Макото не мог больше оставаться в астрале, чувствуя, как слабеет его дух, и был вынужден отправиться обратно в лагерь. Обернувшись, он кинул взгляд на две безмолвные фигуры, сидящие у реки. За ними в темнеющем синем небе утопала полоса солнечного света. Макото думал о том, что же хуже: никогда не знать своего отца или вот так разочароваться в нем, потеряв навечно?

На небе загорались первые звезды. Филипп знал, что пора возвращаться, но ощущал незаконченность разговора. Юнис молчала. Не плакала и уже не злилась – просто смотрела в воду.

– Почему он это сделал? – спросил парень, озадаченный поступком Нилс Харрисона. Судя по всему, Юнис даже не догадывалась, что ее отец работал в Кастрисе.

– Хотела бы я знать, – ответила девушка.

– Он будто хотел защитить вас от чего-то, – пребывая в совершенном ступоре, рассуждал Филипп. В его голове уже выстраивались различные версии произошедшего. Фридман обмолвился, что Нилс Харрисон охранял секретные объекты. Значит, он мог узнать что-то, что подтолкнуло его на убийство собственных детей. Но что такого может скрывать Фридман?

 Филиппу хотелось высказать свои догадки вслух, но теперь казалось, что разговор интересен только ему. Юнис равнодушно смотрела в воду.

– Тебе не интересно? – спросил юноша, раздосадованный тем, что больше, как видно, девушка ему ничего не расскажет.

– Это все уже не важно, – сказала она и поднялась на ноги.

Филипп тоже встал. Несколько секунд они просто смотрели друг на друга, мысленно договариваясь оставить этот разговор здесь и никогда не вспоминать его. Это было точкой. И оба, не сговариваясь, шагнули в сторону лагеря.

Филипп продолжал размышлять об услышанном. Ему теперь как никогда хотелось вернуться в Конфиниум и узнать правду, вывести Фридмана на чистую воду. Очевидно, что он что-то скрывает от канцлера. Фридман явно хотел избавиться от Юнис, чтобы спасти свою шкуру, будучи даже до конца не уверенным в ее осведомленности. И оказался в проигрыше. Ведь девушка ровным счетом ничего не знала, а он выдал свои страхи. Теперь Филипп знал о них, знал, что этот человек боится попасться. Разве это не лучшее стечение обстоятельств для идеального плана мести? Теперь Филипп заставит Маркуса Фридмана играть по собственным правилам.

А пока, по мере приближения к лагерю, в голову возвращались мысли о насущных проблемах. Убийство Эвана, заключение Самира, малумы… Филипп снова становился собой, принимая роль предводителя, готовясь к сложным решениям, прощаясь с сегодняшними слабостями. Пора бы его внутреннему воину возвращаться в строй.

Юнис шагала рядом, тоже погруженная в свои мысли. Возможно, о своем отце или об Эване. Так или иначе, дума ее явно была такой же тяжелой, как и у Филиппа. И оба они несли свой груз, пока вдалеке не замелькал знакомый костер. Завидев его, Филипп прибавил шаг. Хотелось поскорее разрешить все накопившиеся проблемы, собрать совет, взвесить все за и против в обвинении Самира, похоронить Эвана…

Но внезапно юноша понял – в лагере творится что-то неладное. Он перешел в бег, Юнис тоже.

У костра столпились абсолюты, явно окружив что-то или кого-то. Стоял ужасный галдеж. Уж не свершил ли кто-нибудь самовольный суд над Самиром? А может, это уже хоронят Эвана? Но почему тогда такой беспорядок и шум? Мысли спутались, тревога нарастала с каждым шагом.

Наконец, Филипп вбежал в толпу, размыкая кольцо и оказываясь прямо лицом к лицу с источником всеобщего переполоха…

Юнис чуть не врезалась в спину Филиппа, торопясь увидеть, в чем дело. Выглянув из-за его плеча, она стала свидетелем шокирующей сцены.

Лицом к огню, опустив голову, с которой свисали длинные темные волосы, стоял на коленях голый по пояс мужчина. Двое юношей из абсолютов держали его за плечи, не давая совсем упасть. Было ясно, что этого человека избили – он держался в полуобморочном состоянии. На оголённом торсе виднелись раны, из которых сочилась кровь.

– Кто это? – недоумевал Филипп. – Кто это?!

– Все решилось, мы нашли убийцу! – ликовал кто-то в толпе.

– Казним! – завопил другой.

– Объясните, что происходит! – рявкнул лидер, и все замолчали. – Где Раджи?

Юнис не отрывала взгляд от пленника. В его волосах торчали перья, несколько прядей были заплетены в косы, а на плечах едва заметно мелькали какие-то символы, выведенные синей краской. Он явно отличался от абсолютов, но был не похож и на малума. По крайней мере, на того, что девушка видела в городе.

Из толпы появился смуглый высокий парень. Он шагнул к Филиппу и стал рассказывать все по порядку, пока остальные нетерпеливо смотрели на пойманного.