Палач Демона

Прибыв на место трагедии, капитан Семенов вместе с двумя оперативниками – майором Евгением Овчаровым, капитаном Василием Дупленко и криминалистом – старшим лейтенантом полиции Альгирдасом Жемайтисом не сразу отыскали Артемьева в толпе перепуганных людей. Пройдя на второй этаж полуразрушенной усадьбы, Семенов увидел труп молодого мужчины с разодранным горлом. Рядом, привалившись к стене, сидел еще один с перебинтованной рукой. Возле него уже суетились врачи: "скорая" прибыла раньше полиции.

– Доктор, можно допросить вашего пациента?– спросил капитан.

– Позже! Вы же видите, в каком он состоянии!– раздраженно ответил пожилой врач.

Тогда Семенов поинтересовался, где найти владельца особняка?

– Да вот же он! – указал на него мужчина, державший в руке початую бутылку водки. Возле сына своего сидит.

Следователь увидел респектабельного мужчину в дорогом костюме. Он, сидя прямо на полу перед дубовой дверью, пытался удержать какого-то молодого человека. Лицо у парня было залито кровью, а правая щека болталась полуоторваной. Извиваясь всем телом, он вырывался, издавая время от времени тихий смешок…

– Николай Михайлович, что здесь произошло? – спросил Семенов.

– Зайди да посмотри! – ответил его визави.

Войдя в залу, капитан первым делом попросил всех, кто там был, (а их было не менее тридцати человек), на выход. Однако, его обращение "Уважаемые, покиньте, место преступления!" почти ни на кого из присутствующих не произвело никакого впечатления. Лишь после того, как Семенов рявкнул: "Все вышли, я сказал!", народ, нехотя, потянулся к выходу.

И тут только капитан увидел страшную картину: мертвая девушка лежала на полу в подвенечном платье, шея почти перекушена. "Крови очень много" – автоматически отмечал про себя капитан.

– "Стоп! Почему перекушена? Из-за чего я так подумал? Может, отрублена или отрезана? Нет. Точно перекушена! Почти оторвана, края раны – как лохмотья".

– Альгирдас, подойди, взгляни! – попросил он криминалиста.

– Все следы затоптали!– недовольно пробурчал тот, протискиваясь между выходящими людьми со своим чемоданчиком.

– Им-то что? Приперлись, натоптали, как стадо! – поддержал его майор Овчаров.

– Так! – оборвал их возмущения капитан Семенов, Дупленко, иди, выдерни участкового, а ты, Женя, опроси свидетелей. Узнай, кто и где был, и что видел. Ну, как всегда. Сам Семенов, выловив двух человек, не успевших выйти из залы, вцепился в них, словно бульдог.

– Ну, уважаемые, расскажите, что здесь произошло? – задал он вопрос, двум молодым парням.

– А мы не знаем! – ответил один из них, тот, который повыше. Мы с Пашей – он кивнул на второго свидетеля, были во дворе особняка. Там, где свадьбу Светы и Миши праздновали.

– Света?.. – вопросительно указал глазами на труп девушки Семенов.

– Да, – ответил его собеседник. И вдруг все услыхали крик и вой жуткий какой-то. Потом прибежал охранник, крикнул, что в старой усадьбе что-то случилось. И все побежали за ним.

– Во сколько времени, вы услышали крики и вой? – спросил капитан.

– Ну, я даже не знаю, – задумчиво протянул парень. Мы стояли, болтали, выпивали…

– Где-то около десяти вечера было, – вступил в разговор его приятель. Капитан кинул на него вопросительный взгляд: "Точно?"

– Да, около десяти, – кивнул парень. Мне, как раз мать позвонила, а потом это случилось… Вот, посмотрите, – он вытащил из кармана сотовый телефон и, раскрыв список входящих звонков, показал капитану Семенову.

– Девятнадцать пятьдесяь семь, – констатировал тот.

– И что потом?

– Потом, мы с Игорем и другие гости прибежали сюда.

– Видели что-то подозрительное, незнакомого кого-нибудь?

– Да тут почти все незнакомые! – ответил Игорь. Гостей-то куча целая и мало кто друг друга знает.

– Что, первым делом, вам запомнилось? – задал Семенов очередной вопрос.

– Впереди нас бежал отец Светы, Георгий Степанович. Когда он увидел, что она мертва, то чуть было не упал в обморок.

– На свадьбе не было ссор или драк? Не поругалась ли потерпевшая со своим женихом? – продолжал допрос капитан.

– Да, нет, – пожали плечами парни.Тут есть охранники, их надо спрашивать.

– Один мертв, второй в шоке, – капитан махнул рукой. Бесполезно.

– Есть еще один, который в особняк прибежал и сообщил всем про убийство, – подсказал капитану Игорь. Вы его найдите.

Но оказалось, что этого секьюрити уже отыскал и допрашивает оперуполномоченный майор Овчаров. Пока криминалист Жемайтис, в поисках малейших улик, осматривал место преступления, Семенов нашел обоих на первом этаже усадьбы. Опер и охранник сидели рядышком на подоконнике. Левая сторона лица у секьюрити была перевязана бинтом, но рот был свободен.

– Ну, что у тебя, Женя? – поинтересовался старший опергруппы.

– Охранник Владимир Петраков, – представил Овчаров своего визави. Работает у отца невесты, бывшего криминального авторитета и бывшего же депутата законодательного собрания Георгия Степановича Никитина. Давай, повтори следователю то, что мне рассказал! – приказал Овчаров охраннику.

– Ну, после регистрации в ЗАГСе мы вместе с Георгием Степановичем приехали сюда. К отцу жениха. На свадьбе все было тихо, никто не напился и не буянил.

– Невеста не ссорилась со своим женихом? – прервал охранника капитан.

– Нет, они сначала сидели за столом, потом вышли во двор. Мы с ребятами, по приказу Георгия Степановича, наблюдали за ними.

– Зачем? – спросил следователь Семенов.

– Ну, так, чтобы с ними ничего не случилось, наверное, – пожал плечами охранник.

– Да– а-а, – многозначительно протянул капитан.

– Хорошо же вы их охраняли…

– Да, как вы можете! – возмутился охранник. Мы же старались! Боря погиб!

– Как они очутились в старой усадьбе? – прервал шквал возмущений следователь.

– Примерно в девять вечера я заметил, что Михаил и Светлана выходят за территорию особняка.

– Зачем они туда пошли?

– Я не знаю, но хозяин приказал нам не спускать с них глаз, – пояснил охранник Петраков. Поэтому, я с двумя напарниками тихонечко пошли следом.

– Да не тяни ты кота за все запчасти! – не выдержал майор Овчаров. Скажи, кто на вас напал!

– Погодь, Женя, пусть говорит по порядку, – остудил следователь оперативника.

– Я не знаю, что там случилось, – заявил Петраков.

– Когда мы с ребятами вошли в усадьбу, то не сразу нашли Мишу и Свету. Поэтому решили разделиться. Я начал обходить первый этаж, а Виктор и Борис пошли на второй.

– И-и?.. – вопросительно протянул Семенов.

– На первом этаже я никого не обнаружил и поднялся по лестнице на второй, – продолжил охранник свой рассказ.

– Что там увидел?

– Виктор и Борис стояли возле той комнаты, где сейчас лежит Света. Дверь была закрыта неплотно и они наблюдали за кем-то в щелочку. Я подкрался сзади и шепотом спросил "кто там?" Борис ответил, что в комнате молодожены.

– Целуются? – пошутил я. Но тут Борис вдруг распахнул дверь и ворвался внутрь.

– Он что-нибудь крикнул? – спросил Семенов.

– Да, – кивнул охранник. Он крикнул "Назад!"

– И что произошло дальше? Ты сам туда входил?

– Я стоял самым последним и поэтому ничего толком не разглядел. Услышал, как крикнула Светлана. Очень громко крикнула и страшно, так… Тут раздался ужасный вой. Потом я увидел какую-то большую тень. Отскочив от Светланы, она кинулась на Бориса и он упал, а Виктор выхватил пистолет и вытянул вперед руку, но выстрелить не успел. Я увидел как пистолет упал на пол. Следом свалился и Витя. Мимо меня что-то проскочило, я почувствовал сильный удар по голове и потерял сознание…

– На какое время?

– Не помню, но когда открыл глаза, увидел, что Светлана лежит на полу, а рядом сидит Миша. Он гладил ее по голове и что-то бормотал. Лицо у него было в крови и щека оторвана.

– Потом?..

– Я с трудом встал на ноги, так как меня качало. Подошел к Михаилу, и от всей этой картины меня вырвало.

– Точно, – утвердительно кивнул майор Овчаров. – Недалеко от дверей он обрыгался, там кучка оливье и, кажется, свекольный салат.

– Где был второй охранник? – отмахнулся от него Семенов. Он, Виктор, кажется?

– Да. Он сидел возле стены весь белый и пытался перетянуть ремнем руку. Но у него не получалось. Я помог ему и побежал за подмогой, в особняк.

– Что делал третий напарник, Борис?

– Ничего. У него было разорвано горло, он умер…

– Все ясно, пакуй его, с нами поедет! – скомандовал оперативнику Семенов.

– Вы что?! – возмутился охранник. Я же раненный!

– Сам посуди, – медленно произнес следователь, ты пострадал меньше всех. И внезапно заорал: "Говори, сука, кто твои подельники?! Где они? Кого заказали девушку или парня?! Кто заказчик?" Услышав весь этот поток обвинений, секьюрити только молча покачал головой: "Нет, я здесь не при чем, ты на меня все это не повесишь!"

– Ладно, поехали. Петраков тяжело встал и двинулся к выходу.

– Ты что, Семенов? – удивился майор Овчаров. Не видишь, парень ни при делах! Пусть лучше домой едет, потом пригласишь на допрос.

– Нет, я как дежурный следователь, его и второго тоже, и жениха – всех в отдел доставлю. Ты же потом мне спасибо и скажешь, что в розыск объявлять не нужно. Или потом побегать за ними хочешь? – прищурился Семенов.

– Ну, сам посуди, – не сдавался оперативник, где орудие убийства? И как ты будешь допрашивать жениха, если он, вдруг, головой поехал?

– Орудие убийства спрятал тот или, скорее те, кто устроил всю эту бойню, – уверенно ответил следователь. Поэтому колоть их всех надо по горячке. Потом набегут адвокаты, а в камере советчиков пруд пруди. Сам знаешь.

– Ладно, но вряд ли генерал Артемьев даст тебе своего сына увезти, – возразил Овчаров. Скорее, сам на нарах окажешься.

– Черт с тобой, проследи, куда повезут Михаила Артемьева, – плюнул на пол следователь. Но двоих охранников я все-таки заберу!

И Семенов вышел из полуразрушенного здания, чтобы направить в морг два тела – Светланы и охранника Бориса. Встретив по пути капитана Дупленко, который привел с собой заспанного участкового, следователь поручил им собрать всех присутствующих в особняке Артемьева…

Глава 4

…Константин Маматов лежал в госпитале уже больше двух месяцев. О ранении в голову он уже и думать забыл, но, вот, живот… Несмотря на все усилия докторов, рана не затягивалась!

Самое гадкое, что канал шел прямо в желудок, из которого постоянно сочилась какая-то противная жидкость.

– Желудочный сок это, Константин Евгеньевич, – пояснил хирург Малич.

– Владимир Евграфович, из-за чего это у меня?.. – спросил офицер.

– Видимо, штык занес в раневой канал инфекцию, – ответил врач. Рана загноилась, а так как вы прибыли больше, чем через двое суток, то процесс разошелся не на шутку.

– Когда же она, проклятая, затянется? – имея в виду рану, поинтересовался есаул. Сколько мне тут еще валяться?

– Вы задаете мне эти вопросы уже в двадцатый раз, – развел руками доктор. Ну не знаю я! Все, кажется, уже перепробовали, но ваши ткани не желают регенерировать! Будем лечить дальше…

Но были в жизни Маматова и приятные моменты. Например, когда, он, фланируя по коридорам госпиталя, встречал медсестру Абашеву. Ту самую, которая, можно сказать, выходила его в самые опасные после ранений первые дни. При виде высокого красавца-офицера, с элегантными усами, который неспешно шагал по деревянному полу, картинно опираясь на свою знаменитую кавказскую шашку, девушка краснела и опускала глаза.

Даже самой себе она не желала признаться в том, что влюбилась в Константина Евгеньевича. Он же, давно осознав свои чувства, нарочно искал встреч с Наташей. И почти всегда преподносил ей букетик. Из-за чего почти все цветочные клумбы вокруг госпиталя изрядно поредели.

Потихоньку между молодыми людьми возникли высокие чувства. К середине сентября, обеспокоенный новостями с фронта, Константин Евгеньевич настоял на выписке. И как не упирались доктора, смог своего добиться. Этому немало поспособствовал страшный скандал, причиной которого явилась медсестра Наталья Абашеева.

В один прекрасный осенний день, прогуливаясь по аллейке, Константин Маматов стал невольным свидетелем безобразной сцены.

Сидевший на скамейке штабс-капитан из легкораненых, в ходе милой беседы, неожиданно схватил медсестру Наталью и силой усадил к себе на колени. Невзирая на сопротивление девушки, он попытался поцеловать ее. Есаул, несмотря на рану, вскипел и, подскочив, дал зарвавшемуся штабс-капитану кулаком в зубы.

Тот свалился со скамейки и, схватившись за лицо, заорал, что вызовет есаула на поединок. Константин Евгеньевич, подняв штабс-капитана за шиворот, врезал ему еще раз.

– Для ума! – прорычал есаул, а затем спросил медсестру, все ли с ней хорошо? Девушка лишь молча кивнула головой и быстро убежала прочь.

– Так, где и когда? – поинтересовался есаул у штабс-капитана.

– Сейчас не до того …– пробормотал его противник. Война идет.

– Да, – согласно кивнул Маматов, только, вижу, не для вас любезнейший. Так вызов будет или нет?

– Да пропадите вы пропадом, – ответил штабс-капитан. Я на вас рапорт подам. И таки настрочил кляузу на имя начальника госпиталя. Однако, на стороне есаула оказался весь медицинский персонал. В итоге, пару дней спустя, обиженного штабс-капитана отправили назад, на фронт, в окопы. Впрочем, начальство решило избавиться и от горячего заступника медсестры Абашевой. Как не возмущался по этому поводу Владимир Евграфович, каких только доводов не приводил, как не старался убедить руководство в необходимости дальнейшего лечения Константина Евгеньевича, ничего добиться он не смог.

Накануне отъезда медсестра попросила подружку подменить ее на дежурстве и молодые всю ночь провели вместе. Прощаясь с Натальей, офицер твердо обещал девушке вернуться и, сняв с себя золотой крест старой работы, передал ей. Символ страданий Спасителя был украшен четырьмя крупными изумрудами. Константину Евгеньевичу вручила его мать Мария Васильевна Маматова, когда еще в 14-ом провожала его на войну. Наташа, рыдая, поцеловала своего Костю на прощание и влюбленные расстались.

Впрочем, на деле выписка оказалась переводом в другое медицинское учреждение. Есаула отправили в глубокий тыл, в Калугу. Прибыв в госпиталь № 34 в середине сентября 1916 года, Константин Евгеньевич застрял там больше, чем на год. И все благодаря своей ране. Увидев сопроводительные документы есаула, а, главное, тщательно изучив его ранение, местные эскулапы, можно сказать, взяли офицера в самый настоящий плен. Дело в том, что они надеялись опробовать на нем все известные методики. Кто-то пытался лечить так, кто-то эдак, но толку от этого было самое чуть. Отбиваясь от до смерти надоевших врачей, есаул пытался навести справки о любимой Наташеньке. Но все было тщетно.

Правду сказать, жизнь в тыловой Калуге оказалась довольно таки кипучей. 26 ноября 1916 года там в последний раз состоялось празднование дня Святого Георгия. На параде войск Калужского гарнизона торжественно пронесли знамя прославленного Азовского мушкетерского полка. Эта реликвия была передана на вечное хранение в Свято-Троицкий кафедральный собор Калуги в честь подвига калужанина – унтер-офицера Старичкова. Он 20 ноября 1805 года в сражении при Аустерлице спас знамя Азовского полка. Принимал парад полковник Лучинин.

Кстати, незадолго до этого Константина Евгеньевича догнала награда – Георгиевский крест 3-ей степени. Такой же, но четвертой степени есаул заслужил еще в 1914 году.

Когда начальник гарнизона полковник Лучинин вручал Маматову награду, Константин Евгеньевич взмолился отпустить его на фронт.

– С сентября здесь лежу, ваше превосходительство! – взмолился он. Отправьте меня к моим казакам!Полковник, подозвав начальника госпиталя, спросил его, почему есаула так долго держат на излечении. Выслушав, удивленно вскинул брови: "Ну, голубчик вы наш! Как вы живы то остались, с такими то ранами!На фронт не пущу! И не думайте!" Тогда есаул попросил полковника помочь в поисках медсестры Натальи Абашевой.

Тот пообещал. Но шли дни, тянулись недели и месяцы, а вестей о ней все не было…

В конце января 1917 года начальник гарнизона появился в госпитале и приказал привести к нему есаула Маматова.

– Как здоровье ваше? – поинтересовался он.

– Спасибо, господин полковник, в норме, – ответил Константин Евгеньевич.

– Какое там, в норме! – возмутился главный врач. Свищ то не затягивается.

– Наверное, ругаете меня, последними словами? – тихо спросил есаула полковник Лучинин. Обещал де, старый хрыч, а не выполнил! Так? Но я ей-Богу не виноват! Отправил множество писем по инстанциям и лишь вчера пришел ответ. Узнал я, где ваша Наталья, – начальник гарнизона сделал эффектную паузу.

– Где?! – с нетерпением воскликнул есаул.

– Девушка в Севастополе, – ответил полковник.

И набросился на врачей: "Что вы даже свищ какой-то вылечить не можете?! Такого орла к койке привязали! Завтра же собрать комиссию и решать – на фронт или комиссовать вчистую!"

Однако, главный врач проявил хитрость. Он уже долгое время надеялся засветиться в медицинском сообществе. А тут такой прекрасный шанс! Свищ дает возможность воочию увидеть, как функционирует человеческий желудок! Как, когда и в каких количествах выделяется желудочный сок! Это же готовый научный труд и признание коллег!

Поэтому никакой комиссии он собирать не стал, а спустил дело на тормозах. Благо, полковник обо всем этом благополучно забыл, а напомнить ему было некому. Да и не до того ему было. Известия из Санкт-Петербурга и центральной России с каждым днем становились все тревожнее. Все эти стачки и забастовки окончились в феврале 1917 года буржуазной революцией. Измучившийся неведением, есаул хотел даже сбежать из госпиталя, но не мог, не имел права. Он ведь давал присягу и потому обязан был подчиняться приказам.

В Калугу весть об отречении императора Николая Второго от престола пришла 1 марта (14 марта по новому стилю). А уже на следующий день на совещании гласных городской думы был избран Общественный исполнительный комитет. Его члены незамедлительно направили приветственную телеграмму Временному правительству.

3 марта по Калуге прокатилась волна арестов. Хватали жандармов и полицейских, а также и некоторых военных. На фоне этих событий уже никого не удивило поведение губернатора Ченыкаева. Он, явившись в городскую думу, официально заявил, что слагает с себя все полномочия. Временный комитет города, объявив амнистию, освободил шестерых политических и три десятка административно арестованных. На пост Временного Губернского управляющего избрали главу Казённой палаты Мейнгарда. А 18 (31) марта 1917 года губернским комиссаром Временного правительства назначили кадета Челищева.

На фоне неутешительных вестей с фронта весной и летом 1917 года в Калуге представители социал-демократических партий устроили форменную возню. В апреле о своем объединении заявили большевики и меньшевики. И началось! Бесконечные съезды различных делегатов: железной дороги, кооперативов, крестьян, лесопромышленников и, даже епархиальных, шли один за другим. Большинство раненных офицеров считали все это пустой болтовней.

В эти дни Константина Евгеньевича позабавила статья, которую он прочел в местной газетенке "Голос Калуги". Там писали о том, что латыши, поляки и евреи вдруг объявили себя интернационалистами и открыли социалистический клуб "Разсвет".

– Какой там, к бесу "Разсвет"? – смеясь, вопрошал он у раненного гусарского ротмистра. Ведь они друг друга терпеть не могут! Как же они вместе "разсветать"-то собираются?!

Между тем, после образования в Калуге городской ячейки Российской социал-демократической рабочей партии, о которой Константин Евгеньевич узнал опять же из той самой газеты в мае 1917 года, большевики начали проводить активную агитацию среди военных. И их политика увенчалась успехом. По словам лидера калужских большевиков Петра Витолина "уже к концу июня гарнизон полностью поддерживал нас – большевиков".

Осенью город захлебнулся в многочисленных большевистских митингах. Они проходили под лозунгами "Буржуазию в окопы!", "Вся власть Советам!" и "Долой Временное правительство!". В сентябре в Исполнительный комитет губернского Совета были избраны 15 большевиков, в президиум вошли Абросимов, Витолин, Юзефов, Комаров и Кремис. Так Совет стал реальной властью в губернии.

– Взять бы все эту сволочь, да порубать! – как-то высказал свое возмущение в беседе с гусарским ротмистром Петром Ефимовым есаул.

– Осторожнее, осторожнее, Константин Евгеньевич! – предостерег его визави. Не дай Бог, кто услышит и донесет!

1-го (14) сентября 1917 года Россия провозглашается республикой во главе с Александром Керенским, а уже через две недели в город по железной дороге прибыли части верные Временному правительству. Две роты кубанских казаков – "Дивизион смерти" и 17-й драгунский Нижегородский полк с тремя броневиками под командованием полковника Брандта. На следующий день он объявил о переводе Калуги на военное положение и распустил Совет солдатских депутатов.

Вечером 19 сентября (2 октября) 1917 года здание совета оцепили кубанцы и большевикам предъявили ультиматум: сдаться или умереть.

Затем, без предупреждения, начался обстрел здания. В итоге Совет распустили, а его активных членов – Абросимова, Витолина и нескольких других большевиков арестовали. Так хозяевами в Калуге снова стали меньшевики и эсеры.

Измученная войной страна, казалось, корчилась в предсмертной агонии. Солдаты массово дезертировали с фронтов, а на окраинах империи поднимали головы разномастные националистические организации.

В конце октября 1917 года пришло известие о том, что в Петрограде власть захватили большевики. Все это не могло не сказаться на внутренней жизни госпиталя. Нижние чины не только перестали отдавать офицерам честь, но и откровенно скалились в лицо. Константину Евгеньевичу такое положение вещей очень не нравилось. Поэтому в ближайшее время он намеривался просто сбежать. И если раньше его удерживала присяга государю и Отечеству, то теперь, после отречения императора от престола, он мог быть свободным, как ветер.

Но тут есаула вдруг сильно подвело здоровье. Рана загноилась вновь, поднялась высокая температура. Он три ночи подряд метался в горячечном бреду. Но Наташеньки, которая смогла бы, наверное, выходить его вновь, рядом не было… К счастью, организм офицер имел крепкий и лишь потому не отдал Богу душу.

На ноги Константин Маматов смог встать лишь в начале декабря 1918 года.

Получив от начальника госпиталя, которого большевики, каким-то чудом не расстреляли, документ о комиссовании, он решил ехать в Севастополь, за Наташей. Но где взять деньги на дорогу? Путь от Калуги до Севастополя неблизкий – более тысячи верст. И тут горячий нрав вновь чуть было не подвел офицера. Как-то, проходя мимо галдящей кучки солдат в серых шинелях, есаул услышал, как один из них со злобой произнес: "Вернусь на Тамбовщину, всех этих гнид перестреляю!" Слова солдата всколыхнули всю душу Константина Маматова. Дело в том, что родовое имение Маматовых находилось именно в Тамбовской губернии. И там сейчас находились его мать и отец. Значит, это они – гниды?! Это их собрался убивать ублюдок?!

– Кого расстреляешь, любезнейший? – зажав нервы в кулак, поинтересовался есаул.

– Всех, которые с трудового народа кровь сосут! – ответил тот.

– Почему честь не отдаешь, скотина?! – не сдержавшись, заорал Маматов.

– Я не скотина, я – пролетарий! – ответил солдат. А скоро ты сам, вашбродь, на столбе болтаться будешь! В ответ есаул изо всех сил врезал зарвавшемуся пролетарию по физиономии.

Тот, клацнув зубами, медленно осел на пол. Офицерский кулак вышиб из него сознание.

– Ты это чего?! Чего, ты это?! – загомонили дружки побитого пролетария, угрожающе обступив есаула.

– Вон пошли! – рявкнул тот и, выхватив из кармана револьвер, взвел курок. Сухой металлический щелчок произвел на солдат должное впечатление. Они немедленно отступили. Но эта история обернулась для Константина Евгеньевича очень нехорошими последствиями. В тот же вечер к нему, прямо в больничную палату, пришли трое вооруженных представителей местного солдатского Комитета. – А ну, сдать оружие, сволочь! – приказал есаулу высокий рыжий матрос, тыча в офицера маузером. Константин Евгеньевич понял, что если он сейчас как-нибудь не ухитрится покинуть госпиталь, то, возможно, не доживет и до утра.

– Смотри! – неожиданно заорал есаул, протянув руку к окну.

Все, кто был в палате, как по команде разом повернули головы туда, куда указал офицер. Маматов же выхватив из-под подушки револьвер, трижды разрядил его в непрошенных гостей. Двое были убиты наповал, но раненный в живот матрос, все еще корчился на полу. Офицеры, соседи по палате, ошарашено глядели на есаула так, будто он внезапно сошел с ума. Действительно, застрелить представителя Комитета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов означало подписать себе смертный приговор…