О ней. Онейроид

– Мэри, вы не представляете, как мне было важно услышать эти слова. Они вселяют в меня надежду на то, что я не совсем пропащий человек погрязнувший в работе. Это совершенно новые для меня ощущения и чувства. Я прошу прощения, что так разоткровенничался с вами, но я не мог поступить иначе. Пусть я покажусь вам некомпетентным врачом, который слишком фамильярничает со своей пациенткой, но вас, я уже не могу оценивать только как пациентку. Это обезличило бы те наши с вами отношения, к которым мы пришли.

– Джон, не надо. – В её голосе послышались слёзы, она еле сдерживала себя, чтобы не заплакать от тех чувств, которые нахлынули на неё, когда Джон сделал это признание. – Вы стали для меня не менее важны. Я с уверенностью могу назвать вас своим другом. Нет для меня более приятных слов, чем те, которые я услышала сейчас. Могу поклясться, что никогда из уст мужчины я не слышала ничего подобного и никогда не была так взволнована.

Именно после этих слов все барьеры, разделявшие Мэри и Джона как мужчину и женщину, как пациентку и доктора были стёрты. Они стали друзьями. Они, наконец-то стали теми, кем должны были стать друг для друга. Словно две души, которые, наконец-то нашлись и почувствовали непреодолимую нежность и любовь.

Джон знал, что вскоре ему предстоит покинуть этот дом. Как знал, что и разлука не будет окончательной. Он был просто в этом уверен. Он знал, что те, дружеские отношения, которые зародились между ним и Мэри, никогда не потеряются в этом огромном мире. Куда бы самого Джона ни занесло. А в том, что именно он будет путешествовать по миру, Джон был более чем уверен. Теперь же, он стал задумываться и о судьбе самой Мэри. Он понимал, что она будет несчастна здесь, но выхода для неё он не находил. Ему казалось, что тупик, в котором она оказалась, был лишён какого-либо выхода. Муж был ей не мил. Детей у них не было. Оставались только её книги, которые она издавала под псевдонимом и одинокая спальня на втором этаже.

Джон, отчего-то так расчувствовался, что не мог спокойно об этом думать. Он непременно должен обсудить это с ней, вот только как ей сказать, чтобы не принести страданий. Ведь то, что Мэри называла семьёй, для Джона виделась лишь какой-то иллюзией. Мэри как будто была лишней в этом. Какая ненужная жертвенность с её стороны, и какая ирония. Она была не свободна не только от брачных уз и обязательств, но и от своих потерянных воспоминаний. Пусть она и не говорила об этом прямо, но то, что она испытывала, не могло остаться не замеченным для Джона. Она считала себя не состоятельной. Не цельной. И как будто стыдилась этого. Это было, конечно же, большим заблуждением. Пусть Джон не знал её до этого несчастья, он мог с уверенностью сказать насколько она совершенна в своих суждениях и насколько она прекрасна как личность, и как женщина. И она заслуживает того, что бы жить счастливо, а не принимать жизнь такой, какая она есть, не пытаясь что-то изменить.

Мэри пыталась повлиять на ход, сложившейся и устоявшейся жизни в этом доме. Но эти попытки были настолько неуклюжими, что только доставляли ей неудобства и нарушали ту идиллию, или даже то подобие идиллии, которое которое Джон наблюдал, прибыв сюда. Обычная семья с обычными житейскими проблемами, на первый взгляд казалась самой простой, и даже Мэри, тоже, поначалу была для Джона, самой обычной пациенткой. Но стоило ему узнать её поближе, как мнение его начало меняться, вместе с улучшениями Мэри в лечении. Чем быстрее она побеждала свою неуверенность и страхи, тем лучше он стал понимать её. И тем несправедливей, казалось ему её жизнь в заточении, на которую она сама себя обрекла.

– Мэри, – обратился как-то к ней Джон, после обеда, когда они по обыкновению занимались в библиотеке. Она старательно выводила буквы в тетради, практически без единой ошибки. – Мне хотелось бы с вами кое-что обсудить.

Она внимательно посмотрела на него, отложив в сторону ручку. Джон не знал с чего начать, но Мэри, как будто почувствовала его нерешительность, и сама завела разговор:

– Вы хотите поговорить о том, что скоро покинете этот дом, – сказала она.

– Вы как всегда удивительно проницательны. – Джон и вправду был немного удивлён, она лишь пожала плечами на это.

– Мне совсем не сложно понять, о чём вы хотите поговорить. Вы же сами как-то сказали, что я очень наблюдательна, и так как природа наградила меня этим довольно щедро, то не грех и воспользоваться этим её даром.

– Вижу, вы восприняли мои слова буквально, – он усмехнулся.

– Вовсе нет. – Она стала сосредоточенной и серьёзной. – Я думаю, что мне в будущем может пригодиться это моё умение.

– Что вы хотите этим сказать? – не понял он.

– Вы же хотели поговорить не только о предстоящем отъезде? Вам так же не безразлично моё будущее, впрочем, как и мне ваше.

– Но как? Как вы это делаете? – Джон был поражён. Она снова удивила его своей прозорливостью и прямолинейностью.

– Джон, – она мягко улыбнулась ему, – я же вам уже говорила, что чувствую людей. А вы, между прочим, дали этому вполне логичное объяснение. Наблюдение и всё такое прочее, – она махнула рукой не став заострять на этом внимание.

– Но всё же, – не унимался он, – наблюдательность это отменное качество, но прозорливость ваша, всё же порой похожа на мистику.

– Бросьте, вы же учёный человек, Джон. Вам совсем не пристало верить этому. Или я не права?

– Порой я и сам теряюсь в догадках, когда не могу объяснить природу чего-то неизведанного. В этом вопросе скепсис у меня полностью отсутствует, и я доверяюсь своим чувствам, не вникая в это достаточно глубоко.

– Вот уж не подумала бы, что вы можете быть настолько чувствительным, – усмехнулась она, но усмешка эта не была направлена на то, что бы как то обидеть его, а направлена на то, что бы поддержать.

– И, тем не менее, это так, – он ответил на её улыбку. – Моя мать всегда говорила, что в этом мире есть столько не изведанных нам вещей и событий, что полагаться только на свои глаза не стоит. В мире всегда есть место для чего не изведанного и нового. И при этом, она была яростной католичкой, которая исправно посещала церковь и учила меня молитвам. Такой вот парадокс.

– Что ж, ваша мать была мудрой женщиной. В этом я полностью с ней согласна. В мире и вправду нет ничего невозможного.

Они ненадолго замолчали, думая каждый о своём. В окно ярко светило солнце, облака по нему плыли так же медленно и размеренно, как и мысли Джона и Мэри. Наконец, она словно очнувшись от своих дум, повернулась к Джону и сказала:

– Я останусь здесь Джон. Я не могу быть совсем уж бесчувственной и эгоистичной. Я не готова к этому.

Джон даже не удивился этим словам. Ему стало понятно, что Мэри поняла, о чём он собирался с ней поговорить. Её слова расстроили его. Он хотел найти какие-то слова, которые смогут заставить её передумать. Слова, которые будут не только поддержкой, но и руководством к действию. Пока он соображал, Мэри встала со своего места и подошла к стулу, на котором сидел Джон. Она мягко положила ругу ему на плечо и, легонько похлопала по нему, и, не давая ему ничего сказать, молча вышла за дверь.

Глава 22

«Что если, представить человека как заполняющийся сосуд, в котором мы, к примеру, увидим три грани или определённые метки познания. В первую очередь – это будет познание окружающего мира, таким, каков он есть, без требований, без запретов. Исследуя этот мир, человек полагается на инстинкты. Это как ребёнок, который познаёт не только себя, но и окружающее его.

Вторая грань – это контроль инстинктов, вырабатывание чувства самосохранения. Вот где вступает в силу то, что можно назвать окружением, то есть не только обстановка, а и индивидуумы находящиеся рядом.

Появляется личный опыт.

Третья грань – это то, можно назвать влиянием, пришедшим из вне. Это окружение человека, это то, что сформировано обществом до него. Например, религия, нормы поведения и т.д.

Но, что если взять, к примеру, грань, обозначенную как инстинкты, которые сложились генетически, может ли она существовать самостоятельно? Может, но эти будет уровень примитивизма, то есть только инстинкт – есть, когда голоден.

Но если это связать вместе со второй гранью той, где есть чувство самосохранения и запечатлён опыт внешних воздействий, но выражена она будет менее ярко, чем первая грань. То, я думаю, в совокупности, это может составить не плохой элемент, так скажем провидения, то есть особо выраженной интуиции. Можно назвать это мистицизмом».

Чарльз внимательно вчитывался в каждое слово написанное Джоном. Он был так сосредоточен чтением, что не замечал напряжённого взгляда друга, который с нетерпением ждал, когда же он окончит читать. Наконец, отложив рукопись в сторону, Чарльз снял очки, и устало помассировал переносицу. Протёр линзы очков краем медицинского халата и снова водрузил их на нос. И только тогда он смог, наконец-то взглянуть в напряжённое лицо Джона. Тот, всё так же не меняя позы в течении времени потраченного Чарльзом на чтение, сидел в неудобном кресле для посетителей. Наконец, не выдержав томящего его ожидания, он переменил позу, и почувствовал, как затекли у него ноги. Да и не только ноги, казалось, он весь стал напряжённым, словно один сплошной нерв.

– Я не знаю, что сказать, – наконец подал голос Чарльз. – Правда, не знаю. Это так неожиданно и смело… – он умолк в нерешительности. Он не хотел обидеть друга, какими-либо категоричными заявлениями, но и смолчать о том, что он только что прочёл, тоже не мог. Только вот сложно найти нужные слова.

– Не утруждай себя, – спокойно сказал Джон. Он уже понемногу начал отходить от сковывающего его напряжения. Реакция друга была для него ожидаемой, но от этого не мене приятной. Ведь на его лице, помимо некоторой растерянности, можно было увидеть и любопытство. А это именно то, к чему стремился Джон, показывая своему другу труд последних пяти месяцев. – Я понимаю, как на тебя может повлиять такое предположение. Вернее как может не повлиять. Ведь ты всегда, ко всему относишься рационально, поэтому ты первый человек, которому выпала честь прочесть мой труд – он кивнул на папку на столе Чарльза. – Мне была важна первая твоя реакция, ведь ты как человек требовательный и не искушённый в такого рода мыслях, можешь дать мне самому пищу для размышлений и в будущем, я надеюсь новых исследований.

– Ты хочешь продолжить это? – удивился Чарльз, но поспешил скрыть своё удивление, боясь обидеть друга такой реакцией.

– Хочу, – кивнул Джон. – Я думаю, это будет новый виток в отрасли психиатрии. Скорее даже не новый виток, а отдельна его ветвь. Я хочу, за основу взять то, что не только болезни психики бывают разными, но и люди, которые этими болезнями заболевают, разные по своей натуре.

– Прости, но я не совсем тебя понял, – Чарльз казался немного сконфуженным.

– Я объясню. – С готовностью отозвался Джон. – Если брать, к примеру, двух обычных людей, скажем дворянина и простого рабочего. В чём между ними будет разница как в людях?

– Я не знаю. В разном социальном положении? – высказал предположение Чарльз.

– Именно. Но не только в этом. Допустим, этот дворянин не обеспечен и работает так же, как и обычный рабочий. В чём тогда межу ними разница? – Чарльз молчал и за него ответил сам Джон. – Разница только в рождении. В том, что один из них голубых кровей, а другой обычный человек. Но это и делает их похожими и разными одновременно. Они оба – просто люди.

– Я не хотел бы показаться совсем уж глупцом, но всё-таки не до конца понимаю твой посыл.

– У каждого человека на земле есть привилегия, родиться дворянином или простым рабочим. Родиться богатым или бедным. Так же, каждый из нас может получить в дар, я не знаю, откуда, от природы ли или же от Всевышнего, особую чувствительность. Она может проявляться в разных проявлениях на протяжении жизни, а может и не проявляться вовсе. Теперь ты понимаешь, что я хочу тебе сказать? Дворянин – этот своего рода человек, наделённый какими-либо особенностями, а обычный рабочий – этот тот, кто таких особенностей лишён. Но, конечно, всё может быть с точностью наоборот. Ну, теперь я надеюсь, ты понял?

– Понятно, – но Чарльзу решительно не всё было понятно. – Ты хочешь с научной точки зрения объяснить природу людей, которые более склонны к проявлению мистики и тому подобных вещей?

– Именно, – подтвердил Джон.

– Я не особо верю во всё это. У нас по стране колесят так называемые медиумы, но я считаю их обычными шарлатанами и не более.

– В какой-то мере я с тобой согласен, но что если такие люди есть, но не особо афишируют свои способности? Некоторые, ведь и не подозревают, насколько они особенные. Одни скрывают, а другие, наоборот всячески стараются показать это. Я говорю не только о медиумах, а и о простых людях наделённых особым восприятием мира и чувствительностью ко всему происходящему.

– Люди, наделённые особым восприятием мира, находятся здесь, – не очень удачно пошутил Чарльз, обведя рукой свой кабинет в больнице.

– Вот именно это, я и собираюсь исследовать, – не заметив или не обратив на слова друга внимания, сказал Джон. – Я хочу сказать, что не все сумасшедшие в этом мире, такими на самом деле являются. Все мы разные не только внешне, но и внутренне. Наши поступки отличаются тем, что мы по-разному видим этот мир. Сколько озабоченных мамаш смогли поместить в такие стены своих детей, если они не такие же, как они. Сколько мужей могли проделать то же самое со своими жёнами и всё только потому, что они иные. Но не более сумасшедшие, чем ты и я.

Джон замолчал, давая другу, немного времени осмыслить и принять информацию. Он знал, что Чарльзу потребуется не день и не два, что бы сделать свои выводы. Как бы не был расчётлив и рационален Чарльз, это ни в коей мере не мешало ему мыслить шире собственных взглядов и менять некоторые приоритеты. Но это происходило так болезненно для него самого, что он с некоторой опаской всегда относился, к каким бы то ни было, новшествам. Возможно, это обусловливалось тем, что он не хотел ничего менять в своей жизни. Ему было не настолько это сложно, насколько лень.

Джон это прекрасно понимал, поэтому не настаивал на приговоре друга немедленно. Он знал, что стоит немного подождать и решение, как всегда придёт в голову Чарльза так, как если бы он сам об этом тоже думал, но не знал, как воплотить в жизнь.

Поэтому, проведя с другом, ещё немного времени, и разговаривая на нейтральные темы, Джон вскоре покинул его и поспешил к себе домой. Он знал, кому его теории могут понравиться, и кто может поддержать его. Только один человек в этом мире, в отличие от самого доктора Вудса, так же рьяно относился к своему делу. И это была Кэролайн Спун. Он с нетерпением ожидал её приезда и того, что мог сказать ей лично, а не только выражать свои какие бы то ни было признания через бумагу. Она, несомненно, разделила бы его восторг по поводу окончания этой работы. Ведь, в некоторой степени, благодаря ей он и решился на неё. Она смогла найти, наверно, нужные слова поддержки и одобрения, для того, что бы Джон, наконец-то взялся за работу с таким энтузиазмом, который иногда покидал его, заставляя сомневаться в собственных силах. И пусть связь их поддерживалась только через письма, пусть виделись они не более двух раз, Джон чувствовал, что связь между ними не менее прочна, чем, если бы они были знакомы целую вечность.

Обедая вечером того же дня, по обыкновению в кругу семьи Паркеров, Джон как никогда почувствовал своё одиночество. Сколько бы не было у него друзей или просто знакомых, он всё равно был один. Он физически ощущал свою несостоятельность и потребность в близости с кем-то, кто мог бы полюбить его и разделить с ним жизнь. Видя, как не угасли чувства мистера и миссис Паркер, он не понимал, почему же раньше это его не умиляло? Любуясь их нежностью, которую они дарили друг другу, Джон чувствовал потребность в том же. Потребность дарить кому-то свою заботу.

Расставшись с Мэри Грант около месяца назад, Джон лишился прекрасного друга и собеседника в её лице. Вся его забота и дружеское участие было посвящено ей одной. Теперь же, не видя рядом того, кто так понимал тебя с полуслова, Джон начал терять уверенность в себе. Мэри поддержала его намерение объясниться с Кэролайн. Но теперь же, спустя столько времени, Джон начал сомневаться в собственном решении. Он, должно быть, слишком торопиться. Не известно, как Кэролайн отреагирует на его слова, как воспримет их. Не закончится ли их дружба? Эти, и многие другие мысли, терзали сердце Джона этим вечером. Этого, не могла не заметить миссис Паркер. Если раньше, она заводила разговор, про каких-либо молодых леди, дочерей или племянниц её подруг, то в последние недели, она была загадочно молчалива на эту тему. Джон даже не заметил, как все, возможные претендентки были забыты, и вот уже который вечер миссис Паркер говорила только об одной молодой леди – Кэролайн Спун. Джон с радостью поддерживал разговор о ней, что, естественно, не ускользнуло от внимания миссис Паркер, а мистер Паркер, перестал по обыкновению, пытаться остановить свою жену, когда речь заходила, о её попытках сосватать Джона.

– Надеюсь, мисс Спун сможет посетить нас по приезду, – сказала она. – Было бы замечательно, если бы она приехала раньше. Конечно, все эти хлопоты по поводу свадьбы так утомительны, и всё же я надеюсь, что она найдет минутку, что бы зайти к нам. Верно Джон?

– Будем надеться, миссис Паркер, – ответил ей Джон.

– Конечно, она придёт к нам в гости, – поддержал жену мистер Паркер. – Вы ведь состоите в переписке? – он повернулся к Джону. – Думаю, что и сам Джон уже не раз приглашал её, верно?

– Приглашал, – подтвердил Джон.

– Надеюсь достаточно настойчиво? – Решила уточнить миссис Паркер.

– Поверьте, достаточно, – улыбнулся Джон.

– Кэти, оставь Джона в покое, я думаю, что он сам понимает, как ему стоит обращаться с дамой.

– Дружеский совет ещё никому не повредил мистер Паркер, – сказала, поджав губы его жена.

– Не повредил, но нужно хотя бы дождаться просьбы о таком совете, а не вмешиваться самому. Так, что же мальчик мой, ты находишь весьма привлекательной эту особу? Я вот нахожу. Она достаточно умна и образованна, думаю, вам не будет скучно вдвоём. – Похоже, мистер Паркер своего же совета решил избежать. Он так же интересовался отношениями мисс Спун и Джона, как и его жена. Только в отличие от неё, он считал, что давать советы в таком деле следует только ему, ведь кто, как не мужчина поймёт мужчину. Только он сам и в состоянии оценить все прелести возможного брака, или его недостатки. Вот, только мистер Паркер не учёл одного, что все вопросы и советы, которые он мог дать Джону, были озвучены миссис Паркер ранее в их общей спальне. Он ни в коем случае не претендовал на оригинальность этих суждений, но искренне считал, что первым интересоваться отношениями между Джоном и Кэролайн должен был именно он.

– Я понимаю Джон, что мы слишком торопимся, но любопытство сильнее меня, – сказала миссис Паркер, ничуть не задетая словами мистера Паркера. – Я так же надеюсь, что стану первой, кто узнает о вашей помолвке.

– Миссис Паркер, – начал осторожно Джон, – я не думаю, что стоит говорить о какой-либо помолвке, так как мы с мисс Спун ведем чисто деловую переписку. И переписка эта совсем лишена романтизма. Поверьте, что если мне в голову придёт сделать предложение мисс Спун, вы будете первой, кто узнает об этом.

Джон не хотел, что бы по его лицу было видно, какие эмоции одолевают его. Он старался придать своему голосу беспристрастность, и даже некоторое безразличие. Ему вовсе не хотелось посвящать кого-либо в свои истинные чувства и намерения. Миссис Паркер совсем не расстроил такой ответ Джона. Она лишь посмотрела на него с недоверием.

– Ну, хорошо, я понимаю, что много хочу у тебя узнать. Что ж, пусть будет так, как ты говоришь.

И более, они к этой теме, в этот вечер не возвращались.

Глава 23

Уоррен Уизли был весьма удачливым молодым человеком. Мало того, что ему посчастливилось родиться в семье состоятельной, принадлежащей к высшему классу современного общества, так и ум его был не менее блистательный, чем его весьма удачная карьера. Сэр Эндрю Уизли – отец Уоррена, воспитывал сына в духе демократии. Правда, с небольшими послаблениями в сторону монархии. Где отец является главой государства, а сын – будущим преемником всего состояния. Но, если бы природа, или всевышний распорядились бы иначе, и Уоррен не был бы наделен всеми качествами, которые положено иметь сыну сэра Уизли, а именно – ум, чувство такта, благородство и, конечно же, деловая хватка, то сэру Уизли пришлось бы применить к сыну так не любимые им самим, основы диктаторства. А именно – лишения наследства, ведь сам сэр Уизли терпеть не мог болванов.

К большому состоянию Уоррена, помимо нажитого заботливыми предками особняков и драгоценностей, прилагалось еще и двукратно приумноженное состояние самим сэром Эндрю Уизли и его сыном. Неугомонная натура обоих Уизли, привела к сети банков по всей стране, а так же нескольких за его пределами. Поэтому, казалось весьма странным то, что первая невеста Уоррена бросила его перед самой их свадьбой, ведь помимо состояния, происхождения и ума, Уоррен был не дурён собой. Правда, некоторые поговаривали, что невеста ему изменила, а кто-то считал, что она и вовсе так редко его видела из-за загруженности по работе, что просто разлюбила. Как бы там не было, но Уоррен очень любил свою невесту, и их расторгнутая помолвка причинила ему большие страдания, которые перетекли в депрессию, и как обычно это бывает у мужчин – начинающуюся алкогольную зависимость. Из этой, казалось бы, безысходности, Уоррена просто вытащил на поверхность трезвости и благоразумия доктор Джон Вудс. Доктор Вудс провёл настолько действенную и удачную терапию, что вскоре, Уоррен снова смог любить быть и счастливым, а предавшая его невеста, осталась неприятным алкогольным осадком где-то в прошлом.

Не стоит, и говорить, насколько был благодарен доктору Вудсу не только Уоррен, а сколько его отец. Работа и лечение Уоррена, позволило доктору Вудсу открыть счет в одном из банков сэра Уизли на довольно внушительную сумму, а благодаря особому к нему отношению самого Уоррена, доктор Вудс всегда был в курсе самых выгодных инвестиций, чем с благодарностью пользовался. Деньги Джон предпочитал копить, а жил на средства, полученные с частных визитов, снимал комнаты у супругов Паркер и мечтал о собственной клинике в Америке.

Джона ни в коей мере нельзя было назвать жадным. Он скорее был экономным. Дорогие вещи предпочитал добротным, не тратился на ненужные мелочи и питался всегда дома. Впрочем, была у Джона, ещё одна страсть, помимо его работы, на которую, он с удовольствием потратил бы деньги – Кэролайн Спун. К её приезду Джон тщательно готовился и откладывал деньги, что бы произвести на неё впечатление подарками, цветами, походами в рестораны, в общем, всем тем, от чего женщины, по мнению самого Джона, приходят в восторг. Он так долго ждал этой встречи и так к ней готовился, что даже не мог и представить, что что-то может пойти не так. Но, к сожалению Джона всё так и произошло.

Кэролайн приехала за три недели до ожидаемого события. Её приезд был оглашён ворвавшейся в комнату к Джону миссис Паркер, в то время, когда последний приводил себя в порядок перед зеркалом. Дверь его комнаты так громко и с силой ударила о стену, что Джон, подпрыгнув на месте, был удивлен не только этим, но и видом взволнованной миссис Паркер.

– Ох, Джон, – она тяжело дышала, и не могла промолвить ни слова, словно бежала по дому без передышки целых полчаса, – прие…хала…

– Всё в порядке? – Джону показалось, что она вот – вот упадёт в обморок. Щёки её раскраснелись, а причёска растрепалась от быстрой ходьбы.

– Да… – дыхание её стало выравниваться только после того, как Джон, взяв её под руку, усадил на стул и дал стакан воды. Она жадно выпила его без остатка, и протянув Джону пустой стакан сказала:

– Кэролайн приехала. Я прибежала сюда сразу, как только узнала. О, слава богу, что наши дома находятся в такой близости. Хотя мистер Паркер с этим бы не согласился, но сейчас речь не об этом. Я видела, как она выходила из экипажа возле дома сэра Уизли, я не стала заходить к ним, и сразу пошла сюда, что бы предупредить тебя и послать кого-нибудь с приглашением о визите к нам, пока кто нибудь, не сделал этого раньше. Правильно Джон? Ну, конечно, правильно.

Миссис Паркер отдышавшись, и не обращая никакого внимания на взволновавшую Джона новость, встала со стула и поспешила вниз отдавать распоряжения прислуге. Джон, так и остался стоять с пустым стаканом в руке и не завязанным галстуком посередине комнаты. Мысли его были далеки от того, что происходило в этом доме, думал он только об одном – Кэролайн. Сердце его билась так учащённо, что ему казалось, может не выдержать нагрузки. Стараясь дышать спокойно, Джон, всё так же стоя посередине комнаты с распахнутой дверью и стаканом в руке, начал лихорадочно соображать, как ему быть. Он хотел бежать немедленно в дом Уизли, без приглашения и соблюдения правил приличия. Ему хотелось видеть её немедленно, но Джон понимал, что это не возможно. Ему нужно немедленно поговорить с миссис Паркер. Он должен всё узнать подробнее. Поставив стакан на стол, и завязав, наконец-то галстук, Джон вышел из комнаты.