О ней. Онейроид

– Когда я посещал Лондон, – начал он, – то познакомился с удивительной девушкой. – Мэри внимательно его слушала немного, не понимая, куда он клонит. – Так вот, – говорил он так, словно ему было не ловко начинать этот разговор, – она не только удивительно умна и образованна, и кстати, является моей коллегой, что само по себе удивительно, но и довольно смела в своих суждениях. Некоторые из её суждений мне остро запали в душу, и хотя с некоторыми из них я не вполне согласен, думаю, что вам бы стоило о них услышать.

– Говорите же Джон, вы меня заинтриговали, – не сдержалась Мэри. Ей было ужасно любопытно, что такого может сказать Джон.

– В частности меня потрясли, если можно так выразиться её суждения о браке и семье. Это было довольно необычно для такой молодой девушки.

– Джон, вы просто испытываете моё терпение.

– Простите, но я не знаю с чего начать.

– Начните с самого начала. Как вы познакомились? Как она выглядит? Она вам нравиться? Должно быть да, раз вы заговорили о ней, и, о её суждениях.

– Мы познакомились в доме, где я арендую комнаты, у прекрасной семьи, мистера и миссис Паркер. Но это всё не важно. Я хочу сказать, что слова Кэролайн…

– Кэролайн? – от чего-то вдруг вздрогнула Мэри.

– Да, – посмотрел на неё вопросительно. – Это имя вам о чём-то говорит? Вы что-то вспомнили?

– Нет, ничего. Кажется ничего. Ну, я вас отвлекла, продолжайте же.

– Так вот, она говорит, что двум людям совсем не обязательно вступать в брак. По её мнению незачем себя ограничивать в свободе, в выборе и в любви.

– Но как она это сама понимает? – не могла понять Мэри.

– Дело в том, что по её мнению, двум любящим людям вовсе не обязательно связывать себя узами брака, ведь не известно, как может дальше сложиться жизнь, и один из партнёров захочет покинуть другого. Это по её разумению честнее, чем те обеты, что мы даём перед богом и людьми. Растить детей лучше в люби и в уважении друг другу, и к себе, а это может не получиться, если чувства себя изжили. Теперь, вы понимаете, что я хочу сказать?

– Теперь понятно, – ответила растерянно Мэри. – Как странно…

– Что?

– Я и сама об этом думала, – она ему улыбнулась, словно эти мысли были слишком крамольными, – не думала, конечно, в таком контексте, как представляете это вы… то есть ваша подруга. Я думала о том, к чему условности в таком деле как любовь? Но знаете, я скорее думала об этом в греховном смысле. Я считаю, что нет ничего ужасного в том, что бы любить друг друга не только платонически. Если конечно оба партнёра при этом свободны, и их счастью могут помешать никому не нужные условности и предрассудки.

– В самом деле? – Джону показалось, что немного покраснел, от того насколько была интимной эта тема. Он и раньше говорил с Мэри на подобные темы, но это всегда касалось лишь только лечения её самой. Теперь же, этот откровенный разговор привёл их к тому, что они обсуждают то, что его мнению не могут обсуждать мужчина и женщина, находясь одни.

– Да, я считаю, что нет смысла тратить время, и чего-то ждать, что бы выразить свою любовь не только на словах. Ведь законного союза может и не произойти, так к чему же тратить дни на то, чему можно было бы посвятить всего себя и отдать свои чувства тому, кто этого заслуживает. Вы так не считаете?

– Я, как-то не думал об этом в таком ключе, но где-то вы правы.

– Конечно, не думали, ведь мужчине легче завести интимную связь, чем женщине. Никто не назовёт его испорченным, а только скажут, как он опытен. Это будут восхвалять такие же приземлённые существа, как и он сам, если он так думает, разумеется. – Спохватилась она, боясь обидеть Джона. Но он этого не заметил. – Для женщины же это будет означать конец. Конец всему – чести, достоинства, жизни. Меня ужасно это злит. Как будто это женщина само сосредоточье зла и порока.

– Вот где-то вы правы. – Поддержал её Джон.

– О, нет, Джон,– воскликнула она, – я здесь кругом права, признайте. Мир и так разделён на два враждующих лагеря – мужчин и женщин. Каждый, пытается показать своё превосходство над другим. Мужчины пока лидируют. Но, я уверена, что в скором времени всё измениться.

– Вы говорите о равных правах, конечно же?

– Да. Но я так же не настолько наивна, чтобы не понимать, что это будет не сегодня и не завтра. И даже через сто лет, мужчины не захотят делить свою власть с кем бы то ни было. Ну не будем об этом, Джон. Я не хочу, что бы мы с вами поссорились из-за половой принадлежности.

– Думаю, это было бы сложно. У меня ангельское терпение. – Мэри рассмеялась на такое его высокопарное заявление о себе.

– Возможно, – сказала она со смехом, – но иногда вы такой зазнайка.

Остаток дня прошёл в спокойной дружеской обстановке, более они к этой теме не возвращались. Закончив занятия с Мэри, Джон решил ненадолго подняться к себе в комнату, что бы взять сделать свои записи. Он считал, что вскоре ему предстоит покинуть этот дом. Успехи Мэри были поразительными. Её ошибки при написании текстов становились с каждым днём всё менее значимыми. Джон связывал это с той уверенностью, которую она постепенно приобретала. С каждым днём она словно открывалась ему, становилась всё более откровенной. Конечно, порою, эта её откровенность смущала его, заставляя краснеть, словно мальчишку. Вот и сегодняшний разговор как будто ничего не означающий, но в то же время личный, затрагивал не только саму Мэри и какие-то её рассуждения и переживания, но ставил в неловкое положение самого Джона. Она, словно пыталась переманить его на свою сторону, в какой-то не совсем ему понятной игре, где она главное действующее лицо, а он не только рядовой игрок и наблюдатель, а и главный её союзник. Вот только против кого она играла? Против Оливера? Возможно. Но, Джон не был в этом до конца уверен. К нему, Мэри относилась, если уж и равнодушно, но не без уважения. Кому-то предназначена главная роль, но кто же её исполнит? Мэри такая честная и откровенная с ним, не была откровенна сама с собой. А заключалось это в том, что, по мнению Джона, она всячески старалась привлечь к себе внимание. Пусть это было не навязчиво и не совсем понятно для неё самой. Сам же Джон уже вполне смог определиться с диагнозом Мэри. И дело тут было вовсе не в её потере памяти, которая, несомненно, сыграла в этом свою роль.

Собирая по крупицам жизнь Мэри, Джон пришёл к выводу, что главное зло, ей причинило её детство. Она видела развратный характер матери, развращение брата и неизвестно, что было с ней самой в тот период. Возможно, становление её как личности заложило фундамент этой её категоричности в отношениях, где всё должно быть расставлено чётко и в соответствии с её собственными приоритетами. Но, мнение Джона, всё же было верным. В тот трудный период, перед Мэри, как герой выступает её отец. Он вызволяет её из рук грешной матери и становится для неё тем, кем никогда не был ранее – спасителем. Она просто боготворит отца, к матери же, ничего кроме как разочарования не испытывает. Она не оправдала её надежд, и, следовательно, испытав такое разочарование, она просто перестала для неё что-то значить. Мэри стёрла её из своих чувств добровольно. По всей видимости, между ними не существовало такого понятия как родственная привязанность.

Смерть брата так же подкосила и без того шаткую психику Мэри. Она кидается к Оливеру в надежде, что он последует примеру её отца, и все её проблемы решаться сами собой. Но мистер Грант не в силах воскресить Николаса. Он и сам растерян случившимся, тогда она разрывает помолвку, в надежде на отца. Мистер Крафт, так же как и Мэри раздавлен горем, и помочь своей дочери не в силах. Он словно перестаёт быть для неё тем, кем она видела его все эти годы. Осознание того, что твой отец не так всемогущ, как она думала, ломает последнюю преграду к её спокойствию. Вот тогда-то, должно быть случился первый рецидив. У неё был нервный срыв. Тогда-то она, по всей видимости, и лечилась за границей. Но, что же потом заставило её всё-таки выйти замуж за Оливера, если она утверждает, что по её собственным ощущениям никогда его не любила? Неужели только то, что отец хотел лишить Мэри наследства, как говорила Люси Перри? Джону казалось, что это не в характере Мэри, так просто, иди на поводу у кого бы то ни было, пусть это и собственный отец.

Ещё один вопрос тревожил Джона, ответа на который, он так и не находил. Кто же всё-таки такой Том Найтли? Неужели и вправду любовник Мэри, с которым она хотела бежать? Которого она любила, но не могла вспомнить? И как же её моральные устои, ведь она, так гордилась ими? Не могла же она так просто от них отказаться. Ведь, по её же словам, после безрадостного детства, она всячески осуждала любую измену и никогда бы не пошла на такое. В её характере было во всём признаться мужу и уйти от него. Но Оливер утверждал, что о чувствах Тома и Мэри, ему стало известно случайно. Может Оливер тоже не до конца был искренен с Джоном? Хотя он имел полное на это право. Он совсем не обязан был изливать ему душу.

Глава 20

Через две недели после того откровенного разговора, и спустя несколько ничего не значащих произведений искусства, вышедших из-под кисти Мэри, в качестве терапии, Джон получил письмо. Письмо перенаправила ему миссис Паркер, которое пришло от доктора Картера на адрес лондонской квартиры Джона. Оно было написано его женой. В письме было не более пары абзацев от доктора Картера с предложением посетить его по адресу такому-то, с целью обсудить его бывшую пациентку. Разумеется, только с наилучшими побуждениями и возможными рекомендациями, которые доктор Картер мог любезно предоставить молодому доктору Вудсу.

Джон слегка удивился такому напыщенному стилю письма, но решил не заострять на этом внимания. Он обязательно воспользуется этим предложением, но только немного позже. Сейчас его интересовало кое-что другое. Насколько Джон мог судить, то семейная жизнь Мэри и Оливера претерпела некоторые изменения. С виду, практически невозмутимый Оливер выглядел чем-то озадаченным. Его взгляд подолгу, в задумчивости задерживался на Мэри, а она, видя это, старательно делала вид, что ничего не замечает. Такое её поведение не могло не раздражать Оливера, который всеми силами пытался наладить с ней контакт. Он стал выглядеть настолько опечаленным и растерянным, что Джону, становилось, его жаль. Ему казалось, что мистер Грант всячески пытается наладить взаимоотношения с женой, которая в свою очередь становилась просто несносной порою во всём, что касалось Оливера. Она с лёгкостью вступала с ним в спор по любому поводу, словно хотела посмеяться над ним одной ей известным способом. Джон не понимал этого её стремления. Она словно восприняла его слова в серьёз, о том, что нужно жить так, как будто ничего с ней не произошло так, словно не было этих лет забытья и недомолвок. Но, по всей видимости, это пренебрежительное отношение распространялось только на её мужа. Остальные члены семьи никак не пострадали от её нападок. Джон решил задать ей вопрос, почему же она так себя ведёт с Оливером. Её ответ его удивил.

– Не сочтите это блажью или недостатком воспитания, – сказала она, – я просто хочу, что бы мой муж был откровенен, в первую очередь со мной.

– Вы полагаете, что он не достаточно честен с вами? – удивился Джон. – В чём же это выражается?

– Не знаю, – ответила она честно.

– Не знаете? Но продолжаете думать, что вас обманывают?

– Не смотрите так на меня, Джон. Я не сумасшедшая. Я чувствую это. Чувствую, что он чего-то не договаривает. Понимаете? Разве у вас никогда не было такого, что бы ваше предчувствие, на что-то вам намекало?

– От чего же, – сказал Джон, – конечно, было, но это в меньшей степени относилось к людям, скорее к ситуациям в целом.

– Значит, вы не испытывали к людям знакомым или не знакомым чувств, природу которых вы объяснить не совсем можете?

– Простите, я не совсем вас понял.

– Я имею в виду, – начала осторожно Мэри, – что порою мы встречаем человека ранее не знакомого так, словно знакомы уже тысячу лет, и общение с ним происходит в той манере, в которой принято разговаривать с друзьями. Я хочу сказать, что не зависимо от того как долго мы знаем человека, мы с уверенностью можем сказать, лжёт ли он. Что он чувствует, как мыслит… Так, словно все проявления его чувств написаны на лице.

– Теперь я понял. – Джон улыбнулся ей. – Конечно, у меня есть знакомые, с которыми мне легко и приятно общаться, и я практически всегда могу сказать, какое настроение у моего друга. Обеспокоен ли он чем-то. Но вот с выявлением лжи, мне всегда приходилось сложнее. Пусть даже самый лучший друг мне лжёт в лицо, я не всегда смогу распознать правду. Это, конечно, мой существенный недостаток, – он снова ей улыбнулся. – Ведь, как врач такой направленности как моя, я просто обязан быть той лакмусовой бумажкой, которая так остро реагирует на неправду.

– Мне в этом случае повезло больше, доктор. – Мэри ухмыльнулась, – мне кажется, что чувства людей порою так очевидны, что их реально можно осязать. Мне совершенно не составляет большого труда понять, лгут ли мне. Это конечно отличное качество, но порой, это ужасно мешает.

– И как же вы определяете, что вам лгут? По выражению лица должно быть? Это тонкая наука и до конца ещё не изученная.

– Не только по выражению лица, – она задумалась. – Понимаете, порою мне кажется, что я как будто слышу чувства людей, не поймите меня не правильно, но у меня складывается такое ощущение… Не знаю, как вам объяснить, – она снова замолчала.

– Вы наверно хотите сказать, что слишком тонко чувствуете не только окружающий мир, но и людей, которые вас окружают. Это совсем не удивительно, ведь проведя практически взаперти несколько лет, вы вполне смогли выучить все привычки своих родных. Они невольно стали объектом ваших наблюдений и, если позволите так сказать, исследований. Поэтому, вполне понятно, что, кажется, вы можете чувствовать эмоции людей. Вполне логичное объяснение как по мне.

– Да, наверное, вы правы. Это логичнее всего.

Позже, Джон не раз будет вспоминать этот разговор, и не раз будет себя упрекать в том, что не оказал достаточного внимания не столько этой теме, сколько самой Мэри. Она явно хотела сказать больше, чем было сказано. Сегодня Мэри, и этот разговор интересовал его куда менее, чем то, что вместе с письмом от доктора Картера, миссис Паркер сообщила, что к ним в гости перед отъездом в Швейцарию заходила мисс Спун и просила передать доктору Вудсу свой адрес в надежде на то, что общение между ними не прервётся из-за расстояния их разделявшего. Так же мисс Спун была настолько откровенна, что поделилась с миссис Паркер надеждой на то, что Джон непременно воспользуется адресом Кэролайн не только как коллега, а и в будущем надёжный друг.

Читая эти строки, Джон как ему показалось, покраснел. И как ему самому не пришло в голову, взять адрес Кэролайн у неё самой. Вот уж поистине, не понятно о чём мог он думать в те моменты, когда прощался с ней. И какое счастье, что мисс Спун не подвержена предрассудкам по поводу того, кто должен быть решительным и сделать первый шаг для того, что бы общение между ними не прервалось, а связь с каждым разом всё крепла.

Джон немедленно сел за написание письма Кэролайн. Ему даже не стоило и обдумывать, что именно он будет писать ей. Слова лились рекой из-под руки Джона. Он чувствовал такой трепет в душе, словно сам разговаривал с нею, и этим своим ощущением поспешил поделиться в письме. Так завязался их словесный роман, растянувшийся на месяцы с надеждой лишь на встречу в середине лета, когда кузен мисс Спун поведёт свою невесту под венец. До этого времени, Джон решил серьёзно и основательно заняться Мэри. Как психиатр он был ей больше не нужен, о чём поставил в известность мистера Гранта. Последний, попросил Джона задержаться ещё не на долго, так как был не вполне уверен, что Мэри до конца пошла на поправку. И, не смотря на все заверения Джона, возражал против его отъезда.

– Мэри вполне может обойтись и без меня, – сказал Джон Оливеру, после того как решил вести лечение Мэри дистанционно, – моё пребывание здесь никак не может повлиять на окончательный результат лечения.

– И всё же я настаиваю, доктор Вудс, – скорее приказывал, чем просил Оливер, такая настойчивость совсем не нравилась Джону.

– Я понимаю, что вы обеспокоены, но всё же, не могли бы объяснить мне, в чём причина ваших опасений?

Оливер замялся, он не привык к откровениям, с кем бы то ни было, но всё же дело касалось его жены, а в этом на доктора Вудса он мог положиться. Тем более, что один из таких откровенных разговоров, у них как-то состоялся.

– Я думаю, что вам следует немного понаблюдать за ней, – начал Оливер, – она стала достаточно не сдержана по отношению ко мне, если вы не заметили.

– Заметил, – подтвердил Джон, – я думаю, что все в этом доме это заметили.

– Это так, – кивнул Оливер, – но, тем не менее, все старательно делают вид, что ничего не происходит.

– От чего же?

– Дело в том, что так же… дерзко Мэри стала вести себя перед тем, как с ней случилось это несчастье. Мне кажется…нет нам всем кажется, что она может опять что-то такое выкинуть.

– Вы имеете в виду, что она захочет вас бросить? – уточнил Джон. Оливер кивнул на это. – Но, насколько мне известно, никто из ваших домочадцев не догадывался об отношениях Мэри и вашего друга? Ведь так? Никто не знает, что она хотела с ним бежать?

– Никто, – подтвердил Оливер, – все полагают, что она так себя вела, потому что ей чего-то не доставало в семейной жизни. Это её сумасбродство объяснялось молодостью и неопытностью, теперь же все в замешательстве. И я не знаю, как это объяснить.

– Простите, я немного не понял, что вы имеете в виду, говоря все. Кто входит в этот круг? Понятно, что графиня Вудхаус, ваш брат с невесткой, но ваши дети, насколько мне стало понятно не особо посвящены в это происшествие?

– Только Тобиас. Он не особо всем интересуется кроме учёбы. Он знает обо всём в общих чертах, Эмма же посвящена полностью. Именно она обратила моё внимание на меняющееся поведение Мэри. Ведь они так близки.

– Вы полагаете, что Мэри может быть откровенна с вашей дочерью?

– Несомненно. Ведь откровенности и честности у Мэри в избытке. Полагаю, она откровенна с Эммой в разумных пределах.

– Да, я заметил, что миссис Грант особо ценит в людях честность, и мне кажется, особо остро реагирует на неправду. – Осторожно начал Джон, пытаясь вывести на откровенность Оливера. Однако реакция Оливера была не вполне ожидаема. Он от чего-то разозлился.

– Ей повсюду мерещатся заговоры. Она уверена, что её в чём-то обманывают.

– Но, откуда у неё такая уверенность? На признаки паранойи это мало похоже. Я бы, несомненно, заметил, поверьте мне. Может, это поведение было спровоцировано чем-то, чего она не может помнить? Был ли в прошлом у вас какой-либо конфликт, который она не помнит, но который мог бы повлиять на её восприятие сейчас? Подумайте мистер Грант, это может быть важно, даже если вам самому так не кажется.

– Я уже сказал доктор Вудс, что не было, и нет ничего такого, что могло бы настроить мою жену против меня. Ни в прошлом – ни сейчас. Мне совершенно не понятно и неприятно это её поведение. Она больна. Признайте это. Вы как врач должны были это понять. Эта её мания о непонятном вселенском заговоре, где я главный злодей, скоро меня самого сведёт с ума. Я прошу вас задержаться, ещё ненадолго, хотя бы ради моего собственного успокоения. Если вы считаете её здоровой, то тогда помощь нужна мне.

– Я понял вас. Хорошо. Ради вашего успокоения, я согласен немного понаблюдать за Мэри. – Джон понимал, что значит, для такого человека как Оливер, признаться в собственной слабости. Он принял это не как просьбу, а скорее как мольбу о помощи.

Глава 21

Весной, поместье Грантов было великолепно. Джон любил прохаживаться между аллеями сада миссис Грант и беседовать обо всём на свете с нею же. Джону нравилось наблюдать за тем, как от первого солнца румянились её щёки, как ветер играл в её волосах, как искренне она смеялась над его шутками. Она для него в эти дни стала просто настоящим спасением. Спасением от того, чего доктор Вудс отчаянно боялся, но в то же время страстно желал. Было похоже, что недолгая переписка Джона с мисс Спун оставила в его душе если не след, то огромное впечатление. Она настолько прочно заполнила некий пробел в его сердце, что поначалу Джон растерялся и испугался. И так как лишь с Мэри он проводил большую часть времени в этом доме, то она сразу заметила эти его перемены. Придав своему голосу веселье, и, ни в коей мере стараясь не смущать его, она как-то поинтересовалась, одним ясным утром прогуливаясь по саду, от чего он так задумчив в последнее время. Не тяготится ли он общением с ней или практически постоянным пребыванием здесь.

– Нет, что вы, – заверил её Джон. – Вы не можете мне наскучить, равно, как и пребывание в вашем доме не может мне надоесть. Ведь именно здесь, рядом с вами, я нахожу вдохновение на работу. Разумеется, это происходит в то время, когда я не занят вашим лечением, – поспешил он уверить её.

– О, полно вам Джон. Я не стану ни в чём вас укорять. Это место и вправду достаточно располагает на то, что бы творить и наслаждаться жизнью вдали от шумного города. Я лично, никогда не любила большие скопления людей, и лишь здесь я нахожу душевный покой. Но, мне кажется, что, несмотря на добродушный лад и творческие успехи, вас, всё-таки что-то беспокоит? Я обратила внимание, что после того как вы получаете корреспонденцию из города, то надолго запираетесь в своей спальне, а после ходите всячески поглощённый своими мыслями. Я, конечно, не хочу настаивать на вашей откровенности, но кое-что, я всё-таки увидела.

– Правда? И что, по-вашему, не даёт мне спокойно существовать? – с таким же напускным весельем спросил Джон.

– Нет, не в этом дело, – в её тоне вдруг засквозила сосредоточенность, – мне кажется, что ваши мысли занимает дама. Судя по тому, что в этом доме нет для вас достойной невесты, то я смею полагать, что предмет ваших мыслей находится в Лондоне, и судя по тому, что вы порою так задумчивы и иногда мне кажетесь печальным, что-то в ваших отношениях не так, как могло бы быть при обычных обстоятельствах.

– Интересная мысль. – Сказал Джон. – Но с чего вы взяли, что в этом доме, для меня не сыщется достойной претендентки? – он посмотрел на неё так, что она немного растерялась.

– Что? – не поняла она. – Что вы хотите этим сказать? Вы испытываете к кому симпатию здесь? – она была немного взволнована.

– А почему вы решили, что я не могу заинтересоваться кем-то, кто живёт здесь?

– Джон, вы меня просто разыгрываете, – она резко остановилась и серьёзно посмотрела ему в глаза, – не может быть, – сказала она потрясённо.– Вы… Вы… Неужели вы положили глаз на графиню Вудхаус? Я так и знала.

Теперь, растерянно выглядело лицо Джона. Мэри же не в состоянии больше сдерживать себя, рассмеялась глядя на его недоумевающее лицо.

– Очень остроумно, Мэри, – он поддержал её смех. – Но должен вас разочаровать, что вашим дядюшкой я не стану, к великому сожалению всех любимых собак графини.

– Это от чего же? – спросила Мэри, вытирая слезы, набежавшие от смеха.

– Мне по нраву другая молодая леди, как вы верно заметили. И она немного моложе графини, всего лишь, думаю, лет на пятьдесят.

– Ну не томите же, Джон, – Мэри была как всегда не терпелива.

– Хорошо, я не стану вас больше мучить. Про эту девушку я вам как-то говорил, и наш разговор был достаточно откровенным.

– О да, я кажется, помню. – Мэри слегка покраснела, когда вспомнила то, о чём они в тот день беседовали. – Её зовут Кэролайн. Очень красивое имя. Так расскажите же мне всё.

– Особо и рассказывать нечего. – Джон пожал плечами и задумчиво посмотрел вдаль. Он задумался о том, что может связывать его и Кэролайн? Только недолгая переписка, правда, полная таких откровений и надежд на будущее. Только о совместном будущем в этих письмах речи не было. Они просто размышляли о чём-то, делились мыслями, опытом. Они были чрезвычайно похожи, и так быстро нашли общий язык, словно всю жизнь были знакомы. Этими размышлениями и поделился Джон с Мэри. Она слушала его очень внимательно, и после того как он закончил, спросила его очень серьёзно.

– Вы испытываете к ней нечто большее, чем просто лёгкую симпатию?

– Я не могу и сам определить природу своих чувств. Я понимаю, что так мало знаком с ней и, что нельзя испытывать к человеку глубокой привязанности лишь, по прошествии такого малого количества времени.

– Бросьте, Джон. Для чувств нет преград. Человек не может мыслить рационально, когда в сердце зарождается чувство любви. Кем бы мы были, если б могли всё прогнозировать и рассуждать только логически, не слушая зов сердца. Мы люди, и это самое прекрасное и ужасное существо на земле.

Джона ободрили её слова. Он смог внутренне расслабиться и больше не искал в самом себе, какие-либо недостатки. Мэри, как всегда, была бесконечно права. Она иногда могла с лёгкостью находить объяснения тем вещам, которые для Джона не могли быть постигнуты с первого раза. Возможно, разница была лишь в том, что она была женщиной, и по природе своей была более чувствительна к тем вещам, которые у Джона вызвали недоумение, а порою и равнодушие. Она заставила его поверить в то, что на Земле нет практически ничего важнее правды. Ведь, если никогда не лгать друг другу, значит, не будет и стольких бед, которые переносят люди лишь из-за своей алчности и расчётливости. Говоря правду, можно было бы избежать многих конфликтов и войн. Мэри была так уверенна в этой своей теории, что она захватила и самого Джона. Он и сам стал так думать. А ведь она была права. Мэри была права. Вот и сейчас, она убеждала Джона, что не стоит бояться чувств. Не стоит анализировать каждый свой шаг, а стоит лишь принять всё таким, каким видится на самом деле.