Утятинский демон

В Москву поезд прибыл с приличным опозданием. В вагоне скверно пахло. Татьяна Ивановна вышла на перрон, вдохнула не очень свежий московский воздух и решила пропустить ближайшую электричку. Она вышла на вокзальную площадь, свернула в какой-то переулок и побрела по нему, глядя под ноги. Уже почти стемнело. Было холодно и слякотно. Дойдя до угла, она оказалась на широкой улице, по которой непрерывным потоком двигались машины. От проезжей части её отделял травяной газон. Прохожих было мало, только сзади плелись две мамаши с маленькими детьми. Вдруг послышался крик. Татьяна Ивановна оглянулась и увидела, что один из малышей непостижимым образом оказался на проезжей части, наверное, уронил игрушку. Рванувшись к нему через газон, она уже понимала, что не успевает. С другой стороны летела к шоссе юная мамаша. И тоже не успевала. Вдруг всплыл в памяти дурацкий разговор с Колей, и она закричала: «Остановись!», – и замычала от пронзившей её боли. Что-то стукнуло её в бок и поволокло по грязному асфальту. Ребёнок оказался у неё в руках, и она с силой откинула его в сторону газона. Потом стало темнее, перед глазами задвигались какие-то тени. Кто-то голосил, где-то далеко плакал ребёнок. Потом она увидела над собой испуганную физиономию какого-то мужика.

– Бабуля, ты жива?

– Ребёнок… – прохрипела она. – Ребёнок где?

– Держать надо детей! Ты, дура старая, чуть внука не потеряла!

– Значит, жив… – она удовлетворённо вздохнула и прикрыла глаза. – Теперь можно помирать… никому ничего не должна, никто мне ничего не должен. С жизнью в расчёте.

– Уберите женщину с проезжей части!

– Нельзя её трогать.

– Посторонитесь! Пропустите медиков!

Опять звуки стали затихать. В себя она пришла уже на носилках, когда, её запихивали в «Скорую».

– Ну, каскадёрша, повезло тебе, – сказал врач на рентгене. – Ушибов много, но переломов нет. Считай, здорова.

– А сотрясение? – спросила медсестра, сопровождавшая носилки.

– Лечится, – подмигнул рентгенолог. – Если пьяной не была, то без последствий.

Назавтра Татьяна Ивановна едва открыла глаза. Её трясло так, что звенела сетка кровати. На обходе врач невнимательно осмотрел ей и велел колоть анальгин с димедролом.

– Здравствуйте, – сказал мужчина в накинутом на плечи не очень свежем халате. – Я следователь…

Он представился, но Татьяна Ивановна тут же забыла и учреждение, и имя.

– Расскажите, что с вами произошло вчера…

– Я стараюсь с утра вспомнить и ничего не понимаю, – начала она. – Шла по улице, услышала крик, увидела ребёнка на дороге, побежала к нему. Не должна была успеть… наверное, прыгнула под колёса машины… надеюсь, вы не обвиняете водителя?

– Разберёмся…

– Всё. Почему-то ребёнок оказался у меня в руках. Меня тащило, я откинула его на газон… а что свидетели говорят? А малыш, в каком он состоянии?

– Так… с моих слов… вот здесь подпишите.

– Не буду подписывать. Сначала ответьте на мои вопросы.

– Да ладно, не волнуйтесь так. Ребёнок в порядке, ему даже медицинская помощь не понадобилась. А что свидетели говорят… их восемь человек, все говорят одно и то же. Ещё наши эксперты поработают, и можно дело закрывать. Жертв нет… кроме вас. Если бы мне коллеги такую историю рассказали, я бы ни за что не поверил. Значит, так. Когда вы выскочили на проезжую часть, вас стукнула легковушка и откинула на идущий по соседей полосе грузовик. Там у него трубы незакреплённые… оштрафуем голубчика. На одну трубу вы как шашлык… в общем, она между плащом и подкладкой воткнулась. Все пуговицы отлетели, а одна вас держала. Михалыч сказал, что все на фабрике пришиты, а та, что выдержала – от руки и другими нитками. Вас вынесло на мальчонку, и вы в полузадушенном состоянии ещё умудрились его кинуть прямо дурной мамаше в руки. Мамаша упала в лужу, а этот виновник ДТП – хоть бы что! Только орал от страха. Плащик ваш, конечно, того. Восстановлению не подлежит. Но вещь! Спас всех.

– Значит, вы у нас героиня? – спросила медсестра, ставящая капельницу соседке. – А я думала, просто переходила дорогу в неположенном месте.

– Удовлетворены? Подписывайте. До свидания, Татьяна Ивановна. Скажу, чтобы родители этого мальца вам вместо плаща шубу норковую купили. Или соболиную. И чтобы пуговицы бриллиантовые.

Вечером пришла семья виновника ДТП. Они Татьяне Ивановне при ближайшем рассмотрении не понравились. Трёхлетний Вася, когда родители не видели, показывал ей язык. Его мама Света и папа Андрей постоянно ругались. Потом спохватывались и глядели на спасительницу сына преданными глазами. В общем, Татьяна Ивановна не чаяла, как их проводить. К счастью, пришла дежурная медсестра и разоралась, что детям в травматологии находиться запрещено. И посетители, и пациентка распрощались с явным облегчением. Потом позвонила Таня. Ей пришлось соврать, что очень болят обточенные зубы, что она собирается принять снотворное.

Несколько дней, проведённых в больнице, показались сущим адом. Болело всё. Температура не снижалась. Почему-то ночью она чувствовала себя лучше. А с утра всё начиналось по новой. Появились боли в животе, воспалилась кожа. Как ни странно, не пропал аппетит. Наоборот, она постоянно испытывала чувство голода. Иногда просила ходячих соседок принести что-нибудь из больничного буфета.

Как-то ночью Татьяна Ивановна потеряла сознание в больничном туалете. Обнаружили её не сразу. Долго не могли привести в сознание. Затем начали обследование. Тут-то и обнаружилась её, в общем-то, очевидная болезнь. И Татьяну Ивановну быстренько перевели двумя этажами выше, в онкологию.

Здесь ей стало по-настоящему худо. Лечить не лечили. Кололи что-то обезболивающее. Женщина с соседней койки, одинокая, как и Татьяна Ивановна, в ответ на невысказанный вопрос злорадно сказала: «А что ты хотела? Путь больного должен быть усеян рублями!» Вечером, когда температура упала, она вспомнила эти слова и поняла: пора! Достала телефон и нашла слово «Надежда». Несмотря на поздний час, ей ответили. Она представилась. Ей подтвердили, что есть место в двухместной палате, что заселиться можно прямо с утра.

Татьяна Ивановна собирала вещи и думала: «Наверное, холодно, а я без плаща. И как добираться до Томилино утром, когда шпарит температура? Бездумно шаркая по коридору, она вышла на лестничную площадку, где обычно под табличкой «У нас не курят» курили и пациенты, и медперсонал. По случаю позднего времени было пусто. Только у перил стояла Сима, медсестра из травматологии, та самая, что вертелась в палате, когда приходил следователь.

– Сигаретку, Татьяна Ивановна, – полезла в карман медсестра. – Угощайтесь!

– Я не курю, Симочка, – ответила Татьяна Ивановна. – А вот совет мне нужен.

И спросила, как ей доехать до Томилино.

– Вопрос говно, – ответила деловито Сима. – Завтра в восемь отправлю вас на «Скорой». От нас по четвергам в Кадмино материал вывозят. Как раз мимо вашей «Надежды».

– Ой, как здорово! А то я без верхней одежды. Я заплачу, сколько надо.

– Ничего не надо. Вот только бумагу от нас. С анализами и всё прочее.

– Сегодня моя палатная дежурит. Может, её попросить?

– Лучше сама схожу. Змеюка она, назло откажет. А я-то уж знаю к ней подход.

– Симочка, мне неудобно.

– Не волнуйтесь, все будут не внакладе. Она сейчас какого-нибудь блатного вызвонит, чтобы вашу койку быстренько занять

Сима проводила её до палаты и обещала завтра зайти с бумагами и помочь добраться до машины.

Наутро Татьяна Ивановна с половины восьмого была готова к выезду. Она лежала на кровати одетая и с ужасом думала, что ей предстоит идти по лестнице, когда она и встать-то не в состоянии. Только в половине девятого распахнулась дверь палаты, и загремели колёсами носилки. Это была Сима. Она опустила носилки до уровня кровати, ударив по ножному рычагу, и помогла ей сесть.

– Вот, Татьяна Ивановна, не побрезгуйте. По весне одна посетительница оставила. Вполне приличный плащик. Это вам вместо норковой шубы с бриллиантовыми пуговицами.

– Третий плащ в этом месяце.

– Что?

– Да ничего, это я так… спасибо, Симочка. Какая ты добрая.

– И ничего я не добрая, – уже катя её к лифту, сказала Сима. – Могу матерком и на больного, и на врача. Просто у меня сыну тоже три года. И оставляю его то с мужем, то со свекровью, когда на дежурстве. Только и молюсь, чтобы с ним ничего не случилось.

Задвинув носилки в микроавтобус, забитый какими-то белыми тюками, она крикнула: «Витя, доставишь пациентку до приёмного покоя! И чтобы носилки потом вернул Маринке в травматологию!» Убежала не попрощавшись, наверное, не хотела, чтобы Татьяна Ивановна совала ей деньги.

Часа через полтора машина остановилась у двухэтажного домика с большой вывеской «Хоспис "Приют Надежды"». Когда шофёр вкатывал носилки по пандусу, она наконец-то поняла, почему при первом визите сюда это здание показалось ей знакомым. Восемь лет назад здесь была больница, в которой умер Густав.

Тянулись серые дни. Однажды ночью Татьяна Ивановна подумала, что больше недели не смотрела в окно. Иногда как будто бы слышался шум дождя. А может, это шумело в ушах? Целиком уйдя в свою боль, она перестала замечать окружающих. Сев, она поглядела на соседку по палате. Вроде бы, это была блондинка? Сейчас она видела на подушке курчавые чёрные с проседью волосы. Машинально подняла руки к своей голове. Татьяна Ивановна смолоду осветлялась и давно уже забыла свой природный цвет. Правда, в последнее время махнула на себя рукой, и теперь корни волос сантиметров на пять были тёмными. Рука нащупала какую-то мочалку. Поплелась в ванную. В зеркале увидала своё воспалённое лицо, всклоченные волосы и испугалась.

Выйдя в освещённый коридор, она направилась к столику дежурной медсестры.

– Девушка, вы не дадите ножницы?

Медсестра вздрогнула и оторвалась от учебника.

– Не пугайтесь, я хочу срезать волосы. Видите?

– Давайте я вам их расчешу.

– Бесполезно. Опять запутаются и сваляются.

Медсестра нехотя встала и направилась в подсобку:

– Пойдёмте. Уж как смогу…

Однако постригла она Татьяну Ивановну вполне сносно, в чём та убедилась, взглянув на себя в зеркало.

Наутро за завтраком подавилась манной кашей. Откашлявшись, она выплюнула зуб. Потрогала лунку и убедилась, что кровит она незначительно. Провела языком по зубам и ей показалось, что они качаются. Зубы было жалко, их не так много осталось. После завтрака она с трудом поднялась и по стеночке двинулась в санузел (после обморока в больнице Татьяна Ивановна ходила очень осторожно). «Посмотрю, что осталось во рту», – подумала она. Открыла перед зеркалом рот… и с ужасом обнаружила: у неё выросли зубы! На нижней челюсти, где лет десять стоял съёмный мост, который в больнице она ни разу не надела, из десны проклёвывались два зубика. Не в силах двинуться с места, она прислонилась к кафельной стене и закрыла глаза. Это сон. Сейчас она проснётся, и всё будет по-прежнему. Она с усилием зажмурилась и резко открыла глаза. Переждав, когда зрение восстановится, она снова открыла глаза и уставилась в зеркало. Зубы были на месте. Татьяна Ивановна потрогала их пальцами. Да, это не мираж. Во рту шестидесятилетней женщины прорезались зубы, как у шестимесячного младенца.

Чтобы прийти в себя, Татьяна Ивановна скинула халат и встала под горячий душ. Её трясло не то от температуры, не то от ужаса. Ещё раз взглянув на себя в зеркало, висящее над умывальником, она поняла, что сильно изменилась. Потеряв за последние недели килограммов десять, Татьяна Ивановна не стала дряблой и морщинистой. Наоборот, кожа молодо обтягивала её усохшее тело, а коротенькие волосы даже заблестели. Да и вообще… их стало больше. Вспомнив, что на прошлой неделе у неё несколько дней было кровотечение, и ей пришлось воспользоваться памперсами, она подумала: а может быть, это не опухоль, а нормальное функционирование восстановленного органа? Может быть, и температура – это реакция организма на восстановление? Добравшись до постели, решила: или она начала сходить с ума, или Коля-демон выполнил её желание. А что, ребёнок жив, и … как там он сказал: желание будет продиктовано потребностью помочь другому и никак не касающееся вас лично… и восстановит больной орган. А органы, наверное, все больные. Он и восстанавливает все. Только вот как она будет жить… если, конечно, будет жить? Тело уже паспорту не соответствует. Ей нельзя жить в собственной квартире, пользоваться собственным счётом, получать заработанную пенсию. Даже место в хосписе, оплаченное на месяц вперёд, может оказаться ловушкой. Скажут, старушку убила и на её место легла…

Сегодня был обход. Врач Аделаида Эдуардовна сказала:

– Завтра вас посмотрит гинеколог.

– И что он увидит? – сиплым голосом простонала Татьяна Ивановна. – Пожалуйста, не надо, ничего не надо… лучше попросите бухгалтерию распечатать квитанцию ещё на месяц.

Аделаида Эдуардовна помолчала, потом сказала (кажется, с облегчением): «Ну, как хотите», – и повернулась к соседке по палате.

После её ухода Татьяна окончательно поняла: надо бежать. Но как бежать, если и ходить-то не очень?

Вечером, почувствовав, что температура снижается, она с трудом села. Разглядывая воспалённую кожу лица в маленьком зеркальце, она вспоминала о том, как в юности переживала по поводу своего, как ей тогда казалось, большого роста. Теперь племянница Гайда, одного с ней роста, расстраивается, что не дотягивает до участниц конкурса красоты. Кстати, о Гайде. Татьяна Ивановна достала из сумки спортивный костюм, купленный Гайде в подарок. На этот раз он пришёлся впору. Натянув утятинские носки, она ещё раз перебрала в уме свой гардероб. На голову надеть нечего, не ситцевый же платок, в котором она спит. Потом накинула плащ, спустила на лоб капюшон и, взяв сумку, медленно пошла по коридору.

На вахте её окликнул охранник:

– Девушка, а документы?

– Какие документы?

– Вы, когда заходили, должны были на посту документы оставить.

– Я с Аделаидой Эдуардовной заходила, поэтому с меня ничего не спросили, – догадалась ответить она.

– Следующий раз не пущу!

– А до скольких можно навещать?

– До десяти.

– Я сейчас ещё зайду, мне купить надо кое-что для тёти. И квитанцию оплатить.

Вдохнув свежего воздуха, она закашлялась. Потом медленно пошла по улице. Помнится, восемь лет назад напротив был гастроном. Теперь не было ни магазина, ни той пятиэтажки. Вокруг стояли многоэтажные дома современной постройки. Спросив прохожих, куда идти, Татьяна Ивановна спустилась в подземный переход. Выйдя из магазина, она поняла, что до дома пока доехать не в силах. Но как пройти через пост? Отдать свой паспорт? Так охранник наверняка его раскроет.

Присев на парапет перехода, она стала перебирать документы, которые по старой, ещё времён Маргариты привычке, носила все с собой, разыскивая что-нибудь с фотографией, но без даты рождения. И снова наткнулась на Маргариткин паспорт. «Да вот же!» – пробормотала она вслух и, собравшись с силами, пошла к хоспису.

– Через двадцать минут закрываем! – сказал ей вслед охранник.

Прежде чем подняться на второй этаж, Татьяна Ивановна заглянула под лестницу. Как она и предполагала, здесь имелась дверь, которая закрывалась изнутри на засов. Тихо открыв его и приперев дверь от сквозняка пакетом с продуктами, она передохнула пять минут на ступеньках и вернулась на пост.

– Так быстро, – уже приветливей сказал охранник и вернул паспорт.

Она обошла здание и аккуратно надавила на дверь. Проскользнув в здание, она поднялась на второй этаж и рухнула на кровать.

Утром медсестра заглянула в палату и забрала квитанцию с чеком: «К вам кто-то приходил?»

– Да, племянница, Маргарита.

Вечером она вновь вышла на прогулку. Увы, на этот раз дверь оказалась на замке. Не дойдя до поста, она вынуждена была вернуться. Поднимаясь по лестнице, она увидела, как открылась дверь, выходящая на галерею второго этажа, и кто-то в белом халате, закрыв её, ключ положил на пожарный ящик. Понятно: этим ходом пользовался по ночам персонал, чтобы их не засекли на посту. Татьяна Ивановна дождалась, когда шаги стихли, и воспользовалась ключом. Спустившись по железной лестнице, она оказалась в хоздворе, из которого вышла на улицу, ведущую, как она помнила, на станцию. Через силу бредя по тротуару, она до станции и добралась. Изучив расписание, решила всё же сегодня не ехать.

На завтра Татьяна Ивановна назначила отъезд. Весь день мучаясь от нездоровья, она всё же надеялась на то, что у неё хватит сил добраться до дома. А там… это уж на сколько хватит бдительности соседям. У Маргариты была слишком плохая репутация. И её ещё помнили. О внешности же Татьяна Ивановна не беспокоилась: племянница всегда злоупотребляла косметикой и ни разу за два с лишним года не появилась на людях без своего боевого раскраса. Вечером, дождавшись, когда в коридоре стало тихо, она спустилась по чёрной лестнице, оставив ключ в дверях. Выйдя на улицу, она увидела нищенку, сидящую на корточках у дверей магазина. Эту женщину она заметила ещё в первый день своего выхода на улицу. Обратила внимание на неё не только из-за её жалкого вида, но и из-за раздражения на коже лица, вызывавшего брезгливость у прохожих. Повинуясь внезапному порыву, она наклонилась над ней и спросила:

– Что с тобой, сестра?

У женщины тряслись губы. Она пыталась что-то сказать, но не могла. И невооружённым взглядом было видно, что она простужена.

– Как тебя зовут?

– Та…ня.

– Значит, так, тебя зовут Татьяна Ивановна. Ты лежишь в хосписе и ничего не помнишь. Там оплачено больше двух недель. Потом тебя выставят.

Пахло от нищенки ужасно. Но Татьяна Ивановна стойко держалась, решив сделать доброе дело. На лестницу они обе карабкались со стоном. Удивительно, но никто на это не отреагировал.

Показав Тане палату и место, куда нужно положить ключ, Татьяна Ивановна повернулась к выходу, прихватив пакет с вещами нищенки, чтобы выкинуть их в контейнер. На электричку она, конечно, опоздала и в Успенск попала под утро.

Заплатив бешеные деньги за такси, Татьяна Ивановна с трудом вскарабкалась на свой третий этаж и наконец-то переступила порог родной квартиры. Было здесь пыльно и холодно: отопление ещё не включили. Скинув одежду у порога, она упала на кровать и отключилась.

Только оказавшись дома, она поняла, что больница – не просто приют. Без уколов боли усилились, температура превысила все пределы. Проваливаясь в какой-то немыслимый бред, она слышала какие-то голоса, видела своих утятинских подруг, разговаривала с ними. Сколько провела в квартире, она себе не представляла. Но, очнувшись однажды, поняла: всё. Ещё одного дня ей не пережить. И тут в дверь позвонили. Татьяна Ивановна поняла: только тот, кто звонит, может её спасти. Она встала и пошла к двери, сбивая всё на пути. Ей казалось, что путь до входной двери бесконечен. Но звонки не прекращались. И Татьяна Ивановна всё-таки дошла.

Последнее, что она видела, – это склонившиеся над ней лица соседки Ирины Михайловны и бывшего участкового Петра Ивановича. И голоса: «скорую»; «скорая наркоманку не возьмёт»; «господи, где же Татьяна Ивановна».

ЛЕГЕНДА

– Вы меня слышите?

– А?

– Как вас зовут?

– Татьяна Ивановна…

– Как?

– Татьяна Ивановна, – повторила она и тут вспомнила обо всем, что случилось в последний месяц с ней. И сразу включилась ее способность выворачиваться из неудобных положений. – Где Татьяна Ивановна?

– Это я вас должен спросить, где Татьяна Ивановна.

Теперь она видела, что с ней разговаривает кто-то знакомый в белом халате.

– А вы кто? И где я?

– Я – врач. А вы в больнице.

– Как в больнице?

– А вы что, никогда в больнице не лежали?

– Я лежала… Я выписалась, когда тетя Таня позвонила…

– Ну, понятно, откуда у вас следы инъекций… Что вам кололи, знаете? Чем болели?

– Кололи… капельницы какие-то ставили… и еще анальгин… кажется… И антибиотики… не знаю, какие.

– Что у вас болит?

– Все… болит…

– Диагноз какой?

– Не знаю…

Послышался какой-то шум, скрип дверей, потом голос Ирины Михайловны:

– Что она сказала? Где Татьяна Ивановна?

– Поговорите с ней сами.

Татьяна Ивановна увидела над собой лицо соседки:

– Грета, ты меня узнаешь?

Конечно, узнала. Но решила, как в юности говорил Густик, «прикинуться шлангом гофрированным».

– Вы… из пятой квартиры…

– Да, хоть это помнишь. Ирина Михайловна меня зовут. Эх, Маргаритка, как тебя жизнь непутевая поиздержала. Тебе лет-то сколько? Двадцать?

– Двадцать четыре.

– А выглядишь на все сорок.

Помолчали. «А неплохо, – подумала невольно Татьяна Ивановна. – Месяц в таких муках – и выгляжу на сорок при своих шестидесяти».

– Вот они, наркотики-то.

– Да не употребляю я наркотики! Хотите – проверьте кровь!

– Не употребляет, точно. Анализы готовы. Ничего предосудительного.

– И все равно. Что ж ты тогда тетке вестей не подавала? Она же мучилась.

– Я сначала хотела на ноги стать. И не хотела, чтобы она меня опекала.

– Ну, и встала на ноги-то?

– Я работала сиделкой в семье предпринимателей. Потом заболела и попала в больницу.

– Чем заболела-то?

– Не знаю. Поднялась температура, болело все тело. Кожа воспалилась. И меня положили… в инфекцию. А полиса медицинского у меня не было.

– У Татьяны Ивановны полис твой был. Здесь, в больнице. Передали сюда уже.

– Да? – Татьяна Ивановна лихорадочно вспоминала. Действительно, несколько лет назад в регистратуре они решили поделить одну ставку между собой. И Татьяна Ивановна принесла Маргаритину трудовую книжку. Так что числилась она регистратором в поликлинике. – Ну да, я же частным образом работала в семье, без оформления документов. Поэтому все документы хранились у тети Тани. Я просто забыла. Я звонила ей месяц назад.

– Да она уже месяц как пропала.

– Ничего не пропала. Сначала она уехала в Утятин. Потом вернулась в Москву и заболела. Вернее, не заболела, а попала в аварию…

– Какую аварию? Да что из тебя все клещами надо тянуть!

– Она попала под машину.

– Господи!

– Да там ничего страшного. Небольшое сотрясение и ушибы. Она немного полежала в травматологии, потом ее перевели в онкологию.

– Это еще зачем?

– А вы что, не знаете? У нее же рак!

– Сама ты…

Тут вмешался врач.

– Она у нас на учете по онкологии.

– Я не знала… Вот скрытная какая! Что же она так…

– Тетя Таня не любила сочувствия.

– Да что же ты о ней в прошедшем времени? Жива она?

– Жива… была. Я у нее была… А какое сегодня число?

– Семнадцатое.

– Господи, – подскочила Татьяна Ивановна. – Это сколько же я провалялась!

– Одиннадцатого числа вас привезли…– выглянул из-за плеча Ирины Михайловны врач.

– Значит, дома я лежала…четыре дня.

– Да, я услышала шум в квартире. Раньше-то у меня ключи были, а перед отъездом Татьяна Ивановна замки сменила. Из-за такой же вертихвостки, как ты. Поди, твоя родня?

– Да, Гайда, кузина.

– Ну вот, я же волновалась. Она сказала, что ненадолго, и пропала. Я через две недели стала ей звонить. Она недоступна. Я по домашнему. Не отвечает. Подошла к двери, позвонила. Тишина. А тут подхожу, а в квартире голоса. Звоню – не подходят. Я испугалась: вдруг грабители? В милицию не стала звонить, они с места не сдвинутся. Скорей к Петру Иванычу, он у нас раньше участковым был. И к Татьяне Ивановне хорошо относился. Он-то не забоялся, начал в дверь ломиться. Тут и ты вывалилась. Мы и не поняли сперва, кто это. Морда красная, трясешься вся. Потом Петр Иваныч сообразил. По виду-то ты, уж прости, чистая наркоша. Кто у нас наркоша-то? Ритка это, не иначе! В сумку твою залезли – вот он, паспорт-то. «Скорую» вызвали, они и брать сначала не хотели. Полиса, грит, нет. Потом объяснили, что ты Татьяны Ивановны племянница. Ну, забрали тебя. А там и полис нашелся.

Татьяна Ивановна мысленно считала. Получалось, что пока она приходила в себя, нищенку Таню уже должны были выгнать из хосписа. «Надеюсь, она подлечилась, отогрелась и отмылась, – подумала она. – Разоблачили ее вряд ли. Никто ко мне особенно не приглядывался. Морда красная, как соседка говорит, и у нее присутствует. Сейчас, наверное, или ушла, или ее в муниципальную больницу отправили, если ей не полегчало. И даже если подмену заметили, с меня взятки гладки. Ищите теперь Татьяну Ивановну! Однако выяснить все это придется».

– Ирина Михайловна, мне же пора за хоспис заплатить! Она денег дала! Где телефон?

– Дома все твои вещички. Я и думаю, что-то много у тебя денег в сумке. А это, стало быть, ее?

– Вы что, думаете, у меня своих нет? Там в конверте – тети Танины, а в кошельке мои. И я могла за нее заплатить, она сама попросила деньги забрать, чтобы на будущее… я же пока без работы. Дайте телефон, надо предупредить, что я заплачу!

– Дома телефон. Бери мой, звони.