Пусть аисты вернутся!

– Вы иногда со мной, как с маленькой… – я насупилась.

– Да нет, ты что? – Олег протестующе замахал руками и сделал большие глаза. – Ты ж у нас просто главарь, – он засмеялся.

– Главарей не бьют, – обиженно сказала я.

– Ты получаешь редко, – Женька улыбнулся, – и слабенько.

– Я же девочка, – картинно опустила реснички.

– А кто говорил, что свой рубаха-парень, брат и тому подобное? – Олег дал мне легкий подзатыльник.

– Это да, это есть, – согласилась я.

– И сама, бывает, как зацедит в глаз или ухо, – Руслан беззлобно улыбнулся.

– Русланчик, прости, что зубик тебе выбила, – я виновато посмотрела на него.

– Та, ему выпадать уже пора было, а он все сидел. – Руслан обнял меня за плечи. – Снежана-стоматолог.

– А звучит, как будто я авторитетный вор в законе, – хмыкнула я.

– О, надо в селе сказать, так тебя бояться будут, уважать… – Олег сделал важный вид и на манер королевского пингвина прошлепал по дорожке.

– Они меня и без того в селе боятся, – вздохнула я и скривила губы. – Мол, деток малых плохому научу, старших порешу, а взрослых – еще чего-то.

Мальчишки промолчали. Об отношении односельчан к нашей семье можно было написать целое «Кайдашеве село». Я им не нравилась примерно с тех пор, как начала разговаривать сложно-подчиненными предложениями. То есть не тогда, когда я смотрела на всех «теть» и «дядь» с благоговением, а когда начала видеть их истинное нутро.

Так, Марфа Гавриловна, козу которой спасла Анастасия Ивановна, говорила: «Яка гарненька дитинка», а потом, я сама услышала, как они обсуждали меня с соседкой – Ленкой Мартыновной, какая я «вовчкувата, ше й чорна. Циганське отродіє».

Как я говорила, матери Олега и Руслана меня не взлюбили, и это откровенно чувствовалось. Сыновья Петровны тоже обзывали меня отродьем, и я долго плакала, прячась в кустах. Собственно, к мальчишкам я и привязалась, потому что однажды Олег, который возвращался из школы, увидел меня плачущую. Просто Виталик, младший сын Натальи Петровны, снова начал меня дразнить «цыганкой», а потом толкнул в лужу. Это было особенно обидно, потому что был мой день рождения, 26 апреля; дедушка подарил мне очень красивое, как мне казалось, самое-самое шикарное, белое ситцевое платьице с розовыми бантиками, а Виталик толкнул меня в грязь, специально. Еще кричал, что я – «грязная цыганка и мое место в грязи».

Виталик был на пару лет младше Олега, то есть тогда ему было восемь, поэтому он боялся старшего, еще и заводилы села.

Олег поднял меня на ноги:

– Чего ревешь? Ну, померяла ты лужу, на то мыло есть.

– Деда ругаться будет. А у меня день рождения. А они, зачем они так?

Олег тогда зло сощурился и посмотрел в сторону моей хаты.

– Ты Андреевича внучка? – спросил.

– Да, – я всхлипнула.

– А это, – он указал на платье, – не сынки ли Петровны постарались?

И я снова согласно кивнула.

– Сделаем так: я отведу тебя к Женьке, он мой друг. Его мама тебя покормит, а платье твое постирает, и чистенькой именинницей пойдешь домой. Ты только улыбнись, – он приободряюще смотрел на меня, – и запомни этот день: больше тебя никто трогать не будет, потому что ты под защитой, – и он сделал выпад вперед, – Трио Справедливости.

Я засмеялась и иногда даже теперь их так называла.

Тогда домой я вернулась в чистом платье, с яблоками и конфетами в подоле, и гордо прошествовала мимо Виталика и его брата Кости. К слову, у одного был разбит нос, а у второго маячил «фингал». И, надо отметить, Наталья Петровна, их мать, меня никогда не обижала, а после выходки сыновей сама так хлестала их, что нам было слышно.

Дед, когда я пришла, только сказал, что уже поздно и пора спать. Я тогда очень хорошо спала, ведь теперь была под защитой. С тех пор я и бродила за тремя ребятами, спасшими меня от «нападения». И цыганкой меня больше не называл никто, особенно когда я стала взрослеть. Во-первых, я была бледноватой как для этой национальности. Если мне было не очень хорошо (а это, увы, случалось часто, хотя об этом я никому не говорила), то и вовсе была на свое именинное платье похожа. А то, что волосы темные, так такое не только у цыган бывает.

Олег меня вообще Белоснежкой называл, как в сказке. Однажды он мне дал почитать эту историю про девочку, у которой лицо было белым, как снег, а волосы черными, как оконные рамы, и я с ним согласилась. Поэтому негласно я была Белоснежкой. И в тайне мечтала, что моя мачеха, которая на самом деле родная мать, потеплеет ко мне, а когда вырасту, выйду замуж за принца, мы поселимся в замке, где будет яблочный сад. И в апреле все будет цвести и умопомрачительно пахнуть.

– Смотрите, – вдруг сказала я и указала пальцем туда, куда хотела, чтобы ребята посмотрели.

Они увидели, как из кармана пожилого и на вид не бедного мужчины жуликоватого вида дядька в спортивном костюме и кепке вытаскивает кошелек.

– Во, гад, – в сердцах сказал Женя.

– А я знаю, что нужно делать, – резко сказала я. – Нужно украсть у вора ворованное.

Пока мальчишки размышляли, уставившись на меня, я подошла к вору из-за спины и легко, как для человека, не имевшего подобных навыков, вытащила кошелек. Но легко вытащила, а он ведь заметил… и тут все пошло совсем иначе, чем задуманный мною благородный поступок. Робингудшей меня не посчитали, потому что жулик схватил меня за руку и закричал, что поймал воришку. Я бы рада вывернуться, но как?

Ограбленный мужчина узнал в ворованном кошельке свой, и позвал милиционера, одиноко скучающего в глубине парка, но примчавшегося на крик: «Держите воровку!»

Когда жулик чуть ослабил хватку, мы с мальчишками побежали через парк. Как я и говорила, бегать я не любила, да и не очень могла. Мне просто не хватило дыхания, еще и споткнулась, и полетела со всего размаху в какую-то яму. Мальчишки, в порыве погони, не сразу заметили, что я с ними уже не бегу, а когда поняли, то меня на ноги уже поднимал милиционер. Я красноречиво показала им, чтобы бежали дальше.

В итоге у меня оказался сильный ушиб ноги, вывих руки, заведение личного дела в детской комнате милиции. Кроме того, вызвали моего деда, который заплатил штраф. Из больницы фактически за побег меня не вытурили только благодаря заведующей отделением – моей любимой Маргарите Степановне. Благо, она вышла из отпуска, и уже была назначена на эту должность. Кстати, в мою версию событий поверила только она и никто больше, включая деда. Вот так, в преддверии моего 8-летия, закончились наши киевские приключения.

Я встала с кровати, наконец вернувшись в реальность, и быстро собралась. Деда не было, и я вспомнила, что сегодня он получает пенсию. Мать, к сожалению, была на кухне. «Что она там делает, если она ни разу на моей памяти не готовила?»

Я выскользнула из дома. Слишком голодной с утра я не была, а там на «Голубой Десне» поедим с Катькой и Лесей. Я обещала им, что нарисую им «татушки» на руках, а то им не дают денег на «перебивачки», которые продаются в ларьке на территории другой базы – «Стрелы».

Иногда мы собирали бутылки из-под пива и сдавали их в этот же ларек, за что нам давали какие-то копейки. Вот за наши первые заработки мы покупали жвачки с наклейками, шкатулочку с сюрпризом или шоколадное мороженое в стаканчике.

Мы жили в центре села Пуховка Киевской области. «Голубая Десна» и «Стрела» – это две базы отдыха, которые находились в пяти минутах ходьбы от центра. Раньше с мальчишками мы только бегали на речку, а потом решили «познакомиться» поближе с «Голубой Десной». Там было много фруктовых деревьев – яблони, груши. Причем всего было в таком изобилии, что нам хватало не только наесться, но еще и взять с собой.

Тут мы и познакомились с сестрами – Катей и Лесей. Они были киевлянками, но каждый год приезжали сюда отдохнуть. Говорили, что никаких морей им не нужно, когда здесь можно почувствовать полную свободу.

Как оказалось, девочки были правильными и послушными, а вот здесь с ними происходили некоторые метаморфозы. Сестрички старались исследовать разные места и закоулки Пуховки. Собственно, это их идея была пойти погулять по заброшенным базам, которые располагались за «лягушатником». Разумеется, мы согласились, и сейчас стояли, облокотившись на забор-сетку, отгораживающую базу «Стрела» от пляжа. Мы знали, что зимой порой ее затапливала разливающаяся Десна.

Вскоре увидели Катю и Лесю. Леся была старшей – 12 лет, Катя на год младше.

Обе рыжие, просто две морковки. Они еще и ходили с хвостами, поэтому мальчишки и называли их «морковочками».

– Привет, ребята! – Катя нас весело поприветствовала.

Леся тоже поздоровалась, но сделала она это не так задорно. О причине я догадывалась: ей нравился Руслан. Каждый раз, как он появлялся на горизонте, Леся краснела и опускала глазки. Самое интересное, Руслан, видимо, тоже догадывался о ее симпатии, и старался относиться к ней более уважительно и внимательно, нежели к нам.

Оставалось дождаться Олега. Странно, что его не было. Я ж не сильно его треснула.

Мой синяк выглядел, пожалуй, хуже.

– А вот и Олег, – Катя указала на противоположную сторону той, откуда они пришли с сестрой, то есть со стороны «лягушатника».

Я пристально посмотрела на Олежку, а он на меня. Олег вымученно улыбнулся.

– Снеженция, – он «почухал свою гриву», как говорил Женя, – ты это, извини. Я от неожиданности, что тебя уронил, да еще и твоего кулака, зацедил тебе в глаз. Прости, малыш.

Я скривилась: – Ну, вот «малышом» – это ты меня вообще обидел. За это схлопочешь во второй глаз.

– Ой, малая, ты в своем репертуаре, – добавил Женя.

– Да идемте уже. Первый раз, что ль? – отмахнулась я, а Олежка меня весело обнял и разлохматил мою прическу.

– Олежка, блин, мне ж тут некому прически делать, я их еле собрала в какую-то кучу.

– Очень красиво, – он заржал, потому что прическа у меня явно была еще та. За что легонько получил по ребрам.

Мы спустились к маленькому ручейку и перешли через него к «лягушатнику», где нас встретил детский пляж с белым песком и приток Десны, где жабе по колено. Мы с мальчишками плавать умели, а вот Катя с Лесей не очень хорошо держались на воде, поэтому предпочитали именно это место для купания. Через это мини-озерцо можно было перейти на другой берег, не погрузившись в воду даже по шею, по крайней мере взрослым, а вот мне почти шеи вода и достигала.

– Давайте наверху остановимся, там и народу меньше, и цыгане до твоих тапок, Снеж, не доберутся, – засмеялась Леся.

Я припомнила это и рассмеялась.

– Да уж, тапки были на вес золота.

Тапочки тогда практически разлезлись, но я к ним привыкла, а привычка, как известно, вторая натура, поэтому расстаться с этим «непотребом», как говорил дед, я все не могла.

Да зато цыгане помогли.

Мы с ребятами по бокам подстилки разложили мои потрясающие тапки, и пошли купаться. Когда вернулись, то их уже не было, а люди, лежавшие неподалеку, сказали, что тут цыгане ходили. Таким образом я и лишилась своих привычных лаптей. Самое неприятное – было идти мимо мусорки босиком, поэтому я старалась обходить препятствия по обочине, а потом, придя домой, долго драила ноги щеткой.

Дед тогда долго смеялся:

– Надо же, такие шлепанцы хорошие, что даже вольные народы позарились.

– Деда, они такие хорошие были – удобные, с розовыми цветочками, – практически страдальчески говорила я.

– А ты вспомни, как ты в них себе ногу поранила, и не жалей, – серьезно сказал дедушка.

И это я помнила. Ревела тогда, как дитя малое. Просто шлепки, правда, были слишком разношены, и нога совсем в не подходящий момент вылезла, и я со всей дури проехалась большим пальцем об асфальт. Даже Мишина бабушка выбежала мне на помощь (всегда отдыхали на этой базе). Думаю, что ревела в основном из-за того, что увидела, сколько из меня крови хлынуло. Я тогда даже поверить не могла, что в пальцах ее такое количество. Потом ноготь долго был похож на сморщенное печеное яблоко, до этого раз пять прожаренное на костре.

Дед купил мне тогда плетеные босоножки, украшенные цветочками. Вот их я берегла, как зеницу ока – с ними купалась (не в них, а именно с ними). Когда мальчишки это первый раз увидели, то опешили, а потом повалились от хохота на песок. Да и было отчего, если учесть, что, сложив их подошва к подошве, перевязывала лентой, а затем прикручивала к… макушке и надевала наверх панамку.

– Ты, как улитка, – отсмеявшись до появления слез, – говорил Женя.

– Ага, – подтверждал Олег, – все свое ношу с собою.

– Так ладно шлепки, готовые распасться прямо на ноге, а другое дело – новые босоножки, – резонно замечала я.

– Да понятно, – хохотал Руслан, – в следующий раз дед плетеные лапти купит.

Какое-то время мы подурачились в воде, а к обеду решили сходить на вылазку.

За пляжем дорога густо заросла кустарниками и вербами, но можно было пройти, хотя мало кто ходил этой тропой. Вещи, а там и подстилки, и обед, и обувь, мы попросили посторожить молодую маму с девочкой лет пяти. Они сели в тень, потому что жара была в разгаре, недалеко от нас. Показались нам вполне надежными, поэтому наши пожитки доверили именно ей. Сказали, что интересно нам посмотреть на разлив Десны еще и с другой стороны. Она кивнула, и мы, лучезарно улыбнувшись, пошли по своим делам. Когда уже поднялись наверх, я спохватилась, что не соорудила на голове «гнездо босоножки», как говорила Катя, наверное, на манер сороконожки. Но вернуться мне не дали под предлогом, что там все наши «скарбы», а женщина на вид вполне надежная, так что за моими «золотыми» босоножками присмотрит.

За вербами была более-менее открытая местность, где сквозь песок кое-где проросла трава, но в ноги больно не было, песка все-таки больше. Это и была заброшенная база: домики стояли одиноко, пока с целыми окнами, но без жителей. Было жутко интересно, то есть немного жутко, но интересно, когда заглядывали в пустые окна. Вдоль стен стояли кровати с пружинами без постельного белья. Тумбочки, шкафы или какая иная мебель отсутствовала.

Я хотела забраться внутрь, но Олег сказал, что все окна плотно закрыты, да и двери тоже, поэтому не следует лезть в чужую собственность. «И почему говорят, что Олег прямо криминальный авторитет, да он, можно сказать, всеобщая совесть», – ухмыльнулась про себя.

В общем, пошли мы вглубь базы, где все было одинаково одиноким, а затем вышли на залитую солнцем полянку. Скажу честно, что место, как в сказке: поляна, хата, на крыльце сидит дед, бабка в хустке что-то моет, рядом алюминиевый таз сушится – красота! И тут сказочка стала немного странной: дед вскочил с места, увидев нас, схватил топор, да как помчится за нами.

То, что было страшно – ничего не сказать. Мы, куда глаза глядят, мчались, что есть духу. Несмотря на то, что трава здесь была жесткой, потому что превратилась в солому, мы бежали босиком, не оборачиваясь. Нет, раз обернулись, сразу же, как только «сказочный дедушка» припустил за нами, и увидели, что он бежит, не отставая. Остановиться смогли только возле болотца, по кромке которого попытались аккуратно пройти, чтобы не свалится в него.

К счастью, хоть тут нам удача сопутствовала, и мы выбрались неподалеку от пляжа, где оставили свои вещи.

Запыхавшиеся, со стучащим в висках и сердцах адреналином, мы всю дорогу до дома обсуждали наш поход. Девчонки, все же не привыкшие к экстриму, сильно струхнули, но впечатлений явно было море.

Глава 3

Когда горчит малина

с. Пуховка Киевской обл. Июль, 1995 г.

25 июля у моей мамы день рождения. Дед, как обычно, встал очень рано, приготовил курочку и молодую картошку в горшочках – порционно для каждого члена семьи. Каждый год он позволял подобные излишества по праздникам – 26 апреля на мой день рождения, 25 июля – мамин, и на Новый год. Свой день рождения он не отмечал принципиально. К счастью, он был летом, поэтому я приносила в подоле платья всяких ягод, и клянчила, чтобы испек пирог себе в подарок. В 7 лет решила сделать ему полноценный подарок, и испекла пирог самостоятельно. Вернее это черное нечто полетело в мусорное ведро, а я еще полдня потом отмывала нашу летнюю кухню, но дед, к его чести, даже поцеловал меня в макушку и сказал: «Спасибо, Снегурка».

Когда дедушка вошел в комнату, я еще спала, но проснулась от его тяжелого вздоха.

– Доброе утро, – сухо сказал он. – Иди умывайся и завтракать. Уже 8 утра, скоро на огороде будет очень жарко.

– Деда, я же там уже все, что можно, выдрала.

– Малину нужно собрать. И клубника поздняя поспела.

Я вышла на кухню, и увидела, что стол ломится, а в моем представлении – это именно так, от всяких вкусных блюд.

– И что, можно все кушать? – робко спросила я.

– Да, – он вздохнул. – А ты себя в зеркало видела?

– А что? – не поняла я.

– Баклажан, – буркнул он.

И тут я вспомнила, что встреча с кулаком Олега, видимо, приобрела иной красному оттенок.

Посмотрела в ложку: помимо баклажана, там еще был желтовато-зеленоватый оттенок.

– Новая мода, – невинно поджав губы, молвила я.

– Ой, ешь уже молча, – отмахнулся дед. – Девочки в нашей семье все какие-то непутевые.

Я быстро лопала все, до чего дотягивалась.

– Такое ощущение, что тебя не кормят, – заметил дедушка.

– Меня кормят, – заглотила набитое, как утка, – просто иногда… мало.

– Хм. – Все, что на это ответил дедушка.

Я ушла на огород. Быстро пособирала сказанные ягоды, и вернулась в дом.

– Жарко там.

– Так лето ведь, – он улыбнулся. – А ты, как настоящая снежная Снегурка, прямо и растаяла.

– Да нет, – пожала плечами, и впихнула в рот ягоду клубники. – Люблю, когда тепло.

А где мама?

– Мне это тоже хотелось бы знать, – грубовато ответил дед. – Ладно, ты явно куда-то мылишься, – он посмотрел на меня, – так иди. Чтобы к пяти была дома.

– Деда, рано, – проныла я.

– Рано – это шляться неизвестно где до ночи, – грозно прервал мои стенания дед.

– Почему сразу «неизвестно где», – возмутилась я. – Ты же знаешь, что мы либо на «Голубой», либо на «Стреле», либо на «стрельнянском» пляже, либо на том, который дальше, или вовсе на «лягушатнике».

– Иди уже, а то у меня от твоих «либо» мозг закипает.

С небольшим раздражением дедушка снова отмахнулся от меня, как от главного ночного кровопийцы, появляющегося здесь летом, и пьющего, выпивающего всю нашу кровь… ну, от комара, я хотела сказать.

Встретились мы с небезызвестной компанией возле школы. Летом, стоит отметить, даже школа не казалась такой обителью зла, коей она была во время учебы.

– Привет, Снеженция, – поприветствовали меня в один голос Трио Справедливости.

– Привет, мальчики, – улыбнулась.

– На вот, подкрепись, – весело сказал Женя, и протянул мне пакет с пирожками.

– С вишнями? – с надеждой спросила я.

– Ага, – он кивнул, – с ними.

На «Голубой Десне» мы встретились с Катей и Лесей у дальних умывальников.

Они здесь располагались кругом и находились в конце базы и в начале. В начале я умываться не любила, потому что не очень хотелось, чтобы «официальная часть базы», как про себя ее называла, смотрела на мою неофициальную «рожу». Там располагались домики, казавшиеся мне более вычурными, а в конце главной дороги и вовсе возвышался кирпичный двухэтажный дом – невиданная роскошь. Внутри мы не были, в отличие от первых домиков. Там мы побывали, когда в прошлом году Лесе с Катей, если точно, то их дедушке, посчастливилось там отдыхать целое лето.

В основном Леся с Катей селились в 22 домике, который очень любили. Он располагался возле живой изгороди, которую регулярно подстригали, хотя она все равно походила на заросли; зато никто не бродил под окнами. Мы любили сидеть в беседке соседнего домика и обсуждать планы на ближайшие дни или вечера. Иногда мой дед разрешал «посидеть на «Голубой» допоздна, потому что там будут костер жечь». Это времяпрепровождение мне всегда нравилось больше всего, особенно та часть, когда мы закидывали в тлеющий костер картошку, и она спекалась в угольки.

Мы брали руками эти «угольки», перебрасывая, как заправский жонглер, чтобы не обжечься, очищали кожицу, а внутри нас ждало очень вкусное лакомство. Порой жарили хлеб на палочках или сало с хлебом. Дрова добывали различными способами: от веток по дороге до базы до воровства досок для заколачивания окон в нежилых домиках, которые хранил местный Д’Артаньян – Юрий Батькович. Как его отчество – мы не в курсе, да и не особо выясняли, особенно когда он застукал нас за очередным посягательством на деревяшки и гонялся за нами вдоль корпусов. Одним из бравых мушкетеров мы его нарекли, потому что он похож был на Боярского, сыгравшего главную роль в «Трех мушкетерах»[1]. Как правило, наш украинский «Боярский» был подшофе, и догнать нас ему не удавалось. Так что костры мы жгли регулярно. Вернее они на базе их жгли регулярно, потому что мое присутствие в основном ограничивалось восьмью часами.

– Куда пойдем? – спросила Катя, когда мы встретились.

– Давайте на базе посидим, – предложил Олег. – Там, параллельно вашему домику поляна открытая, а я принес, – он достал из пакета (а я все думала, что у него там?) воздушного змея. – Сможем позапускать.

– Так ветра нет, – заметил Руслан.

– Ничего, мы найдем, – заверил Женя. – Вон Снежка вам пока нарисует «татушки», вы ж хотели.

– Да-а-а, – закивали сестрички.

Мы расположились на поляне, девчонки подставили мне свои плечи и вручили цветные ручки. Когда я, от воодушевления открыв рот и высунув язык, вырисовывала витиеватые деревца на плечах девчонок, Олег запустил «змея».

– Круто! – Мы в восторге зааплодировали.

– Всё, девчонки, если не мочить, то будет держаться, – сказала я, осматривая скептическим взглядом свою работу.

– Спасибо, Снеж! – с восторгом сказала Леся.

– Ты мастер, Снеж! – подтвердила Катя.

Я гордо задрала нос и вновь взглянула на воздушного змея, парящего в небе. Его «хвост» был сделан из воздушной материи в горошек…

– Ээ, Олежка, – осторожно начала, – я видела, кажется, у твоей матери юбку такую, нет?

– Да ну что ты? – он наигранно запротестовал. – Как я могу?

Потом он хитро сощурился, и опустил змея на землю.

– Ткань легкая – для хвоста отлично подходит. Да и что она такую длинную юбку носит? Теперь короткая будет.

– Она тебя убьет, – пообещал Руслан.

– Та, – он засмеялся, – у нее будет повод прийти к твоей матери за очередной обновкой, потому что «ее оболтус испортил ей любимую юбку в горошек, а скоро учебный год начнется».

Я представила эту картину. Ольга Игнатьевна, мать Олега, точно бы нахмурилась, скривила губы, наморщила нос, рассказала бы сыну, какой он шалопай. Олег бы покивал и пошел по своим делам.

Она его жутко любила, какой-то нездоровой любовью. Порой, думаю, эти чувства на него давили. С отцом ему было легче. Тот не задавал лишних вопросов, помогал ему конструировать новые модели велосипедов или самокатов. Однажды его папа лично принес мне самокат, его Олег попросил. Сам же «друг мой сердешный» сидел и корпел над контрольной по математике в школе, которую прогулял ради такого интересного занятия, как «создание» велосипеда с огромным задним колесом и двумя маленькими передними. Я тогда очень радовалась, потому что все дети в селе имели свои средства передвижения, а я нет. А хотелось мне роликовые коньки или самокат, на крайняк велосипед. Потому что дедов был для меня слишком велик, да и не умела-то толком на нем ездить.

– Слушайте, – сказала Леся, окрыленная своей «татушкой», которую старалась выставить на всеобщее обозрение, – а за нашей базой есть еще базы, так на одной такие качели большие. Больше, чем эти у нас. Снежка ж любит качаться. Может, туда сходим?

– Да, да! – мои глаза заблестели.

Что я любила больше, чем похождения по заброшенным базам села Пуховка – это качели.

Я готова была просиживать, если была такая возможность, на них часами: взмывала на них практически до крепления, хотя «солнышко» делать боялась. В основном предпочитала сидеть и мечтать о чем-то своем, что-то придумывать, фантазировать. Потом это находило применение в моих рисунках. У меня даже есть рисунок, на котором изображены одинокие качели под цветущей вишней. Деду, кстати, этот неказистый рисунок, сотворенный мною в шестилетнем возрасте, очень нравился. Поэтому он занимал почетное место на стене в его комнате.

– Давайте, – согласился Олег, аккуратно складывая своего «змея в маминой юбке», как его назвал Женя.

– Слышь, Снеж, а о чем ты думаешь, когда на качелях качаешься? – вдруг спросила Катя.

– А? Что? – Идя по дороге, я уже погрязла в своих «воздушных замках». «Что будет, если меня допустить до качелей?» – подумала про себя.

– О, да ты уже где-то не здесь, – ухмыльнулся Руслан.

– Да нет, – запротестовала, – тут я. Просто задумалась о том, как хорошо здесь летом.