История Смотрителя Маяка и одного мира

– Корабль! Там корабль! – кричал Унимо, вероятно, побив свой рекорд по времени подъёма от основания до галереи маяка.

Форин нехотя вытянул свой взгляд из сверкающего масла и посмотрел на Унимо удивлённо. Он не мог поверить, что мальчишка решил так глупо разыграть его, но другого объяснения на поверхности не было.

– Ну посмотрите же скорее, ну! – досадливо добавил Ум-Тенебри, видя замешательство и понимая его причины. – Я не стал бы так глупо шутить, там корабль, видны топовые огни!

Смотритель подошёл к окну галереи и вгляделся в разноцветную темноту ночного моря – туда, куда дрожащей от волнения рукой показывал ему Унимо. И действительно, чуть ниже горизонта, далеко, но вполне различимо горели огни – на грот– и фок-мачтах. Вероятнее всего, это был трёхмачтовый фрегат, но, чтобы сказать наверняка, Форину пришлось доставать из каменной ниши в стене большой ящик из почерневшего дерева, рыться в нём и извлекать на свет подзорную трубу, которую ему подарил один из жителей рыбацкого посёлка в благодарность за спасение от бури.

Подзорная труба не желала слушаться, и только с третьей попытки Смотритель смог расправить её, стряхивая ржавчину, тут же усыпавшую его рукава.

Унимо наблюдал за действиями Форина с плохо скрываемым нетерпением. Его внезапно охватил азарт, как будто это он, а не мрачный Смотритель, каждую ночь зажигал огонь Маяка и верил, что когда-нибудь этот свет укажет путь хоть одному кораблю.

Справившись с подзорной трубой, Форин так же неторопливо подошёл к каменному окну, поставил локти на подоконник и, зажмурив один глаз, долго-долго всматривался, как будто специально, чтобы его ученик потерял терпение. И когда Унимо уже собирался высказать, что он обо всём этом думает, Смотритель обернулся, одним движением резко свернул послушную теперь трубу и сказал, взглянув прямо на Ум-Тенебри с сочувственной насмешкой:

– У меня для тебя плохие новости. Это «Люксия».

Это, действительно, оказалась «Люксия»: направляясь к маяку, в какой-то момент фрегат стал легко различим даже без подзорной трубы. Он шёл только на нижних парусах, и по его ходу было понятно, что с кораблём что-то не так. Унимо разглядывал знакомые мачты, по которым сам не раз забирался по команде боцмана Даждена, чтобы раздать с сезней грубую, неподатливую парусину, видел неизменный тёмно-синий флаг и носовую фигуру дельфина («Слышал эту сказку про мальчика-дельфина?»), стараясь не переводить взгляд на людей, которые суетливо перемещались по палубе.

И тем не менее Ум-Тенебри не смог отвести взгляд от него – от капитана, который, как всегда, с отсутствующим видом стоял на мостике. Стоял в белой рубашке, застёгнутой на все пуговицы, и смотрел, не отрываясь, на Маяк.

Нимо знал, что со стороны моря нельзя увидеть людей на галерее: слишком ярким был свет, отражённый в линзах, – но всё равно отошёл от окна и отвернулся.

Форин, также с интересом изучающий корабль, который не видел уже семь лет, повернулся и сказал с почти невероятной интонацией ободрения:

– Они не причинят тебе вреда. Я буду рядом, да и ты уже гораздо сильнее, чем был тогда.

Унимо только напряжённо кивнул. Здесь, на маяке, рядом с Форином, он чувствовал себя неуязвимым от внешних угроз. Но никакого желания видеть безумного капитана или, ещё хуже, Флейтиста, у него не было.

– В любом случае, по правилам морской жизни, мы должны принять их и оказать помощь. Кажется, у них проблемы, раз они решились пройти вдоль Чёрных скал, пусть даже и при свете маяка, – произнёс Форин, и Нимо вынужден был признать, что Смотритель прав.

Морская жизнь не чета земной: она заставляет людей всегда помогать тем, кто попал в беду, даже ценой собственной жизни. Потому что иначе море найдёт тебя и в Синтийской пустыне, заглянет в глаза и – никто не придёт тебе на помощь.

Когда Унимо увидел, как от «Люксии» отчаливает шлюпка, он всё-таки попытался…

– Может быть, я уйду к себе? Они ведь точно не ко мне прибыли, – сказал он, не глядя на Форина.

Смотритель пожал плечами.

– Разумеется, как хочешь. Тем более, тебе не привыкать прятаться от гостей.

Конечно, в одно из путешествий в прошлое Унимо оказался в своём детстве, когда он всегда прятался от гостей отца в своей комнате и осторожно выбирался, только заслышав желанную тишину после щелчка входной двери. Потом он научился, конечно, но самое надёжное всё равно всегда было – спрятаться.

Унимо осуждающе посмотрел на Форина, но отправился вниз, на берег Исчезающего острова, потому что без помощи на скалах эту шлюпку с «Люксии» ждала такая же судьба, как и ту, которую капитан в своё время выдал незадачливому матросу Ум-Тенебри.

В шлюпке были двое: сам Просперо, бледный и измученный, и юнга – разглядев его, Унимо узнал своего приятеля Кинли, тоже изрядно потрёпанного морем.

Когда шлюпка подплыла довольно близко, Унимо деловито указал на небольшой грот, где можно было относительно безопасно пришвартоваться, и, не смотря на капитана, сосредоточился на том, что обтягивал тонкие швартовые, пытался удержаться на скользких камнях и поднимал повыше прихваченную с маяка лампу, чтобы гости острова могли подняться по коварным камням.

Форин неслышно спустился с маяка и теперь стоял у подножия башни, скрестив руки, как статуя адмирала Нетте в Тар-Кахоле. За исключением того, что адмирал не мог изобразить такую многозначительную усмешку. Унимо даже подумал было, что это Трикс с его гениальной мимикой – но нет, в отличие от той ночи, когда он сам прибыл на Исчезающий остров, Смотритель лично спустился поприветствовать своих гостей.

Заметив, что моряки вымокли до нитки, Форин, не говоря ни слова, повёл их в башню. Как заботливый хозяин, он указал им на самые близкие к огню очага места, положил рядом сухие тёплые одеяла, а сам отправился готовить свой лучший согревающий чай.

Унимо тоже помогал, как мог, и только Трикс, явившийся посмотреть на гостей, устроился на подоконнике с негостеприимным видом вежливого недоумения.

Притащив из кладовой ольховых дров и немного можжевельника, Унимо стал аккуратно подкладывать их в очаг, пока огонь благодарно не заурчал и не запахло горьковатым осенним лесом. Сосредоточившись на этом деле, Нимо старался не обращать внимания на то, что и Просперо, и Кинли изучают его во все глаза.

– Значит, Смотритель всё-таки принял тебя, фальшивый матрос Ум-Тенебри? – задумчиво и чуть-чуть насмешливо произнёс капитан.

– Матрос остался там же, где и твоё неуклюжее проклятие, Просперо. И сейчас при вашей встрече в реальнейшем я бы полкоролевства поставил на Унимо. По крайней мере на суше точно, – на пороге появился Форин с дымящимся чайником.

Судя по запаху, согревающий чай с мятой, корицей и черешневым цветом был уже готов.

Нимо не верил тому, что слышал – он даже взглянул на учителя, чтобы понять, шутит тот или говорит серьёзно. Скорее, впрочем, и то и другое – это ведь было реальное, где слова весили не больше одуванчикового пуха в июле. Наверное, первый раз Смотритель похвалил его так открыто, да ещё и в присутствии других. «Только не думай об этом!» – приказал себе Унимо, потому что задумываться о том, какой ты сильный (хороший, умный, добрый), в реальном, как и в реальнейшем, грозило неминуемым жестоким доказательством обратного.

Капитан хмыкнул, не решаясь, видимо, спорить с Форином на его территории. Нимо также с удивлением отметил, что та странность, которая на корабле придавала Просперо Костину вид человека хотя и слегка не в себе, но вполне самоуверенного, на земле смотрелась не так эффектно. И незаметно усмехнулся.

Кинли вообще сидел ни жив ни мёртв: видно было, что ему здорово не по себе, хотя он всячески старался сохранить деловой невозмутимый вид. Нимо протянул юнге чашку чая с самой доброжелательной улыбкой, на которую только был способен. И Кинли верно оценил это вежливое напоминание о том, как нужно встречать гостей.

Когда моряки отогрелись чаем, можно было по всем правилам переходить к делу. Но Просперо явно медлил, рассказывая о том, как «Люксия» пробиралась через Чёрные скалы и где бы оказался корабль, если бы не спасительный свет маяка.

Наконец капитан, нервно отогревая руки о третью чашку чая, сказал:

– Смотритель, Шестистороннему грозит опасность.

Просперо начал неловко, но Форин изобразил светский интерес.

Сбиваясь, капитан рассказал, как помог Флейтисту добраться до Синта, а тот решил развязать войну между Республикой и Королевством. «Но я не знал, что именно он предпримет, – оправдывался Просперо. – Я не думал, что всё так обернётся!»

Трикс громко хмыкнул, выражая крайнюю степень сомнения в словах хитрого моряка. Унимо слушал, затаив дыхание, а Кинли явно предпочёл бы не присутствовать при этом разговоре.

– Интересно, что же Мастер Эо пообещал тебе… или чем пригрозил? – задумчиво произнёс Форин и тут же добавил: – Впрочем, конечно, это не важно, – заметив, что капитан собрался оправдываться.

– Я правда не знал, клянусь! Хочешь, отправимся в реальнейшее, и я скажу тебе там, – в волнении предложил капитан.

Форин поднял руку – в каком-то странном движении, сродни жестам Трикса, так что даже непосвящённым было понятно, что это означает: «Не нужно, я и так тебе верю. Точнее, это не так важно, чтобы решать, правда это или нет».

– И чего ты хочешь от меня, капитан? – спросил Смотритель спокойно, не сводя взгляда с бледного лица Просперо.

За окном ночь едва заметно сдавала позиции, уступая силам весенего утра: прямоугольники окон теперь уже не казались вырезанными из чёрного бархата, а блестели тёмно-серым атласом.

На «Люксии» Просперо Костин давно бы уже вышел из себя от этого разговора, но на берегу он не мог себе такого позволить. На берегу были свои, неприятные, правила.

– Конечно, чтобы ты не допустил войны. Сохранил Шестистороннее и Синт. Ты ведь можешь это сделать, – опустив взгляд, сказал капитан.

Форин отчего-то вспомнил, как в детстве его вели по улицам Тар-Кахола. Солнце казалось слишком ярким, неприятно слепило глаза, но как только он опускал взгляд, то тут же натыкался на неровные, неаккуратно выложенные камни мостовой, которые его ужасно раздражали. Земля словно уходила из-под ног, но кто-то настойчиво вёл его за собой, изредка вспоминая, что его ведомый не может идти так быстро. Город казался враждебным, полным суеты и беспорядка. Всё в нём было устроено так, чтобы сводить с ума, чтобы крошить мысли, как песочное печенье. И эти люди ещё удивлялись и злились, когда маленький Форин вдруг падал на мостовую и громко кричал, молотя руками и ногами по пыльным камням…

– То есть ты хочешь, чтобы я спасал мир, который вы с Флейтистом не прочь разрушить? Это не очень логично, – заметил Смотритель, и в его взгляде скользнуло что-то острое – что-то из реальнейшего, так что Унимо, с недавних пор чувствительный к таким вещам, невольно вздрогнул.

Капитан тоже всё прекрасно понял: он поставил чашку, в волнении сжимая и разжимая руки. Он не обладал способностями убеждать людей на суше, и отчаяние положения отразилось на его лице. Кинли смотрел исключительно в зеленоватую темноту чая, как будто занимался детским «гаданием на чаинках».

Следовало расплатиться откровенностью. И Просперо сказал:

– Он обещал мне, что оставит море. Сказал, что новый король пытается управлять реальнейшим, и, конечно, рано или поздно ему понадобится «Люксия». И я… я не мог допустить, чтобы мой корабль оказался в его власти…

Форин молчал. Крики чаек резали тишину, ночь уверенно дрейфовала в сторону рассвета.

– Пожалуйста, Смотритель. Я не прощу себе, если из-за меня начнётся война. Но я ничего не смыслю в сухопутных делах, – голос капитана почти дрожал.

– Ты, кажется, перепутал меня с тари Тэлли, если думаешь, что из-за этого я брошусь помогать тебе, – усмехнулся Форин, и Нимо с удивлением посмотрел на своего учителя.

Сложно было понять, зачем он мучает несчастного капитана – сам Унимо уже почти забыл про то, как с ним обошлись на «Люксии», и, если бы мог, предложил бы свою помощь. Тем более, Королевство было в опасности: готовилась война, хотя эти новости еще не добрались до рыбацкого посёлка. Неужели король действительно задумал воевать с Синтом? Унимо с нарастающим беспокойством думал о том, что происходит в столице. Неизбежно пришли воспоминания о доме, связанные с Тар-Кахолом прочной нитью. Теперь пульсирующее чёрное пятно в груди Унимо уже не причиняло боль каждый раз, когда он думал об отце. Теперь он научился думать об отце с благодарностью и теплотой, которые прибавляли немало сил. «Зачем нести то, что тебе точно никогда не пригодится», – обронил как-то Форин, подслушав своего ученика, раз за разом беззвучно перечитывающего сожжённое письмо. Унимо сделал вид, что не понимает, о чём речь, но не мог не признать, что Смотритель прав.

– К тому же мне не на кого оставить маяк – его нужно зажигать каждую ночь, как ты сам знаешь, – сказал Форин, пожимая плечами, – и я не хочу в Тар-Кахол.

Унимо уже был знаком этот приём, и если Смотритель начинал говорить о маяке, то это означало, что он даже в реальности может найти дело важнее вашего, поэтому следовало действовать решительно.

На лице капитана отразилась ожесточённая борьба, но она оказалась короткой, и он ответил глухим голосом:

– Я могу остаться на маяке.

Форин улыбнулся:

– А как же «Люксия»?

– «Люксия» – прекрасный корабль, она доставит вас в Мор-Кахол, как на крыльях, – с горечью проговорил капитан. Он прикрыл глаза и замер, прислушиваясь: – Тем более что ветер попутный, и завтра ещё усилится.

Унимо подумал о том, что для Просперо Костина его корабль наверняка был ближе и дороже любого человека. Ещё когда он был матросом на фрегате, он слышал немало баек о том, что капитан никогда не сходит на берег, предпочитая тиковую землю любой другой. Некоторые сообщали, что у капитана на берегу сразу начинается «земная болезнь». После этого обычно следовал добродушный смех в моряцкую бороду, но, судя по виду Просперо, даже на сомнительной земле острова ему действительно было нехорошо.

Наверное, надо было предложить свою помощь. Сказать, что готов остаться на маяке. Но, во-первых, Унимо терзало беспокойство за Тар-Кахол, и он хотел оказаться там, вместе с Форином, а во-вторых, он понимал, что всё происходит по плану Смотрителя. Разлучить Просперо с кораблём – довольно жестокий ход, но, видимо, для чего-то необходимый. Учёба у Смотрителя давала свои плоды: Ум-Тенебри почти не испытывал угрызений совести, хотя раньше в похожей ситуации измучил бы себя бесцельными блужданиями в стенах выученной правильности.

– Ты сможешь обойтись без моря и без «Люксии»? – недоверчиво спросил Форин.

– Если бы здесь была Тэлли, – вскинул злой взгляд капитан, – я бы рассказал ей, что чувствует рыба, брошенная на острый песок предательски убегающими волнами отлива, но ты, Смотритель, можешь не беспокоиться: Маяк будет в полном порядке. А вам лучше поспешить в шлюпку, пока ночной прилив у вас в союзниках.

Форин кивнул, а Кинли, не проронивший до этого ни слова, вскочил и совсем по-детски воскликнул:

– Айл-капитан, нет, «Люксия» не сможет без вас! Давайте я останусь здесь, если нужно. Но только не вы!

Смотритель и капитан удивлённо уставились на юнгу – и тот, видимо, пожалел о своей выходке, хотя и решительно нахмурился, не собираясь отказываться от своих слов.

– Всё будет отлично, Кинли, – ободряюще произнёс Просперо, – по крайней мере, пока я буду думать о «Люксии».

Капитан принялся рыться в карманах внутренней стороны своего сюртука и наконец извлёк намокший по краям мятый лист бумаги. Унимо по его просьбе принёс из своей комнаты перо и чернила, и Просперо стал что-то сосредоточенно выводить.

– Вот, возьми, – сказал он, протягивая юнге сложенное вчетверо письмо, – отдашь первому помощнику, – и, когда Кинли взял бумагу и тщательно спрятал её, добавил: – А если будет совсем страшно, то попроси помощи у Смотрителя.

– Не будет, Айл-капитан, – резко ответил Кинли. Он явно понял, что всё это было устроено специально, и тёплых чувств к Форину не испытывал.

Просперо в ответ только криво улыбнулся – и эту улыбку Кинли потом вспоминал, давая себя обещания не быть самоуверенным болваном.

На сборы ушло меньше пяти минут: Унимо сложил в сумку из непромокаемой ткани тёплый плащ, помня о том, что на море бывает холодно даже в безоблачно ясный день, а тем более – на ночной вахте, куртку, некогда расшитую серебром и разделившую участь своего хозяина, книгу стихов своих любимых поэтов, которую нашёл на маяке и забрал у равнодушного к поэзии Смотителя, и яблочную пастилу от Мицы.

Когда шлюпка нехотя отчалила от острова и под мерные всплески вёсел взяла курс на мерцающие в тумане топовые огни «Люксии», Унимо, любуясь на то, как свет маяка пронизывает сумерки раннего утра, неожиданно почувствовал предвкушение, которое он испытывал, когда путешествовал с отцом. Оно было неуместно, но всё равно приятно. И Нимо улыбался, пряча лицо в тени капюшона.

Подняв голову, чтобы осмотреться, Унимо с удивлением заметил, что на борту шлюпки пристроился Трикс и, подняв плечи, похожий на мокрого ворона, смотрел в воду, словно пытался разглядеть своё отражение. Вот уж кто точно не испытывал радости от грядущего путешествия. Но, видимо, немой не захотел оставаться на маяке с капитаном или не захотел оставлять своего хозяина. Нимо до сих пор не мог приладить к реальности тот факт, что Трикс – просто вспомогательная модель, созданная Смотрителем для собственного удобства. Сложно было воспринимать Форина и его тень как одно целое.

Пока Ум-Тенебри предавался этим размышлениям, шлюпка уже зашла в отражение бортов фрегата, а люди на палубе засуетились, чтобы принять, как они думали, вернувшегося капитана. Послышались голоса старшего помощника Навия и боцмана, раздававших приказания, скрип талей, мелькание ручных фонарей – и вот уже Кинли и остальные стали подниматься по шторм-трапу, перекинутому через планширь.

Моряки на главной палубе приготовились встречать капитана, поэтому удивлённо переглядывались, не обнаружив Просперо среди прибывших на борт. Кинли, стоявший с несчастнейшим выражением лица, отыскал взглядом старшего помощника и почтительно протянул ему сложенное вчетверо послание капитана.

По мере того как Навий читал письмо, на его лице прорезалась такая улыбка, что Унимо стало не по себе, и он беспомощно оглянулся на Форина, который безмятежно осматривался.

– Что же, мы ожидаем ваших приказаний, Мэй-юнга, – произнёс старший помощник, закончив чтение.

Кинли непонимающе уставился на старшего офицера, гадая, чем же он успел провиниться, что заслужил такой тон.

– Вот, Айл-капитан пишет, что на время путешествия в Мор-Кахол и обратно вы будете исполнять обязанности капитана, и приказывает нам выполнять все ваши распоряжения так, как если бы это были распоряжения капитана, – с этими словами Навий протянул Кинли письмо.

Юнга не торопился взять протянутую бумагу: он стоял синевато-бледный, как утопленник, и от его обычной сообразительности не осталось и следа, как от морской пены на разогретом солнцем камне.

– Ах да, возможно, наш временный капитан не умеет читать, – издевательски покачал головой Навий.

Его явно задел такой оборот дел – и он не собирался скрывать этого, хотя и не хотел пока открыто не исполнять приказ капитана.

Кинли пробормотал: «Я умею», и, кажется, готов был заплакать, чего допускать под взглядами десятка матросов, конечно, было нельзя. Заметив, что Форин не собирается ничего предпринимать, Унимо шагнул и с поклоном обратился к Навию:

– Тар старший помощник, позвольте мне?

Навий с неприязненным удивлением взглянул на выскочку.

– Рад новой встрече с вами, матрос Ум-Тенебри. Впрочем, теперь вы, конечно, наш почетный гость – Айл-капитан и об этом пишет. Вот, прошу вас, – моряк протянул злосчастное послание, и Унимо, стараясь, чтобы руки его не дрожали, прочёл:

«Мой верный старший помощник Навий!

Волею обстоятельств я вынужден на время остаться на Маяке Исчезающего острова, но прошу тебя выполнить мои распоряжения так, как если бы я по-прежнему оставался на борту.

Исполнять обязанности капитана будет юнга Кинли. Я не сказал ему об этом, так что он может быть удивлён, но прошу выполнить моё распоряжение неукоснительно. Это ни в коей мере не умаляет твой статус второго после капитана – и, как только я вернусь, всё станет как прежде. Верь мне, что это необходимо, и помоги новоявленному капитану справиться со своими обязанностями.

Трое с Маяка пусть пользуются на борту «Люксии» всем возможным гостеприимством. Проследи, чтобы они были устроены и ни в чём, что реально исполнить, не встречали отказа. Ваша задача – как можно быстрее доставить их в Мор-Кахол и вернуться за мной. Чем скорее вы вернётесь, тем раньше всё встанет на свои места.

С неизменным доверием и глубокой признательностью,

Просперо Костин».

Унимо протянул письмо безжизненному Кинли и посмотрел прямо в глаза старшему помощнику.

– Здесь написано, что капитан Просперо просит вас помогать Кинли, – сказал Ум-Тенебри со всей собранной в путешествиях по реальнейшему твёрдостью, как можно громче, чтобы матросы, в редком приступе усердия находящие себе всё новые и новые дела на главной палубе, тоже услышали.

– Разумеется, тар Ум-Тенебри, – с любезной улыбкой отозвался Навий, – но, боюсь, что с тем, чтобы бездействовать, в то время как нам нужно скорее сниматься с якоря, пока ветер не зашёл, наш юный капитан вполне справляется сам.

Замечание это вызвало дружный смех команды. Унимо отстранённо подумал, как всё-таки тонка та нить, которая позволяет людям чувствовать друг друга: стоит только шагнуть немного в сторону, за предел кем-то начерченного круга, как она рвётся, и ты из вчерашнего товарища мгновенно превращаешься в чужака. Непонятно, чего хотел добиться капитан Просперо своим решением, но Кинли нужно было выручать срочно – иначе они все рискуют не добраться до Мор-Кахола. Юнга тем временем изучал доски палубы, не подавая признаков связи с миром.

Нимо надеялся, что Форин, наконец, вступит в игру, но ошибся: Смотритель только попросил, чтобы ему выделили место для сна, поскольку он очень устал, и, когда Навий поручил одному из матросов проводить тара в гостевую каюту, удалился в сопровождении Трикса.

Тут Ум-Тенебри, в свою очередь, впал в ступор, но ненадолго: очередная волна смешков матросов привела его в себя. Унимо обернулся к юнге и, мысленно встряхнув его за плечи, позвал и заставил посмотреть в глаза:

– Кинли, капитан решил испытать тебя, он доверил тебе самое дорогое – «Люксию», потому что был уверен, что ты справишься, – как можно серьёзнее вполголоса проговорил ученик Смотрителя.

Взгляд Кинли оживился, но только для того, чтобы юнга сказал с горечью:

– Ты не знаешь Айл-капитана. Видно, я чем-то не угодил ему и он решил так расправиться со мной. Показать, что я ничего не стою.

Судорожно подыскивая слова, Нимо понял, что чувствовал то же самое на Маяке, когда не знал, возьмёт ли его Смотритель в ученики. Но у него не было никого, кто мог сказать ему что-нибудь ободряющее. Хотя бы даже не до конца правду. Но ведь они были в реальном, благословенном утешителями. Поэтому Унимо сказал, едва сдержавшись, чтобы не зажмуриться, как перед прыжком в воду:

– Это не так. Когда я пришёл на маяк, Айл-Форин не верил, что я смогу стать его учеником. Но если бы я ушёл, как только это понял, это было бы большой ошибкой. Подумай только, как прекрасно быть капитаном «Люксии» – разве ты никогда не мечтал об этом?

Кинли стал понемногу оживать, в его зрачках зажглось понимание.

– Да, но… – уже своим голосом начал он.

– Кажется, со времени купания в весенней воде вы сильно повзрослели, тар Ум-Тенебри, – вмешался Навий.

Кинли взрогнул, вспоминая, как они с Нимо познакомились. Чувство вины было некстати, но на нём можно было немного сыграть, поэтому Унимо добавил:

– К тому же нам с учителем очень нужно попасть в Мор-Кахол, и только ты можешь нас туда отвезти («Ещё одна ложь – простите меня, Мастера реальнейшего!» – взмолился Унимо).

Неизвестно, что стало действующей причиной, но Кинли вдруг поднял голову и сказал:

– Если такова воля нашего капитана, так тому и быть. Все по местам, готовиться сниматься с якоря, – громко скомандовал он в сторону матросов. А потом повернулся к Навию: – Мэй-старший помощник, я бы не хотел быть на своём месте. И вы бы не хотели, я уверен. Поэтому в наших интересах сделать так, чтобы всё это скорее закончилось. Если вы согласны, то прошу вас вычислить курс на Мор-Кахол.

Навий поклонился с ироничной улыбкой, но отправился в штурманскую.

– Спасибо, Нимо, – негромко сказал Кинли, когда старший помощник ушёл, а матросы под руководством боцмана с заунывной шанти налегли на вымбовки шпиля.