История Смотрителя Маяка и одного мира

– Может быть, чтобы ты быстрее соображал, я скажу, что начну с одного дома в центре Тар-Кахола, где известные нам жалкие Мастера сейчас пытаются изо всех сил удержать город от опрокидывания? – вкрадчиво уточнил Флейтист.

Конечно, он мог так сделать. Но здесь Мастер Игры промахнулся: в реальнейшем Форин всерьёз оберегал только тех, кто не понимал, что происходит. Дело было в другом – Смотритель просто устал и не мог ничего придумать. А промедление, как известно, может стоить мира даже в реальном. Впрочем, как и поспешное неправильное решение. Но Форин кивнул.

Флейтист едва не подпрыгнул от радости. Он мог не беспокоиться, что его соперник что-то заподозрит: Мастер Игры всегда был вне себя от счастья, когда ему удавалось втянуть в Игру единственного достойного противника.

– Я хочу исполнить то, что скажет… – начали они, сдвигая плиты реальнейшего.

Кажется, и город уже исчезал, и обломки его падали в темноту – потому что декорации пора было убирать.

– Мастер Игры! Мастер Реальнейшего! – одновременно закончили они.

Флейтист едва не потирал руки, и тут Форин почувствовал, что за пластом его обычной радости от игры скрывается, как руда в горной породе, что-то ещё…

Но он не успел обдумать, что это могло бы быть, потому что Флейтист, не удержавшись, объявил:

– Играть со мной каждый раз, как я того захочу!

Форин невольно улыбнулся. Всё-таки то, что перспектива вечной Игры с тобой может составлять смысл чьей-то жизни, не могло оставить равнодушным даже чуждого человеческим страстям Смотрителя.

Флейтист улыбался торжествующе. Что бы ни пожелал теперь Мастер Реальнейшего, это не затронет новоустановленного порядка. И, конечно, они не могли играть ни на что другое, кроме самого мира, поэтому партии предстояли захватывающие. А желать отрицания желания другого человека нельзя было по установленным самими Форином законам – закону «запрещения отрицания».

Ситуация казалась безвыходной. Смотритель ошибся, сделал всего один неверный ход – и теперь победы не видать. Разве что пожертвовать какой-нибудь важной фигурой. Например, игроком. Двумя игроками…

– Исчезнуть из этого мира. Обоим.

«А там уж будем играть, сколько ты захочешь», – добавил про себя Форин. Страшное решение придавило его, словно улитку тяжёлым сапогом, но от этого он улыбнулся ещё радостнее: всё-таки Мастер Игры умел выбирать себе противников.

Флейтист побледнел. Но проигрывать он тоже умел, хотя никогда не приходилось проигрывать так по-крупному. Это было больше, чем просто смерть. Это было изгнание куда-то, где, возможно, не существует и самой Игры. Но Мастер Реальнейшего рискнул и потерял гораздо больше – и всё-таки это была красивейшая партия, невозможно было этого не признать.

Поэтому Мастер Игры склонил голову на бок и подвёл итог:

– И всё-таки, это ты проиграл. Потому что за раздумьями о судьбах мира ты не заметил одной простой детали в том, кто был рядом с тобой: я разучился играть на флейте. Теперь я не могу и звука выдавить из этой немой старухи – моя резвая ученица сбежала и забрала всю Музыку с собой. Поэтому мне нечем угрожать миру. А значит, я победил.

Да, Форин ошибся. Это было очевидно: не заметить, что Мастер потерял то, чем он мог изменять реальность, было довольно сложно, и тем не менее Смотрителю это удалось. Не заметил того, что было у него под носом, как свет маяка иногда слепит и не позволяет видеть то, что лежит прямо по курсу. Он должен был чувствовать смертельную досаду, как и полагается проигравшему всё и даже больше. И, наверное, чувствовал.

– Раз уж так, то моё последнее желание состоит в том, чтобы у каждого из нас был ещё один, последний день здесь. И я уверен, что реальнейшее не откажет мне в этой последней милости.

Удивление на лице Флейтиста было бесценно.

– Зачем это ещё? – недоумевал он.

Форин отмахнулся, но всё-таки ответил с загадочной улыбкой:

– Уж я, в отличие от тебя, найду, чем заняться.

Эпилог

Форин открыл глаза, когда из окна, срезанного занавеской, пробивались яркие поздне-весенние лучи, окрашивая охрой деревянный пол. Смотритель не помнил, как он уснул, но, судя по тому, что он был в настоящей постели, а одеяло немного пахло лавандой Горной стороны, он был в доме у Тэлли.

– Почему вы не разбудили меня раньше, – вместо приветствия пожаловался Форин, спускаясь вниз, в ещё закрытый для посетителей солнечный зал булочной, где Тэлифо и Унимо пили кофе со свежими булочками.

– Поскольку вчера, перед тем как уснуть мёртвым сном, ты пробормотал что-то вроде того, что сегодня целый день проведёшь с нами в реальном, мы подумали, что если ты не выспишься, то целый день мы, пожалуй, не сможем тебя выносить, – с милой улыбкой подробно пояснила Тэлли.

Форин тоже улыбнулся – он хотел кофе и румяную, посыпанную сахаром и корицей так, что тёплого древесного цвета глазурь на ней казалось произведением искусства, булочку – и сел за стол, пытаясь унять ужасную головную боль. «Это ненадолго», – вертелась примиряющая с болью мысль, и Смотритель решил пока не думать ни о чём серьёзном – до первой чашки кофе.

Но Тэлифо была настроена не так мирно.

– А ты лучше скажи мне, что это, – она немилосердно протянула Смотрителю, едва успевшему сделать первый глоток, утреннюю газету.

На первой полосе, конечно, размещалась, как и положено, самая важная новость. «Король отрёкся от престола в связи с тяжёлой болезнью. Королевский Совет утвердил в качестве преемницы Оланзо Озо жительницу Тар-Кахола тари Тэлифо Хирунди».

– Кхм, – Форин сделал вид, что поперхнулся кофе, – мои поздравления, Мэйлири?

Если бы это был не великий и прекрасный Форин, Тэлли, конечно, не удержалась бы и высказала всё, что думает о таком способе престолонаследия.

– Ты не подумал, что я не хочу этого? – спросила она, и вокруг её добрых и одновременно пронзительных зелёных глаз легли морщинки, которых ещё вчера не было.

Вопрос был, конечно, серьёзным, и Смотритель, почувствовав в себе некоторые силы, решил ненадолго вернуться в реальнейшее, хоть это было теперь и крайне неприятно:

– Разумеется, я так и подумал. А ты не подумала, Тэлифо, что я не стал бы тратить силы ради того, чтобы правителем стал кто-то, кто этого хочет?

Вопрос прозвучал привычно-язвительно, и Хирунди только вздохнула.

– Конечно, но эта твоя привычка распоряжаться другими, – пробормотала она, – точнее, даже не распоряжаться, а…

Тэлифо скомканно замолчала. «Расставлять, как фигуры на шахматной доске», – нет, этого она не могла произнести. Потому что нельзя просто так говорить то, что, как ты точно знаешь, ранит человека. Потому что Форин был болезненно убеждён, что он не хочет играть.

– А что? – нетерпеливо заглянул ей в глаза Смотритель. И сообразив наконец, что ответа он не дождётся, добавил: – В любом случае ты всегда можешь отказаться – завтра ты уже официально королева и можешь поступать, как тебе будет угодно. Но я надеюсь – мы с Унимо надеемся, – что ты этого не сделаешь.

Унимо, который всё это время молча смотрел, как в его кружке рождаются и умирают целые кофейно-молочные вселенные, вскинул взгляд, услышав, что Форин прикрывается им от справедливого гнева Тэлли.

– И вот это – вот это твоё «можешь отказаться» – самое невыносимое! – резюмировала Тэлифо, сердито постукивая ложечкой по блюдцу.

Конечно, Форин знал, как тяжело ей будет. Но он верил в неё, надеялся, что именно она сможет продержаться хотя бы дольше других.

– Горожане привыкли к королям, вряд ли им понравится, что Шестисторонним станет управлять королева. Да ещё и булочница, – пробормотала Тэлли, в свою очередь уставившись в чашку.

– Мне кажется, что ты недооцениваешь своих подданных, – улыбнулся Форин. – Всё будет хорошо, слышишь?

Это море катило на берег свои солёные волны, смягчая острые камни и колючие кусочки стекла. «Всё будет хорошшшо», – шептало оно, и как было ему не верить…

– Что там с Верлином? – помрачнев, спросил Форин.

И узнал, что бывшего Мастера Слов унесли в Дом Радости, где Грави обещал, что сделает всё, что сможет, но «вернуть то, что утащило реальнейшее, так же безнадёжно, как выкинуть в открытом море бутылку с посланием и сесть на берегу ждать, что она приплывёт обратно».

– Понятно, – кивнул Смотритель, – а где Трикс?

Тут Тэлли улыбнулась, и Унимо тоже – он был рад, что так получилось, что бесправный и безголосый Трикс смог нарушить приказ самого Форина.

– Он ушёл, – просто ответил Унимо.

И Смотритель, к удивлению своего ученика, кивнул совершенно радостно:

– Ну и отлично. Надеюсь, он найдёт себя, я верю в него.

Впереди ещё был целый день – настоящее сокровище. Форин кратко ответил на вопросы о своём сражении с Флейтистом, умолчав о главном, и заставил и Тэлли, и Унимо пообещать, что в течение дня они не будут говорить о реальнейшем. Те только пожали плечами, но спорить не стали. В конце концов, не каждый день – следующий после того, в котором человек спас целое королевство, а то и мир.

Поэтому они просто бродили по улочкам Тар-Кахола: любовались на разноцветные крыши улицы Горной Стороны, толкались в толпе радостных оживлённых студентов Университета, забрели в Тёмный город, который в этот весенний день казался принарядившимся на свадьбу лучшего друга разбойником.

Камни мостовых послушно ложились под ноги, а солнечные зайчики наперегонки бегали по переулкам, бросаясь врассыпную от звука шагов и ныряя во все фонтаны по пути. Форин чувствовал, что каждый кусочек этой огромной мозаики на своём месте, а даже если какой-то отвалится, то это не так страшно – мир всё равно останется тем же самым. Впервые эта уязвимость и прочность жизни предстали перед ним в своём изысканном переплетении.

Зашли они и в Дом Радости. Грави поздравил Тэлифо и сообщил, что это лучшее из того, что сделал Форин для Шестистороннего. Долора, Морео, Сола, Кора и Сорел сидели вокруг Верлина и читали по ролям «Солнечную трагедию» Котрила Лийора. Невозможно было определить, понимает ли Верлин что-нибудь, но почему-то его потухший, мёртвый взгляд теперь не вызвал у Тэлли такого тягостного впечатления, как раньше.

В саду Дома Радости Форин, Унимо и Тэлифо встретили бывшего короля, который сидел на скамейке и чертил что-то на песке, не замечая никого вокруг. Разве что бывшего принца Таэлира, который внимательно следил за тем, что пишет отец, и изредка прнимался горячо с ним спорить, выводя Оланзо из дремотного оцепенения.

Исходив почти полгорода, путешественники-однодневки решили зайти отдохнуть в «Кофейную соню». Несмотря на будний день, в этом гостеприимном заведении было немало посетителей – и почти все они улыбались, пересказывая друг другу последние новости. То и дело слышалось: «Удалось не начать войну», «Их выпустили из тюрьмы», «Теперь уже не видно ни одного птичника». А хозяйки, наливая кофе своим гостям, одобрительно подмигнули Тэлли, узнав её по портрету в газете.

Проходя мимо Стены Правды, они заметили, что на ней почему-то нет ни одной надписи. «Пока вся правда ещё витает в воздухе», – задумчиво прокомментировал Форин.

Днём стало так тепло, что казалось, будто уже наступило лето. Стрижи чертили в воздухе свои немыслимые узоры, разгадать которые было не под силу мудрейшим из людей.

Когда они проходили неподалёку от приюта имени Астиана Ум-Тенебри, Унимо опустил взгляд в пыль мостовой, а потом спросил у Форина, пользуясь тем, что они не в реальнейшем:

– Он ведь погиб, да?

Смотритель промолчал. Только осторожно провёл рукой по плечу Унимо – что было для него невероятным проявлением нежности, – и, спустя молчание, означавшее «да», ответил:

– Ты ведь и сам знаешь, правда?

На площади Рыцарей Защитника, где они остановились утолить жажду из сверкающего на солнце фонтана, Унимо поперхнулся ледяной водой: у стены, рядом с лениво показывающими фокусы уличными артистами, сидел Флейтист. Впрочем, Флейтистом его теперь можно было называть только по старой памяти: его мёртвая флейта лежала рядом, как и старая выгоревшая на солнце шляпа, в которую добрые прохожие всё равно кидали бронзовые, а то и серебряные монеты.

В глазах Мастера Эо Тар-Кахол медленно уходил под воду, смытый неукротимой стихией: обломки домов кружили в водоворотах узких переулков, изредка раздавались крики тех, кто уцелел на крышах самых высоких домов, – но прохожие даже не замечали этого.

Форин вполне серьёзно кивнул старику, но поспешил увести своих спутников, поскольку Унимо уже ощутимо начал каменеть.

– Хорошо, только жаль, что здесь нет моря, – задумчиво произнёс Смотритель, когда они устроились на лавочке под раскидистым буком неподалёку от Восточных ворот.

Вдруг через городскую стену с пронзительным криком перелетела чайка. Все они запрокинули головы и удивлённо разглядывали птицу, пока она не превратилась в белую точку – как она могла залететь так далеко от Мор-Кахола? А потом ветер принёс и морские брызги – те, что взмывали в воздух, когда волны падали на камни Исчезающего острова в тщетных попытках сдвинуть его с места…

– Ты ведь уходишь завтра, да? – тихо спросила Тэлли.

На этот раз Унимо тоже знал ответ.

– Нимо, отправишься на «Люксии» до Маяка – нужно ведь освободить бедного капитана. А потом можешь делать, что хочешь. Только не забывай каждый вечер зажигать свет – ну, ты помнишь, – вместо ответа сказал Смотритель, потому что день, каким бы он ни был долгим, уже подходил к концу.

Унимо улыбнулся, хотя, на самом деле, ему хотелось плакать. Он думал о звёздной красоте Маяка и о Мице, всеми силами продираясь к своей улыбке. Потому что он знал, что иначе точно расплачется Тэлли. А, может, и сам Форин. Но они все сдержались, и боль плескалась вокруг, как не имеющий формы, но от этого ещё более реальный океан…

Ближе к вечеру, когда путешественники, приятно уставшие после целого дня, за который они незаметно обошли почти весь Тар-Кахол, направлялись домой – то есть в булочную королевы, – Унимо с удивлением заметил, что на деревьях появились жёлтые листья. Он посмотрел на Форина, но ничего не сказал. Всё-таки это был день Смотрителя, и не так важно было, чтобы всё оставалось на своих местах.

А в сумерках последнего весеннего дня пошёл снег – большие белые хлопья, – и на земле от каждого их шага оставались следы, чтобы тут же быть засыпанными новым волшебством.

Примечания

1

«Реальнейшее» (лат.).

2

«Без завещания» (лат.).

3

В Шестистороннем Королевстве – привилегированное сословие, состоящее из городских и поместных аристократов.

4

В Шестистороннем Королевстве – уважительное обращение к шейлирам, подчёркивающее их титул, аналогичное «господин».

5

Дигет – период времени, принятый в Шестистороннем Королевстве и состоящий из пяти дней (как правило, четыре дня работы и пятый – выходной).

6

«Тот страшен, кто за благо почитает смерть» (лат.).

7

«Реальное» (лат.).

8

«Предзнаменования благоприятны» (формула римских жрецов, гадавших по полёту птиц) (лат.).

9

Зеленика – растение, широко распространённое в Горной и Лесной сторонах Шестистороннего Королевства, с ароматными белыми цветами и крупными зеленовато-жёлтыми ягодами с терпким освежающим вкусом.

10

«Лири» – женский род обращения «лори», аналогичное «госпожа».

11

       «Тар» (женский род – «тари») – нейтральное вежливое обращение к незнакомому человеку в Шестистороннем Королевстве. Изначально – просто «горожанин/горожанка». Употребляется, если социальное положение человека неизвестно, но предполагается неаристократичным. В определённых случаях может быть проявлением неуважения (если известно, что собеседник занимает высокое положение либо по рождению – тогда употребляется «лори/лири», либо по должности – тогда употребляется «Мэй», означающее формальное подчинение между собеседниками, чаще всего применяется в армии, либо по своему мастерству или заслугам – в этом случае употребляется уважительное «Айл/Айли»). Иногда тар/тари употребляется вместо других обращений, чтобы подчеркнуть равенство подданных Королевства.

12

       «Айлори» (жен. «Айлири») – уважительное обращение к знатному человеку, которое составлено из уважительного «Айл» и титульного «лори», – так обращались к тем представителям знати, которые заслужили уважение чем-то ещё, помимо титула. Такое обращение без достаточных оснований может означать заискивание или насмешку, поэтому его следует применять осторожно.

13

       Окло-Ко – существо из преданий Горной и Лесной сторон Шестистороннего Королевства, злобная колдунья, которая может принимать любую форму и обладает способностью заморозить человека. Как правило, живёт в пещерах, колодцах и глухих лесах, а на лето перебирается в Ледяные горы, где, по легендам, хранит скульптуры из тех, кого удалось заморозить. Постепенно упоминание Окло-Ко стало главным (и почти единственным) ругательством Шестистороннего Королевства.

14

«Сэйлори» (жен. «Сэйлири») – уважительное упоминание королевской особы в третьем лице (аналогичное «Его Величество»).

15

Печально известный «Указ о снах», запрещающий подданным Шестистороннего Королевства рассказывать кому-либо свои сны, был принят королём Шестистороннего Королевства Первером Завоевателем после того, как один из горожан Тар-Кахола написал на Стене Правды о том, что ему приснилось, как армия короля потерпела поражение – и вскоре так и произошло. Отменён спустя двадцать лет королём Эдуктием.

16

«Мэйлорис» (женский род – «Мэйлирис») – в Шестистороннем Королевстве обращение к наследнику (наследнице) престола (аналогичное «Ваше Высочество»).

17

«Первый среди равных» (лат.).

18

«Мэйлори» (женский род – «Мэйлири») – в Шестистороннем Королевстве обращение к королю (королеве) (аналогичное «Ваше Величество»).

19

«Общество Королевских Птицеловов», или просто «Птицеловы», или чаще презрительно «Птичники» – служба безопасности при королевском доме Шестистороннего Королевства. Официально не считалась частью государственный системы, финансировалась из личной казны королевской семьи, но фактически обладала огромными полномочиями. Название связано с происхождением: изначально это была служба по поимке певчих птиц для королевского дворца, но затем, когда в Шестистороннем Королевстве запретили ловлю зверей и птиц в окрестностях городов, это Общество стало «маской» для тайных служителей королевской безопасности, а затем приобрело более официальный статус, оставив прежнее название.

20

«Сэйлорис» (жен. «Сэйлирис») – уважительное упоминание в третьем лице наследника престола (аналогично «Его Высочество»).

21

«Жребий брошен», досл. «кости в действии» (лат.).

22

       «Дом Радости» – название приюта для людей с психическими болезнями в Тар-Кахоле.

23

«Уверовав, увидишь» (лат.).

24

«Диагностика на основании пользы от лечения» (лат.).

25

«Поэтическая вольность» (лат.).

26

«Божественное дело – успокаивать боль» (лат.).

27

«Пусть недостаёт сил, следует всё-таки похвалить за добрую волю» (лат.).

28

«Кто сеет ветер, пожнёт бурю» (лат.).

29

«[Истинное] искусство состоит в том, чтобы сделать его незаметным» (лат.).

30

«Не имеющий багажа путник поёт даже и повстречав разбойника» (лат.).

31

       «Убежище незнания (неведения)» (лат.) – лог. понятие, признаваемое недостаточным, но которым довольствуются, чтобы избежать дальнейших размышлений.

32

«Диагностика посредством наблюдения» (лат.) мед.

33

«Так я хочу, так я велю, и пусть доводом будет моя воля» (лат.).

34

«Тарни» – множественное число от «тар», «тари».

35

«Небо, не душу меняют те, кто через море уходит» (лат.).

36

Множественное число от «лори» – «господа».

37

«Варваром я здесь кажусь, потому что никто меня не понимает» (лат.).

38

«Убежище незнания (неведения)»: лог. понятие, признаваемое недостаточным, но которым довольствуются, чтобы избежать дальнейших размышлений (лат.).

39

«Что не излечивают лекарства, то лечит железо, что железо не излечивает, то лечит огонь. Что даже огонь не лечит, то следует признать неизлечимым» (лат.).

40

       «Мы обольщаемся видимостью хорошего» (лат.).

41

«Каждый [час] ранит, последний убивает» (лат.).

42

«Яблоко раздора» (лат.).

43

Иене – вежливое почтительное обращение в Синтийской Республики, равное для всех граждан.

44

«Здесь водятся драконы» (лат.).

45

       «Свет из тьмы» (лат.).

46

       «Неизменность обстоятельств» (лат.) (юридическая формула, выражающая международно-правовой обычай, в соответствии с которым коренное изменение обстоятельств по сравнению с существовавшими в момент заключения международного договора может служить основанием для прекращения действия такого договора или выхода из него).

47

«Свет во тьме» (лат.).

48

       «Разновидности безумия бесконечны» (лат.) (Авиценна).

49

«Порочный круг», «безвыходное положение» (лат.) лог.

50

Тирена – напиток из коры тиренового дерева Лесной стороны, с сахаром и специями. По вкусу напоминает какао, только более терпкий. Считается, что напиток из тиреновой коры проясняет сознание и успокаивает (что странно, поскольку весьма часто это взаимоисключающие эффекты).

51

«По произволу переписчика» (лат.).

52

       «Ничто не истинно, всё дозволено» (лат.).

53

«Неведомому Богу» (лат.).

54

       «Сенат – зверь, сенаторы – добрые мужи» (лат.).

55

«Пусть плывёт, в этом всё» (лат.).

56

«Блаженны миротворцы» (лат.).

57

«[Дозволено] художникам и поэтам» (лат.).

58

«Берегись, чтоб не упасть» (лат.).

59

«Бог в нас» (лат.).

60

Прав. завещательная пожизненная запись (лат.).

61

«Так всегда [происходит] с тиранами» (лат.).