История Смотрителя Маяка и одного мира

– Итак, когда мы начнём твоё обучение? – спросил Силур.

– Прямо сейчас? – предложил Унимо. – Времени у нас не так много.

До Мор-Кахола можно было дойти к позднему вечеру, если выйти за ворота столицы рано утром и сделать один не очень долгий привал. Путники шли не медленно, но и не быстро, чтобы не выбиться из сил раньше, чем будет разумно устроить остановку.

Силур Бравир рассказывал Унимо об устройстве фрегатов вроде «Люксии», о том, как называются мачты и паруса. Пытался даже рассказать, как называются все снасти и что нужно делать, чтобы поставить парус или повернуть рей, но махнул рукой, посмотрев на круглые от ужаса глаза Нимо, и пробормотал что-то о том, что нарисует схему, когда они остановятся передохнуть. Увлёкшись, матрос начинал вспоминать случаи из своих плаваний, и Ум-Тенебри не торопился напоминать своему учителю о том, что он отвлёкся от объяснений – настолько эти истории были увлекательными.

Все страхи Унимо растаяли вместе с утренним туманом: теперь Силур Бравир не вызывал в нём никаких подозрений, казался очень подходящим попутчиком. Ум-Тенебри наполнила какая-то неожиданная уверенность в том, что у него всё получится, что он вполне сойдёт за ученика Мор-Кахольской корабельной гильдии и попадёт на «Люксию».

Солнце поднялось над Центральной стороной, поджигая росу на траве, и Унимо с удовольствием почувствовал на своей щеке касание ласковых лучей. Он всегда любил солнце, любил смотреть на мир, залитый солнцем – и всегда почему-то немного стеснялся этого. Но сейчас он шёл и улыбался, чувствовал пружинистую лёгкость в ногах.

– Что же, тебе совсем не страшно было уходить из дома? – спросил вдруг Силур после очередной истории о том, как он ходил в Синтийскую Республику на торговом коче.

– Меня выгнали из дома, – ответил Унимо, хмуро взглянув на матроса.

Вообще-то он твёрдо решил ничего о себе не рассказывать, да и Тэлли советовала ему то же самое. Но почему-то ему захотелось сочувствия от этого незнакомого взрослого человека – пусть даже он ни за что бы в этом себе не признался.

– Вот это да, – присвистнул Силур, весело посмотрев на Унимо, – и что же ты натворил?

Ум-Тенебри рассказал свою историю – но о случае на дороге он упомянул вскользь, как о встрече с простыми разбойниками. Он не очень хорошо умел врать, потому что жизнь в родительском доме в Тар-Кахоле не требовала от него таких умений. Максимум, на что он был способен – это с невинным видом говорить отцу о том, что прочитал положенные страницы в скучной книге «История Королевства Шестистороннего», когда ему хотелось поскорее заняться более интересными делами. Поэтому врать Унимо совершенно не умел. И он с неприятным чувством понял, что Силур не поверил истории про разбойников – но расспрашивать не стал, а снова вернулся к описанию устройства парусов и различия «наветренной» и «подветренной» сторон.

Когда они прошли уже больше половины пути, и солнце сияло высоко над головой, готовое начать медленно, но неумолимо катиться к воротам вечера, матрос решительно остановился.

– Думаю, самое время устроить привал, – сказал Силур. – До темноты мы легко успеем добраться.

Нимо только кивнул: он чувствовал усталость от непривычно долгого путешествия и к тому же не прочь был подкрепиться.

Путники устроились под одиноко стоящим у дороги вязом. Унимо достал пироги и молоко, матрос выложил хлеб и засохший сыр. Они с аппетитом пообедали и сидели, прислонившись к дереву, болтая о каких-то пустяках. Ум-Тенебри снова почувствовал себя почти счастливым: первое его самостоятельное путешествие проходило весьма успешно. Если к вечеру они будут в Мор-Кахоле, то на следующее утро – в последний день третьего дигета весны – как раз смогут отправиться на «Люксию», чтобы в спешке последних приготовлений никто не успел заподозрить Унимо в том, что он не совсем матрос.

Под эти мысли Ум-Тенебри сам не заметил, как заснул на тёплой, согретой солнцем земле. Потом, когда он вспоминал об этом, ему казалось, что он не мог бы заснуть так быстро и незаметно для себя.

Как бы там ни было, но Унимо заснул и увидел один из самых ужасных снов в своей жизни. Самый страшный из всех, что были у него прежде. После его детских кошмаров достаточно было убедиться, что в комнате никого, кроме него, нет, зажечь свет или в крайнем случае пойти пожаловаться маме – и от страха не оставалось и следа. Но тот сон, который приснился Унимо по дороге в Мор-Кахол, запомнился надолго и не желал забываться. Несколько раз потом он пытался кому-то рассказать о том ужасе, который испытал, но собеседники никогда не могли понять, что в этом сне было такого пугающего. Людям вообще трудно бывает понять чужие страхи. Они так и говорят: «Ну что ты, это ведь всего лишь сон!» И ты думаешь, что действительно ведь, всего лишь сон – и боишься дальше в одиночестве.

Если попытаться описать то, что приснилось Унимо, это выглядело бы примерно так: сначала он увидел себя в родительском доме, в своей комнате, мог рассмотреть даже все свои детские вещи и почувствовать тот запах горных первоцветов, которые больше других цветов любила его мать. Потом он почувствовал под ногами холодный пол коридора и увидел себя, застывшего на лестнице в гостиную. Перила лестницы из светлого гладкого дерева были где-то на уровне подбородка, и маленький Нимо держался за них руками, высматривая внизу маму или папу. Он увидел то, что хотел: в гостиной были оба его родителя. Только вот папа стоял с растерянным видом, а мама лежала на светло-сером ковре, и вокруг её головы темнело пятно крови. Не успел Унимо набрать в лёгкие воздуха, чтобы закричать, как кто-то тронул его за плечо. Мальчик обернулся и закричать уже не смог: на ступеньке выше стоял флейтист. Старик вытащил свою флейту и заиграл – но вместо музыки послышались чудовищные звуки, как будто тысячи когтей скреблись по стеклу, а Унимо побежал вниз по лестнице, споткнулся и кубарем покатился по ступенькам. Всё вокруг исчезло в темноте – только ступеньки чувствительно ударяли по его рукам, ногам, голове. Потом темнота разделилась на чёрные птичьи крылья и лапы с когтями, которые били и царапали его с остервенением. Но хуже всего было то, что внизу, – во сне он знал это точно, – его ожидает встреча с отцом, который убил его мать. И продолжалось это, по ощущениям Унимо, бесконечно долго. Как будто отключили измерение времени, и сон растянулся и повис бесформенными обрывками.

Проснулся Унимо от собственного крика, отбиваясь от чёрных крыльев, и какая-то маленькая хищная птица, присевшая передохнуть на дереве, испуганно взмыла в небо и скрылась в стороне леса. Отдышавшись, он почти не удивился, что Силура рядом не было. И, конечно, когда Унимо полез в карман, он убедился, что мешочка с серебряными кольцами – всем его состоянием – тоже больше не было. Вместо этого он вытащил из кармана скомканную записку, развернув которую, прочитал:

«Слишком долго спишь, Ум-Тенебри, я устал тебя ждать. Советую тебе повернуть обратно – ты не готов к настоящим путешествиям. Но не расстраивайся, возможно, тебе ещё улыбнётся удача.

С.

Да, кстати, сны у тебя скучные».

Унимо невесело усмехнулся, подумав о том, что он мог бы уже начать собирать коллекцию писем людей, которые его бросили. Но тут же он со злостью тщательно разорвал записку и выбросил на ветер.

Странно, но он совсем не расстроился. Не подумал, что это было несправедливо, не стал возмущаться вероломством матроса. Ум-Тенебри знал, что теперь это ничего не изменит, а он всё ещё должен добраться до Мор-Кахола. И чем легче будет у него на сердце, тем быстрее он сможет идти.

Унимо шёл по дороге в Мор-Кахол, чувствуя, как в его венах кровь уже смешивается с морской водой, своей солёной сестрой. И ветер, который долетал до этой части пути, приносил запах смолы и нагретых солнцем пеньковых сетей.

Когда Нимо добрался до холма, на котором многие, кто видел море первый раз, застывали от изумления и восторга, ему открылось огромное звёздное небо, не имеющее берегов, в котором топовые огни торговых кораблей казались просто очень медленно падающими звёздами. Созерцая эту картину, Ум-Тенебри провёл слишком много времени для того, кто видел море уже не первый раз.

Унимо не стал ночью пробираться в город, а пошёл напрямик к воде, по линии отлива, и устроился на ночлег между огромных камней в пустынной на вид части побережья. Хотя день был по-весеннему тёплым, у моря ночью было холодно, и Унимо с головой укутался в свой плащ. Немного повернув лицо набок, через щель между валунами можно было видеть, как бесследно море растворяется в линии горизонта ясного ночного неба.

Благодаря усталости от долгого путешествия, Унимо удалось сразу заснуть и проснуться только на рассвете, от негромких разговоров рыбаков и скрипа песка под днищами рыбацких лодок. Дождавшись, пока все рыбаки отправились на промысел, Ум-Тенебри осторожно выбрался из своего укрытия. Свежий сольарский ветер потрепал его по волосам, и он почувствовал прилив сил, несмотря на раннее утро, в которое дома он обычно спал, после того как полночи читал какую-нибудь интересную книгу.

Не мешало позавтракать, но для этого нужно было что-то придумать: молоко и пироги, как и все деньги, унёс матрос. Но Унимо всё равно пошёл в сторону города, надеясь, что там, где есть булочные со свежим хлебом и многочисленные трактиры для моряков, для человека без денег тоже что-нибудь найдётся.

Унимо шёл по остывшему за ночь песку в сторону темнеющих на рассветном небе домов и невысокой башни Мор-Кахольского магистрата с флагом Королевства. Рыбаки с первым уловом устриц тянулись к городу, а мальчишки и девушки-подростки с босыми загорелыми ногами уже выкрикивали своими звонкими голосами: «Свежие устрицы, мидии, ракушки!»

У Мор-Кахола не было стен, и город расползался по берегу свободно, как полипы на камнях. Каменные здания перемежались деревянными приземистыми домами рыбаков, а улицы и площади образовывались беспорядочно там, где людям оказывалось удобно ходить или сидеть в тени, обсуждая погоду.

После дня в пути и ночи, проведённой на побережье, вид младшего Ум-Тенебри не напоминал уже не только сына шейлира, но даже и приличного добротного горожанина. Нимо снял свою куртку, которая стала ещё-более-тёмно-зелёного цвета, и вытряхнул из неё дорожную пыль, пригладил рукой свои непослушные, торчащие в разные стороны волосы, которые тоже от пыли стали куда более тусклыми, и почувствовал себя готовым ко встрече с Мор-Кахолом.

Унимо довольно часто бывал здесь с отцом, поскольку из Мор-Кахола отправлялись корабли во все порты Шестистороннего и Синтийской Республики. Когда отец брал его с собой в поездки по делам или просто в путешествие – Нимо был счастлив. Мор-Кахол тогда был для него просто продолжением Тар-Кахола, из которого можно было уплыть в разные удивительные места. Тогда они с отцом останавливались всегда в одном и том же трактире «Навион», поскольку это был единственный по-настоящему хороший трактир в Мор-Кахоле. Сейчас его многоэтажное здание насмешливо возвышалось над Унимо, напоминая, что он не мог бы оплатить даже половину чашки кофе, что здесь подают на завтрак. Точнее, сейчас он не мог бы оплатить даже стакана воды. Нимо сунул руки в карманы брюк и с независимым видом направился по одной из главных улиц Мор-Кахола – улице Морской Славы. С удивлением он обнаружил, что в карманах у него завалялось несколько монет: один серебряный полусолид и три медных плима. Унимо вертел в руках монеты, вспоминая, когда же успел забыть о них. И улыбнулся, поняв, что это наверняка Тэлли. В любом случае теперь он был почти сказочно богат. На эти деньги можно было себе позволить роскошный завтрак в любой здешней таверне, но Унимо только зашёл в булочную купить горячую лепёшку с зеленью и несколько сладких булочек про запас, а у уличного торговца взял большой стакан кофе с молоком, после чего направился в сторону пристани – так, чтобы можно было понаблюдать за «Люксией», но самому пока не попадаться на глаза. Такое место он отыскал на городской набережной – как Мор-Кахольцы гордо именовали небольшую дорогу вдоль линии прибоя, выложенную плоскими камнями. В ранний час здесь почти никого не было, поскольку праздные прохожие появлялись только ближе к вечеру.

На одной из скамеек набережной можно было устроиться так, что были видны все мачты стоящих в порту кораблей, а самого наблюдающего скрывали густые кусты акации.

Потягивая кофе, Унимо разглядывал высокие мачты «Люксии», её палубу, на которой сейчас стояли только пара вахтенных матросов. Он мог различить даже их лица – сонные и недовольные. Он принялся сверять знания, полученные от Силура, с макетом в натуральную величину. Увлечённый этим занятием, Унимо не сразу обнаружил, что на палубе появился ещё один человек – он поднялся на ют и стоял там, смотря в сторону моря. Скорее всего, это был кто-то из офицеров: на плечах у него был небрежно накинут мундир, в руках он держал бинокль. Ум-Тенебри стал присматриваться к нему, как вдруг матрос, стоящий на трапе, повёл на «Люксию» двух человек, которые поднялись на ют и стали о чём-то разговаривать с офицером. Хорошее настроение Унимо мгновенно растаяло, как сахар в горячем кофе, когда он увидел: один из тех, кто зашёл на корабль – флейтист.

4.1.2 Asylum ignorantiae31

Часы на главной башне Ледяного Замка давно пробили полночь. В это время слушателям полагалось спать, укутавшись тёплыми одеялами, или готовиться к занятиям, тихо сидя в своих комнатах. Но никак не бродить по тёмным коридорам и крутым лестницам Замка, перетряхивая свои мысли, как разноцветное стекло в калейдоскопе, в бесконечные странные узоры. Поэтому Тео выбирал для своих ночных прогулок наиболее глухие переходы, арки и башни, где был невелик риск встретить кого-нибудь из хранителей или просветителей. Он шёл медленно, и его закутанная в одеяло одинокая фигура казалась иллюстрацией к ранним балладам Котрила Лийора – о Рыцаре в Плаще из Одеяла. Но для обитателя Ледяного Замка такой плащ был не данью поэтическим символам, а прозаической необходимостью: дотрагиваясь до стен, можно было чувствовать покрывающие их маленькие иголки инея.

В таком бесцельном скитании Тео Гранций добрался до своей любимой башни – бастиона Серых Стражей. По своей высоте она уступала только Главной, но находилась в отдалении от залов, вынесенная на противоположную сторону окружающей Замок стены: раньше, давным-давно, её использовали для просмотра ущелий на восточных склонах Ледяных гор – не притаились ли в них неприятели. Но времена, когда недруги Королевства заходили в Горную сторону, давно прошли, поэтому теперь эта башня обычно пустовала.

Чтобы попасть в бастион, нужно было пройти по галерее замковой стены, которая продувалась всеми ветрами Ледяных гор. Натянув одеяло до самых глаз, Тео старался идти как можно быстрее, что было совсем не просто: камни под ногами покрылись наледью, так что приходилось идти очень осторожно, а луна, уже сиявшая высоко в небе, то и дело скрывалась за набегавшими тучами, и нужно было пробираться почти наощупь. Добравшись до Бастиона, слушатель Гранций остановился перевести дух и прислушался: тишина плескалась в чаше из древних стен Замка, были различимы её глухие перекаты, как медленные взмахи хвостов странных плоских рыб в чёрной глубине горных озёр. Где-то на верху бастиона гудел ветер.

Тео поднимался по крутой винтовой лестнице, слушая, как звук его шагов падает вниз. Забравшись на верхнюю площадку бастиона, Тео сел, обхватив колени, у одной из узких бойниц, и долго смотрел на Ледяные горы. Небо очистилось, и луна теперь ярко сияла в морозной вышине, серебрила горные склоны, которые напоминали застывшие штормовые волны древнего моря. Воздух был такой холодный и насыщенный ветром, что нельзя было различить запахов, но Тео всё равно показалось, что он чувствует запах приближающейся весны – запах подтаявшего снега и влажной земли предгорий. В Морской стороне в это время первые цветы уже пробивались вдоль дорог, моряки пробовали ветер, вовсю готовясь к летним плаваниям…

Воспоминания о стороне, в которой он родился и провёл детство, промелькнули, как тень птицы в свете луны, и сменились привычными тяжёлыми мыслями. Тео представил огромную водяную мельницу, которая работает без остановки, вращаясь в одной и той же воде – что-то похожее происходило в его голове. Но не было понятно, имеет ли это бесконечное движение какой-либо иной смысл кроме того, чтобы терзать его бессонницей и медленно сводить с ума.

Тео не мог поверить, что просветители – авторы «Жизнеописания» – могли не заметить того, что увидел он. Может быть, они узнали ещё что-то, что заставило их замолчать и оставить всё так, как есть. Вероятно, признание того, что Защитник – человек, разрушило бы стройное здание веры, которое с таким трудом возводили многие поколения служителей. Снова и снова слушатель прокручивал в голове те факты из первоисточников, пересматривая и перекладывая их, как лишние части мозаики, но приходил всегда к подтверждению своей догадки.

В надежде хотя бы немного освободиться от этого бесконечного движения, Тео прикрыл глаза и подставил лицо ледяному ветру, от которого было трудно дышать, -надеясь, что это его отвлечёт. Стал пытаться сочинить очередное подражание Котрилу Лийору – это давалось с трудом, поэтому занимало все мысли на какое-то время.

Горы закрывают глаза

и засыпают.

Их ледяные вершины

от нас скрывают

тёмную сторону дня

и светлую – ночи.

Не очень

надейся уснуть, пока

горные птицы клюют

кофейные зёрна сна,

а гончие

нового дня,

как барсука,

загоняют тебя

в глухую нору

утра.

Возвращаясь к спальням слушателей, Тео почти обрёл равновесие, достаточное для того, чтобы попытаться уснуть. К тому же долгие переходы и подъёмы по лестницам давали о себе знать усталостью, что тоже повышало шансы хотя бы немного поспать.

Тео всегда знал, как опасно терять бдительность, но ему слишком хотелось поскорее добраться до своей кровати, сохранив по пути то чувство приглушённой пустоты, которое позволит, наконец, лечь, закрыть глаза и, возможно, заснуть… и вот, перед очередным поворотом в лабиринте залов Главной башни, Тео не услышал звук шагов – и только повернув за угол запоздало вздрогнул, когда в конце коридора увидел двух человек, которые быстро шли в направлении к той части, где жили просветители – то есть как раз навстречу слушателю. Потратив все свои силы на освобождение от терзающих мыслей, Тео не смог даже придумать подходящего оправдания, когда двое служителей с удивлением уставились на него, подняв лампу так, что ему пришлось сощуриться от её яркого света. Когда он смог рассмотреть тех, кого он встретил, то оцепенение тут же сменилось страхом и досадой на своё невезение: ему повстречались просветитель Инанис Сервил и Плиний Фиделио – хранитель-наставник Тео. На мгновение слушателю показалось, что он всё-таки уснул, поскольку Плиния здесь быть никак не могло: он уехал с миссией в Дальнюю сторону и не успел бы так быстро вернуться.

Инанис не стал ничего говорить – только взглянул на Тео пронизывающим взглядом, ослепляющим не хуже масляной лампы, внезапно зажжённой в темноте. Лицо Плиния не выражало ничего, кроме удивления. Тео успел заметить, что его наставник был в дорожном плаще, выглядел уставшим и печальным – что так не шло к его доброму и почти детскому, несмотря на возраст и статус хранителя, лицу. Они едва успели обменяться непонимающими взглядами, как Инанис, а вместе с ним и Плиний, снова исчезли в мерцающей редкими лампами на стенах полутьме Главной башни, а Тео поплёлся в спальню с тяжёлым предчувствием. И дело было не только в том, что просветитель Инанис наверняка припомнит ему бесцельные ночные прогулки и теперь точно не забудет поговорить с Плинием о том, что его подопечный слушатель не так хорош, как это может показаться по отзывам других просветителей, – было что-то ещё, какая-то неуловимая тревога, которая недавно поселилась в Замке.

Осторожно, чтобы не разбудить спящих соседей, Тео пробрался к своей кровати, лёг, не раздеваясь и укутавшись одеялом, и лежал с открытыми глазами почти до самого рассвета, заснув только за час до того, как служителям полагалось вставать и готовиться к Утреннему Обряду.

А просветитель Инанис и хранитель Плиний тем временем осторожно стучали в двери комнаты Айл-просветителя Люмара. Глава Школы на удивление быстро открыл ночным гостям. Он был полностью одет и, казалось, даже не ложился ещё. Инанис, который начал было бормотать извинения за то, что потревожил Айл-просветителя в такой поздний час, изумлённо замолчал.

– Кажется, как будто я ждал вас, да? – усмехнулся Люмар, смотря в растерянные лица своих посетителей. – Не переживайте, просто бессонница одолела старика в последнее время. Так что рад гостям, – Люмар пропустил их в комнату. – И рад твоему возвращению, Плиний, – добавил он, изучающе, но тепло взглянув на хранителя.

Хранитель смущённо опустил взгляд. Он подумал, что Айл-просветитель не может не понимать, что ему не удалось выполнить поручение.

Люмар указал своим гостям на два кресла и стул, стоящие возле круглого стола у камина, а сам достал с полки две чашки и поставил их на стол.

– Даже чай у меня есть, успокаивающий, кажется, одобренный самим доктором Квидом, – улыбнулся Айл-просветитель, как будто, и правда, встречая гостей и развлекая их беседой.

Сидя с двумя просветителями, Плиний, от природы застенчивый, чувствовал себя, как на экзамене. Люмар, на правах хозяина, затеял светский разговор о последних новостях, чтобы дать хранителю время хоть немного прийти в себя.

– Я так понимаю, тебя не пустили в Дальнюю сторону? – наконец спросил он, переходя к делу.

– Да, Айл-просветитель, – кивнул Плиний и рассказал, как он выехал с поручением передать послание настоятелю главного собора Дальней стороны, как быстро и без препятствий ему удалось пересечь Морскую сторону и как на границе с Дальней стороной вежливые преторы сообщили служителю, что они сожалеют, но не могут позволить ему проехать, поскольку Полномочный претор Дальней стороны издал распоряжение не пускать никого из служителей Защитника с официальными визитами.

Оправдываясь, Плиний рассказывал, как он пытался взывать к законам, к Эдикту, к единству Шестистороннего, – но всё тщетно. Как он пробовал попасть по другой дороге, говоря, что едет к своей семье – но другие преторы только качали головой с многозначительным видом и не пропускали Плиния. «Вы можете обратиться с жалобой к королю», – неизменно повторяли они. Видимо, у них у всех была информация с подробным описанием внешности хранителя и целей его поездки. Плиний начал было сокрушённо придумывать несколько планов проникновения через границу, которые не пришли ему в голову сразу, но Люмар остановил его:

– Прекрати винить себя, ты всё сделал правильно. И не дело хранителю Защитника пробираться через границу тайно, словно контрабандисту. А моё поручение утратило силу в связи с невозможностью исполнения, как записано в Уставе.

Инанис кивнул, а Плиний ещё больше смутился.

– Хранитель, скажи лучше, есть у тебя какие-то идеи о причинах такого негостеприимства Полномочного претора Дальней стороны? – спросит Люмар.

Плиний смутился ещё больше, но над этим вопросом он думал всю дорогу обратно, поэтому ответил сразу:

– Полномочный претор Дальней стороны – родственник короля, и он никогда не принимает решения самостоятельно, особенно важные. Я думаю, что всё это произошло не без ведома Сэйлори, – произнёс Плиний.

«А скорее всего, по приказу», – подумал Люмар и кивнул.

– Я думаю, Сэйлори рассчитывает на то, что мы пожалуемся ему на самоуправство Дальней стороны, – сказал Инанис.

Люмар снова кивнул.

– Но зачем это ему? – удивился Плиний.

– Знаешь, как раньше охотились на лис, забившихся в нору так, что собаки не могли их достать? – спросил Люмар у побледневшего хранителя. – Разводили костёр и заполняли нору дымом, пока несчастное животное, лишённое воздуха, не выскочит на поверхность, навстречу верной смерти.

Инанис и Плиний с ужасом смотрели на Люмара, но он продолжал как ни в чём не бывало:

– Думаю, следующим шагом короля будет прислать к нам шпиона. Переговорщика, который будет пытаться нас образумить. Помните, как в той старинной песне:

Король послал гонца,

Король послал гонца

С приказом ни за что

Домой не возвращаться

Без ответа.

С тех пор и сам гонец,

И сам гонец, и конь его

Давно лежат в земле

Строптивого соседа.

«Лучше бы я совсем не спал», – обречённо думал Тео, натягивая одежду и выбираясь на кухню в надежде, что кто-то уже сварил кофе. Даже Ройф не стал шутить, как обычно, а только налил побольше кофе в кружку товарища.