Край

– И? – не выдержал Платон.

– Что «и»?

– Договор заключили?

– Нет, конечно. В министерстве обороны не одобрили и подняли нас на смех. Сказали, что так мы и до мясоперерабатывающего комбината докатиться можем, – Кольцов запнулся. – Поэтому запрос на сотрудничество с мясокомбинатом мы решили им не посылать, хотя у нас как раз чисто случайно находились в разработке многообещающие темы касательно искусственной оболочки для колбас.

– Случайно?

– Абсолютно, – заверил директор. – Такое иногда случается. Побочные продукты исследований.

– Смотрю, вы активно ищете способы заработать, – закинул удочку Платон.

– Зато у нас полная самоокупаемость, – не без гордости отметил Кольцов.

– Я видел отчеты. Я, кстати, их с собой прихватил, – Платон махнул портфелем для демонстрации. Портфель возмущенно булькнул.

Вспомнил поручение Демидовича и понял, что готовый на аферы Кольцов – именно тот человек, который нужен. Но для виду требовалось заняться происшествием.

– Что с ранеными?

– С кем? – растерялся Кольцов от быстрой смены темы. – А-а, с ранеными… Хорошо. Швы наложены, больничный выписан. В качестве компенсации выдадим премию. Премия у нас хорошая.

– Деньгами, надеюсь, – пошутил Платон.

– Иногда и деньгами, – ответил рассеянно директор.

Зашли в бывший кабинет Мухина. Платон оглядел новое рабочее место. На столе лежали вещи предыдущего хозяина – потрепанные картонные папки с тесемками, бумаги в пухлых скоросшивателях, увесистый телефонный справочник и два телефона цвета серого шифера – с кнопками и без. По деревянной линейке ползала муха и всячески привлекала к себе внимание, мечтая, чтобы за ней побегали со свернутой газетой.

– Что с Самойловым? – спросил Платон.

– Да кто же его знает, не понятно ничего. Внезапное помешательство без всякой видимой причины. Ходил себе человек, трудился, постигал тайны природы, а потом – р-раз – и он уже с ножом бегает. Переработался, видать. У нас в соседнем доме почтальон один работал, тоже вежливый такой, тихий, мухи не обидит, всегда здоровался, на балконе цветочки разводил. А потом – р-раз…

– Убил кого-то? – предположил Платон.

– Да ну что вы! Типун вам на язык! – возмутился Кольцов. – Пытался, конечно, но не успел, прямо в почтовом отделении задержали. Чужая душа – потемки. Смотришь на человека, а он тебе улыбается во все тридцать два, а сам думает, какая же ты гнида. И ведь ему в черепушку не заглянешь, чтоб узнать, что в его башке творится.

– Это может быть связано с работой Самойлова?

– Конечно. Они же химики, у них всякое может быть. И еще химреактивы эти… Но вы не волнуйтесь, уже подписан приказ о создании комиссии для проведения внутреннего расследования. Люди компетентные, соберут пробы, сделают анализы.

– А внешнее расследование?

– Милиция? – лицо директора приобрело такой вид, словно у него случилась внезапная зубная боль. – Демидович обещал замять. Это одно из условий… – он сглотнул, – …вашего пребывания здесь.

– Понятно.

Платон уселся в когда-то хорошее, но теперь порядком потрепанное кресло. Левый подлокотник шатался, а спинка удручающе скрипела при попытке пошевелиться. В целом, особых признаков роскоши не наблюдалось.

«Могло быть и хуже», – подумал Платон и разложил пыльные папки по стопкам, чтобы расчистить рабочее пространство.

– Смотрю, понемногу осваиваетесь. Когда будете готовы, я вам ознакомительную экскурсию проведу, – пообещал напоследок Кольцов и исчез.

Платон покрутился на кресле, открыл засаленный телефонный справочник с наполовину оторванной обложкой. На желтой странице для заметок предыдущий владелец выписал самые важные телефоны по институту, но в них давно не заглядывали – странички от сырости слиплись и не желали отделяться одна от другой.

Он выглянул в приемную, где Наталья продолжала пилить ногти.

– Есть у вас тут такой… Михалыч? – он замялся, представив, сколько во всем НИИ может быть михалычей и как среди них вычислить искомого.

– Имеется, – вальяжно ответила она, поглядев на него поверх очков. – Вот так и сразу?

– В смысле?

Наталья снисходительно взглянула на него еще раз, на мгновение прекратив мучить ногти.

– Исключительно рабочий вопрос, – уточнил Платон, догадавшись, что его записали в пьяницы.

Она пожала плечами, мол, дело ваше, мы здесь не для осуждения слабостей сильных мира сего.

– Вы к нему пойдете или вам сюда вызвать?

22.

Без всякого стука в кабинет вошел то ли карлик, то ли гном. Он на ходу вытирал грязные ладони о потрепанный синий фартук, натянутый поверх красной рубахи с короткими рукавами. На обнаженных руках темнели следы многочисленных ожогов и ран, с успехом заменявшие татуировки. Огромные глаза карлика пугающе глядели в разные стороны, а длинные седые волосы торчали дыбом, колоритно довершая клиническую картину городского сумасшедшего.

Платон вопросительно посмотрел на гостя с надеждой, что это не какой-то маньяк с улицы, чудным образом сумевший пройти через институтскую охрану.

– Что вам надо? – спросил он встревоженно.

– Я. Есть. Михалыч, – пробасил карлик низким голосом, после каждого слова вставляя увесистые паузы.

В противовес Кольцову Михалыч вовсе не отличался разговорчивостью, скорее наоборот, информацию из него доводилось вытаскивать клещами по слову за раз, причем сами слова краткостью походили на загоняемые в доску гвозди.

– Вот оно как, – удивился Платон внезапному ходячему сюрреализму, представшему на пороге.

– Звали, – то ли спросил, то ли уведомил Михалыч.

– Да, – ответил Платон, не зная, как действовать дальше.

Общаясь с кем-либо, он предпочитал иметь на этого человека хотя бы скромное досье, чтобы располагать возможностью манипулировать. Кого-то припугнуть, кому-то посулить награду – метод кнута и пряника столетиями доказывал свою действенность. Причем, что интересно, кнут стимулировал лучше, дешевле и прямее, хотя и не так приятно для самого объекта стимуляции.

Платон понятия не имел, чем побуждать к сотрудничеству Михалыча, и у него наступила растерянность. Любопытно, у него есть имя и фамилия, или он с рождения с одним отчеством ходит?

Наконец, он извлек из портфеля настойку.

– Ваше?

Михалыч резко протянул руку, сильным движением выхватил бутылку и приблизил вплотную к правому глазу. Почудилось, что Михалыч ее обнюхал, словно пес.

– Моя.

Платон со второй попытки вырвал бутылку из цепких пальцев-крючков стеклодува, не спешившего ее выпускать.

– Нужно много, – прокричал он громко и отчетливо, словно говорил с глухим или иностранцем.

– Пять? – уточнил Михалыч.

– Сотни, тысячи, – Платон широко расставил руки, будто хотел охватить это невообразимое количество воображаемых бутылок. – Миллионы!

– Не могу.

– Мы поможем, – пояснил Платон, – сырье найдем, людей привлечем, техникой обеспечим. Нужно наладить массовое производство, понимаете?

– Понимаю.

И Михалыч снова замолчал, будто ему мучительно сложно говорить, так невыносимо, что его карликовых сил хватало не более чем на три слова. Платон внутренне выругался, предчувствуя, что разговор в подобном ключе будет тянуться вечность.

– Дайте, пожалуйста, список сырья, необходимого для приготовления настойки. Вы же можете?

Платон ожидал встречного вопроса «А зачем мне это надо?», но Михалыч без затей сказал:

– Хорошо.

Слишком легко, подумал Платон. Так не бывает.

– Нужен полный рецепт, – уточнил он.

– Хорошо.

Правый глаз Михалыча, до того скакавший без останова, замер и уставился на муху, продолжавшую храбро бегать по столу, несмотря на то, что Платон уже безуспешно пытался от нее избавиться перед приходом стеклодува.

– Пожалуйста, – повторил Платон, не веря своему счастью, – запишите и принесите рецепт.

Михалыч вроде бы понял, кивнул и задом попятился из кабинета.

Едва Платон успел по телефону заказать Наталье кофе и положить на место трубку, как дверь снова без стука открылась, и стеклодув опять появился на пороге, держа в руках промасленный листок в клеточку с оборванным уголком.

– Вот.

«Как-то слишком быстро», подумал Платон, осторожно взял бумажку двумя пальцами и прочитал каракули, по недоразумению заменявшие Михалычу буквы. Видно, ему не часто доводилось писать. Платон прищурился и с подсказками разобрал верхние строчки.

Надо признаться, что часть позиций в рецепте настойки удивили, и он решил, что, если дело выгорит, полный состав указывать на этикетке не следует.

– И из этого всего… – он показал на список, – получается это? – он указал на еще не спрятанную в портфель настойку.

– Ага.

– Любопытно, – Платон с неудовольствием заметил, что говорит такими же короткими рублеными фразами, как и стеклодув. – Это можно вычеркнуть или заменить?

Михалыч посмотрел на пункт, куда указывал палец Платона.

– Никак невозможно!

– Плохо, – заключил Платон и отпустил Михалыча, по нахлынувшей усталости чувствуя, как выматывает общение с этим странным человеком.

К счастью, пришла Наталья и принесла на подносе кофе. Когда ставила чашечку на стол, Платон оценил мастерски удаленные кутикулы и идеальную форму свежеокрашенных в нежно-голубой цвет ногтей.

Он положил перед собой лист с рецептом, просмотрел список ингредиентов, мысленно прикидывая, где и у кого можно приобрести компоненты. По всему выходила не самая простая задача, в которой еще требовалось решить вопрос финансирования.

Пугал и сам автор этого безобразия – Михалыч. Таилось в нем что-то жуткое и несуразное, отчего общаться с ним хотелось, как можно, меньше, но получалось, что первое время придется держать его на роли главного технолога. Странной казалась та легкость, с какой Михалыч поделился рецептом со случайным человеком, пусть и руководителем. Не довелось прибегнуть ни к кнуту, ни к прянику, и оставалась непонятной выгода для самого стеклодува.

Но главный вывод заключался в том, что наливку невозможно произвести вне института.

Следующие дни Платон потратил на вхождение в курс дел по НИИ. Кольцов, как и обещал, провел экскурсию по всем этажам, представляя руководителей и вкратце описывая работы, закрепленные за группами. Платону с его экономическим образованием половина произносимых терминов казалась бессмысленной, но он предпочитал руководствоваться принципом «молчи – за умного сойдешь» и делал вид, что внимательно слушает, время от времени вежливо кивая. Сотрудники смотрели на нового человека из руководства с безразличием или настороженностью, к чему Платон привык за годы в инспекции и относился равнодушно.

В действительности его интересовала только группа Тальберга, но Кольцов представил ее последней, когда они побывали во всех прочих закутках и лабораториях.

К удивлению Платона, кроме главного корпуса в состав института входило довольно большое число вспомогательных зданий и сооружений, о существовании которых он догадывался, но недооценивал серьезность масштабов.

– Наша группа по получению краенита, – сообщил директор перед тем, как открыть дверь. – У нас на нее большие планы.

Платон, прочитал на табличке «рук. Тальберг Д. Б.» и сказал:

– У нас тоже.

Кольцов вежливо постучал и вошел. Для него последние три дня составляли сплошную полосу стресса, и он, периодически поглядывая в зеркало, заметил, что седеет и лысеет еще быстрее, чем обычно. Сопровождая по кабинетам Платона, он переживал, чтобы в очередной лаборатории не оказалось какого-то непотребства, на которое в обычные времена никто и внимания не обращал, например, игра в карты в обеденный перерыв или несанкционированное празднование дня рождения. Кольцов через Мухина попросил работников обедать в специально отведенных местах, а не как обычно, чтобы не портить научную атмосферу крошками и битой скорлупой, лежащими подле электронных внутренностей очередного агрегата.

Убедившись, что все в порядке, Кольцов выдохнул с облегчением, пропустил вперед Платона и продолжил представлять сотрудников:

– Руководитель группы – Тальберг Дмитрий Борисович. Один из лучших специалистов в физике Края.

Тальберг стоял возле установки и объяснял Устрицыной, чего они хотят добиться от ее оптического концентратора. Рыжеволосая Настя слушала внимательно и подтвердила то, о чем Тальберг и так догадывался, – тот экземпляр, что отдал им Харламов, относился к первому поколению и от подобной реализации они год как отказались, не сумев добиться устойчивой работы. Но и те концентраторы, которыми они всей группой занимались в последнее время, были не совсем пригодны для их нужд, и потребуется разработка новой модели под конкретную установку. Радовало, что окончательное световое пятно, по расчетам Устрицыной, не превысит десятой части миллиметра.

Услышав голос Кольцова, Тальберг замолчал, поднял глаза и неприятно удивился, заметив Платона.

– Как же, знаем, помним, скорбим… – съязвил Платон. – Видели недавно, как он капкан для зайцев презентовал.

– Небольшое досадное происшествие, не предусмотренное программой, – тарахтел Кольцов. – Место добычи краенита теперь превентивно ограждается сеткой, но повторных инцидентов пока не случалось, так что мы склонны расценивать тот случай, как единичный эпизод, о котором стараемся не вспоминать.

– Не похоже, что стараетесь, – Платон показал на зайца. – Напротив, напоминает гордый охотничий трофей.

Кольцов с ненавистью уставился на Тальберга, тот, в свою очередь, посмотрел на Саню, который сконфузился и согласился, что принести чучело в институт – не лучшая затея.

– Сейчас работаем над повышением производительности установки, чтобы построить новую улучшенную версию, – объяснил Кольцов. – Мы усилили группу новыми специалистами, они как раз входят в курс дела.

Платон протянул Тальбергу руку, сделав вид, что общается с ним впервые в жизни.

– Приятно познакомиться.

Тальберг молча ответил на приветствие, пытаясь понять, что происходит и чем ему грозит.

– Думаю, нам еще предстоит тесная совместная работа, – сухо сказал Платон. – У нас большие практические планы на ваше изобретение.

Он вышел из лаборатории, Кольцов на секунду задержался, и строгим шепотом напомнил Тальбергу:

– Убери этого проклятого зайца, чтобы глаза не мозолил!

ГЛАВА VI. Развитие и процветание

23.

Саня держал дрожащими пальцами номер телефона, полученный от Коня. Пятый день подряд он вытаскивал кусок бумаги из кармана по десять раз за вечер и медитировал над циферками в мучительных раздумьях, стоит ли позвонить. И хотелось, и кололось.

Украденный кусочек краенита он спрятал дома на антресолях, но место не годилось для хранения. Ледяной камень конденсировал влагу из воздуха, и в шкафчиках появилась сырость, способная привлечь внимание бабушки. Она ничего бы не поняла, но по ошибке могла выбросить.

Саня замотал краенит в несколько слоев тряпок в надежде на временное улучшение ситуации.

Когда премия окончательно разошлась на Лерины золотистые сандалии, новые джинсовые штаны и ремонт доисторического холодильника, а до получки оставались три недели, Саня понял, что дальше тянуть некуда, набрался смелости и придвинул поближе допотопный телефон с диском вместо кнопок. В круглых отверстиях постоянно застревал палец. Почему-то чаще всего в нуле.

– Слушаю, – сказал недовольный мужской голос. Неприятное ощущение усиливалось жутким хрипом динамика в трубке.

– Здравствуйте. Я… меня… – Саня заранее не продумал, что будет говорить, и теперь заикался.

– Кто это? Куда вы звоните?

– Подождите, – поспешил сказать Саня, переживая, чтобы на том конце не бросили трубку. – Я от Коня!

– Какого коня? Не знаю никаких коней, – голос терял терпение. – Вы ошиблись. До свидания.

Саня собрал остатки храбрости.

– От Виталия Конева, – прокричал он, прорываясь через хрипы в трубке.

– Хм… – на том конце задумались.

– Он мне ваш номер дал, – Саня попытался закрепить успех. – Он говорил, что вы заинтересованы в покупке.

– Это не телефонный разговор, – перебил голос. – Нужно подумать.

Саня слушал, как на том конце идет тихое обсуждение, но из-за тресков и щелчков ни слова разобрать не получалось. Микрофон, скорее всего, прикрыли ладонью. Дискуссия длилась минуту, прежде чем в трубку прокашлялись и тот же голос произнес:

– В восемнадцать ноль-ноль в кафе «У Тамары» вас будет ждать женщина, читающая книгу.

«Шпионский роман получается», подумал Саня, нервничая от всех этих конспирологических страстей и сожалея, что ввязался в авантюру.

– Вам понятно? – спросил голос.

– Да. Я приду!

Трубку повесили.

Кафе «У Тамары» находилось в центре Лоскутовки, и для жителей города оставалось неразгаданной тайной, кто такая Тамара. Жену Арсена – хозяина заведения – звали Викторией, а из дочерей у него было только два сына.

Саня подъехал заранее и топтался у входа, не отваживаясь войти до назначенного часа.

Он никогда не бывал в этом кафе и старательно избегал подобных мест, чтобы не получить лишнюю брешь в бюджете. Ему казалось, что в таких заведениях даже вода стоит ужасно дорого. Но выбора не оставалось, к тому же он не собирался тратить, наоборот – хотел заработать.

Саня топтался перед входом, привлекая внимание охранника, и рассматривал входящих посетителей женского пола, гадая, не тот ли это человек, с которым назначена встреча. Правая рука в кармане уже замерзла от краенита, но ни одной подходящей кандидатуры Саня не заметил. Наконец, решил «Пора!» и вошел вслед за шумной компанией из пяти взрослых, четырех детей и семи воздушных шариков в виде мордочек животных.

Внутри он растерялся. «У Тамары» считался самым большим кафе в Лоскутовке и насчитывал три зала, не считая веранды. Саня оказался здесь впервые и плохо ориентировался во внутренней обстановке, опасаясь случайно очутиться на кухне или в подсобном помещении.

К вечеру места активно заполнялись отдыхающими и празднующими. В дальнем зале отмечали день рождения, и нетрезвые голоса выкрикивали поздравления и пожелания долголетия и успехов в семейной и личной жизни.

Наконец, слоняющийся по помещению и привлекающий внимание Саня увидел женщину лет сорока, спрятавшуюся в одиночестве за дальним столиком. Перед ней лежала раскрытая посредине книга со шнурком-закладкой.

Женщина обеспокоено смотрела в окно, ложечкой перемешивала чай и накручивала на палец локоны волос, выкрашенных в жгучий черный цвет. Саня, ощущая себя полным кретином, задал самый нелепый вопрос, какой смог придумать:

– Это вы?

Она поглядела на Саню серыми невзрачными глазами с морщинками в уголках. В памяти забрезжило смутное ощущение, что лицо ему знакомо. Взгляд притягивала выбритая полоска на правой брови, имитирующая шрам.

«Лоскутовка – город небольшой, тут половина лиц – знакомые», – подумал Саня, однако сомнения оставались.

– Наверное, я, – она оглядела его от макушки до пят. – Присаживайся, не стой.

Он сел напротив. Он предпочел бы произвести обмен как можно быстрее – передать товар, получить деньги, уйти из кафе и никогда сюда не возвращаться.

Убьет Кольцов, если узнает, как пить дать, убьет. А потом отдаст под трибунал.

– Кофе, чай?

– Спасибо, не хочется, – отказался Саня.

В дальнем зале снова поднялся шум, раздались смех и крики. Неизвестный женский голос оглушительно визжал и хохотал.

– И правильно, – сказала женщина. – Гадость.

Не желая рассиживаться, он вытянул из кармана онемевшую от холода руку и положил на салфетку кусочек краенита, покрытый капельками росы.

– Это то самое? Оно безопасно?

Саня кивнул. Она осторожно взяла образец двумя пальцами, словно червяка.

– Какое холодное и скользкое, – удивилась она, вытирая пальцы о салфетку. – Из холодильника?

– Нет, оно всегда такое.

Он понял, что таинственные покупатели о свойствах краенита понятия не имеют, поэтому его дико интересовало, зачем покупать то, что не знаешь, как использовать.

Женщина продолжала разглядывать «товар».

– Где гарантии, что это не стекло из морозилки? – спросила она.

Саня задумался. Не мог же он, в самом деле, приложить сертификат соответствия с подписью Кольцова и печатью института.

– Попробуйте разбить, – предложил он. – Краенит не бьется. Это самое прочное вещество из известных человечеству.

– Вряд ли тут обрадуются осколкам на полу, – заметила женщина. – Это будет выглядеть странно.

Саня, и без того чувствовавший себя неловко, разнервничался еще сильнее, схватил образец и опустил в кружку с чаем. Вода под призмой прогнулась, словно смола. Он подержал краенит в чае, затем вынул и продемонстрировал, что кусок остался абсолютно сухим.

– Потрогайте, – предложил Саня.

Женщина осторожно коснулась поверхности.

– Холодный, – сказала она нерешительно.

– Чай можете пить дальше. С ним ничего не случилось, он лишь остыл. Это безопасно.

Она с сомнением посмотрела на кружку и решила воздержаться, отодвинув от себя чай.

– Хорошо, допустим. Тогда следующий вопрос, откуда он у вас?

Саня занервничал.

– Вам не безразлично? – ответил он грубее, чем ему хотелось. – Вы покупаете или нет? Могу вернуть на место.

Она посмотрела на взъерошенного Саню и решила больше не терзать допросами.

– Хорошо, – из сумочки цвета шкуры зебры достала конверт и передала Сане. – Вас устроит оплата?

Он заглянул внутрь и небрежно перелистал купюры. Сумма превышала ожидания. Сердце екнуло от предвкушения.

– Да, – он старался казаться хладнокровным, чтобы не выдать переполнявшую его радость.

– Тогда сделка завершена, – объявила женщина, заворачивая краенит в салфетку и укладывая в сумку.

Саня встал, собираясь уйти, но решил напоследок задать вопрос:

– Зачем он вам?

Она на секунду запнулась.

– Тебе не безразлично? Хочешь продать или нет?

– Беспокоюсь, чтобы он нигде не «всплыл», – признался Саня. – Тогда меня быстро найдут и подвесят за…

– Не переживай.

Он на ватных ногах вышел из кафе, чувствуя одновременно и радость, и нарастающее беспокойство. Сердце колотилось в груди, а мысли скакали, будто зайцы, непрерывно сменяя друг друга, словно кадры в диафильме, которые крутил дедушка семилетнему Сане.

Надо купить Лерке одежду на лето и заменить стиральную машину на новую… что делать, если о краените узнают… а вдруг кто-то поинтересуется, откуда взялись деньги… интересно, кто эта женщина и зачем ей нужен кусочек Края…

Саня брел по улице в глубокой задумчивости, забыв об окружающих. Ноги шли, глаза видели только маленький пятачок дороги перед собой, а периферическое зрение отключилось вовсе. Он натыкался на других прохожих и едва не опрокинул мусорный бак. Ему казалось, что он то пружинит на кончиках пальцев на каждом шаге, то грузно бьется пятками об асфальт.

«Ольга», – неожиданно вспомнил Саня. Несмотря на старания, в памяти постоянно всплывал ее портрет с прикушенной губой, нарисованный углем на альбомном листе ее одноклассником.

Закрутилась пластинка из тысяч «Почему?», и ему стало так жалко самого себя, что от нахлынувшей тоски захотелось сначала завыть, а потом пойти в магазин и купить что-то сладкое, а еще лучше кусок мяса, чтобы заесть печаль. Сердце скукожилось в микроскопический камушек.

Раздался визг тормозов, и Саня почувствовал сильный толчок в бок. Падая, он увидел красный глаз светофора, превратившийся в длинную размазанную линию.

Из прошлого возник кадр того самого диафильма «Умка», который в детстве нравился ему больше всего – на фоне бескрайнего неба-моря плыло солнце в виде оранжевой рыбы, состоящей из множества вложенных кругов. Потом рыбу-солнце проглотила белобрюхая акула, и стало темно.

24.

Марина продолжала беззаботно спать, собрав под себя одеяло и зажав его между ногами. Платон посмотрел на приятно изгибающуюся линию ее бедра и с трудом поборол искушение провести по нему ладонью, чтобы случайно не разбудить.

Маринкины темно-русые волосы рассыпались в беспорядке по подушке. Сама же Маринка продолжала сопеть, приоткрыв рот и демонстрируя верхние зубы.

Они жили в одном дворе, и некоторое время встречались, но с окончанием школы Платон уехал в столицу и их пути разошлись. В детстве она была далеко не так привлекательна – худенькая девочка-подросток с угловатыми коленками и нескладной фигуркой, но возраст добавил ее формам той округлости, которая нравилась Платону – ему вообще были по нраву женщины в теле. Маринка к этому времени успела сбегать замуж, родить сына, развестись и устроиться воспитателем в тот же детский сад, где работала Лизка. «Черт, опять Лизку вспомнил».

Он осторожно выбрался из-под одеяла и отправился на кухню готовить примитивный завтрак из яичницы и кофе.

– Ты уже проснулся? – пробормотала сонным голосом Маринка ему вслед, не открывая глаз.