Хроники уходящего поколения

На сей раз все удалось. Парень перерезал лямки основного и благополучно приземлился на запасном парашюте. Когда УАЗ подвез его к штабу аэродрома, весь гарнизон бросился обнимать, поздравлять родившегося заново. Один механик с постным выражением лица спросил:

– Где моя финка?

– Прости, Михалыч, выбросил, когда раскрывал запасной.

Ответ ветерана был лаконичен и точен:

– Мудак. Такой нож загубил.

« « «

На следующий день было объявлено общее построение. Глава областного ДОСААФ в торжественной обстановке вручил парню за спасение собственной жизни именные часы.

Стоявший в общей шеренге Михалыч не удержался:

– Везет же мудакам. А я остался без ножа.

Как я не поступил

Заветная мечта старших классов – стать журналистом. Осуществляя ее, закончил курсы молодого журналиста при городской газете. Однако поступить на журналистику в ВУЗ не было практически никаких шансов. Конкурсы – от 21 до 35 человек на место. А потому решил поступать на филфак Днепропетровского университета. К экзаменам подготовился, на мой взгляд, достаточно, чтобы набрать заветные баллы.

Вначале все шло по плану: сочинение – отлично, русский устный – отлично, французский – отлично. Оставалось сдать экзамен по истории, набрав минимум трояк. А проходной балл – 18. Что и требовалось доказать.

Но не напрасно говорят: человек предполагает, Бог располагает.

В экзаменационную аудиторию зашел одним из первых, чтобы занять место в задних рядах готовящихся. Сдав молодому преподавателю зачетку, взял билет. Мельком заглянув в него, успокоился: татаро-монгольское нашествие. Как говорится, вопрос для дураков. Взял чистый проштемпелеванный лист бумаги для записей и устроился сзади, рядом с симпатичной девушкой. Что-то записывать не было нужды. Рассказ о покорении азиатами древних славянских княжеств просто отскакивал в моей голове от языка. И вдруг…

Я со страхом понял, что нагрузки при подготовке, сдаче экзаменов дали себя знать. Я напрочь забыл даты – не то, что годы, – века. Как быть? Оставался один выход – обратиться за помощью к симпатичной соседке.

Я так и поступил. Девушка кивнула головой – помогу. И попросила вполголоса: «Отвернись». Теперь в ответ кивнул я. И отвернулся от соседки.

Здесь же в голову пришла глупая мысль: зачем она попросила отвернуться? И я нарушил данное слово – посмотрел на девушку. А та приподняла юбчонку так, что стали видны трусики. Ее симпатичные ножки были густо исписаны историческими датами. Среди них она и искала ответ на мой запрос.

Заметив, что я вперился взглядом в треугольничек ее трусиков, девушка вздрогнула, а затем непроизвольно вскрикнула и вскочила с места. Вся аудитория уставилась в нашу сторону. В том числе и молодой преподаватель, видимо, аспирант с кафедры истории.

Ехидно улыбнувшись, он что-то чиркнул в зачетке и нарочито спокойно обратился ко мне:

– Молодой человек, покиньте аудиторию. Вы не сдали экзамен.

– И уже к себе: – Черт знает, что здесь происходит…

Никакие мои просьбы и извинения не помогли.

Уже после экзамена, в коридоре университета, моя соседка, успешно сдавшая историю, со слезами на глазах извинялась передо мной. Ребята сочувствовали мне, осуждали поступок девушки. Но я стал на ее защиту, понимая, что для юной выпускницы школы значит взгляд мужчины на ее интимное место.

«      «      «

Студентом филфака Днепропетровского госуниверситета я стал на следующий год, имея за плечами рабочий стаж в бригаде монтажников.

«Который час?»

После окончания одиннадцатого класса отец сделал мне подарок: купил две путевки и взял меня с собой на отдых в Крым, в пансионат «Марат».

В течение трех дней мы познакомились с соседями по столику и номерам. Это были Анатолий Иванович и его сын Жорик. Мы с Жориком задружили, с утра до вечера практически были вместе. Загорали, купались, занимались спортом. Частенько выпивали по стакану «Массандры» в ближайшем киоске. Родители поощряли нашу дружбу, лишь бы мы не мешали осуществлению их совместных планов.

Спорт нам нужен был, чтобы занять чем– то послеобеденный «мертвый» час. Пристрастились к бадминтону. На площадку выходили в одних шортах. После каждой встречи ополаскивались под душем, одевали модные узкие брюки, цветастые рубашки и направлялись к винному киоску.

В тот день все было, как обычно. Кроме…

На нас с интересом смотрели две девушки. Для нас в то время – женщины – лет по 25 – 27. Одна из них, улыбнувшись, спросила:

– Который час?

Я посмотрел на часы и ответил. Девушки улыбнулись и прошли мимо, время от времени оглядываясь.

–Запали на нас,– предположил я.

Жорик посмотрел на меня и вдруг раскатисто засмеялся.

– Ты чего? – удивился я.

Жорик, давясь от смеха, указал рукой в мою сторону:

–Понятно, что они не могли не запасть на нас.

Я опустил голову, чтобы понять, что он имел в виду, и… ошалел. У меня и у него были не застегнуты ширинки наших модных брюк.

Мы просто лопнули от смеха.

Еще хорошо, что мы заметили это заранее, не дойдя до винного ларька. Вот бы мужики поиздевались над нами.

Горькое застолье

Любое общение Жорика с кем бы– то ни было в половине случаев приводило если не к ЧП местного значения, то к неудобному положению. Я, как всегда, был рядом с ним. Порой мне казалось, что нас знает каждый отдыхающий пансионата «Марат».

В тот вечер мы решили не заводиться, культурно провести время. Для этого нашли только один вариант: послушать концерт какого-то эстрадного коллектива на летней эстраде в нашем пансионате.

После посещения винного ларька денег на билеты у нас не осталось. Смотрели концерт сквозь щели в ограде.

Ближе к концу представления из задней двери летней эстрады вышла певица, так нам понравившаяся.

– Спасибо за выступление,– подошел к ней Жорик.– Мы с другом без ума от вашего голоса.

– Я рада, что доставила вам удовольствие – ответила певица.

Слово за слово, мы проговорили минут двадцать.

– Сейчас концерт заканчивается. Мы с ребятами хотели поужинать где-то поблизости. Вы не покажете нам подходящее место? А, может, и компанию составите?

Мы согласились с поступившим предложением.

Концерт закончился. Народ повалил на ужин. Оркестранты сложили инструменты в подошедшую машину. Обратились к певице:

– Куда сегодня?

– Да вот ребята обещают показать нам хорошее местечко.

– Нет возражений. Вперед!

Мы с Жориком довели компанию до ближайшего коктейль холла, расположенного на крыше соседней здравницы.

Составили вместе два стола. Артисты сделали нешуточный заказ: водка, мясо, салаты, пиво, фрукты и т.д.

Разговоры за столом эстрадной элиты были для нас откровением: кто с кем живет, кто бросил эстраду, кто кому изменяет, кто у кого украл модную песню.

Время пролетело незаметно. Официантка предупредила, что они закрываются через пятнадцать минут.

Поддатая певичка поднялась из-за стола:

– Спасибо, ребята, за прекрасный вечер.

Поднялись и оркестранты. Каждый из них пожал нам с Жориком руки.

В течение двух минут они растворились в крымской ночи.

Мы с Жориком ошалело смотрели друг на друга.

– Ни фига! – только и произнес он.

Наскоро обсудили создавшуюся обстановку. Решили, что Жорик пойдет клянчить у стариков деньги, а я останусь в залог у коллектива «Коктейль холла».

« « «

Не буду рассказывать, какого стыда я натерпелся. Не легче было и Жорику расколоть отца на приличную сумму.

Когда вернулись в номера, нас уже поджидали отцы.

– Вы что, сдурели! Зачем вам был нужен этот второсортный оркестрик?

На такие слова отца Жорик не выдержал и брякнул, сгорая от стыда за вранье:

– Так то же была Пьеха…

Отцы ошалели. Затем мой батя протянул:

–Пьеха… А я то думал…

« « «

Простите, Эдита Станиславовна, двух юнцов за вранье. Это был для нас урок на всю жизнь.

Резюме

Очередная сессия заочников филфака началась семинаром по истории. Самым слабым звеном в наших рядах был Николай Авдеев – замполит одной из танковых воинских частей. Уже одно его прозвище «Бугенот» говорило об уровне интеллекта. Бугенот – это его интерпретация понятия «гугенот» в ходе одного из его выступлений.

К этому семинару Николая готовили всей группой. И неудивительно, ведь наш товарищ был на грани вылета из университета.

Поздоровавшись и сделав необходимые объявления, преподаватель произнес дежурную фразу:

– По первому вопросу выступит…

Аудитория просто выдохнула вместо него: «Авдеев».

Преподаватель удивленно поднял глаза и улыбнулся: «Неужели? Ну, прошу к доске».

Николай начал свое выступление бойко. Было видно, что на этот раз он подготовился основательно. Группа успокоилась, перестала обращать на него внимание. Каждый занялся своим. Кто читал учебник, кто сплетничал шепотом с соседом. Кто дописывал текст реферата.

Выслушав основные тезисы выступления и поняв, что Николай на этот раз готов, как никогда, преподаватель прервал его:

– Отлично, Авдеев. Достаточно. А теперь сделайте резюме и садитесь на место.

Николай замер. Затем просящим взглядом обвел аудиторию. Но все были заняты собственными делами.

Тяжело вздохнув, он вдруг взялся руками за края своих галифе (на нем была военная форма) и присел в глубоком книксене.

Аудитория ревела, задыхалась от смеха. Преподаватель икал, пытаясь вдохнуть хоть глоток воздуха. Наш замполит опять перепутал. На этот раз резюме с книксеном.

Сты-до-ба!

В конце первого семестра у нас на филфаке появился новый преподаватель – выпускник аспирантуры Львовского университета. Нам, заочникам, во время сессии он пытался вложить в головы тонкости латыни. Иностранного в расписании не было. С латынью было все ясно. Он на первом же занятии сообщил, что если кто-нибудь удивит его сентенцией, которой он не знает – автоматом «отлично». Остальным – «удовлетворительно». В таком подходе к делу был смысл. Мы без принуждения со стороны изучили десятки сентенций. А вот с иностранным языком было сложнее. В школах изучали кто – немецкий, кто – французский, кто – английский. А преподавателей ни одного из них до прибытия львовянина не было. В учебно-методическом отделе пояснили, что иностранный будем сдавать новому преподавателю.

Я и мой дружок Сашка, по согласованию с группой, встретились с львовянином в неформальной обстановке – ближайшем кафе – чтобы согласовать все тонкости предстоящего зачета. Договорились на удивление быстро. Мы собираем с группы деньги и ведем его с женой в кабак. Там же за столиком получаем зачет в собранные заранее зачетки.

– Будем считать такой способ сдачи наиболее рациональным, – подвел итог преподаватель.

– Ведь я не провел у вас ни одного занятия. Не знаю, насколько каждый из вас достаточно подготовлен. Через неделю мы вчетвером сидели за столиком лучшего в Кривбассе ресторана. В ходе застолья ближе познакомились, потанцевали с его симпатичной женой. В завершение вечера в зачетках нашей группы стояли зачеты по иностранному языку. Домой я пришел глубокой ночью прилично поддатый. Объяснил родителям, почему в таком виде. В подтверждение своих слов бросил зачетку на стол. И лег спать, ведь завтра уже в семь утра должен был меня ожидать служебный автобус. Но мой сон внезапно прервал суровый голос матери:

– Просыпайся, лентяй. Что, надоело учиться? Тебя же исключат из вуза. Говоря это, она протянула мне раскрытую зачетку. В ней стоял зачет по немецкому языку. А я изучал французский.

« « «

Назавтра взял направление для сдачи зачета по французскому языку в соседнем вузе. Сдал удачно. А в учебно-методическом отделе пояснил, что сдача немецкого – проверка самого себя на знание еще одного языка.

С каким уважением посмотрел на меня заведующий отделом! И ему было невдомек, что творится у меня на душе. СТЫ – ДО – БА!

Ветеран и рядовой седьмой гвардейской

«Ребят всех в армию забрали, хулиганов…». Эта модная песенка не однажды прозвучала за столом, накрытым Виктором Козенко по поводу его провод в армию. Кто – то объяснялся Виктору в большом чувстве. Одна из девушек даже всплакнула- такой парень «пропадает».

– Ребята, мне пора,– вышел из–за стола с рюмкой Виктор.– Кто хочет, оставайтесь за столом. Кто хочет, поехали со мной на вокзал. С Виктором поехали, в основном, ребята с нашего двора. На платформе «Долгинцево» раздавили еще пару бутылок спиртного. В уже тронувшийся поезд призывник заскочил, сумев на прощание помахать нам рукой.

« « «

Как и договаривались, Виктор сразу же прислал письмо с его новым адресом. Службу он начал за границей в знаменитой со времен Великой Отечественной седьмой гвардейской, защищавшей от фашистов Сталинград. Я был потрясен: отец и мой друг служили в одной воинской части.

В очередном письме я поведал о таком совпадении, о том, что у отца есть книги, написанные его однополчанами: «Седьмая гвардейская» и «Седьмая гвардейская идет на запад».

Как ни удивительно, но это явилось причиной предоставления рядовому Козенко отпуска с целью привезти в музей части книги о седьмой гвардейской, памятные знаки ветеранов, фотографии.

« « «

Уже через месяц Виктор сидел у нас за столом, выслушивая комментарии отца к передаваемым для части раритетам.

Подходила к концу уже вторая бутылка водки. Мама во второй раз подогревала нам лучшие кусочки мяса.

Выполнив задание командира части, Виктор загулял.

–А как иначе?– удивился Виктор.– В армии ведь строго.

Друзья соглашались с Виктором, хотя даже не представляли себе, как выглядит это «строго».

Леха

ПРИВЫЧКА ПАДАТЬ

До сих пор не пойму, за какие заслуги держали Леху в бригаде монтажников. Хитрый, ленивый, лживый хохол приносил с собой только беды и лишние хлопоты. Вот два характерных случая.

Мы меняли вентиляционную систему на дробильной фабрике южного горно-обогатительного комбината в Кривом Роге. Один ее участок проходил над конвейером с железной рудой. Бригадир распределил работы, но предупредил, что начинать надо после того, как остановится конвейер. Он ушел, а мы расположились в производственном помещении, пользуясь случаем, закурили.

Одному Лехе не терпелось – хотел, как можно быстрее завершить задание, чтобы потом побольше отдохнуть. Он забрался на вентиляционную трубу, продвинулся по ней до болтов крепления и начал их раскручивать. Справившись со всеми болтами по фланцу, Леха развернулся и достиг другого фланца, который предстояло разболтить. Расположился он как раз над движущимся конвейером.

Сняв три или четыре болта, он вдруг ойкнул: труба, на которой сидел, перекосилась и стала медленно опускаться. Мы замерли. Казалось, он вот-вот рухнет на движущийся конвейер. Но именно в тот момент, когда Леха вместе с трубой рухнул вниз, конвейер по заявке бригадира остановился.

Звук удара металла о металл, облако черной пыли, скопившейся в трубе за годы эксплуатации. Кто-то из нас произнес в наступившей тишине: «конец». И вдруг из черного облака появился черный, как негр, Леха с широко раскрытыми от страха глазами. Это явление сопровождалось его отборным матом.

Какой разговор у него состоялся с бригадиром, мы, конечно, так и не узнали. Только Леха после того месяца два был дисциплинирован и предельно внимателен.

« « «

Ингулецкий горно-обогатительный комбинат продолжал расширяться. Один за другим росли корпуса новых цехов. Мы, монтажники, работали там, чтобы не задерживать строителей. А это значит, стены стоят, а перекрытий нет – мы уже в работе.

Вот и в тот раз мы с Лехой, забравшись по лестнице на перекрестие четырех стен, поддерживали на веревках вентиляционную систему, которую остальные члены бригады крепили к стене.

Когда система уже держалась на паре кронштейнов, мы ослабили веревку и держали ее просто для страховки. В этот момент Леха тяжело вздохнул и умоляюще глядя мне в глаза, произнес:

– Больше не могу терпеть. Мочевой пузырь лопнет. Подстрахуй один. Я быстро.

И он пополз по верху нашей стены к их пересечению, где можно было стать на ноги.

Как это произошло, я не видел – помогал бригаде закреплять трубы. Но когда глянул в сторону Лехи – опешил. На высоте его не было. Сообщив ребятам о случившемся, я быстро спустился по лестнице и побежал искать напарника. В левом помещении его не было. В правом, куда первыми прибежали ребята, тот же результат. Я бросился назад. Проверил еще одно помещение – нет Лехи. И в это время я услыхал радостные крики ребят: «летун» нашелся. И не просто нашелся, а еще и остался цел, упав с семиметровой высоты. Помогла куча мусора, в которую он угодил.

Бригадир безнадежно махнул рукой и без сил опустился на землю. Я его понимал: с кем говорить? О чем говорить?

Леха – это диагноз неизлечимой болезни.

Свадьба класса «эконом»

В один из летних выходных вся наша бригада была в гостях у Лехи. Он женил своего единственного сына. Во дворе частного дома под тентом (вдруг – дождь) стояли длинные столы, человек на пятьдесят. В ожидании молодоженов из ЗАГСа, мы заняли места с края у выхода.

Подъехавшие молодожены пришлись нам по душе: красивые, по-спортивному подтянутые, в элегантных свадебных нарядах. Как и положено, первые тосты за родителей, молодых, «горько». Гости вручили молодоженам подарки, конверты с деньгами.

Что было потом – я не помню. Как вырубился. А очнулся на своем же месте за столом. Правда, голова лежала в тарелке с хлебом. Рядом посапывали товарищи по бригаде. Заметив, что я пришел в себя, Леха быстро подошел ко мне, наполнил рюмку:

– На-ка прими еще. За молодых.

Я отказался и по одному стал будить ребят. Это было нелегкое занятие. Пришедшие в себя в недоумении пытались понять, что произошло.

Ответ на этот вопрос дал пожилой сварщик из нашей бригады Лобас:

– Знал, что Леха жадный, но не в такой же мере… Вы что, ничего не поняли?

Оказалось, на столах была самогонка, настоянная на табаке. Против такого напитка никто не устоял. А перед молодоженами стояла бутылка водки.

– Вот так, без чести и совести сэкономил Леха на свадьбе сына, – заключил свой монолог Лобас.

« « «

Мы думали, что после такого события Леха подаст заявление на расчет. Не дождались. Его совесть не сработала. А, может, ее просто не было?

КРЕСТИКИ – НОЛИКИ

Вскоре я покинул бригаду, став корреспондентом многотиражки. Но связи с ребятами не терял. От них узнал о дальнейшей судьбе Лехи.

На мое место пришел молодой парень после школы. Его дали в помощь опытному монтажнику Пастушку. За два дня они установили вентиляционную систему во вновь построенном магазине.

На следующее задание новичка придали в помощь Лехе. Им предстояло заменить мотор в одном из цехов ГОКА. Леха не спешил. Достал из кармана два мелка и практически всю смену они «резались» в крестики – нолики.

В конце смены появился бригадир. Увидел нетронутый мотор и цементный пол, расписанный крестиками и ноликами.

      Сердиться не стал. Сказал спокойно, как заранее подготовленное и осознанное решение:

– Ты, Леха, гад. Уже начал развращать молодежь. Не ты на бригаду, а бригада работает на тебя. Больше терпеть не могу. С завтрашнего дня ты у нас не работаешь.

По рассказам монтажников, Леха еще пытался оспорить решение бригадира у руководства управления. Ребята поговорили с ним по душам. Да так крепко и убедительно, что Леха уже на следующий день забрал свои документы в отделе кадров.

Больше я о нем ничего не слышал.

«Перспективная» попытка

На Новокриворожском горно-обогатительном комбинате (НКГОК) работали две редакции – многотиражной гаеты «Новатор» и местного радио. Уже год я работал корреспондентом «Новатора», мечтая о должности как минимум в областной газете.

Редактору газеты Федору Варфоломеевичу было под шестьдесят. А потому его интересы и наши – мои, сотрудников радио Анатолия и Анны (от двадцати до двадцати восьми лет) никак не сочетались. А потому частенько, выполнив свою работу, я подключался к процессу создания радиопрограмм.

Однажды Анатолий, глядя мне в глаза, предложил:

– А не попробовать ли тебе роль диктора: и тебе интересно, и в эфире будет разнообразие.

Через пару дней передо мной легла папка со свежими материалами, предназначенными для записи на допотопный магнитофон (шла вторая половина шестидесятых). Мне тогда казалось, что голос должен быть как можно ближе к левитановскому, а может – кирилловскому. И я смело изменил его тембр. Ребята промолчали, стараясь не обидеть меня, и во всех цехах комбината раздался мой хриплый, неестественного тембра голос.

Надо мной, вероятно, смеялись многие горняки комбината. И особенно Федор Варфоломеевич.

« « «

Я тогда и не думал, что через четверть века займу должность главного редактора областного радио в Великом Новгороде. Что буду выпускать в эфир неплохие интервью с известными людьми. Вести репортажи о таких важных событиях, как путч ГКЧП, передача церкви и освящение Софийского собора.

Да мало ли знаменательных событий произошло в древнем и современном Великом Новгороде…

Как пережить «пятьдесят восьмую»

В 1968 году меня взяли на работу в Криворожский горком комсомола. С первых же дней я познакомился с ветераном комсомола Николаем Ивановичем Котрбой. Старик любил свои воспоминания, себя в них. Но был добрым и порядочным человеком. Особенно меня поражали воспоминания Котрбы о годах, проведенных в заключении, как враг народа. Статья пятьдесят восьмая. Меня интересовало, как можно было выжить в тех нечеловеческих условиях.

Николай Иванович отвечал свободно, без волнения, как о чем-то давно им определенном.

– Те, кто не хотел подписывать признание невесть в чем, но что надо было органам НКВД, редко доживали до лагерей. Или поступали туда инвалидами. Их пытали и били до полусмерти. А я подписал бумаги, не торгуясь. Остался цел. Да и характеристика на меня в лагерь пришла более-менее положительная.

Из дальнейших бесед с ветераном я понял, что на зоне он никогда не сопротивлялся, плыл по течению. И вот сегодня, выжив в запределе, он не обиделся на Советскую власть. Он был рад, что жив, свободен, уважаем. Это главное.

А то, что у него пропали лучшие годы молодости, что он не испытал многих лучших чувств, он даже не подозревал. Может, понимал, но прятал эти мысли от окружающих. Чтобы его не жалели. Чужая душа, говорят, потемки.

«      «      «

Хоронили Николая Ивановича с военным оркестром, со всеми почестями. Произносили правильные патриотические речи. Вспоминали его заслуги. У его гроба не прозвучало ни одного слова жалости, сожаления об украденных у коммуниста годах.

Может, он и стремился к этому – избавиться от жалости к себе.

Пасха по-советски

В шестидесятые годы в почти миллионном Кривом Роге функционировала лишь одна православная церковь. В горкоме комсомола о ней вспоминали лишь накануне Пасхи. Формировался молодежный отряд, который должен был выполнять две функции: соблюдать порядок и убеждать пришедших к церкви юношей и девушек не участвовать в процессе празднования. В тот раз руководителем отряда был назначен я – инструктор горкома комсомола.

Вечер накануне Пасхи и ночной крестный ход прошли без происшествий. Члены отряда время от времени беседовали с молодыми людьми, пришедшими в церковь освятить выпеченные накануне куличи.

Кого-то удавалось убедить не освящать их. Но многие не обращали внимания на комсомольскую пропаганду. Всю ночь рядом с оградой церкви стояла «Волга», в которой дежурили инструктор горкома партии и сотрудник КГБ. Видимо, их присутствие предполагало страховку в случае ЧП.

На следующий день, когда солнце уже освещало купола церкви, я подошел к «Волге» и согласовал со старшими товарищами завершение работы молодежного отряда.

– Но ты сам не уходи, – предупредил сотрудник КГБ. – Еще нужен будешь.

Через двадцать минут отряд был распущен, а я сидел в «Волге».

– Нас сейчас пригласят к столу, – с видом знатока церковных церемоний сообщил нам кэгэбэшник. – Из года в год это уже стало традицией.

– А церковники не заложат нас на работе? – высказал опасение представитель партийного органа.

– Брось дрейфить, – с видом знатока заявил человек из органов. – Я уже не первый год здесь дежурю. К тому же, батюшка давно у меня на крючке: залечивал триппер полулегально. А я его покрыл, не стал закладывать ни у себя в конторе, ни среди церковной братии.

Не успел он завершить свой монолог, как к машине подошла церковная служка:

– Пройдите, пожалуйста, в храм. Отец приглашает вас к трапезе.

Войдя в храм, я был поражен: огромный стол и пол от окон до стола были уставлены сотнями крашеных яиц и куличей. Край стола, освобожденный от приношений, был накрыт, как для пьянки.