Хроники уходящего поколения

Назавтра, поправив здоровье двумя бутылочками чешского пива, мы с Пээтером валялись на кроватях, изредка перебрасываясь репликами.

Вдруг в нашу дверь постучали.

– Открыто, – отозвался Пээтер.

В комнату вошел вчерашний кубинец с товарищем.

– Мы, вот, возвращаем вашу шапку. Эктор благодарит вас за проявленную заботу. Ему было тепло.

– Мне казалось, – возразил я, – что мы поменялись головными уборами насовсем. О чем-то посоветовавшись, Валентино (так звали второго кубинца) сообщил:

– Эктор утверждает, что нерационально присваивать шапку. Впереди всего два месяца зимы. А потом – Куба.      У нас все время тепло – и продолжал,

– А вот сомбреро я дарю от чистого сердца насовсем.

После формальных препирательств так и порешили. Прилили сделку оставшимся у нас пивом и пригласили кубинцев к нам в гости на следующий выходной.

Сомбреро Эктора, кстати, сопровождало меня вплоть до 2017 года, пока не истрепалось на даче, рыбалках. А Эктор и Валентино стали частыми гостями у нас с Пээтером. Их каждый раз ожидали пятилитровая канистра с пивом и большое количество креветок. Зная, что стипендия кубинцев гораздо меньше, чем у нас, и живут они не в двухместных, как у нас, комнатах, а в рассчитанных на 6-8 человек, на ответных визитах мы не настаивали. И все же в мае, перед отъездом на родину, ребята пригласили нас в гости.

Когда в назначенное время мы зашли в комнату друзей, последних два кубинца, проживавших с ними, уже покидали ее. На столе красовались бутылка кубинского рома, блюдо салата из свеклы и аппарат для приготовления кофе. Это был высокий постамент из проволоки, сверху которого был прикреплен конус из капроновой ткани, забитый примерно пачкой молотых зерен.

Ром нас с Пээтером не взял. А когда Эктор «включил» механизм приготовления кофе (горячая вода по капле опускалась на забитый кофе капроновый конус и в малюсенькие чашечки стекала каплями коричневая жидкость), я подумал: «Ну и что? Выпендреж?»

Однако, стоило нам с другом выпить по два-три глотка кубинского напитка, как с сожалением вспомнили о бутылочке рома. А все потому, что кофе по-кубински просто «сломал» нас, сильнее, чем традиционное русское спиртное.

Заметив это, Валентино объяснил, что кофе у них не был лишен кофеина. А кроме того, предельная его концентрация – четыре малюсеньких чашечки из пачки молотых зерен.

Провожая кубинских друзей на родину, Пээтер вручил им по бутылке «Ванна Таллин». А я подарил Эктору томик любимого мной Хэмингуэя на испанском. Он поблагодарил меня, но затем улыбнулся чуть натужно:

– Это не наш писатель. Хотя и талантливый. Он – янки.

«      «      «

Еще один кубинец вошел в мою жизнь. Мануэль. Сын одного из соратников Фиделя, который занимал министерский пост. Крестным отцом Мануэля был знаменитый Че.

Познакомились мы, когда после окончания ВКШ я уже работал журналистом в Новгороде. Нас познакомила моя жена, заканчивающая в это время учебу в ВКШ. Она по просьбе деканата помогала Мануэлю осваивать, русский язык.

Маленького роста, постоянно сморкающийся от воздействия пасмурной, влажной погоды средней полосы России, он производил впечатление маменькиного сынка, которому все дается без труда, от мамы и папы.

Однажды Татьяна пригласила Мануэля в гости к нам в Новгород. Он приехал накануне ноябрьских праздников. К тому времени жена закончила учебу и работала в обкоме комсомола. Это был год Чернобыля.

Чернобыльскую трагедию на Украине в первые недели власти скрывали от населения. Но мне позвонил из газеты «Труд» мой дружок Вася Натыкин и посоветовал идти на демонстрацию в честь 7 Ноября под зонтиком, чтобы не захватить лишнюю дозу радиации. Хлебосольные застолья, экскурсии по городу, заходы в гости к нашим друзьям, вручение чисто русских сувениров – все это пришлось по душе кубинцу. Он перезвонил в деканат и попросил разрешить остаться в Новгороде еще на недельку.

Что его поразило, так это двухкомнатная квартира, бесплатно выделенная нам через год после моего приезда в Новгород. А еще мизерные суммы оплаты коммунальных услуг.

Но несмотря на льготный образ жизни и учебы, благодаря своему отцу, он был идеологически предан Фиделю, властям на его родине, принципам социализма. А отсюда и готовность жертвовать собой, чувство сопричастности к проблемам соотечественников.

Седьмого ноября я встал пораньше, чтобы успеть к началу демонстрации на Софийской площади у Дома Советов. Проснулся и Мануэль. Вызвался идти вместе со мной. Я посвятил его в тайну полишинеля о том, что радиоактивные осадки Чернобыля могут повлиять на наше здоровье.

– В любой беде, выпавшей нашим народам, мы должны быть вместе. Иначе мы проиграем янки. Я пойду с тобой, – решил Мануэль.

В общем потоке новгородцев мы прошли мимо трибуны с областным начальством под хлопьями мокрого снега, обильно покрывающего асфальт.

Через год, как мы с Татьяной узнали от преподавателя ВКШ, Мануэль был распределен в кубинское посольство в Венгрии. Там он, будучи за рулем в нетрезвом состоянии, сбил человека и был отозван на Кубу.

Где сейчас Мануэль, в каком качестве, не знаю.

В память о нем в серванте нашей квартиры лежит панцирь огромного рапана. Его можно вывезти с Кубы, только заплатив большой таможенный налог. У Мануэля в московском общежитии в качестве возможных сувениров лежало несколько таких панцирей. Он гордился тем, что привез их в Россию бесплатно.

Да, кубинцы бывают разные.

«      «      «

Нам с Пээтером не повезло. Соседнюю комнату занимали два палестинца. После учебных занятий, наскоро пообедав, они закрывались в комнате и часами штудировали учебники по марксизму–ленинизму. На все наши попытки ближе познакомиться, поговорить они ссылались на нехватку времени. Когда к нам приходили гости и мы, что естественно, организовывали застолья, наши палестинские соседи громко возмущались, выговаривали, что мы не марксисты, что мы бесполезны для будущего коммунистического общества.

Не буду осуждать их. У мусульман своя религия, свои воззрения. Но вот парадокс. Не знаю, что в палестинском содружестве произошло, только идеологически правильные мужчины-палестинцы смертным боем били своих женщин. Те больше недели не ходили на занятия – залечивали гематомы. На наше возмущение мужчины с Ближнего Востока ответили лаконично:

– Это наши женщины. Не вмешивайтесь в наши дела. Это не забота неверных.

«      «      «

Ко мне, как старосте группы, пришли девушки из соседней секции. Они жаловались на двух юных французов, живших в соседних с ними комнатах.

Дело в том, что на шесть комнат в секции были две душевые кабины. Рядом расположились четыре умывальника. По словам девушек, французы заходили в душевые и не закрывали за собой двери. Ловя кайф под теплыми струями душа, они без стеснения демонстрировали свои обнаженные тела представительницам женского пола. Те прекращали умываться, пережидая, пока французы покинут душевые.

– Не знаю, как быть, – честно ответил я девушкам. – Давайте вместе подумаем.

И решение проблемы вскоре нашлось. Как только французы заходили в душевые кабинки, забыв закрыть двери, одна за другой там появлялись все проживающие в секции девушки. Каждая из них бросала на пол душевой мелкую монету со словами: «Спасибо за представление!» Французы стали закрываться.

Не стесняться своего тела – это качество, видимо, присуще большинству представителей и представительниц этой нации. Вот тому еще один пример.

Мы с Жаки собирались пойти в театр. Компанию нам должна была составить Мари – соотечественница Жаки. В назначенное время зашли в ее комнату. Хозяйка попросила подождать ее ровно пять минут и начала сборы, усадив нас за стол и налив по полстакана «Пепси».

Не обращая на нас внимания, она сбросила с себя халатик, бюстгальтер, оставшись в одних трусиках. Провела щеткой по волосам, протерла каким-то средством из красивого пузырька под мышками, наложила тени у глаз, провела по губам помадой. Затем облачилась в платье, предназначенное для выхода на люди.

И, что характерно, у большинства французов отсутствует чувство неудобства за свое несовершенное тело. Скажем, Мари, раздеваясь перед нами, не стеснялась большого жирного живота, коротких кривых ног, обильного черного волоса на груди.

Однажды при встрече я дежурно спросил у Жаки: «Как дела?» Забыв слово «Хорошо», он ответил: «Карандаш» Я к чему. Хорошо или нет такое отношение французов к своему телу? Думаю, не нам судить. У нас разный менталитет. Как говорится: «Карандаш».

«      «      «

За два года учебы я ни разу не встречал поляков, рассуждающих об идеологии. Сосед Яцек на мой вопрос так ли это, на секунду задумался и ответил вопросом на вопрос:

– А зачем? Есть другие, более важные проблемы.

Ну об этих проблемах я хорошо знал из слов и дел польских соседей. Только приходило время каникул, в «польском лагере» отмечалось усиленное движение. Они искали советских слушателей, которые были заинтересованы в приобретении ширпотреба из Польши: одежды, косметики и т.д. Ведь у нас в те годы полки магазинов были пусты. Они брали деньги у наших слушателей под ту или иную покупку. Суммы, безусловно, были завышены. И на эти деньги закупали в Москве золотые украшения, на которых в Польше можно было солидно заработать. Этим занимались все без исключения слушатели из Польши.

Еще одна, как мне кажется, национальная черта – гонор. Видимо, это пошло еще со времен обширного Польско-Литовского государства, Речи Посполитой. С годами, потеряв и территории, и суверенитет, а потом, получив современные контуры страны из рук Сталина, поляки не смогли забыть своего профуканного прошлого. Считают, что в этом виноваты все, кому не лень, только не они сами. Воспоминания о польских героях, знаменитых правителях, золотых временах и стали основой их гонора – виртуальной гордости за далекое прошлое.

Разрыв между прошлым и настоящим привели поляков к двум характерным чертам их характера: стремление к быстрому обогащению (поколение потребителей) и отказу от чувства суверенитета своей родины (с кем бы ни быть в союзе, лишь бы хорошо и зажиточно жить).

Эти мысли озвучил для меня Яцек. Так это или нет, но факт остается фактом: так думает определенная часть поляков.

«      «      «

В высшей комсомольской школе среди иностранцев после событий 1973 года, убийства президента Альенде превалировали чилийцы. И это понятно – многим коммунистам, людям с левыми взглядами не нашлось места на родине при режиме Пиночета.

Среди них были юноши и девушки с поломанными судьбами, в юном возрасте прошедшие через подполье, аресты, пытки. Каждый день я встречался с парнем на инвалидной коляске. Этот чилиец был арестован за борьбу с хунтой Пиночета. Сначала содержался на стадионе, превращенном в концлагерь, затем был переведен в застенки секретных служб. Не добившись от него необходимых сведений, его выбросили из окна третьего этажа на асфальт. С поломанным позвоночником он пролежал на земле больше суток, пока его не выкрали чилийские коммунисты. И подлечив, отправили учиться в Москву.

Практика выживания, которую прошли оппозиционеры Пиночета на родине, диктовала свои правила. Одно из них гласит: не строй из себя героя. Современные пытки выдержать невозможно. Поэтому подпольщик имеет в голове два-три свободных адреса и фамилии двух-трех погибших товарищей.

Закончивших курс обучения чилийцев весной 1974 года провожали домой всей школой. Пели революционные песни, здесь же был флаг Чили. Смех, шутки. А рядом слезы: несколько парней из Чили за год успели полюбить своих сверстниц из других уголков мира. Расставались навсегда.

Один пример. Девушка из Польши проводила своего любимого в Чили, а через месяц товарищи ее парня нелегально передали местную чилийскую газету. В ней был снимок убитого Диего с отрезанной головой. В школе объявили однодневный траур.

Говорят, и не безосновательно, что первым всегда труднее. Видимо, в Чили завершилась первая волна террора, подпольщики наладили свои сети, у многих появился боевой опыт. Брежнев выменял на Буковского генсека компартии Чили Корвалана. Совершала международные поездки, заглядывая на два-три дня в ВКШ, их комсомольский лидер Марин Гладис.

Потери чилийских оппозиционеров, обучавшихся в Москве в 1974–1975 годах, сошли на нет.

Общее впечатление о молодых чилийцах из ВКШ: замкнутые, чрезмерно демонстрирующие революционный пафос, музыкальные, верные товарищи. И еще. Многим из них не помешало бы к своим годам иметь более полное и системное образование.

«      «      «

С веселым симпатичным негром из Руанда – Бурунди я познакомился за теннисным столом, когда Менжерос (так его звали) в очень трудной для меня партии проиграл всего два очка. Для меня это стало неожиданностью – до сих пор равных соперников в учебном заведении у меня не было.

По обоюдной договоренности мы часто стали встречаться в спортзале. Сегодня я не вспомню Менжероса без его фирменной улыбки. Она не сходила с его лица. Даже когда он один шел по аллеям учебного городка, на его лице играла улыбка. Позже я понял: это было его отношение к жизни. Он побеждал ее тяготы всегда хорошим настроением.

В день какого-то советского праздника слушатели из разных стран дали концерт художественной самодеятельности. Нас, русских, поразил Менжерос. Под ритмичную африканскую музыку он не пел, а проговаривал слова примерно такого содержания: «Меня зовут Менжерос, я родился и вырос в Руанда – Бурунди. Мои родители работают в поле, собирают урожай. У меня есть брат и две сестры…» И так, пока он не рассказал залу всю свою биографию, всю свою жизнь без утайки.

Сегодня мы бы назвали этот жанр рэпом. А тогда этого понятия еще не было, но зрители по достоинству оценили выступление бурными аплодисментами.

Перед отъездом на родину Менжерос подарил мне свою фотографию, на обороте которой была надпись: «Валерию с уважением от будущего президента Руанда – Бурунди. Менжерос.»

Не знаю дальнейшей судьбы Менжероса, но хочется верить, что он выжил в той мясорубке гражданской войны, что длится у них уже не один год.

«      «      «

Не могу не рассказать об одном пари. Накануне матча СССР-Чехословакия в рамках чемпионата мира болельщики эмоционально обсуждали шансы команд. Особо схлестнулись Пашка из соседней секции и Иржи, наш знакомый чех. Длительный спор перерос в пари: если выиграет Чехословакия, Павел ставит две бутылки «Столичной», а если СССР-Иржи сбривает половину своих пышных усов.

Кто был во время этого матча в нашей телевизионке, думаю, никогда не забудет атмосферы противостояния Павла и Иржи, поддержанных товарищами. А какие реплики отпускались с обеих сторон! Но, как оказалось, главное последствие этого пари еще впереди. Под давлением Пашки и обещанием с его стороны репрессивных мер, Иржи через два дня сбрил-таки половину усов. Что творилось в тот день в ВКШ! Там, где появлялся Иржи, разносились волны дикого смеха. Слушатели бросали повседневные дела. Некоторые сопровождали Иржи до дверей учебной аудитории. Все это закончилось докладной одного из преподавателей ректору с просьбой наказать безобразника Иржи, сорвавшего плановую лекцию. Это выглядело так: преподаватель произносил фразу, слушатели смотрели в сторону Иржи и заливались смехом. Долго это продолжаться не могло.

Поведение чешского болельщика рассмотрели на собрании слушателей из Чехословакии и постановили: еще одно нарушение дисциплины, и Иржи будет отправлен домой и исключен из местного союза молодежи.

Ну а среди слушателей учебного заведения Иржи стал заметной фигурой, авторитетом. А как иначе? Дал слово – держи. Даже тогда, когда обстоятельства, казалось бы, ставят тебя в безвыходное положение.

Вечер в домжуре

Я, слушатель отделения журналистики высшей комсомольской школы, жил в одной комнате с эстонцем Пээтером Грассом. За это время сдружились. Оба любили ударить по пиву. Не пропускали ни единого шанса прогулять занятия. Не пропустили ни единого матча сборной СССР по хоккею. Терпеть не могли демагогов. Независимо друг от друга подружились со слушателями с Кубы. Любили блеснуть друг перед другом ненормативной лексикой. В ближайшие, после получения стипендии, выходные традиционно посещали один из московских ресторанов: «Прага», «Риони», «Узбекистан» и др. Адрес очередного «выхода в свет» определил Пээтер. Он давно мечтал попасть в дом журналиста, но напрасно. Он не был членом союза журналистов, не было у него друзей журналистов. И вот теперь появился я с нужной корочкой. По ней в домжур пропускали двух человек.

«      «      «

И вот мы в домжуре. На первом этаже, у шахматных столиков, с кем-то оживленно разговаривал известный артист Куравлев. Увидев его, Грасс почувствовал себя вроде участника светской тусовки. Подобрал намечающийся животик, выпятил грудь.

А вот и свободный столик в ресторане. Право выбора выпивки и снеди эстонец доверил мне. Я, как обычно в домжуре, заказал фирменные блюда: салат из свежих овощей, жульен из шампиньонов, мясо по-Суворовски, кофе. Ну и, безусловно, бутылочку запотевшей «Столичной».

Пока мы справлялись с заказом, ресторан постепенно заполнялся. Появились и ведущие журналисты страны, у которых я проходил практику, кто читал в ВКШ лекции: Познер, с платочком вместо галстука, Бочаров, как всегда и везде в джинсовом костюме, солидный Песков, спортивный Рост.

Разлив по последней, решили закурить и подаваться домой. Но планы наши резко изменились. Подошла пожилая официантка и попросила разрешения подсадить за наш столик трех посетителей, которым не хватило мест. Мы не возражали.

Тут же места рядом с нами заняли двое пожилых мужчин и девушка. Представились, назвав имена. Я поднялся со стула:

– Валерий.

То же самое хотел повторить и Пээтер, но зацепил рукавом рюмку. Ее содержимое выплеснулось на скатерть и костюм моего друга. От неожиданности он выругался по-эстонски. Смутился своей неловкости и представился:

– Пээтер.

Не знаю, что меня сподвигло на дальнейший ход событий.

– Угораздило же меня с этим шведом, – подмигнув другу, скривился я.

– Это сын советника шведского посольства. Сегодня меняем уже третий ресторан. Пьет, как сапожник.

Здесь появилась официантка и приняла заказ у наших новых знакомых. Я допил последнюю рюмку:

– Ну, всего вам хорошего. Нам пора.

– Валерий, останьтесь, – вдруг попросил полный мужчина. – Нам было бы интересно поговорить с вашим протеже.

– Мы бы не против, – ответил я, – но спустили уже весь лимит башлей на сегодняшний день.

– Неважно, – заявил толстяк. – Это наша проблема.

Я, как бы советуясь с Пээтером, обратился к нему на тарабарском языке из известных мне эстонских и на ходу придуманных слов. Пээтер ответил что-то по-эстонски, обратно присаживаясь за стол.

– Он согласен, – сообщил я новым знакомым.

Минут через пятнадцать наш столик с удовольствием выпивал и закусывал.

Я дал полную свободу своей фантазии, якобы переводя речь новоявленного шведа. Пришлось озвучивать на ходу сочиняемую легенду: кто мы, наши родители, чем занимаемся, что любим, что ненавидим. Богатство и бедность, добро и зло, отцы и дети, женщины – вот далеко не полный перечень тематики нашего разговора. Я даже удружил Пээтеру свадьбу через неделю с москвичкой.

Весь этот разговор чередовался тостами и обильной закуской. Это дало себя знать. Я извинился и вышел в туалет.

Вернувшись за столик, продолжил игру. И чем дольше это продолжалось, тем все больше я чувствовал какую-то недосказанность, фальшь, растерянность.

И вдруг Пээтер повернулся ко мне, виновато улыбнулся:

– Кончай, Валера, трепаться. Когда ты вышел, я все рассказал.

За столиком раздался дружный откровенный смех. А я сидел ошарашенный, словно лом проглотил.

«       «      «

Окончание этой истории случилось спустя четыре месяца. Я сдавал очередной экзамен «теория журналистики». Его принимал преподаватель из Академии общественных наук.

Зайдя в аудиторию, я опешил – за столом сидел толстяк из домжура.

«Хана»– подумал я. – «Завалит». Но другого выхода не было. Я не изменился в лице, спокойно взял билет и сел за стол готовиться к ответу. А тем временем преподаватель все чаще стал посматривать в мою сторону.

Отвечая на вопросы билета, думал об одном: «Узнает?»

Пряча в карман зачетку с твердо заработанной «четверкой» пошел к выходу.

– Молодой человек, – остановил меня голос толстяка, – мы не могли где- либо встречаться? Очень уж знакомо мне ваше лицо.

Я обернулся к нему, мучительно раздумывая, говорить ли правду? Помимо своей воли произнес только одно слово:

– Домжур.

Толстяк на секунду задумался и неожиданно разразился заливистым смехом:

– Теперь я вас никогда не забуду.

С цветком «хау-хау»

Получив стипендии, мы с Пээтером Грассом выждали день недели, когда в ресторане «Пекин» предлагали блюда китайской кухни и до наплыва посетителей заняли там столик.

Долго знакомились с меню, поскольку до тех пор ни разу не сталкивались с китайскими блюдами. В конце концов заказали бутылочку саке и королевские креветки с мидиями и цветком «хау-хау». Честно говоря, определило наш выбор экзотическое название цветка.

Когда официант выполнил заказ, мы были несколько удручены. Бутылка саке над зажженной спиртовкой нас вполне устраивала. А вот второе… На огромного размера тарелках лежало по горсточке морепродуктов, объемом на пару раз поработать вилкой.

Но что делать… Мы быстро расправились с заказом и вновь пригласили официанта.

– Молодой человек, нам бы еще бутылочку «Столичной» и что-нибудь мясное посущественнее.

Официант улыбнулся:

– Давно бы так, а то выпендриваетесь … Сейчас сделаю.

Вторая часть вечера прошла гораздо веселее.

«      «      «

Больше мы с Пээтером в «Пекин» не ходили. А когда что-то случалось нам не подходящее, один из нас обязательно произносил «хау-хау». Это значило табу.

«Яблони в цвету»

В армию я попал, можно сказать, случайно. Работая в комсомоле, имел бронь. Затем поступил на журналистику в высшую комсомольскую школу. До 27 лет, когда по закону я мог быть призван, оставалось месяца три. Меня и еще трех слушателей вызвали повестками в Перовский военкомат Москвы.

Глянув на наши повестки, офицер сказал:

– Вам к военкому, лично.

Переглянувшись и пожав плечами, мы пошли к кабинету военкома. Он принял нас моментально.

– Присаживайтесь, мужики, – вместо приветствия произнес он. – Я вот почему хотел с вами встретиться. Прежде чем принять решение, хотел узнать о вашем семейном положении, отношении к службе. А то призовешь вэкэшовцев, предварительно не проконсультировавшись, и начнутся звонки: из ВКШ, ЦК комсомола, ваших обкомов. А это уже не нужные мне проблемы.

– Ясно, мужики?

– Ясно, Владимир Иванович, – ответил я за нас четверых. – Как ваша язва?

Военком ошалело, но очень внимательно, посмотрел на меня. Задумался. А потом его будто током ударило:

– Днепропетровский обком?

– Так точно, товарищ полковник. А еще футбольный «Днепр» и поездка к вашим родителям в Синельниковский район.

– Мужики, – обратился он к моим товарищам, – подождите в приемной.

       Воспоминания заняли у нас около получаса. Выпили по рюмашке коньяка из сейфа военкома.

– Заводи, Валера, своих, – завершил он нашу беседу.

– Мужики, не знаю, повезло ли вам, только в армию вы не пойдете. Она обойдется без вас. Толку от вас будет больше на гражданке.

И Владимир Иванович дал команду каждому из нас явиться в военкомат на следующий день после того, как исполнится 27 лет.

– Вам выдадут военные билеты.

По пути домой ребята поинтересовались, откуда я знаю военкома. Я объяснил, что с должности горвоенкома Днепропетровска его перевели в Москву.

«      «      «

Планам нашим не суждено было сбыться. Нас предали. То ли кто-то из ребят проболтался. То ли партком постарался. Но уже через пару недель нас четверых вызвали в комитет комсомола. Секретарь сообщил, что такого-то числа, в такое-то время мы должны быть в ЦК ВЛКСМ.

В назначенное время прибыли. В приемной ожидали около часа. Нас пригласили в кабинет.

Зашли. Поздоровались.

– Присаживайтесь, – махнул в сторону ряда стульев невысокий, толстоватый, седеющий мужчина.

Сели. И ожидали минут десять, пока он что-то писал за огромным, не соответствующим ему столом.

Подняв голову, спросил, не вставая:

– Над кем шефствует комсомол?

– Над Военно-Морским флотом, – поспешил ответить Володя.

– Вот-вот, – удовлетворенно потер руки секретарь ЦК. – Завтра же в военкомат и в Военно–Морской флот. Не опозорьте комсомол.

«      «      «

В мае 1974 года нас призвали в ВМФ. Служили в дивизии морской пехоты. Двое во Владивостоке, двое – в Славянке, на границе с КНДР.

Служба у всех сложилась удачно – сказались возраст и накопленный опыт работы.