Хроники уходящего поколения

Отслужив, женился на еврейке. Родился сын, к сожалению, с серьезным генетическим заболеванием. Мать бросила их с сыном и уехала жить в Израиль. Виктор любил сына, лечил его, таскал с собой на рыбалку, в спортзал.

Познакомившись с известным тренером по тяжелой атлетике Архангородским, стал директором спортклуба Криворожского горнорудного института. Одновременно поступил учиться в Кировоградский пединститут.

Когда сыну стало лучше, бывшая жена вспомнила о нем и позвала в Израиль. К тому времени грянула перестройка. Виктор лишился работы. Думая о будущем, согласился на переезд сына за границу.

И сдал. Запил. Однажды купил в киоске паленую водку. Угостил друзей. Хоронили всех вместе. Царство тебе небесное, Виктор.

АЛЕКСАНДР МАШКОВ (СОСЭ).

Нападающий нашей дворовой футбольной команды.

Довольно талантливый. Закончил инженерный факультет. Всю жизнь работал мастером на Криворожском металлургическом заводе. Сделать инженерную карьеру не стремился. Считал, что загубил свой талант футболиста. Родители были против. А у него не хватило характера пойти против их воли. Кстати, ребята, которые играли хуже его, хорошо проявили себя в профессиональных командах класса Б.

Пробовал изменить свою жизнь – поехал на север. Но быстро вернулся – побоялся, что утонет в водке.

Женился. Родили дочь. Но года через два развелись. Жену не устраивали положение и заработок мужа. И он, как и Виктор, запил. Сломался. Такая же нереализованная судьба.

БОРИС ФРИШ.

Трудный характер. Чистокровный еврей, он не стремился сближаться с единоверцами. Порой стеснялся своей национальности. При отце Менделе сообщал всем, что его отчество Михайлович. Дружил с ребятами, среди которых преобладали русские и украинцы.

Бабник. К кому только он не «клеился», вне зависимости от ума, красоты, положения. Лишь бы это была женщина.

Мать женила его на еврейке. Родили двух дочерей. Нас, дворовых друзей, пригласили в гости только один раз. Думаю, мы не понравились его жене.

Был ли он жадным? Скорее скупым. Однажды пригласил меня на свой день рождения в ресторан. Почему только меня? Кто-то из друзей служил в армии. У кого-то были сессии. Так что за столиком мы были вдвоем. Заказ делал Борис. Посидели, выпили, поговорили, поухаживали за соседками. Официантка принесла счет. У Фриша не хватило денег, чтобы расплатиться. Я добавил, все равно не хватало. И Борис придумал выход из положения: «Я поеду домой за деньгами, а ты пока побудь в залоге у официантки». Ну а что еще мне было делать?

И в этом случае проявилась его скупость. Он не взял такси, чтобы ускорить мое «заключение», а поехал трамваем. В результате я ждал его, ловя злые взгляды работников ресторана, до тех пор, пока все стали уходить. Такого стыда я никогда больше не испытывал.

Работой он себя не утруждал. При хорошо устроенных мозгах занимал должности, не заставлявшие его напрягаться: лаборант в НИИ, сотрудник отдела внедрения новых технологий и т.д. Неожиданно для меня Борис вдруг захотел стать коммунистом. Несмотря на квоты, существовавшие для евреев, он все же добился своего, правда, спустя три года.

После развала Союза попробовал силы в бизнесе. Созванивался со мной, предлагая для реализации в Новгородской области костную муку. Не получилось.

В сорок с лишним он узнал, что болен: рак почки. Оплатить операцию и, особенно, супердорогие лекарства в период реабилитации он не мог. Так возникла идея ПМЖ в Израиле. Туда он переехал с женой и мамой. Ему бесплатно сделали операцию, снабдили бесплатными лекарствами. Такое кардинальное решение продлило жизнь на 3-4 года.

Мы часто встречались с ним на компьютерных мониторах по «Скайпу». И каждый раз я чувствовал, как он скучает на чужбине, что ему не с кем общаться, что жена его раздражает. Дочерей он увидел только перед смертью, уже в хосписе – одна прилетела из Киева, другая из США.

« « «

Мы были разные: кто лучше, кто хуже; кто более, кто менее профессионален; кто однолюб, кто бабник; кто удачлив, а кто нет. Но мы выросли интернационалистами, с молоком матери впитали в себя неприятие национализма. Неизменность дружбы, что бы ни случилось с каждым из нас.

И вдруг – майдан в Киеве, госпереворот, герои Бандера, Шухевич, отрицание русского языка, нашей истории. Безумие. Я и мои друзья, оставшиеся в живых, не приняли его. Верю, что вместе с другими украинцами они сбросят эту ненавистную власть порошенок, турчиновых, аваковых, ярошей, кличко и другой нечисти. Верю, мы еще посидим за столиком ресторана в Кривом Роге.

Помянем ушедших, выпьем за будущее.

Яшин, математика и КВН

В первой половине шестидесятых состоялся футбольный матч, аналогов которому к тому времени не было. В Англии встретились сборная Великобритании и сборная мира. В воротах последней был знаменитый Лев Яшин. Это событие в спортивной жизни транслировалось советским телевидением в неудобное рабочее время. У нас, пацанов из восьмых-девятых классов, в это время шли занятия.

Как быть? Как не пропустить матч? Мы со Славкой Вячеславовым выход из создавшегося положения нашли, к своему удивлению, быстро. Дело в том, что жил Слава в доме через дорогу от школы. Его отец – футбольный фанат – заранее одобрил наш план: удрать с математики и посмотреть матч у них дома. Тем более, он гарантировал, что его жены – парторга нашей школы – в это время дома не будет.

И вот наступил час истины. Мы втроем удобно расположились напротив допотопного телевизора «Верховина», следя за каждым движением наших футбольных кумиров. При счете 1:0 в пользу интернационала, после двух сейвов Яшина дверь в комнату открылась и вошел… директор нашей школы Вячеслав Леонидович. Мы со Славкой замерли в состоянии анабиоза. Что-то сейчас будет…

Положение спас отец Славы. Он в двух словах заверил директора, что пацаны, то есть мы, ни словом не обмолвятся о его отсутствии в школе в это время. А за детишек, влюбленных в футбол, он берет ответственность на себя. Такая формула примирения устраивала всех. Созерцание футбольного колдовства продолжалось вчетвером.

По результатам первого тайма сборная мира вела 2:0. Яшин уступил место в воротах югославу Шошкичу под оглушительные аплодисменты болельщиков. Кстати, после матча ему, как лучшему вратарю мира, была вручена легковая машина.

Вторая половина знаменитого матча для нас с директором завершилась минут через десять. Как англичане отыгрались, забив два мяча, мы уже не видели. Дело в том, что в квартиру, ставшую просмотровым залом, неожиданно вошли Славина мама (парторг школы) и наш классный руководитель Дина Ефимовна. Парторг занялась директором, мягко упрекая его за антипедагогический поступок. А классная дама срывала на нас злость за то, что променяли ее любимую математику на пошлый футбол.

Короче, мы во главе с директором постыдно покинули проигранную территорию мирового спорта. Директор, переходя дорогу в сторону школы, развел руки, вздохнул и произнес, как бы оправдываясь: «Вот так-то, хлопцы…».

Через два года, будучи учащимся выпускного класса и капитаном школьной команды КВН, я зашел в кабинет Вячеслава Леонидовича, чтобы передать ему почетный диплом городского клуба КВН за второе место, занятое нами в районе. Поблагодарив в моем лице всех наших кавээновцев, директор улыбнулся:

– А все-таки не напрасно мы тогда посмотрели сборную мира с англичанами…

Я был польщен. Дело в том, что директор оказался в курсе наших кавээновских выступлений. Последнюю встречу мы выиграли благодаря вопросу, касавшемуся того знаменитого матча. Видимо, наши противники в тот год не рискнули пропустить уроки ради футбола.

– Да, Вячеслав Леонидович, мы тогда поступили правильно. Спасибо вам за ту игру.

– Конечно, – ответил директор. – Ведь у вас с Вячеславовым по математике «отлично».

Криворожские «

развлекаловки»

В возрасте четырнадцати-шестнадцати лет, еще будучи учениками средней школы, ребята с нашего двора (а это я и мои друзья Валерий, Виктор, Александр, Борис) были остро заинтересованы проблемами, касающимися контактов с девушками нашего возраста и постарше. Играл гормон, хотелось, чтобы они заметили тебя, выделили в однородной массе мужчин. А как этого добиться, мы тогда еще не знали. Потому шли на эксперименты, порой неумные, грубые, но вызывающие одобрение таких же, как и мы, юнцов.

Ниже примеры подобных наших «развлекаловок».

Только город накрывала теплая, манящая темнота, мы выходили на свой Брод – центральную улицу Кривого Рога проспект Карла Маркса. Долго ходили взад – вперед, временами подходили к прилавку продовольственного магазина хлебнуть стаканчик сока: кто яблочного, кто томатного. И вновь продолжали движение взад – вперед…

…Пока не находили первую свою жертву. Девушку, которая в одиночку по-модельному печатая шаг, силится стать, видимо, самой красивой, среди представительниц своего пола.

Мы «помогали» ей в этом, выстроившись за неудачливой девушкой строем и идя с ней в ногу, как в строю. Это вызывало любопытство прохожих. Они оглядывались на девушку, улыбались ей. А та принимала себя писаной красавицей, раздавала улыбки направо и налево, пока не разоблачала нашей аферы.

Бывали и другие розыгрыши. Выбиралась одинокая девушка с не очень красивыми ногами, выставленными напоказ из-под короткого платья. Мы, пацаны, артистически вздыхали, охали, произносили с придыханием:

– А ножки, смотри какие ножки…

Девушка оборачивалась убедиться в нашей высокой оценке ее ножек. И в это время один из нас, скривив физиономию, произносил голосом человека, увидевшего что-то непотребное:

– Вырвать бы их да надавать по роже…

Реакцию девушки и окружающих не берусь даже описывать. Цирк!

Третья «шутка» встречалась у нас редко: не позволяли типажи девушек. Когда на Броде появлялись две девушки, медленно бредущие под ручку, один из нас заинтересованно спрашивал у них:

– Дiвчата, ви сестри?

–А я той Нестор, що Iмел сестер.

Все тот же разухабистый, неприличный эффект.

« « «

В конце пятидесятых в соседней пятиэтажке поселилась семья «американцев» – отец, мать и трое сыновей покинули Бразилию и выехали на постоянное место жительства на родину – Украину.

Двое старших держались вместе, изъяснялись по-русски и по-испански. Их уважали пацаны. А вот третий – Басура – был склонен к дешевой известности, был неразборчив в средствах достижения цели.

Например, он долго, недели две, выпиливал из досок макет автомата Калашникова, покрасил его черной краской. И в один из вечеров, когда стемнело, разложил на трамвайных рельсах десятки капсюлей. Когда трамвай наехал на первые из них послышались как бы выстрелы, Басура вышел с «автоматом» из-за деревьев и затрясся, будто стреляет очередями.

Пассажиры поверили в реальность происходящего и как подкошенные упали на грязный пол общественного транспорта.

Милиция так и не нашла виновника происшествия.

А еще Басура был жаден. Для него деньги были целью, а не средством ее достижения.

Как-то с наступлением темноты ребята с нашего двора собрались вместе. Здесь же был и Басура. Мимо проходил паренек – одноклассник Басуры где-то пятого-шестого класса. У кого-то из «взрослых» сработала шальная мысль:

–Басура, слабо тебе дать по морде своему дружку? А я тебе за это дам двадцать копеек.

–Запросто, – ответил паренек.

Мы были в шоке, когда Басура, подойдя к парню, сказал:

– Привет, Серега.

–Привет, – раздалось в ответ.

Не говоря больше ни слова, Басура влепил дружку пощечину и так же без слов удалился.

Выдвинувший провокационную идею Виктор без слов вложил в потную ладонь Басуры двадцать копеек.

« « «

Были и еще жестокие «развлекаловки». Ночью мимо нашего дома редко, но проходили грузовые машины. Мы перетягивали дорогу от дерева справа до дерева слева обычной ниткой. Когда та попадала в свет фар, то казалась толстым канатом, который может повредить автомобиль. Издали, из травы, мы наблюдали за водителем. Взяв в руку монтировку, водитель выходил из себя, дойдя до «веревки» и, понимая, что его кинули, разражался отборным шоферским матом.

« « «

Наверняка все, о чем я рассказал, выглядит отвратительно. Но уверен, говорить об этом надо. Ведь мы тогда были именно такими. Из песни слов не выбросишь.

Арбузы на завтрак

Один из летних месяцев мать, отец и я проводили в гостях у деда и бабушки в бывшем райцентре, а ныне селе Котовка Днепропетровской области. Это родина отца и его многочисленных братьев. Котовка знаменита тем, что в царские времена принадлежала пану Энгельгардту – тому, кто выкупил Тараса Шевченко из крепостной зависимости.

Но нас привлекал в Котовку не исторический экскурс, а Лиман – большое чистое озеро среди сосновой рощи. Лучшего отдыха не придумать.

Половина дедовского дома принадлежала ему с бабушкой. А вторая половина – брату папы дяде Грише. Его сын Григорий был моим двоюродным братом.

Мы сдружились. Благодаря широкому кругу знакомств Гриши среди местных ребят нередко попадали в критические положения, порой, соседствующие с нарушениями закона. На этот раз брат уговорил меня принять участие в ночной вылазке местной шпаны на колхозную бахчу – к тому времени арбузы уже поспели.

До поля бахчевых добрались сравнительно быстро – минут за сорок. Хлопцы предупредили, что у сторожа баштана ружье заряжено солью. Это частенько помогало сохранить колхозную собственность.

Арбузы выбрали быстро – каждый взял по паре полосатых. Забыв об осторожности, громко разговаривая стали выходить с поля. И вдруг неожиданно в ночи раздался голос сторожа: «Кидай кавуны. Стрилятыму!» Хлопцы, как по команде, побросали арбузы и что есть мочи побежали с «поля боя». Так же поступил и Гришка. Я рассудил иначе: стоило столько пройти среди ночи, чтобы вернуться домой без добычи? Эта мысль пересилила страх, и я ковылял за местной братвой последним, поскольку под рубашкой, заправленной в брюки, нес два солидных арбуза.

Раздались два выстрела. В это время мы продирались сквозь лесопосадку. Меня легко, но колюче что-то толкнуло в бок. «Напоролся на ветку», – подумал я. А потому продолжал бежать с арбузами. Гришка, хитрюга, заметив, что арбузы только у меня, предложил свою помощь. Мол, и мы пахали.

Минут через пять я почувствовал нестерпимое жжение в боку. Поделился опасениями с братом. Тот, уже опытный в таких делах, однозначно заявил: «Это соль из ружья сторожа». Способ избавиться от боли один – отмокать.

Лиман уже рядом поблескивал своим левитановским ночным серебром. Гриша сел на берегу, рядом с арбузами, а я, раздевшись, зашел в воду по шею, медленно массируя место, куда внедрилась соль. Так продолжалось около двух часов, пока боль почти не затихла.

Зайдя в родной двор, по совету брата мы опустили арбузы в холодную воду глубокого колодца.

Утром, за завтраком, все хвалили нас с братом за холодные арбузы за столом. Гришка скромно улыбался, принимая хвалу на свой счет. А я все время пытался выйти из-за стола, чтобы не портить завтрак семьи своим ужасным насморком. Как говорится – каждому свое. Кому вкусные арбузы, кому хвала за доставленное удовольствие. А кому хворь, заработанная в ходе ночного набега.

Крестный отец

Пока был жив мой дед Харитон Иванович, я каждое лето ездил к нему в гости в затрапезную белорусскую деревню Абраимовка. Все меня там знали с младенчества. Дело в том, что когда отец с мамой уезжали на новое место службы на Дальний Восток, они на полтора года оставили меня у деда с бабушкой. Тайком от соседей и властей меня там крестили. Крестным отцом стал близкий друг деда и моей мамы лесник Василий Егорихин. Управлять лошадью меня учил дядя Семен.

А потому, приезжая в Абраимовку, я считал своим долгом зайти в гости к одному и другому, вручить им подарки, посидеть за столом с самогоном, картошкой, салом и грибами.

В том далеком 1966 году я добрался до Абраимовки уже под вечер. Улицы были пусты – сельчане в своих домах готовились к ужину. И вдруг, свернув на перекрестке, я узрел картину, которая заставила меня застыть от неожиданности: в луже посреди дороги лежал пьяный Василий Егорихин – мой крестный отец. А рядом с ним пытался встать на колени его сын – мой ровесник. Увидев меня, он тронул отца за плечо: «Батя, вставай. Вставай, батя, Валера приехал. Ну вставай, мне за тебя стыдно». И, затратив на эту тираду последние силы, Толик рухнул в лужу рядом с отцом.

Мы с двоюродным братом довели Егорихиных к их дому. Из рассказа Славки я понял, что виной того, что я застал, был Анатолий. Пользуясь авторитетом отца – лесника, он втихаря продал большую партию леса каким-то барыгам. Узнав об этом, Василий крепко избил сына. Расстроившись напился. Избитый Толя тоже поддал, и они встретились в уже знакомой мне луже.

На следующий день все устроилось. Василий вернул барыгам деньги, а те вернули лес. А мой приход к ним в гости способствовал их примирению.

« « «

Как показало время, этот случай ничему Толика не научил. Он срывался раз за разом: то напьется, то обрюхатит соседскую дочь, то самовольно распорядится на лесном участке отца. В конце концов все закончилось трагически. В одной из ссор Толик взялся за ружье и выстрелил в отца. Того спасли, но мой крестный стал инвалидом с перекошенным после ранения лицом. Жена его умерла. Толик удрал из дома и пропал где-то в огромном Союзе. А пенсионер Василий днями просиживал на лавочке у дома, ожидая, что блудный сын, какой бы он не был, вернется домой. Да так и не дождался. Не выдержало сердце.

Мои первые прыжки

Дзержинский райвоенкомат Кривого Рога приписал меня, выпускника средней школы, в ряды призывников ВДВ. А чтобы я был хоть немного готов служить в элитных войсках, меня направили на неделю на аэродром ДОСААФ под Днепропетровском.

Руководителем нашей группы был Вадим Тихоненко – классный парашютист, выступавший за сборную СССР на кубке Адриатики. За его плечами более 1200 прыжков. Лучшего наставника трудно придумать. Тихий, спокойный, но твердый, он лично проверил, как нас разместили. Лично учил правильно собирать парашют. Это были старенькие ПД – 3. Особо выделю наши занятия на тренажере Проничева. Он представлял собой деревянную вышку, на которой мы закрепляли на себе лямки парашюта и прыгали вниз. Скользя на металлических тросах, должны были сгруппироваться для приземления и безопасно встретиться с землей.

Параллельно с нами на аэродроме тренировались профессиональные спортсмены. И вот что удивительно: профессиональные спортсменки все до одной разместились на травке рядом с тренажером. Я еще подумал, что девушки пришли выбрать себе молодых симпатичных призывников, чтобы не так скучно тянулось время тренировки.

Оказалось, что я не прав. Это выяснилось на третьем спуске. Его совершал самый крупный из нас – Смилка.

Имени его уже не помню. Когда прыгнувшего с вышки призывника приняли натянутые тросы, он вдруг, неожиданно для нас, заорал благим матом, стал дергаться на подвесках, будто хотел выбраться из парашютной системы.

Сидевшие на траве девушки дружно заржали, как молодые кобылки, затем поднялись на ноги и стали расходиться, что-то азартно обсуждая. Улыбнулся и Тихоненко, руководивший нашими занятиями. Он пояснил, что во время его лекции не все были внимательны. Например, Смилка. Застегивая на себе парашютную систему, необходимо следить, чтобы под лямки не попало мужское достоинство.

–Сами понимаете, как это больно, – пояснил он, поглядывая в сторону не пришедшего еще в себя Смилки.

А для опытных парашютистов тренажер Проничева был как бы маленьким цирковым номером.

« « «

В день первого прыжка нас подняли часа в четыре. Светало.

Надев основные и запасные парашюты, мы подошли к самолету АН-2. Первая десятка взошла на его борт, соблюдая весовые категории. Сначала с самолета прыгают более тяжелые, последними – более легкие. Смилка прыгал первым, я – вторым Самолет взлетел. За его штурвалом была жена Тихоненко. Кругами набрав необходимую высоту 800 метров, она подала нам сигнал. Он выражался прерывистой сиреной и параллельно с ней загорающимся табло с одним словом «пошел» Вадим проверил, закреплены ли у нас за тросик вытяжные стропы парашютов (раскрытие было принудительным). Открыл дверь самолета и скомандовал Смилке: «пошел». Тот приблизился к открытой двери, заглянул вниз, побелел, как полотно, и намертво схватился руками за края открытого пролета, Вадим не растерялся, видимо, не впервой встречался с подобными проявлениями страха. Он в полный голос, пробившийся сквозь рев мотора, выдал длинный и забористый монолог нецензурной лексикой. Затем скомандовал застывшему в проеме Смилке:

– Чему тебя учили? (опять забористый мат) Руки на запасной!

К моему удивлению, Смилка подчинился команде. Положил руки на грудь, где разместился запасной парашют. И в этот миг Вадим толкнул призывника подошвой ботинка под зад. Тот вылетел из самолета с протяжным криком: «а-а-а-а».

А Тихоненко, будто ничего не произошло, улыбнулся мне и произнес уже знакомое «пошел».

Скажу честно, было страшно. Я глянул в сторону остальных призывников. Бледные лица, в глазах страх. Но ведь все они прыгнут, подумал я, преодолевая мандраж. А я, не прыгнувший, буду подвержен насмешкам и презрению. А потому я зажмурился и шагнул в бездну.

Хлопнул раскрывшийся купол парашюта и меня объяла глушащая тишина. Это был не испытанный до сих пор кайф.

Погрузившись в него, я опоздал подготовиться к приземлению. Правда, развернулся по ветру. А вот поджать выставленные вперед ноги забыл. И на хорошей скорости прямыми ногами встретил землю. Собирая парашют, я ощущал ноги где-то в районе плеч.

Отрицательный опыт многому меня научил. Самый опасный момент прыжка – приземление. А потому второй прыжок прошел у меня превосходно. Хотя страх при отрыве от самолета не прошел.

Приземляясь в третий раз, я подумал, что надо бы еще усовершенствовать технику приземления и протянул правильно собранные ноги еще дальше вперед. Одно не учел – росу на траве аэродрома. Ноги поехали вперед и я всей своей массой упал на «пятую точку».

Сам собрать парашют не смог – не чувствовал спины. Помог водитель «УАЗа», подбиравшего парашютистов на поле приземления.

Через день, хромая, я появился дома.

« « «

Через десять лет я прыгал с парашютом на базе Рязанского воздушно-десантного училища. Приземлялись практически на околице села Константиново – родины Сергея Есенина. По сравнению с другими парашютистами я выглядел на голову выше. Спасибо тебе за это, Вадим Тихоненко.

Шоу с риском для жизни

Тот же аэродром под Днепропетровском. Те же призывники с обязательными тремя прыжками на принудиловке с высоты 800 метров. Все, как обычно, изо дня в день. И вдруг…

Запикала рация и сквозь ее треск все, кто был рядом, услышали взволнованный голос летчика:

– Последний завис на хвосте.

Тихоненко предлагает набрать высоту, обрезать стропы основного и приземлиться на запасном. Не раздумывая, руководитель полетов дал добро. Мы, зеваки, следили за АН-2, на хвосте которого, висел один из наших призывников. Сегодня даже не вспомню его имени. Самолет стал кругами набирать высоту. Тихоненко сообщил, что дал команду призывнику ножом, парашютиста отрезать лямки основного парашюта. И практически сразу с неба раздался витиеватый мат интеллигентного Тихоненко, закончившийся словами: «Этот мудак отрезал нож, привязанный к системе, отрезал половину одной из лямок и упустил нож.

Руководитель полетов попросил Тихоненко подать бедняге на стропе свой нож. С земли было видно, как Вадим открыл двери самолета и на стропе подвел нож к призывнику. Тот схватил нож, другой рукой схватился за стропу и… перерезал ее. Что было в голове терпящего бедствие уже никто не узнает, но и второй нож полетел вниз.

Здесь уже свое мастерство в ненормативной лексике продемонстрировал руководитель полетов. Минут десять срочно собранный совет обсуждал создавшееся ЧП, но выхода не нашел. Летчику дали команду набрать высоту и в пределах видимости делать круг за кругом, вырабатывая топливо. А там – что Бог даст. В это время на аэродром на УАЗе приехал механик аэродрома. Его опухшее лицо явно говорило о вчерашнем приеме на грудь солидной дозы спиртного. Узнав, в чем дело, он подошел к руководителю полетов.:

– Мы вчера ходили по кавуны. В моем комбезе (он на борту самолета) остался нож.

Вместо прочуханки за непотребное состояние, руководитель обнял его, похлопал рукой по плечу:

– Спасибо, Михалыч. Вот обрадовал-то.

Радостную весть срочно передали на борт самолета. «Совет спасения» перестал заниматься бессмысленной теорией спасения зависшего парашютиста. Все высыпали на поле и напряженно следили за самолетом.

Его дверь вновь открылась. Тихоненко спустил финку на стропе и сделал всем понятный жест, означающий: перережешь стропу – убью.