Наперегонки с Эхом

Время третьего привала застало их уже на галереях, окружавших Главный Зал. Серебристый свет Резервуара не был больше виден, поскольку яркое освещение загоняло это едва видимое сияние обратно в проломы скальных стен, уравнивая его в правах с темнотой. Снова пришло время отправляться в путь. Авик уже взвалил на плечи свою ношу, когда услышал знакомую лающую ругань. Он зашел за натечную перегородку, и его глазам открылось знакомое зрелище: Коготь носился вверх-вниз по стенам пещеры, изрыгая проклятия. Внизу над мотками бледного вервия, виновато опустив уши, стояли трое Куниц.

– Мы не можем идти дальше, кто-то повредил все наши койси, – тяжело дыша, объяснил Коготь, – это наверняка работа рыбоеда. Пока намотки лежали в лагере, прокрался и понадкусывал. Ох, попадись мне этот проклятый зверь!

Авик надел протянутую ему маску и присмотрелся. Намотки, обычно аккуратно свернутые как обычные катушки бечевы, теперь неряшливо ерошились отрезанными концами. Издав долгий печальный вздох, Коготь сгреб намотки и отправился к журчавшему в соседней зале ручейку. Куницы развели огонь, вскипятили котел с водой и закинули туда негодные куски вервия. Прошло около получаса и веревки совершенно разварились, превратившись в прозрачную, густую массу. Около часа, пока зелье бурлило на огне, Куницы раскладывали вдоль ручья какие-то загадочные приспособления. Работников было слишком мало, поэтому Куницам пришлось приспособить к процедуре и остальных, нарядив их в маски. Ворча что-то лающее, в чем Авик смог различить только частое упоминание фабагонов, Коготь закрепил кожаный мешок на высокой станине. Двое Куниц лили в него кипящее зелье, которое вытекало прямо в ручей через шестнадцать аккуратных отверстий. Застывая, зелье снова становилось бледным вервием, прочным, но недостаточно упругим. Ниже по течению Мавка, стоя по колено в воде, вылавливала нити из ручья, подавала их Когтю, который при помощи специального крючка ловко сплетал из шестнадцати прядей толстый, неопрятный канат. Рем должен были затянуть стежки, разогреть над магическим огнем, чтобы пряди припеклись друг к другу, а затем снова охладить его в ручье. Авик вылавливал вервие, сматывал бухты и относил в соседнюю залу, где кеен укреплял койси своей могучей магией. Хура разматывал и сматывал перед ним бухты и складывал готовое. Плетение требовало сноровки, поэтому крючок доверяли только Куницам. Посланник тоже был незаменим. Остальные условились меняться, поскольку вода была холодной, а однообразие действий утомляло. Вскоре и Авику пришлось затягивать стежки, Хуре таскать бухты, а Рему разматывать и сматывать.

Хура вдруг показался в ярко освещенном проходе, когда Авик, случайно взглянув в его сторону, сперва не узнал своего товарища. В его силуэте, вычертившемся на ярком фоне, снова была заметна какая-то едва уловимая странность, как тогда, в лесу близ хутора.

– Коготь, это опять ты прикидываешься? – крикнул ему Авик.

– Тяни концы, не болтай, – из-за спины огрызнулся Коготь.

Спотыкаясь о камни, Хура быстро приближался к ним. Тут Авик заметил, что его лицо перекосилось от ужаса.

– Там… там… этот разбойник убил Посланника, – прохрипел он. Авик только услышал, как моток вервия шлепнулся в ручей, и увидел, как мохнатая тень метнулась в сторону зала, пронзительно щебеча. Он бросился вслед за Когтем, Хура поспевал следом. Незаконченные койси валялись посреди залы, яркий свет постепенно угасал. Огромная фигура кеена была неподвижна. Посланник сидел, боком привалившись к стене и опустив на грудь голову с неподвижными, открытыми глазами. Руки безжизненно висели по бокам, повернутые ладонями вверх, словно вопрошая незримого собеседника. По его груди и бедрам струилась зеленоватая жидкость с ртутным отливом. Из груди торчал тонкий осколок сталактита. Для того чтобы понять, что орудие убийства зачаровано неизвестной, враждебной магией, не нужно было читать «Глаз Нимбрана»: Авик чувствовал это так же сильно, как холод пещеры. Рем стоял над телом, вытаращив глаза, отвесив челюсть и растерянно расставив руки перед собой. Вдруг, словно черная молния ударила в него, сшибла с ног, и он покатился по полу, пытаясь разжать две зубастые челюсти, сомкнувшиеся на его горле. Клубок из ярких лохмотьев Рема и черной лоснящейся шерсти Когтя, покатился по каменному полу.

– Мы должны спасти сосуды! – закричал Хура, бросаясь к телу поверженного кеена. – Это наш единственный шанс!

Он засунул руку за пазуху мертвеца и в его руке блеснул измазанный зелено-ртутной кровью футляр. Вдруг уши заложило от истошного крика, Хура выронил футляр и закрыл голову руками: невесть откуда взявшийся попугай кружил вокруг мальчика, пытаясь выклевать ему глаза своим острым изогнутым клювом.

– Авик, помоги мне, – заорал Хура. Закрывая лицо ладонью одной руки, он беспорядочно водил другой в воздухе. Авик подался вперед и тоже замахал руками, пытаясь отогнать птицу. Тут Хура ловким движением схватил попугая за хвост и мгновенно свернул ему шею.

– …Дыхание времени, – как будто договаривая начатую кем-то другим фразу, прошептал он, отбрасывая бездыханную тушку с бессильно обвисшими крыльями.

Авик как будто примерз к земле.

– Коготь, назад! – выкрикнул он так, что в горле засолонился кровавый привкус, – это не Рем!

Руку пронзила такая острая боль, что Авик закричал в полный голос и рухнул на пол. Борьба в углу тут же прекратилась, комок шерсти выпрыгнул вверх, зацепился за стену и два злобных зеленых глаза уставились на Хуру.

– Хорошо, – произнес Хура, оглядываясь вокруг, – я полагаю, нам следует поговорить.

– Убийца, – прохрипел Рем.

– Забавно слышать это от тебя, – ответил ему Хура. – Этот кеен хотел уничтожить нас, а мы уничтожили его. Он поставил свою жизнь на кон и проиграл. Разве это нечестно?

– А те несчастные, которых вы лишили Имен?! – воскликнул Авик.

– Да, для человека это выглядит чудовищным преступлением, – согласился Хура, – но если посмотреть на это с точки зрения вечности, то не все ли равно, умрет человек сегодня или через тридцать лет? Жизнь человека – мгновение для тех, кого ждет бессмертие. Этим людям выпала честь послужить орудием величайшей силы, какую когда-либо знала Вселенная. Разве этого мало?

– Зачем вам все это? – спросил Коготь. Он медленно слезал со стены, не сводя с Хуры пристального взгляда горящих зеленым огнем глаз. Он двигался так плавно, словно был ранен и боялся причинить себе боль слишком резким движением.

– Гармония, – мечтательно сказал Хура. – Когда весь мир подчинится Величайшему Существу, которое является теперь неотделимой частью бытия, мы наведем самый совершенный порядок, мир достигнет невиданного процветания…

– А что будет с нами? – хрипло спросил Рем.

– Покоритесь воле Сущего, и вам будет позволено обрести бессмертие в Астрале. Я смиренно просил Его о вашем спасении, и Он милостиво согласился ввести вас в число Избранных, тех кому сохранена будет их собственная воля.

– А Мавка? – воскликнул Авик.

– Она присоединится к нам, когда… когда больше не будет нужна Ему.

– Предатель! – крикнул Авик.

– Не будь дураком, – бросил ему Хура. – Я никого не предавал. Я помогу вам получить такое, о чем никто даже мечтать не осмеливается. Просто перестань мыслить жалкими мерками своей жизни и подумай о вечности и могуществе, которые ждут тебя.

Авик застыл с раскрытым ртом.

– И что же нам нужно сделать, чтобы присоединиться к Сущему? – спросил Коготь, осторожно опускаясь на пол и чуть наклоняясь вперед, словно чтобы лучше слышать.

– Вы должны будете погрузиться в сон и Он сам посетит вас. Он спросит у вас ваши Имена, и вы скажете их ему, и откроется перед вами вся глубина Вселенной, и познаете вы тайное, и… – Хура в исступлении и восторге поднял глаза к потолку пещеры. Он набрал в легкие побольше воздуха, подбирая слова. В полумраке блеснула оскаленная в бесшумном броске пасть, челюсти с лязгом сомкнулись. В этот раз Коготь промахнулся мимо шеи – Хура все же успел закрыться рукой, и теперь пасть куницы терзала предплечье распростертой на полу жертвы. Пальцы с черными ногтями уперлись в лицо мальчика, другая рука вытягивала край его робы, так что ворот врезался в шею и поднимал подбородок. Задыхающийся Хура пытался сопротивляться, но с каждым мгновением его движения становились все слабее. Вдруг, словно судорога прошла по его телу, одним, невероятно сильным ударом он отбросил Когтя к стене. Раскинув руки, тот медленно ополз на пол. Его покрытое темным мехом тело, оказавшееся вдруг маленьким и беспомощным, дернулось, словно в конвульсиях.

Хура на глазах переставал быть собой. Никаких видимых глазу изменений с ним не происходило, но было понятно, что это уже не он и с каждым мгновением все меньше и меньше остается в нем от прежнего Хуры.

– Нет, нет, не сейчас, потом, – слабым голосом проговорил он, но последние слова потонули в рыкающих, клокочущих звуках.

Резко поднявшись, Некто, кто был раньше Хурой, схватил с пола футляр и, вытащив двумя пальцами красный сосуд, с размаху швырнул его оземь и втоптал пяткой в каменный пол. Сосуд распался на множество мелких осколков, словно был сделан из стекла. Рык приобрел странный похохатывающий ритм, сквозь который послышались едва различимые слова «…который защитит внешний мир, и не позволит злобному разуму выбраться наружу из замкнутого им пространства». Какой-то камешек вдруг ударился о стену пещеры за его спиной. На какую-то секунду Некто замешкался, чуть повернул голову, и в этот момент поджарый человек в ярких лохмотьях, выскочив из-за груды камней, выхватил оставшийся сосуд из футляра и унесся куда-то в темноту. За ним тянулась алая дорожка из кровавых капель. Некто, кто был когда-то Хурой, сперва взревел от бешенства, но потом издал кашляющий смешок и неторопливо отправился за скрывшимся в темноте Ремом. Авик остался один. В сгущающейся темноте он слышал торопливые шаги спотыкающегося беглеца и неумолимую, тяжелую поступь преследователя.

Превозмогая боль в руке, Авик поднялся и заковылял по кровавому следу. Сзади доносились возбужденные крики Куниц, он махнул им рукой, судорожно припоминая все боевые заклинания, которые он учил в Школе и после нее. Боль в руке не позволяла ему приблизится к тому, кто завладел телом Хуры, но тот освещал себе дорогу маленьким холодным огнем, и Авик не терял его из виду. Иногда до него долетали обрывки рыкающих рулад, иногда – отдельные слова. Они быстро двигались вперед. Прошел час, затем – другой. Суетливые шаги становились все слабее, кашляющий смех звучал все чаще.

Холодный огонь впереди остановился. Отставив руку назад, подальше от источника боли, и что есть силы сжав зубы, Авик подался вперед. Зала, в которую он попал, показалась ему чем-то знакомой. Рем сидел, привалившись спиной к каменной плите, зажимал руками окровавленное горло, и судорожно двигал ногами, разгребая мелкие камешки на полу. Некто остановился прямо над ним, торжествующе скрестив руки на груди.

– Щенок, – пророкотал он, – ты хотел в одиночку добраться до Резервуара? Дай мне эту дрянь и я, возможно, пощажу тебя. Ты еще можешь мне послужить.

Тот, кто когда-то был Хурой, протянул вперед правую руку ладонью вверх. Рем никак не отреагировал и не прекратил сучить ногами.

– Ах ты, паяц, – пророкотал Некто, и с размаху наступил на ноги сидящего так, что у того хрустнули кости. Крик боли огласил пещеру. Но этот крик не мог заглушить того, что только что скрывал звонкий стук камешков. Откуда-то издалека доносился еле слышный перебор, как будто бы яйцо неторопливо катилось по железному листу. Некто вскинул голову и издал такой рев, что казалось, дрогнули стены. Одним легким движением он отбросил окровавленного Рема, словно соломенное чучело. Тот отлетел шагов на десять. За его спиной открылось отверстие обрубленной нитки, питавшей когда-то Резервуар Хоривской Школы Магии. По ней, то ускоряясь, то замедляясь, катился вниз, прямо в сердце Мароджара, смертоносный дар народа Шон. Некто, не переставая рокотать, резко повернул голову и уставился на Рема, а потом так же резко – на Авика. В глазах его, прежде непроницаемых, сквозил ужас.

– Глупцы, без купола это колдовство распространится на всю Вселенную! Вы разрушили весь мир, – неслось сквозь рокот и кашель. Авик видел, что он пытается использовать телекинез, но у него не выходит. То ли сосуд уже слишком далеко, то ли нитка слишком извилистая. Некто упал на колени и, засунув в отверстие руку по самое плечо, забил ногами по полу так, что камешки полетели во все стороны. – Я уничтожу вас сразу, как только сосуд будет разбит… Вы и память о вас да будет стерта во веки… Ваши души не будет жить во мне… Вы недостойны этого… – бормотал он, когда далекий сосуд замедлял свое движение, когда же он ускорялся, все тонуло в грубом клокотании.

Еле слышно стал пробиваться сквозь рев, звонкий, мальчишеский голос:

– Абсолютное знание… само совершенство… бессмертие… бесконечное могущество… единение… гармония…

Истинные Имена вдруг поплыли и заплясали перед глазами. Весь мир погрузился в яркую, ослепительную темноту. Тьма стала светом, а свет – тьмой.

***

Авик открыл глаза. С потолка темной пещеры ему за шиворот капала вода. Рука больше не болела. Он ощупал запястье – все прошло, кажется, даже шрама не осталось. Он попытался зажечь холодный огонь и не смог. Магии не было. Глаза привыкли к темноте, и он понял, что она не абсолютна. Резервуар Мароджара все еще мерцал где-то внизу, на почти недосягаемой глубине. Из глубины пещеры раздался протяжный стон. Он с трудом поднялся и, ощупывая дорогу руками, на четвереньках пополз на звук. Рем лежал в какой-то липкой луже и хрипел. Авик сорвал с себя нижнюю рубашку, порвал ее на полосы. С трудом он нащупал шею раненного и наложил повязку.

– Нога, – раздался хриплый голос. Так и есть, нога была сломана. Авик поднялся, соображая, где бы в пещере найти пару крепких палок, чтобы сделать шину, когда из прохода в зал вплыло яркое пятно факела. Двое Куниц шли впереди, за ними поспевала Мавка.

– Сюда, – крикнул Авик. Те приблизились. Девушка обвила его шею руками и поцеловала в губы.

– Я свободна, – шепнула она ему на ухо, – свободна!

Она повернулась к сидящему на полу Рему и чмокнула его в щеку. Он застонал.

– Нужно сделать… – начал Авик, но его прервал возбужденный лающий гомон. Куницы указывали в сторону обрубленной нитки. На земле, все так же раздвинув ноги, лежало тело Хуры. Его глаза были открыты, но смерть еще не свила в них своего гнезда. Один из Куниц перепрыгнул на камень рядом с ним и щелкнул когтистыми пальцами перед самым его носом. Хура моргнул. Другой Куница оскалился, зарычал и двинулся по направлению к неподвижно распростертому телу.

– Оставь его, – раздался глухой усталый голос. Коготь, поникший и постаревший, выступил вперед из темноты. Из пасти капала кровь, половины зубов не хватало, нижняя часть лица была помята, как будто ему долго и не слишком умело вправляли выбитую челюсть. Окровавленную правую руку он прижимал к животу, а левой опирался на здоровое плечо другого Куницы, того, который был ранен стрелой на галерее. Заклятие, наложенное кееном на его рану, теперь испарилось, как и все заклятия на свете, и он снова не владел пробитой конечностью. Маленькими аккуратными шажками Коготь приблизился и осмотрел тело. Правая рука Хуры все еще была вложена в отверстие нитки. Куница попытался оттащить мальчика, но не тут-то было.

– Глянь-ка сюда, кажется, в нашем отряде одноруких прибавление, – проворчал Коготь. – Это придется отнять.

Авик похолодел. Стремясь поймать катящийся вниз сосуд, Некто так сильно вытянул хурину руку, что у плеча она стала толщиной в мизинец. На сколько локтей вытянулась она в безнадежной попытке спасти мир, а точнее – погубить его? Ее теперь не достать, нитка слишком извилиста. Да и что делать с рукой, превратившейся в шест?

– Магия погибла, но материя устояла, – сказал Авик и через секунду пожалел об этом. Слова прозвучали так же неуместно, как здравица на похоронах.

– Да, не погибла она, – сказал Коготь, – прислушайся к себе. Истинные Имена звучат, только по-другому.

Авик прислушался, и точно – Имена были здесь. Но привычная магия не действовала.

Рем снова застонал. Из двух черенков, на которые наматывали бухты бледного вервия, ему сделали шину. Черенки закрепили койси, они еще держали в себе какую-то память о прежней магии. Алебарду раскалили на огне и отняли хурину истончившуюся руку. Он не издал ни звука, ни когда хрустнула кость, ни когда рука отделилась от плеча, ни когда Куницы прижигали факелом странную маленькую культю. Мальчика поставили на ноги, он сделал несколько шагов и свалился, зацепившись ногой за каменный выступ в два пальца высотой.

***

Когда они выбрались на поверхность, был теплый августовский полдень. Легкий ветерок ворошил тонкие листики золы, кружившейся в воздухе словно снежинки. С ног до головы перемазанный в глине, Авик вышел на полянку перед входом в пещеру, расправил плечи и огляделся. У подножия холма темнел безжизненный силуэт выгоревшего кеенского фрегата. Корабль рухнул на бок с такой силой, что наполовину ушел под землю. Вдруг под камнем Авик приметил открытую котомку. Каким-то чудом ее не тронуло огнем. Рядом лежал средних размеров топорик и моток веревки. Мальчик бросился к своей находке и извлек увесистый кувшин холодного кефира, три яблока и солидный каравай хлеба. Хорошо откусив от ароматной мягкой сдобы, он принялся вливать в себя кефир, и тут заметил, что из-за камня на него смотрят два больших удивленных глаза. Авик помахал глазам рукой, не отрываясь, впрочем, от своего занятия. Глина смазывалась с его губ, и по кефиру тонкими спиральными нитями поплыли коричневые разводы. Из пещеры, опираясь на три конечности, как хромая собака, выполз Коготь. Покрытого толстым слоем грязи, его и впрямь можно было принять за животное. Он отряхнулся совсем по-собачьи, но потом протянул руку к кувшину:

– Дай-ка сюда.

Глаза за камнем в ужасе спрятались, но через мгновение появились снова.

– К-кто это? – спросил мужичок в крестьянской одежде, указывая пальцем на поглощающее кефир мохнатое существо.

– Скажи-ка, – ответил ему Коготь после паузы, вытирая глинистой рукой белые от кефира усы, – у тебя хозяйка, когда кефир делает, сливки, разве не отбрасывает?

– Отбрасывает, чего уж, сливки-то, – отвечал мужичок, – знамо дело, из сливок масло бьет.

Он нехотя вышел из-за камня, сделал шаг и вдруг бросился во весь дух вниз с холма.

– Топорик бы захватил, – укоризненно бросил ему вслед Коготь, – вещь-то, чай, на дороге не валяется.

Мужичок остановился, потом осторожно вернулся на вершину, подобрал топорик, веревку и снова пустился вниз в два раза быстрее прежнего.

– Искал чем поживиться на поле брани, храбрец, – хмыкнул Коготь. – Но кефир знатный.

И они пошли вслед за ним, вниз. Дорогу искать не приходилось: армия безымянных позаботилась о просеках. Тропы были протоптаны тысячами ног.

Теперь Мавка шла впереди с духовой трубкой в руке. За ней, опираясь на два костыля, прыгал на одной ноге забинтованный и бледный как смерть Рем, Авик вел так и не пришедшего в себя Хуру: время от времени его приходилось нести на себе. Замыкали шествие Куницы. На одной из полянок Коготь свистом приказал всем остановиться.

– Здесь мы должны расстаться, – сказал он, – чары иллюзии больше не смогут нас защитить. Наши тела, пертушки и койси, похоже, пока еще хранят следы прежних заклятий, но неизвестно, как долго это продержится и что случится с нами самими. Мы уходим в Северные Леса, туда, где нас не смогут достать, даже если мы потеряем всю нашу силу. Прощайте.

– Навсегда? – спросил Авик оборвавшимся голосом.

– Кто же в этом мире может знать, что поджидает его за поворотом? – Коготь осклабился изуродованной пастью. – Я тоже привязался к вам, хоть вы и фабагоны.

Он сделал мимолетный взмах ладонью с загнутым безымянным пальцем, развернулся и вошел под сень леса. Авик смотрел, как удаляются сутулые черные фигурки, пока заросли кочедыжника не скрыли их. Широкие перистые листья продолжали колебаться, но скоро затихли и они.

– Пойдем, – тихо сказала Мавка.

И они побрели по освещенному солнцем сосновому лесу. Авик смотрел кругом и ничего не узнавал. Деревья, мхи, кустарники, жуки, мошки, букашки, все были на своих местах, но они уже не были прежними. Он больше не знал их Имен, он и своего-то Имени теперь не знал. Что будет теперь с ним, с его Астральной Картой, с его судьбой? Ледяным осенним ливнем за шиворот хлынул страх. Он чувствовал, словно его дыхание уносится куда-то вместе с холодным потоком, которому он не в силах противостоять. Пока он не видел впереди омута, но знал, что он обязательно попадется.

«Дун бы на моем месте не растерялся», – подумал Авик и живо представил себе, будто степняк косолапит рядом с ним на своих кривых ногах.

– Как видно, ни одна из предположения не оказалась верная, – сообщил ему воображаемый Дунже, увлекаясь и, как всегда, быстро теряя свой акцент, – ни идея, ни материя не являются первичная. Это как два конца одна палка. Нельзя сломать ее так, чтобы получилась палка с одним концом. Их все равно будет два. Астральный мир Истинного Языка был уничтожен и возник вновь, правда, в совершенно неузнаваемом виде. Если же мы уничтожим мир материи, то возникнет ли он рано или поздно снова из мира идей? Хмм… Скорее всего, хотя для этого могут потребоваться тысячи тысячелетий…

Несколько успокоенный этим соображениями, и даже не столько ими самими, а скорее фактом их существования, Авик побрел туда, где окруженный каменными стенами и деревянными частоколами, стоит на крутом берегу славный город Хорив.

ЭПИЛОГ

– Нет, я больше не волшебник, – место тюрбана, некогда скрывавшего татуированную голову, теперь занимала меховая шапка с двумя лисьими хвостами, какие носят богатые степняки. Окладистая русая борода прикрывала шрамы на бычьей шее. Еще один свежий шрам тянулся через всю щеку, мочка уха была отрублена, но оставшаяся часть несла изящную серьгу с крупной голубой жемчужиной. Рем заматерел, раздался в плечах, под халатом степняцкого покроя играли могучие мускулы, – какой смысл быть волшебником, если магии больше нет?

Грубыми мозолистыми пальцами Авик потушил фитиль светильника, и сад погрузился в темноту. До них доносились только трели цикад, перестук короедов, подъедающих старые бревна. Прорезал ночное небо и сразу же смолк тревожный свист козодоя.

– Разве ты не чувствуешь? – нарушил Авик молчание, – магия здесь. Она существует, нужно всего лишь достать ее со дна того колодца, куда мы ее уронили.

– Стать книжным червем? Состариться ради того, чтобы добыть крупинку знания? Чтобы ученики наших учеников чего-то там такое совершили? Нет, это не для меня.

– А что вместо этого? Безлунная ночь, плащ и окровавленный кинжал?

– Нет, – по голосу было слышно, что Рем поморщился. – По прошествии лет понимаешь, что грубые методы слишком утомительны, и вообще эта работа быстро перестает приносить удовольствие. Торговля, мой дорогой, торговля – вот идеальный способ извлечения награбленного из крючковатых пальцев выдающихся деятелей нашего времени. Могу предложить самый широкий выбор товаров. Лекарства от воображаемых болезней, черепа кадавров, амулеты на все случаи жизни, подлинные мощи святых, которые, будь все их останки подлинными, должны были быть десятиголовыми и тысячерукими чудовищами. Также в продаже имеются чучела несуществующих животных, свадебные портреты давно умерших девиц, карты исчезнувших стран, трактаты на никому не известных языках, и другие предметы первой необходимости. Любому скучающему вельможе достаточно просто отдать мне мешок золота, и он получит взамен прекрасную возможность пускать пыль в глаза таким же недалеким и тупоумным хвастунам, как он сам. Должен тебе по секрету сказать, я далеко не бедствую и тебе того же желаю.

– Рад за тебя, – улыбнулся Авик, – но у меня свое ремесло.

– Колдуешь? Получается?

– Да, – скромно кивнул Авик, – совершить восхождение на уже покоренную вершину намного проще, даже если прежняя тропа разрушена сходом лавины. Я уже подтвердил Шесть Опорных Правил Шогеста Брандото – они соблюдаются и теперь. Алфавит нынешнего Истинного Языка несколько отличается, но я уже установил две руны…

– Не тяжело учиться ползать тому, кто раньше умел летать? – осторожно перебил его Рем.

– Мне – не тяжело, наверное, потому, что я никогда и не летал особенно высоко. И еще, я словно слышу голос, который диктует мне, что нужно делать. Словно это не я пишу, а кто-то другой водит моей рукой.

– Многие поэты говорят что-то подобное, – хмыкнул Рем. – Ты один это делаешь?

– Нет, мне Мавка помогает, а еще я взял двух воспитанников из числа хоривских сирот.

– Ты работаешь прямо здесь? – темнота скрадывала движения, но Авик почувствовал ток воздуха. Должно быть, перст указывал в сторону избы старого Нотии, где они с Мавкой жили уже пятый год.