Я тебя не жду

Виктория Королёва

Я тебя не жду

Глава 1

Оксана

Можно влюбиться в мужчину так быстро, как это сделала я?

Можно…

Да и есть ли вот этот порог, после которого «можно»? Кто-то хотя бы раз задавался этим вопросом всерьёз? Я отвечу сама – нет, такого порога просто нет. Ты в какую-то секунду больше не хочешь вдыхать воздух, в котором нет его частички. Это необъяснимо и как-то очень романтизировано, но это факт.

Потребительски и эгоистично? ДА! Люди по своей натуре эгоисты и мы все не идеальны. Смиритесь с этим, и жизнь станет проще, а возможно и радостнее.

– То есть, получается, ты меня присвоил? – кокетливо интересуюсь, выписывая пальчиком узоры на белом песке.

– Я тебя выбрал, – отвечает, поглаживая по волосам.

У меня мурашки размером с бездну. Всегда так реагирую. А ему до жути нравятся мои волосы – часто так перебирает, чуть сощурившись и погружаясь в свои мысли. Феминистка во мне вопит, что я дура и как зверушка для него, а изнеженная девочка… тихо млеет от ласки, пусть и такой странной. Да какая разница, какая она эта ласка, главное, что она осязаема.

Счастливо жмурясь, поглядываю на небо через солнцезащитные очки. Мне так хорошо с ним, что всё остальное меркнет на этом фоне. Закружил, закрутил по орбите, вывернул небо наизнанку.

– Как-то это варварски получается.

Не вижу лица, но чувствую – улыбается.

– Ну… мы немного животные, если ты не заметила.

О да…я заметила!

Устраиваюсь удобнее на его груди и продолжаю лениво рассматривать голубую гладь, совершенно не терзаемая совестью по поводу своего «прогула». Хочу быть тут, с ним, желательно -вечно!

Вздрагиваю всем телом. Лязг замка выдёргивает из воспоминаний с мясом. Больно физически, потому что там, в том мире, я была счастлива. Так счастлива, с ним….

Подбираюсь, переходя на аварийный режим, готовясь толи к удару, толи к очередному шторму. С головы до ног обливает холодом. И как бы не старалась контролировать тело, как бы я не мечтала показать свою непокорность, свою гордость, но не могу. Я песчинка в этом мире, всего лишь маленькая песчинка… Слабая и хрупкая веточка, а напротив стихия бушующая и ей ничего не стоит меня сломать.

Он заходит в комнату, как обычно тихо, словно зверь подбирается к добыче. И вроде бы не слышно шагов, но они бьют колоколом в голове! Бам-бам-бам…

Прикрывает дверь, не запирает, просто для проформы делает. Сюда никто не поднимается. Он запрещает им входить, даже еду приносит сам. Каждый. Чёртов. День. Стережёт меня как дракон своё яйцо. Стережёт и измывается! И он уже прекрасно понял, что ласка не поможет… прикинуться хорошеньким мальчиком – тоже не прокатит.

– Снова не ела…– зло чеканит.

Не реагирую, уводя глаза в сторону. Хочу вывалить на голову «любовно» собранный завтрак и ударить, бить так часто и сильно, чтобы до конца… до самого конца. Насмерть!

Раздражённо выдыхает, оценивая молчание – его это бесит, выводит из себя. Иногда мне кажется, что я на волоске от того, чтобы он разодрал голыми руками… Но ублюдок сдерживается. Каждый грёбаный раз вижу искры в глазах и дикое желание заставить, но не делает. Больше не заставляет насильно – всерьёз опасаясь сломать до конца.

А мне хочется, чтобы дал волю эмоциям. Пусть раздерёт, пусть прекратит это!

Я больше не могу…

У меня нет сил, просто нет. Я позорно сдалась. Выдохлась. НЕ МОГУ БОЛЬШЕ!!! Но вслух этого не скажу никогда, хоть режь – не скажу!

– Не дотянулась, – демонстративно поднимаю запястья, показывая наручники, которыми приковывает.

Это, к слову, наказание, но и относительная защита. Причинять мне физическую боль, он не хочет. Уже оторвался – последствия не понравились, а я иногда думаю, что неплохо было бы повторить. Именно последнюю фазу. Это страшно, но это выход. Хоть какой-то выход…

Онемение губ, секунды страха, вязкость во рту и спасительная темнота. Мне всё равно что будет дальше, хоть что… пусть хоть что.

Я не могу так жить… больше нет.

Когда ты не можешь управлять ситуацией, даже ТАКОЕ, кажется спасением.

– Не пизди, – ухмыляется, пытаясь перекрутить разговор.

Отрываю глаза от простыни смотря в глаза. Я не часто вижу его в хорошем настроении, как правило он сразу недовольный, какой-то дёрганный и бесконечно злой приходит. Отрывистые фразы, холодные руки и взгляд, от которого сжимается в груди… а тут, словно флиртовать пришёл. Надо же… опять хороший мальчик.

Присаживается на кровать и сразу же на голые ступни ложится рука. Дергаюсь, стараясь отползти назад, но ему нужно всего нечего чтобы из ласкового поглаживания превратить прикосновения в тиски.

Сдавливает, намеренно причиняя лёгкую боль – наказывает, скотина. Будет синяк… но чёрта с два я буду просить отпустить. Не дождётся! Я когда-то умоляла, а он игнорировал. Делал это демонстративно, жестоко и с полным превосходством во взгляде. Мстит мне… тварь.

– Как прошёл день, зайка?

Улыбается, окатывает лицо взглядом и ещё шире тянет губы в улыбке. Внутренне передёргивает. Отчаянно хочу обхватить себя руками, чтобы создать хотя-бы небольшую иллюзию защиты, но сделать так – это показать, как мне плохо… а я не хочу давать ему такой услады для глаз. Никогда!

– Так же, как и все предыдущие.

– Скучно у тебя…

Сжимаю зубы, не ведясь на откровенную провокацию.

Поглаживает ноги, взгляд плавно скользит на бёдра. Прослеживаю и сердце против воли ускоряется. Двигается чуть ближе, приятный парфюм щекочет ноздри, а всё внутри сжимается от отвращения и страха. От него сейчас всем пахнет: пылью. Женскими духами, алкоголем и ещё чем-то сладковатым… может быть ещё одной женщиной.

Какая же ты тварь… Издеваешься надо мной и ещё кого-то пользуешь…

Смотрю в глаза, но молчу, если скажу, будет воспринято как ревность, а это не ревность… У меня нет и никогда не будет стокгольмского синдрома. Хрен ему.

Взгляд съезжает с глаз на губы. Он меня хочет, а меня тошнит, буквально наизнанку выворачивает от одной только мысли.

– А ведь можно иначе, – притягивает за руку ближе к себе, глубоко вдыхает запах моих волос, а следом касается тонкой кожи над ключицей носом. – Ты же знаешь, всё может быть иначе.

Пальцы проходятся по кистям, ласкают и в какой-то мере греют, но от этого только хуже. Титаническим усилием воли вынуждаю себя не двигаться и глушу очередную паническую атаку. Больше не хочу бессознательной куклой быть. Боюсь этого, очень сильно боюсь. Пограничное состояние страшнее даже такой недо-жизни.

Прижимает к себе вплотную, откровенно наслаждаясь моим телом, хочет в душу, но это единственное место, где я могу поставить блок. И ставлю! Каждый раз! Никогда ему не достанется там место. Таким как он место только в аду, в котле с чертями! Ненавижу.

– Прости меня… Прости меня, – тягучий, какой-то до омерзения интимный шепот.

Зверею.

Сколько раз я слышала это? М-м-м… очень много, слишком много раз.

Вдох, выдох и в следующую секунду губы находят губы. Целует, прижимает к себе сильнее и сильнее, кайфуя от того, что делает. Лишает воли, воздуха и в очередной раз размазывает во мне личность.

Чтобы ты сдох.

Закрываю глаза, мысленно уходя в очередные воспоминания…

«Ты должна выжить в любой ситуации, даже если нужно будет наступить себе на горло. Просто выжить. Всё остальное потом.»

Папа смотрит в глаза, а я улыбаюсь, потому что это всё про другую реальность, в моей – не надо выживать, в моей всё хорошо…

Жаль папа, что я так и не научилась выживать любым путём. Не могу себя пересилить. Внутри ад пожирает. Я себя ненавижу, понимаешь? Пап… я находясь в руках человека лишившего меня даже права дышать когда захочу. Теперь это его прерогатива – этот ублюдок посчитал, что может сделать из меня куклу… и делает это…

Я хочу домой… я так сильно хочу домой.

В глухом одиночестве, единственным развлечением служили воспоминания. Просыпалась в слезах от собственных криков, в которых просила забрать меня обратно. Я умоляла меня забрать. Но… шли дни, а я так и не была услышана. Никто не услышал…

– Блять! –раздражённо шипит, не получая от меня достойного своим стараниям отклика.

Хватка на шее вынуждает тихо застонать от боли. Смотрит в глаза сжимая пальцы, встряхивает меня, сжимает ещё сильнее до искр из глаз, но когда начинаю хвататься за руки, стуча кандалами – попускает и словно опомнившись, прижимается своим лбом к моему. Глотаю рывками воздух. Это каждый раз страшно… но он так делает из раза в раз, а я привыкаю. тяжело дышит, прикрыв глаза. Больно, но больше не звука. Если бы я не была научена горьким опытом, то вырывалась и кричала, но я уже знаю каким ОН, может быть, в ярости.

– Почему? –тихо шепчет, обхватывая лицо ладонями.

Сдавливает скулы, заглядывает в глаза, словно у нас любовь, а я всё рушу.

Мразь…

И да, это ещё одна его грань. Он может быть чертовски нежным, милым и искренним, когда нужно, но когда устаёт… когда устаёт и выходит из себя мне хочется, чтобы я закрыла глаза и больше не открывала их.

– Мне нужен врач, – шепчу пересохшими губами.

Психует, резко отпускает, рывком поднимается с постели. Шумно дышит, стоя ко мне спиной. Я опять выбесила. Это не ярость, в ярости он не такой… но это что-то очень близкое к этому – некое пограничное состояние, ещё немного и всё.

Темно-серая майка плотно обхватывает тренированную спину, я вижу, как под тканью перекатываются мышцы. Этот парень никогда не был нормальным, я почувствовала это сразу – в самую первую, в роковую, встречу.

– Пожалуйста…

Мне хочется заорать, выплеснуть всё, довести себя и его. Довести до состояния, когда он уберётся отсюда, чтобы не сломать любимую игрушку собственными руками.

– Я сказал – нет! Ты не выйдешь отсюда, пока не будешь делать то, что нужно! Сколько повторять?!

Давлюсь сгустившимся воздухом, но всё-таки выталкиваю хриплое:

– Мне нужен врач… Я не знаю, что со мной, понимаешь? Мне дико больно и страшно…

Хищно оборачивается, стреляя сразу в глаза, ввинчивая этим к полу. Раньше я бы испугалась, но сейчас только ва-банк иду.

– Выпей обезболивающее, – кивок на тумбочку, где лежит блистер с двумя таблетками. – Не еби мозги – тебе ничего не угрожает.

Поджимаю губы, опуская глаза на лодыжки. Попытка снова провалена.

Изворотливая тварина. Блистер с двумя таблетками, охрана внизу лестницы, сам еду приносит и проверяет ежедневно, а когда не может приехать – запирает и еды приносит больше. Я вижу лестницу только когда открывается дверь… и у меня не было даже призрачной возможности сбежать.

– Всё что было нужно – тебе сделали. Всё нормально. – нажимает интонацией.

Молчу.

Что ему ответит? Всё что хочу ответить – вынесет и у меня нет моральных сил вывозить такое.

Ещё некоторое время смотрит, говорит про еду, бесится, что особо не ем и вскоре уходит откуда пришёл.

Хлопок двери, лязг замка, минутная тишина, а потом голоса внизу. Разные голоса… женские, мужские… музыка.

Окидываю комнату усталым взглядом. Ненавижу это место и сожгу его первым, как только будет такая возможность.

Первые дни давил скошенный потолок у снования кровати, но сейчас уже привыкла. Привыкла и к однообразному пейзажу за окном, за окном с решёткой. Я в полной безопасности…

Господи… когда же это закончится.

А тем временем на улице тёплая весна. Когда меня, демонстративно, как собаку не пристёгивают к кровати, я подхожу к окну и смотрю вдаль на поднимающееся солнце. Сморю и плачу. Глупая и наивная девочка, попавшая в замес двух семей. О-о-о мне популярно объяснили, за что я тут.

Я его триггер, и чтобы укусить больнее – всё вот это. Есть ещё маленькое, «но». Спасение или проклятие, не знаю, но без этого факта, мною бы пользовались все, тоже в наказание: презирает меня и хочет. Где-то в глубине души -злорадствую. Пусть так, пусть лучше так. Понимаю, что нравлюсь, что себе хотел, но не досталась. Периодами ненавидит меня, убить хочет, но тянется как кот и жмётся, словно я единственная женщина на земле. Больной урод.

Взрыв хохота на первом этаже, заставляет обернуться на дверь. Не знаю кто там, но веселье быстро набрало обороты. Хочу, чтобы он сгорел в аду, чтобы из раза в раз его жгли! Меня пристегнул, а сам бухает там внизу, радуясь жизни, когда я тут не могу даже до туалета дойти, пока не придёт и не отстегнёт.

Слёзы злости текут по щекам, обжигая кожу.

Я тут как собака на поводке, полностью беспомощна и растоптана. А самое противное это то, что я на волоске от того, чтобы не согласиться с его предложением.

Стыдно и глухо внутри… и дико страшно до сих пор.

Помощь ждать уже бессмысленно, я это поняла, прождав почти месяц. Месяц в сознании, без накатывающей слабости и потерь сознания. Я пришла в себя через четыре дня, с капельницей в вене. У меня даже сил испугаться не было. Но пугаться было чего… Не знаю, что это было, но через сутки – остановилось сердце. Просто перестало биться.

Слушала рассказ незнакомого мужчины, скрупулёзно поправляющего систему и вспыхивающие воспоминания глушили страх, порождая на его месте отчаяние. Я всё помнила. Помнила, как он меня… как…

И пожалела, что не умерла, что каким-то чудным образом откачали и даже умудрились перевезти куда-то.

Это унизительно и грязно, а ещё от этого не отмыться. Никогда!

Когда смотришь программы про жертв насилия, сопереживаешь им, но на себя не примеряешь, потому что… потому что не со мной! А если вдруг со мной, то всё можно пережить…

Не всё… поверьте, не всё.

Очень сложно подняться, отряхнуться и пойти дальше. Ты не можешь пойти, ты ползёшь, замирая каждую секунду теряя то веру, то силы. Ты всё помнишь и воспоминания хуже страха.

Чужие руки и губы, полная потеря безопасности и отчаяние, затмевающее всё самое светлое, что у тебя когда-то было. Я не знаю, как ещё не сошла с ума.

И я никогда не прощу. НИКОГДА!

Топот ног, девичий смех, басы и веселье заканчивается ближе к трём часам ночи. Периодически поглядываю на дверь, мысленно призывая сюда хоть кого-то… пусть даже барышню. Пусть увидит и позовёт помощь… пусть, хоть как-то.

Не могу спать, когда у них очередной кутёж. Я уже давно не могу спать… и есть тоже не могу. Если не вырвусь, то всё равно тут умру.

Когда ближе к половине четвёртого открывается дверь, я уже чётко знаю, что сделаю.

– Паш… – тихо зову в темноте.

Мужчина на пороге замирает. У него уходит несколько секунд на осознание – я действительно назвала его имя и как только он это понимает, резко включается свет. Глаза, привыкшие к темноте, начинают слезиться, а это сейчас как нельзя кстати.

Пусть всё получится… умоляю.

Посетитель жадно шарит по мне глазами. А я… я всё той же позе, что и была вечером, всё в той же одежде и всё там же.

Голубые глаза блуждают по телу, натурально касаются его и только после быстрого осмотра, смотрит в глаза. Выглядит подозрительным, готовится к чему-то, но молчит. Ждёт что выкину. За полтора месяца мы неплохо друг друга изучили. Он ещё помнит, как я в отчаяние кидалась к выходу, как билась и кричала. Надеюсь, это будет сниться ему в страшных снах, пусть преследует ночами, пусть изведёт!

– Отстегни пожалуйста, я больше не могу, – киваю в сторону уборной, максимально изображая страдания.

Несколько секунд всматривается в глаза, но после подходит ближе и без слов отстёгивает наручники, и я срываюсь с места, чтобы закрыться в туалете. На самом деле мне не надо… это передышка. Смотрю на себя в отражении плитки. Зеркала у меня тоже под запретом… видимо, чтобы не нанесла себе же вреда. Игрушкой хочется играть…

Через пару минут выхожу, стирая с лица капли воды. Паша сидит на кровати, широко расставив ноги и опираясь на них руками. Выжидает. У него немигающий взгляд и зрачок расширенный… От этого тоже тошнит. Я таких как он боялась, как отец начал пропаганду, так и боялась…

Где-то внутри так искрит, так тянет, так болит, что доводы разума просто не находят себе место, задвинутые шквалистыми эмоциями. Моё терпение закончилось.

Плавный шаг в его сторону. Плавный, мягкий, тягучий… Голубые глаза скатываются на ступни и медленно ползут вверх, словно не взглядом, а руками ведёт.

Я просто это сделаю и всё… нужно просто сделать.

Сжимаю зубы. Не могу воспринимать его как мужчину. Он не мужчина и никогда им не станет! Таким как он этого не дано.

Отвожу взгляд, смотрю в стену напротив. Противно до спазмов в желудке. Он как-то сказал, что сделал для меня максимум… видимо максимум это кровать, кандалы и его общество… А, ну да, в моём распоряжении целая комната и маленькая уборная, в которой есть душ, туалет и стиральная машинка с функцией сушки. Вот такой у меня оказался максимум… не много, не правда-ли?

Поднимается с постели, перекрывая собой всё пространство, торможу. Паша подходит вплотную, взгляд осмысленный, но мутный, как будто бы из-под толщи воды на меня смотрит. Нет явной агрессии, но её улавливаю каким-то шестым чувством. И то, что он не совсем адекватен – тоже понимаю. Я просто знаю и брезгую. Так сильно брезгую, что липким потом обливаюсь.

Этот человек столько раз делал мне больно словами и действиями, что зарубки негде ставить. Сейчас тоже хочет сделать больно, наказать за несбывшиеся хотелки.

Хорошая девочка, из хорошей семьи не могла попасть в такую передрягу, но как мы выяснили ранее, я не хорошая девочка. Уже нет.

– Ты какая-то странная… – с прищуром произносит.

Опускаю глаза в пол, неопределённо пожимая плечами. От него несёт всем на свете. Тут, в заточении, я очень остро стала реагировать на запахи.

Раздирает от омерзения. Он на дне и меня за собой тащит.

Паша подхватывает подбородок, вынуждает смотреть в глаза. И я смотрю, не скрывая набегающих слёз. Это слёзы бессильной ярости и боли, но он подумает иначе, потому что я говорю:

– Я так устала, Паша, я так устала… И мне страшно… – голос дрожит, дыхание сбивается и под конец, совсем исчезает.

Следующее, что я делаю – обнимаю. Крепко-крепко прижимаюсь, утыкаюсь носом в шею, содрогаясь от рыданий. Нужно просто поверить в то, что он большой и сильный, а я маленькая и слабая, и именно у него ищу защиты… просто поверить. Потому что, если не поверю я – он тоже не купится.

Плачу, жмусь сильнее, чувствуя тошнотворный запах сигарет, алкоголя и женщины, любящей приторные духи.

Как же меня тошнит…

На целое мгновение он теряется, но потом приходит в себя, автоматически обнимая. Обхватывает двумя руками и сжимает почти до хруста. Секунда и мир подпрыгивает, потому что Паша резко подсаживается и подхватив под ягодицы сажает на себя.

В голове перезвон, а сердце галопом.

Это не по плану! Не по плану!

Смотрим друг другу в глаза, и он вдруг улыбаться начинает и… и к губам тянуться.

Только не это… Не хочу, не могу! Нет!

Отклоняюсь назад, губы по шее мажут, но не останавливаются, а к ключице присасываются. Облизывает, через ткань кожу прикусывает.

Фу… просто фу!

Секунда и меня к стене придавливает всем своим весом. Сминает, шумно дышит, руками касается. Он целует, а меня ножом режет. Противно и тошно.

Прижимаю ладони к лицу и плачу. Натурально плачу: громко, горько с надрывом. Я не играю, мне действительно больно от бессильной ярости и того насколько грязной себя ощущаю. Кислотой разъедает кости.

Не трогай меня… не касайся… не смей!

Паша замирает. Руки всё так же крепко удерживают на месте, но он больше не целует и это начинает радовать. Хоть что-то…

– Оксан… – с сожалением, на выдохе.

Качаю головой и вновь захожусь рыданиями. Паша гулко выдыхает, прижимает крепче, что-то говорит, но я не слышу – мне не просто плохо, мне ужасно. Я не обнимать его готова, а руки на шее сомкнуть и душить! Так, чтобы позвонки под пальцами хрустели! Подходит к кровати, садится сам и меня на себя удобнее пересаживает, правда в этот раз ноги плотно сомкнуты. Сжимаю колени ещё плотнее, а он двумя руками жмёт и в плечо лбом утыкается.

В этот момент решаю, что уже пора. Другого такого случая может не представится. Эмоции вокруг сгущают воздух, я медленно выдыхаю, глуша очередной всхлип и даю воле внутренней суке, которая точно это вывезет.

– Почему вы так со мной… почему со мной?! Что я вам всем сделала?! – кричу, в грудь его пихаю, всю злость вкладывая. – Прицепились не оторвать. Отвалите! Я жить хочу, просто жить хочу!!! Я ничего вам не должна и не обязана ничем!

Паша перехватывает руки, старается удержать, но куда там, я в ярости и не сбавляя темпа, ору дальше. Ору так, что горло режет. Прямо вот так, в лицо его ошалевшее:

– Что ты, что он! Вы меня принуждаете, ненавижу! НЕНАВИЖУ!!! Чё баб свободных в стране нет?! Какого хрена нужно от меня?! Отвалите! ОТВАЛИ!

Судорога ярости искажает лицо напротив, и я не успеваю испугаться, как он заваливает меня на спину прямо на кровать. Перехватывает запястья одной рукой над головой вытягивая, а сам придавливает собой, так сильно что не вырваться. Задыхаюсь мгновенно. Но самое страшное это то, что он второй рукой сжимает шею… как тогда сжимал.

Затихаю, смотря огромными глазами в его спокойные. Воспоминания накатывают колючей волной. Я всё помню… всё до мельчайших подробностей…

– Что ты несёшь?! Ты с ним по курортам шаталась и трахалась как позовёт. Бежала в припрыжку!

В жилах стынет кровь, но отступать уже некуда.

– Он такой же урод, как и ты, слова «НЕТ» не знает! Ненавижу вас ублюдки чёртовы!

Глаза зажмуриваю, ору, брыкаюсь, изворачиваюсь, но он психует и поднимается сам. Подскакиваю следом, дальше по постели двигаюсь. Паша гвоздит бешенным взглядом, словно наяву видит, как мы жили на самом деле.

– Не гони. – зло выплёвывает.

Подпрыгиваю на ноги, возвышаясь. Терять уже давно нечего. В грудь ему пальцем тычу.

– Я не обязана перед тобой душу раскрывать! Ты знать не знаешь, что было за это время, понял?! Ты меня не знаешь!!! Больные уроды. Ублюдки. Бабки есть и всё можно решили! Уроды! Мне этого не нужно! Понятно?! Не надо! Денег ваших чёртовых, тачек и прочего дерьма. Подавитесь всем этим!

Закрываю лицо руками, падаю на колени и реву.

Паша молчит.

– Хочешь сказать, что этот уёбок тебя заставил? – голос тише звучит, до противного участливо.

–Да пошёл ты!

Секунда и он вновь рядом оказывается, в объятия тянет. Обнимает, в висок целует, баюкает как маленькую.

Уроде ненормальный.

Опять роль хорошего парня играет. Обнимает так, словно любит и я самое дорогое что у него есть.

Кожу жжёт, но терплю, скриплю зубами и терплю.

Чужие руки, ласки и дыхание на волосах.

Он больной на всю голову. Изощрённый садист, которого нужно запереть в клетке на всю оставшуюся жизнь.

Ненавижу…

Постепенно градус снижается, он меня плачущую на руки берёт, на кровать садится, а после и вовсе ложится, пристраивая на себе. Гладит по спине, успокаивает, говорит какую-то хренотень. Срывается на рык, когда вспоминает моего мужчину, но как только переключается, снова нормальный. Он грозится его закопать. Мол, для этого всё сделал, что ещё немного и передел будет, тогда он, Пашка, всё себе вернет. Много говорит… долго. Говорит, что жалеет, что с психа от отца ушёл в свободное плавание, а ещё подробно рассказывает, как меня увидел… влюбился.

– Всё хорошо у нас будет, ты больше не будешь его бояться. Сдохнет как собака – обещаю. Он и его тупорылые братья. У них ничего нет, ни тыла, ни поддержки. Всё как надо будет.

Говорит, говорит… Слова как вода сквозь песок. Внутри леденеет, но я всё равно слушаю. Мне не оставили выбора, только страшное не это, а то, что он в принципе решил откровенничать. Это значит только одно – не боится, что информация уйдёт дальше…

Он не отпустит. Никогда…

Стокгольмский синдром – на него надеется, больше, чем уверена.

Только вот не будет этого! Невозможно! Я же всё помню: чужие руки, скользящие по безвольному телу, срывающийся шёпот, жар и ненависть во взгляде, когда другое имя назвала…

Паша не простил… не убил, но не простил. Унижал, принуждал, оскорблял, к кровати приковал в конце концов… он и сейчас измывается, всё никак не может успокоиться.

У него ко мне не здоровая тяга. Болезненная, долгая и мучительная для нас двоих. И меня он мучить собрался куда как больше, чем горит сам.

Паша говорит и говорит, а потом решает, что я уснула. Целует в макушку, поглаживает плечо и сам не замечает, как проваливается в сон.

Он засыпает, оставив открытой дверь и сняв с меня наручники… и это то единственное, за что я цепляюсь. Моё тело устало и измучено, я ничего толком не ела, но я жду… жду, когда уснёт ещё крепче.