Этнофагия

Не думал я, что можно так глубоко закопаться в эти дебри. В моём понимании фамильяр не равен человеку, как человек не равен таласанцу или урсу. У всякого вида были свои недостатки и преимущества, и действительно постепенно происходило некое уравновешивание в социальной сфере. Но сказать, что мы имеем одинаковые исходные нельзя. Сказать это – значит перечеркнуть всякие пути к истинному взаимопониманию, а следовательно, и к сближению.

– Баланс необходим всему, – уверенно продолжала свою проповедь Настя. – Если люди слишком разовьются, то другие сапиенты окажутся под угрозой истребления. Природа уже показала нам, чем заканчивается доминирование человеческой расы.

Ай, да Настя! Она же только что подтвердила, что экспедицию на Большую Землю затопили именно таласанцы! Вот, что бывает, когда не знаешь, что именно известно твоему собеседнику. Я намотал это на ус.

– И что же вы хотите? Замедлить прогресс людей?

– Нет, – ответила она. – Мы хотим, чтобы существовала система сдержек и противовесов между разными видами. Мы должны быть максимально взаимозависимы и при этом должны иметь право и возможность обороняться, если придётся. Игра должна быть честной.

Честность? Хорошо бы, подумал я и сказал:

– Это не игра. Это борьба за существование.

– В политическом смысле – игра.

– Что-то какая-то слишком кровавая игра, – заметил я.

– Вот именно это мы и должны изменить, – уверенно декларировала Настя. – Никто не обижает сильного союзника. Слабого наоборот – гнобят и эксплуатируют.

Я попросил паузу, чтобы подумать. Учитывая планы капитана, действия мои могут быть расценены, как государственная измена, но поскольку государство пока что не было формализовано в полной мере, я, в принципе, мог претендовать на скромный статус шпиона иллюминатов. В любом случае, придётся потом объяснять Лебядкину, почему я не вернулся в Корпус в столь важный день, и что я вообще делал у "этой таласанской подстилки" (так и слышу его голос).

Обмозговав этот тонкий политический момент, я объявил свои условия:

– Перед тем, как отправиться с тобой, я должен знать две вещи. Я почти согласен помочь, но если эти вещи останутся тайной, то я выберу отступить и забыть нашу встречу.

– Спрашивай, посмотрим, – предложила она, картинно пожав плечами.

– И предупреждаю, что если мы идём доставать таласанцам какое-то хитрое оружие из времён до Коллапса, то я буду вынужден попросту арестовать тебя. Я должен знать, какую именно дверь мы идём открывать.

Вижу, что со своим предположением про дверь я попал в самую точку. Даже актёрские таланты не спасли Настю от удивлённого взмаха бровями.

– Это не оружие, – помедлив, ответила она. – Это старинный компуктер!

– Это что?

– Компуктер. Штука, которая позволяет считать большие числа. Благодаря ему мы сможем делать то, что раньше казалось волшебством! Таласанцы будут продавать числа людям, и сапиенты смогут развиваться в гармонии. Баланс сил будет восстановлен!

Наверное, она имела ввиду компьютер. Так я понял, что она родом с Пароса. К сожалению, знание о том, как создавать мыслящие машины было давно утеряно или забыто, но само слово сохранилось на некоторых островах в искажённом виде. На Паросе компуктерами называют обычные деревянные счёты. Я знаю это, потому что один из моих бывших соратников, тот, которого казнили, тоже был с Пароса. Он начинал с того, что мечтал стать первым честным казначеем, а закончил убийцей невинного. Ещё один пример того, как добрые намерения становятся причиной катастрофы. Кто может гарантировать то, что таласанцы не используют компьютер для создания оружия? С их-то природной памятью они могут не то, чтобы вернуть баланс сил, а вообще перевернуть всю чёртову систему с ног на голову.

– Я уже сказала тебе больше, чем должна была, – сказала Настя, видя мои колебания. Заполучив компуктер, ты сможешь сам убедиться, опасен он или нет. Рафаэль почему-то верит, что ты будешь способен принять честное решение… В чём лично я сомневаюсь!

– Действительно, что он во мне такого нашёл? – вторя её возражению, удивился я. – Я же общался с ним меньше часа.

– О, этого им вполне достаточно, – заверила меня Настя. – У них очень развитая интуиция.

Значит, таласанец признал во мне потенциального предателя рода людского? Неприятненько…

– Какой второй вопрос ты хотел прояснить?

"Самое главное!"

– Во сколько мы будем дома? – спросил я. – Мне надо кормить кота!

– О! – искренне удивилась Настя.

Почему-то это прозвучало чуть-чуть обидно. Похоже, моё лицо выражало это чувство без всяких слов, потому что она тут же заверила меня, что мы точно вернёмся до наступления утра, и предложила выдвигаться немедленно.

– Чем раньше пойдём, тем раньше вернёшься.

– Но не могу же я пойти в таком виде! – говоря это, я указал на файлеус, прикрывающий мои бёдра.

– У меня есть мужская одежда, – сказала Настя.

Я не стал уточнять, откуда. Облачившись в неприметную накидку, делавшую меня похожим на торговца бижутерией, я чуть успокоился. У накидки есть капюшон, которым можно прикрыться от посторонних взглядов. Шлем пришлось оставить у Насти. Она прикрыла плечи льняным платком и больше ничего с собой не взяла.

Мы покинули город, воспользовавшись закрытым самоходным экипажем. Такие постоянно курсировали между Симпаном и деревней на руинах.

Вопреки уговорам Насти, я взял с собой кинжал и пистолет.

– Ты действительно хочешь поехать ночью за город без оружия? Сейчас? – спросил я. Кажется, её это убедило.

Солнце скрылось за крышами домов. Небо всё ещё светилось остатками дневного тепла, но на улицы уже спустились сумерки.

Повозка, умело управляемая столь хрупкой на вид девушкой, вывезла нас на грунтовую дорогу, вдоль которой вразнобой росли оливковые и лавровые деревья.

В пути не приключилось ничего примечательного. Мы нехотя перебросились несколькими замечаниями и фактами из личного опыта. Оказалось, что Насте недавно исполнилось двадцать пять, а ещё она дочь священника с Пароса. Теперь понятно, откуда такая религиозность и презрение культа Всеединства одновременно.

Когда ехать дальше стало невозможно, мы спешились, привязав экипаж на специализированной стоянке под сенью гигантской сосны, служившей также и ориентиром для потерявшихся. Потом мы долго шли во мраке под тусклым светом Луны прочь от руин, в сторону моря. Настя молча шагала рядом. Почему-то мне казалось, что она взведена, как пружина. Или это ночные тени так искажают наши лица?

– Сюда, – негромко позвала она и начала аккуратный спуск по довольно крутому склону. Конечно, это не то же самое, что карабкаться по Горе, но при неудачном стечении обстоятельств один неосторожный шаг, и болезненное падение закончилось бы на голых камнях, которые без труда добили бы то, что от меня к этому моменту осталось. Учитывая всё сказанное, я смотрел под ноги и старался поспеть за Настей, которая скакала впереди, как горная козочка, будто была рождена ради этого занятия.

Внизу обнаружилась небольшая бухта, которую никаким другим способом, кроме как пешком, найти было бы невозможно – настолько хорошо скрывали её от чужих глаз пышная растительность и белые скалы. Лишь небольшой клочок песчаной суши в самом низу делал это место настоящей бухтой, а не просто разломом в скале. Там к небольшому каменному выступу была привязана небольшая лодчонка.

– Что-то ты не слишком торопишься, – упрекнула меня Настя. – А как же твой кот?

– Ты не веришь, что у меня есть кот? – стараясь не поскользнуться на влажных камнях, спросил я.

– Может, и верю, – сказала она. – Вообще, девы ладят с котами. Если уважают их. Но ты какой-то странный. Не совсем дева. Ты как будто немного весы.

– Это как?

– Ты дипломат…

"Только не это", – подумал я, и, спрыгнув на песок, сказал:

– Скорее всего, дело здесь не в знаке зодиака. Я бывал в этой жизни всяким, а знак всё тот же.

– Конечно нет, – сказала Настя компетентно. – Дело в звёздах и их расположении в момент твоего рождения на свет. Знаки зодиака – это упрощение для простаков и начинающих. Чисто примерная вещь. Факторов, на самом деле, очень много. В разном возрасте они проявляются по-разному.

– Ну да…, – буркнул я, тщась выдумать повод, чтобы сменить тему.

Мой брат поневоле учил меня отличать правду от истины и должное от действительного. Всё детство я жил в эпицентре прогрессирующего безумия, которое большую часть времени лилось на меня в своей самой безобидной – вербальной форме. Поток дезинформации был поистине велик и непрерывен, и мне пришлось проделать немалую работу, чтобы опровергнуть всю ту бредятину, которую наговорил человек, чей опыт мне было положено перенимать. В результате, я выбрал довольно строгий познавательный механизм, которому теперь следовал инстинктивно – так, будто от этого зависит моя жизнь. Имя ему – наука, и этот механизм полностью исключает астрологию из списка вещей, на которые следует опираться при принятии каких-либо решений в этой жизни.

Но, пожалуй, Насте этого сообщать не стоит. Всё равно поймёт неправильно. Хотя и поддерживать такую беседу у меня намерения не было, поэтому, стоило ей открыть рот, как я перехватил инициативу:

– А далеко нам плыть? Что-то не вижу вёсел.

– Они нам не понадобятся, – сказала Настя, наверное, огорчившись моим безразличием к астрологии.

Продолговатый предмет на её шее оказался свистком. Девушка несколько раз с силой дунула в него, и мне даже показалось, что я почувствовал что-то, но звука, как такового не услышал. Через пару минут в тёмной воде зашевелились плавники таласанцев.

– Чувствую себя неуютно, когда пользуюсь таким, – сказала Настя. – До Коллапса люди использовали их в специальных тюрьмах для других сапиентов. Люди не слышат эти звуки, но для таласанцев это звучит как вой младенца.

– Работает же, – сказал я. – Вроде, не маленькие, должны понимать разницу…

– Ну да, – помедлив, ответила она. – Полезай в лодку.

Я сделал, как меня просили. Настя отвязала верёвку и последовала за мной, издав, как мне показалось, звук, похожий на те, которыми общаются таласанцы. Под водой ко дну лодки крепилась специальная сбруя, в которую впряглись несколько представителей морского народа. Нас мягко сняли с песка и медленно потащили сквозь узкое ущелье, прямиком в открытое море.

Выйдя из бухточки, мы оказались наедине с полной Луной. Тёмные силуэты нескольких таласанцев периодически показывались над поверхностью, чтобы блеснуть в лучах ночного светила и скрыться во тьме подводных глубин. Скоро мы набрали хорошую скорость.

"Интересно, сколько в них лошадиных сил?" – подумалось мне, но, пожалуй, не стоит так шутить сейчас!

– Ты знаешь их язык? – вместо этого спросил я.

– Нельзя понять ноэтику, не поняв таласанский…, – и тут она снова издала высокий стрекочущий звук.

– Таласанский…

– Язык.

– О, – понимающе отозвался я. – А скажи ещё что-нибудь?

Настя распрямила плечи, задрала подбородок и застрекотала. Если честно, выглядело это ну просто уморительно.

Я не смеялся, наверное, исключительно из вежливости, а может быть, боялся оказаться разоблачёным невеждой. Если и была у меня в этот момент уверенность хоть в чём-то, то это в том, что человек не может издавать эти звуки, оставаясь в своём уме! Интуиция, права она, или нет, упорно твердила, что люди так себя не ведут. Это смотрелось и отталкивающе, и занятно.

Но Насте, судя по её повадке, было все равно. Стрекоча по-таласански, она не проявляла и капли той наигранности, с которой встретила меня несколькими часами ранее.

Видимо, искренняя Настя всегда была очень странной девочкой, поэтому ей и пришлось научиться изображать нормального человека…

– Что это означает? – спросил я, чтобы нарушить возникшую неловкую тишину.

– Это таласанская пословица, – ответила она. – "Привычки побеждают добро".

Так я и сидел дальше напротив неё, стараясь не выдавать своих смешанных чувств. Мы отплыли от берега километров на двадцать. А то и больше. Отсюда и днём едва ли было бы видно Симпан – ну разве, что Гору. Наверное, нас можно засечь оттуда, но у наблюдателя для этого должен быть телескоп. А ночью шансов быть обнаруженными практически не было.

Стояла безветренная погода. Безоблачное небо блестело тысячей маленьких точек, образующих Млечный Путь. Тёплая летняя ночь струилась на нас серебряным лунным светом сквозь пропитанный солью воздух. Мы плавно раскачивались на волнах, слушая плеск воды и отдалённые редкие крики птиц. Вскоре на горизонте показалось еле заметное тёмное возвышение.

– Что там такое? – спросил я.

– Насыпь, – сказала Настя. – А за ней – дверь.

– Посреди моря?

– На самом деле, здесь очень мелко. Под нами когда-то был небольшой утёс, но уровень моря сильно поднялся после Коллапса. Весь старый Симпан под водой…

– И куда ведёт эта дверь?

– По словам Рафаэля, в старинную станцию связи одного из последних альянсов старых людей.

– Хм…

Мы приблизились к насыпи, и тогда я осознал масштабы стройки. Пологие стенки из уплотненного морского грунта, смешанного с какой-то растительностью и залитого коралловым цементом, уходили глубоко в море, образуя кольцо. Вся конструкция выглядела лопнувшим волдырём на гладкой поверхности моря.

– И всё это без помощи людей? – спросил я, присвистнув.

Я действительно был впечатлён. Отсутствие столь привычной нам пятерни делало таласанцев абсолютно беспомощными в строительстве. По крайней мере, таково было общее мнение. Однако они-таки смогли растащить песок со дна моря и устроить насыпь, чтобы потом откачать воду из внутреннего периметра. Если бы не многочисленные приспособления, которые были изготовлены гильдией инженеров для таласанцев, я думаю, они бы эту насыпь никогда не собрали. Но даже и с ними, работа здесь была проделана большая. По сути, они построили настоящий мини-остров в форме кольца. Много ли искусственных островов создали люди за последние триста лет? Если честно, не припомню ни одного. Интересно, на что ещё способны наши морские друзья?

"Им палец в рот не клади", – предупреждал меня шеф перед тем, как определить в сопровождение их делегации в день спектакля. Тогда его слова показались мне излишне драматичными и чуть ли не параноидальными. Как быстро всё меняется!

Мы причалили и спешились. Таласанцы вылезли из сбруи, и я затащил лодку на песок. Ширина кольца была всего метра полтора. Изнутри стенки были закреплены сетчатым каркасом неизвестного происхождения. Внутренняя область – метров пять в диаметре. С обратной стороны из тьмы колодца торчал закреплённый скобами шланг. Лунный свет не доставал до дна.

Я обернулся и увидел, что с нами остался один из таласанцев. Он вытащил морду из воды и сказал что-то.

– Это Рафаэль, – сказала Настя. – Я буду переводить.

– Приветствую, – сказал я громче, чем хотел.

Таласанец качнулся вперёд, будто бы кивая мне. Я ответил тем же.

"Я рад, что вы согласились составить нам компанию".

– Право, не знаю, на что вы рассчитываете, – ответил я Насте.

"Мы просто хотим знать, что находится внутри этого помещения", – перевела она. "Наши источники говорят, что ты, к тому же, должен был изучать древневсебщий язык – англиш". Действительно?

Кажется, последний вопрос принадлежал лично Насте. Я не удержался и спародировал её тон:

– "Действительно"?..

– Я тебя чем-то обидела? – удивилась она.

– Нет, но я чувствую предвзятое отношение с твоей стороны, и природа его мне не очень ясна.

– А ты весь из себя такой беспристрастный, так, что ли? – возмутилась Настя. – Я видела, как ты рассматривал мои картины. Этот смешок, застрявший в твоих глазах – там живёт вся невысказанная критика и всё твоё самомнение. От меня не спрячешься за вежливостью.

– Что же я тогда тут делаю?

– Ты до сих пор так и не спросил, что тебе будет за оказанную тобой услугу, – сказала она. – Ты хочешь поступить правильно и действительно считаешь себя единственным источником знания, которому можно доверять. Не знаю, хорошо это или плохо…

– Это неправда, – спокойно ответил я.

– Что именно?

– Себе я тоже не доверяю!

Нас прервал недовольный таласанский стрёкот. Настя ответила Рафаэлю на его языке. Они перебросились ещё несколькими фразами. Я снова чуть не рассмеялся, но успешно сдержал улыбку. Хотя теперь я уже и не знаю, что там написано на моём лице! Остаётся надеяться на темноту.

"С другой стороны есть лестница", – снова перевела Настя. – "Спускайтесь вниз. Там вы найдете масляную лампу. Разожгите её и следуйте инструкциям на двери. Конструкция затвора должна быть вам интуитивно понятной. Когда окажетесь внутри, попробуйте найти источник электропитания или какое-то освещение. Судя по всему, оно должно работать – я слышу очень слабый ультразвуковой сигнал, исходящий оттуда. Если это так, то где-то там должен быть и компуктер. Ваша задача найти его, и по возможности отыскать какую-то документацию или техническое руководство. В остальном, действуйте по ситуации. Вероятно, там найдётся немало полезных артефактов. Я вам полностью доверяю. Сейчас вы наш единственный шанс на сбалансированное будущее!".

Я не знаю, как это объяснить, но у меня только сейчас начало складываться впечатление, будто что-то в этой ситуации глубоко неправильно. Не может быть, чтобы во всём Альянсе Таласия не смогла найти лучшего, чем я, кандидата для такой работы. Допустим, им не известно о моих политических и личных связях с капитаном. Но разве для всего этого не сгодилась бы, например, парочка фамильяров? Зачем звать стражника и… Кого? Дочь священника? Интересно, как её фамилия? Не Гатти ли, слу́чаем?

– А официальные власти Таласии знают про это место? Или хотя бы, что мы сейчас здесь? – спросил я.

"Мы находимся на частной территории", – уклончиво ответил Рафаэль. – "Чиновникам Таласии не обязательно знать, во что я играю в своей воде". Это идиома…

– Понятно, – сказал я.

"Что именно вам понятно?"

– Что идиома. И что вы своего рода ренегат. Ваше правительство может очень остро ударить по тем, кто сотрудничает с людьми в такое время. Я не ошибаюсь?

"То же самое касается и вас, насколько мне это известно", – ответил Рафаэль настиным голосом.

– Прежде, чем я пойду туда, я хочу знать, зачем? Какова осязаемая цель этого мероприятия?

Таласанец помолчал, видимо, тщательно обдумывая детали ответа. Значит, собирается либо соврать, либо не договорить.

"Я хочу заключить союз с побеждающей стороной. Единственный способ выживания для нас – это привить людям ноэтический взгляд на жизнь. Ваш вид неистребим. Это доказано опытным путём. На вашей стороне банальная анатомия. Нам не остаётся ничего, кроме честного сотрудничества. Порознь мы истребим друг друга. Вместе мы изменим облик планеты и отправимся в космос!"

Я представил Рафаэля, рассекающего в тележке Море Спокойствия и улыбнулся.

"Чиновники Таласии не понимают, что без людей всё это недостижимо!", – продолжила перевод Настя. "Этноцентрические законы Таласии стали препятствием на пути к воплощению этой мечты. Морской народ давно привык ощущать себя царём природы. Нам принадлежит пространство, размерами превосходящее все территории старых людей, вместе взятые. И всё же, мы ничего не сможем противопоставить людям, если они получат свою прежнюю мощь. А вы её обязательно получите. Парадокс в том, что Таласия пользуется ресурсами и продукцией людей, тем самым способствуя вашему развитию, и одновременно с этим мы пытаемся ему препятствовать при помощи санкций и поверхностной идеологии Всеединства, в которую в самой Таласии никто не верит. Я убеждён, что объединение на основе ложного учения может привести только к очередному коллапсу".

– И что же вы собираетесь делать с компьютером, если он работает?

Настя взметнула брови, когда услышала другой вариант этого слова, но от себя ничего не сказала.

"Я собираюсь оставить его в своём частном пользовании. Таласия, конечно, знает, что я веду стройку, но не имеет права проникать в мою воду. Если мои подданные умеют хранить язык за зубами – а это так и есть – то существование этого помещения останется тайной. А потенциальные возможности компьютера огромны. Строительство, медицина… Всё зависит от того, что именно хранится в его памяти. В первую очередь я планирую продавать сложные вычисления людям взамен на изготовление определённых приборов, которые смогут повысить шансы таласанцев и людей на мирное и равное сосуществование".

Что ж, по крайней мере, версии Насти и Рафаэля совпадали. Возможно эти двое действительно не имели никакого отношения к затопленной экспедиции на большую землю. Но спрашивать напрямую я об этом не стал, поскольку это выдало бы мои связи с иллюминатами.

– Ладно, – сказал я. – Пошли.

Лестница была влажной и скользкой. Я два раза чуть не сорвался. Казалось, стенки колодца, выложенные сеткой, вот-вот обвалятся, утопив меня здесь под своими обломками. Видимо, сюда постоянно заливает вода. Повернув голову назад, я снова отметил шланг, тянущийся наверх с самого дна.

Внизу я разжёг при помощи спичек закреплённую на стене лампу и уставился на символ на массивной железной двери частично покрытой ржавчиной. Звезда в круге и четыре стрелы, направленные в разные стороны. В дрожащем свете лампы это выглядело как символ какой-нибудь секты. Меня вновь посетило нехорошее предчувствие, похожее на то, что я испытал днём на городской площади.

– А кто оставил это здесь? – спросил я у Насти, пока та без каких-либо заметных затруднений спускалась по скользкой лестнице.

– Кого? Лампу? Я.

– То есть, ты сюда уже ездила?

– Ну разумеется, – раздражённо бросила она, спрыгивая на мокрое дно. – Как бы я ещё нас сюда привела?

– Часто? Ночью?

– А в чём вообще вопрос?

– Пытаюсь понять, одни ли только мы знаем об этом месте, – объяснился я.

– Думаешь, я совсем дура? – спросила она с вызовом.

– Я думаю, насколько хорошо тебя было видно в подзорную трубу?

Настя оставила это замечание без комментариев.

– Хватит трепаться. Хватайся вон за то железное кольцо слева. А я буду здесь, – она встала с противоположной стороны двери. – На счёт три попробуем повернуть против часовой стрелки.

– Ладно.

Я приложил вращательное усилие и железные прутья, расположенные снизу и сверху кольца чуть сдвинулись.

– Ещё! – почти свирепо потребовала Настя.

Я нажимал, как мог, и думал о том, что во мне, по всей видимости, живёт два человека. Один из них умный, а другой дурак. Умный собирает информацию и держит язык за зубами. Он копит силу. Дурак же ответственен за отвагу и самовыражение. Это именно дурак сердится, когда умный бессилен. Он же ворчит, жалуется и обвиняет, в том числе и свою вторую половину – умника. Это он стрелял в воздух там в Амфитеатре, и тот же самый дурак изо всех сил пытается сейчас открыть эту дверь, между прочим, подвергая себя серьёзным репутационным рискам.

Умная половина терпит эти выходки вовсе не вопреки себе. Просто часто так получается, что всего нужнее ей оказывается именно дурак. Зачем? Наверное, чтоб брать то, что нужно. Без дурака умный давно застыл бы на месте, не в силах совершить ни единого поступка. Я бы ни за что не оказался здесь, действуй я хоть сколько-нибудь умно. Ведь информации всегда недостаточно, планы всегда неполны, а неизбежный регресс в бесконечность любой моральной дилеммы обезволивает ум. Дураку эти понятия, слава богу, неведомы, поэтому он и суёт свой нос, куда не следует. А умник потом с этим разбирается.

Динамично? Вполне. Жизнь – это разность потенциалов, как говорит мой отец.

На этой мысли я почувствовал вдруг, что замок наконец-то поддался. Дальше дело пошло легко. Штыри, удерживавшие утопленную в железобетонную коробку дверь, скребясь о стенки, вышли из углублений, а с внутренней стороны что-то щёлкнуло.

– Спаси нас, Господи! – вырвалось у меня непроизвольно.

– Ты правда веруешь в Бога? – удивлённо спросила Настя.

– Нет, – признался я. – Но я слышал, что Господь любит всех в равной степени.

– Богу на тебя плевать, Артём, – сказала Настя. – Ты для него просто инструмент познания.

Этот разговор постепенно превращался в затянувшуюся философскую беседу "о-ничём-и-ни-о-чём", как мы это называли в студенческие годы. Так бывает, когда у вас устанавливаются дружеские отношения с людьми, которые исповедуют взгляд на мир, в корне противоположный вашему.

– Как и…

Мой не слишком остроумный ответ был прерван скрипом открываемой двери. Луч света от лампы выхватил небольшой участок кафельного пола и стену, покрытую серой сталью. В нос мне сразу же ударил невероятно затхлый запах, как будто открыли сундук со старыми мокрыми тряпками.

Настя сделала короткий шаг назад и подняла тыльную сторону ладони к лицу. Её взгляд был направлен вперёд в самое сердце тьмы. Она сняла лампу со стены колодца, вытянула руку с ней перед собой и молча направилась внутрь, другой рукой прижав свой льняной платок к носу, чтобы не задохнуться от стоящей там болезненной вони.