Презумпция виновности. Часть 1. Надежды не тая. Россия. Наши дни. III

После этой фразы капитан успокоился и быстро снял наручники. Тополев сел на лавку, и дверь в камеру с лязгом закрылась.

Соседями новоиспеченного заключенного оказались разговорчивые и довольно интеллигентные люди. Они поздоровались и представились. Одного из них звали Валера Чурбанов, а второго – Алладин Мамедов, по национальности он был курд. Оба ехали из Таганского районного суда с продленки9. Оба сидели на Бутырском централе на БС10.

– Ну, а у тебя что за беда? – поинтересовался Валера.

– Арестовали меня вчера в ресторане «Иль Помидорро» за то, что у должника деньги своей компании хотел получить.

– Какая беда – это означает «какая у тебя статья», – пояснил Валера.

– Статья 159 часть четыре.

– А ущерб какой, сколько с тебя терпила просит?

– Потерпевший хочет два миллиона четыреста тысяч рублей, а приняли меня с пятьюстами.

– А где приняли?

– На улице Садовнической, 54.

– Тогда у тебя будет Таганский суд, и, скорее всего, тебя привезут в Бутырский СИЗО к нам.

В этот момент дверь автозака открылась, и старший смены велел перебираться в другой автомобиль, побольше. Пассажиров поодиночке, снова надевая наручники и пристегивая к сопровождающему, стали выводить на улицу к стоявшему в десяти метрах от «газели» огромному КамАЗу. На этот раз Гриша почувствовал, что подниматься по приставной лестнице было очень тяжело, особенно в наручниках. Одной рукой он был пристегнут к сотруднику ФСИН, поэтому не мог схватиться за поручень на кузове, и конвоир втащил его практически силой в кабину автозака. Другой открыл фигурным металлическим ключом засов на решетчатой двери, после чего открылась маленькая щелка в камеру – не более тридцати сантиметров, где уже сидели Валера и Алладин. Перед входом с Григория сняли наручники, и, нагнувшись, чтобы не задеть головой потолок, он просочился вовнутрь и сел на железную скамью напротив других пассажиров. Ключ снова провернулся три раза, закрывая решетку за этапируемыми. В этом замкнутом бронированном помещении были две большие камеры для содержания арестантов по десять человек в каждой и три одиночных камеры, а также ряд приставных стульев для конвоя.

Свет в автозаке практически не горел, одна тусклая лампочка еле освещала пространство. Внутри было тепло, а через вентиляционное отверстие в потолке поступал свежий воздух. В кабине водителя были кнопки управления кондиционированием, освещением и связью. В общем, как показалось Григорию, вполне современная техника.

– Чем на свободе занимался? – продолжил разговор настырный Валера.

– Работаю финансовым директором строительной компании.

– И что, большая компания?

– Нет, маленькая, мы больше занимаемся проектно-изыскательскими работами, чем стройкой – работаем с Облгазом и РЖД.

– А живешь где, в Москве?

– На Щукинской, на улице Авиационной.

– Это там, где дорогой и красивый жилой комплекс «Алые паруса»?

– Да, в соседнем доме. У меня прямо из окна виден новый стадион «Спартак» и «Алые паруса».

Валера оживлялся все больше и больше, а Алладин, будучи восточным человеком, спокойно сидел и ждал своей очереди, чтобы задать единственный, но самый интересующий его вопрос.

– А раньше чем занимался, до строительной компании? – продолжал допрос с пристрастием Валера.

– У меня был холдинг по обслуживанию самолетов «Аэрофлота» в Шереметьево. Более семисот сотрудников, двести пятьдесят миллионов долларов – капитал компании. Все отняли рейдерским захватом. Два года боролся, получил три пулевых ранения и уехал в Израиль. Отсиделся там четыре года и вернулся обратно в Россию. Так что потрепало меня неслабо, теперь вот еще и арест…

– Давай к нам на БС в Бутырку! У нас в камере все есть: телевизор, холодильник, холодная и горячая вода, связь, всего четыре человека. Жить можно. Стоит это удовольствие всего сто – сто пятьдесят тысяч рублей – как договоришься, зато сидишь, как у Христа за пазухой: никто не трогает и особо не шмонают.

– Да я даже не знаю, куда меня определят. Сейчас вроде везут на Петровку 38, а завтра – в суд. Адвокат обещал вытащить меня под домашний арест или даже под подписку о невыезде.

– Поверь мне: если тебя сегодня домой не отпустили, значит, завтра обязательно отправят под арест, так система работает. Поэтому, скорее всего, тебя определят на Бутырку.

– Я все-таки буду надеяться, что завтра уйду из суда хотя бы под домашний арест из суда. У меня ведь как такового преступления-то нет.

– Ну посмотрим… Если что, запомни: моя камера – 288. Скажи мне на всякий случай твои фамилию, имя и отчество. Попробую договориться, чтобы тебя отправили к нам.

Валера достал из своего пакета бумажку и ручку и записал данные Григория. Пока Валера занимался записями, Алладин нагнулся поближе к Грише и прошептал:

– Желаю тебе, чтобы завтра в суде у тебя все сложилось, как ты хочешь! Но жизнь – это жизнь, а тюремная жизнь – вообще отдельная категория, поэтому подумай о том, что тебе сказал Валера. Тюрьмы бояться не надо – надо опасаться непорядочных людей, которые там встречаются. – Он откинулся обратно и, скрестив руки на груди, обратился к Валере: – Сегодня же футбол по телевизору! Наши играют. В двадцать два тридцать, по-моему, начало.

– Да-да, точно! Мы с австрийцами в отборочном.

– Ну, должны успеть на матч. Сейчас пачку сигарет продольным дадим – и они нас побыстрее со сборки в камеру отведут.

Потом они долго обсуждали, какие продукты появились в ларьке централа и последние тюремные новости: кто в какую хату заехал, кому какие сроки дали и что слышно об амнистии и законе «день за полтора». На Гришу сразу обрушилось такое количество новых терминов и слов, что он мог только догадываться об их сути. Из разговора он понял, что Алладин сидит в одной камере со смотрящим за БС, что положенца зовут Анзор, он чеченец и сидит в общей хате 221. И вообще Бутырка – это чеченский централ. Сидят еще несколько воров, а именно: Эдик Тбилисский, Ислам большой и Айко Астраханский. Валера рассказал, что у них есть фонарик – это маленький кнопочный сотовый телефон, поэтому после восьми вечера можно всегда выйти на связь и поговорить с родными и близкими. Если нужен телефон с интернетом, то можно попросить через маляву, и по дороге пришлют из хаты Алладина. Живут дружно, вместе готовят, смотрит телевизор, есть даже флешка с сериалами и фильмами.

Автозак остановился, и конвой вышел на улицу.

– К Бутырке подъехали, – пояснил словоохотливый Валера. – Сейчас в очереди с часочек отстоим – и заедем.

– В какой очереди? – недоумевая, спросил Григорий.

– Как в какой? Думаешь, мы тут одни такие, кого в тюрьму привезли? Тут сейчас автозаков пять-шесть стоит как минимум. Пока запустят, пока с собаками досмотрят, пока на проходной примут… По полчаса на автозак, не меньше. Так что сидим, ждем и надеемся, что хотя бы к футболу успеем.

И действительно, ждать пришлось не менее полутора часов. Сотрудники ФСИН запрыгнули обратно в КамАЗ, плотно закрыли за собой дверь, и машина двинулась по жутким ухабам внутрь тюремного замка. Послышались лай собак и крики охраны, дверь снова открылась, конвой вышел, а внутрь запрыгнул сотрудник СИЗО с фонариком в руках. Осветил внутренние помещения, посчитал заключенных и вышел, захлопнув за собой дверь. Машина поехала дальше.

– В общем, слушай сюда! – торопливо заговорил Валера. – Как привезут на Бутырку завтра, попросись в камеру 288. Я предупрежу кого надо, но ты сам тоже прояви инициативу.

Дверь снова открылась, и с улицы громко прокричали:

– Выходим по одному!

Валера с Алладином тепло попрощались с Гришей, пожелали всего самого хорошего на завтрашнем суде и ушли. Он остался совсем один в огромном КамАЗе. Машина простояла еще минут двадцать, пока оформляли ребят, и снова двинулась в путь. На этот раз ехали недолго – было уже около одиннадцати вечера, пробки кончились, и машина ехала практически без остановок. Снова такая же процедура перед воротами ИВС, но уже гораздо быстрее и без лая собак.

Автозак стоял практически рядом со входом, поэтому, когда Тополев медленно спустился по приставной лестнице автомобиля, он не смог разглядеть окружающую его территорию. Зайдя внутрь, он попал в решетчатый «стакан» размером полтора на два метра со стенами и потолком из металлической решетки, на полу лежали старые толстые деревянные доски, выкрашенные в грязно-коричневый цвет. Напротив стоял стол, которому было лет шестьдесят, не меньше, и такой же старый деревянный стул. На нем сидел майор и записывал что-то в большую толстую книгу. Черная лампа из тридцатых годов прошлого столетия вписывалась в интерьер как нельзя хорошо. Наверное, именно такими светили в глаза на допросах следователи этого заведения в те далекие годы, а теперь, за ненадобностью, ее отдали вниз, на приемку новых арестантов. Помещение было совсем маленьким – квадратов десять, не больше, с очень высокими потолками и резким запахом сырости.

– Снимай всю одежду и отдавай мне! – скомандовал майор.

Тополев обнажался по одной вещи и просовывал через решетку полицейскому, тот, в свою очередь, ощупывал каждую складочку, заглядывал в каждый карман, вынимал стельки из ботинок и внимательно изучал застежки. После тщательного шмона заставил Гришу три раза присесть, нагнуться и показать задний проход. Затем внимательно осмотрел волосы, подмышки и полости рта. Не обошлось и без облапывания гениталий.

«Хорошо, что хотя бы в резиновых перчатках», – подумал Григорий, принимая эту процедуру как должное.

– Одевайся! – снова скомандовал майор. – Сейчас мы составим опись вещей. Слушай внимательно и поправляй, если что.

Они записали все, что было на Григории, в амбарную книгу, где он потом расписался через отверстие в решетке.

– Какая статья? – поинтересовался полицейский.

– 159 часть четвертая.

– По вещам сразу видно, что мошенник, стопятьдесятдевятчик, к гадалке не ходи! Выходи, руки за спину!

Зачитал Григорию права, правила поведения в камере, правила движения по коридорам. Напомнил о праве охраны применять спецсредства в случае неповиновения и скомандовал «вперед».

Шок и интерес, страх и любопытство, неизвестность и безысходность – все это испытывал сейчас Гриша, проходя в сопровождении дежурного офицера по коридорам и лестницам изолятора на Петровке. Поднявшись на второй этаж, они остановились у двери с надписью «Склад». Там новоиспеченному арестанту выдали скрутку – матрас, подушку, одеяло и постельное белье. С этим большим тюком наперевес Тополев дошел до камеры, которая была справа в конце коридора. Продольный открыл дверь и запустил внутрь новенького узника.

Камера была размером не больше двадцати квадратных метров, с маленьким зарешеченным окном под потолком у противоположной от входа стены. Снаружи окно прикрывали металлические ставни, сделанные так, что через них можно было смотреть только вверх, поэтому Григорий смог разглядеть лишь верхний ряд окон противоположного корпуса здания. Слева от входа находилась параша, которую Валера Чурбанов ласково называл дальняком – дырка в полу, отгороженная деревянными щитами, высотой метра полтора. Далее был рукомойник и металлический шкаф с пустыми ячейками. Три кровати стояли у окна и одна – по правой стене напротив шкафа. Основания шконок были сделаны из металлических пружин. Посередине камеры стоял стол с приваренными скамейками. На столе лежали черствый хлеб и соль в кульке, сделанном из газеты. Стены камеры были в «шубе» – острая как иглы штукатурка, напоминающая шкуру доисторического зверя. Сокамерниками Гриши оказались наркоман, грабитель и воришка.

Длинный и очень худой молодой человек лет двадцати пяти славянской внешности с кучерявыми волосами, бегающими глазками и немного трясущимися руками оказался продавцом наркотиков. Его приняли в парке на продаже подставному покупателю, который оказался полицейским. Дома у него провели обыск и тоже нашли наркотики. Он во всем сразу признался, поэтому к нему отнеслись довольно гуманно: дали поесть и собрать вещи. После всех следственных действий привезли сюда, и теперь он ожидал решения своей незавидной участи. Задержан впервые, поэтому, как и Григорий, ничего не понимал в происходящем и плохо знал, какие реальные беды ему грозят – как в суде, так и в СИЗО.

Вторым был невысокий, но довольно крупный узбек, которого остановили у входа в метро, сказав, это именно он ограбил женщину, и привезли сюда. По-русски разговаривал сносно, но с сильным акцентом. Рассказал, что ни в чем не виноват, а на видео, которое ему предъявили в качестве доказательства вины, непохожий на него человек. Потерпевшая тоже его не опознала, но его все же арестовали и упекли.

Третий – вообще уникальный арестант: таджик-воришка. Маленький, худенький, смуглый и совсем не говорящий по-русски. Они с узбеком быстро нашли общий язык, и впоследствии именно он переводил всем рассказы незадачливого гостя из Таджикистана. Оказалось, тот работал в одной из московских управ дворником, его начальник попросил убрать незаконно привязанный к муниципальной стоянке велосипед. Тот, естественно, выполнил приказ бая. В этот момент мимо проезжал полицейский патруль, который с удовольствием его и задержал. По факту кражи был составлен рапорт. Никто не стал приглашать никаких переводчиков, разбираться в произошедшем и выслушивать что-то там тарабарившего не по-нашему человека. Патрульные ППС добавили себе «палку»11 за моментальное раскрытие кражи, а маленький таджик поехал в изолятор временного содержания.

Есть было нечего. Все, кроме отобедавшего дома наркомана, были голодны, поэтому, договорившись, на троих разделили оставшийся от предыдущих посетителей хлеб, смачно посыпали его солью и с большим удовольствием съели. Выслушав причины задержания друг друга и поболтав об условиях содержания и прогнозах на завтра, улеглись на шконки. Гриша дал таджику несколько советов через опекавшего его узбека. О том, что завтра ему обязательно надо потребовать в суде бесплатного переводчика, через которого он сможет объяснить свою позицию и заявить ходатайство о предоставлении документы из Управы района, где он официально работает. А еще – взять показания начальника, который потребовал от него выполнить свои должностные обязанности и освободить велосипедную стоянку от незаконно припаркованных транспортных средств. Таджик как полоумный кивал, делая вид, что понимает, о чем говорит Григорий, но, явно находясь в шоковом состоянии, не до конца воспринимал, где находится и что с ним будет дальше.

Около часа ночи все в камере угомонились и заснули. Толстенький узбек храпел, воришка велосипедов постанывал во сне, а наркоман с мошенником посапывали вразнобой. Глазок в двери камеры каждые двадцать-тридцать минут открывался и, застыв на секунды, тихо опускался вниз, не беспокоя узников каземата, которым предстоял тяжелый день и новые впечатления.

В шесть утра громко залязгали замки, и посередине железной двери камеры открылось небольшое окошко, через которое передали четыре алюминиевых тарелки с кашей, буханку еще теплого хлеба и четыре кружки с горячим сладким чаем. Григорий ничего, кроме хлеба, не ел уже двое суток, поэтому завтрак показался ему просто царским. Наркоман ничего есть не стал – его трясло с самого момента пробуждения, а гости с юга с радостью уплетали рисовую кашу за обе щеки. Свежевыпеченный хлеб приятно пах и был намного вкуснее того вчерашнего, черствого. Ели молча и с удовольствием.

Часов в восемь начали вызывать по фамилиям и вывозить на суды. Первым уехал наркоман, даже не попрощавшись с сокамерниками. Немного погодя забрали таджика, а потом – и узбека. Довольно долго Григорий оставался один и ждал вызова. Из-за стресса у него два дня не было стула, и теперь, когда он остался в камере в одиночестве, смог спокойно опробовать парашу по назначению. Делать это в присутствии других ему было неудобно и стыдно, поэтому теперь он получал огромное удовольствие, если можно это так назвать.

Около полудня дверь открылась, и выводной произнес фамилию Тополева. Гриша уже давно собрал матрас с подушкой и постельным бельем в скрутку, как делали вызванные ранее сокамерники, поэтому, услышав свою фамилию, не теряя времени на сборы, подхватил ее и смело вышел из камеры. Сдав тяжеленный моток из ваты и ткани, служивший ему кроватью, на склад и расписавшись в нескольких книгах, спустился в сопровождении двух охранников изолятора вниз по лестнице ко выходу и снова в наручниках сел в специализированную для развоза заключённых «газель».

– Это почему вдруг? – показывая полицейским руки в кандалах, недовольно и удивленно спросил Григорий. – На основании чего? Я еще даже не арестованный и не осужденный. Как это?

– А куда тебя везут, по-твоему? – спросил, хихикая, конвоир.

– В Таганский районный суд, на заседание об избрании меры пресечения, – продолжал настаивать Григорий.

– А как твоя фамилия?

– Тополев!

– Ну правильно! Магомед Таргоевич?!

– Нет! Григорий Викторович! – ехидно ответил Гриша.

Конвоир повернулся к охраннику, который вывел задержанного, и с удивлением переспросил:

– Ты кого привел? Это не мой подопечный! – Он повернулся обратно к Григорию и громко скомандовал: – Выходи!

Выяснилось, что вывести надо было не Тополева, а Топлеева, который «отдыхал» в соседней камере, и выводной просто перепутал фамилии. Если бы Григорий не обратил внимания на незаконность действий конвоиров с наручниками, то его увезли бы в другой суд, а там неизвестно, чем бы дело закончилось.

Снова руки за спину, снова обратно на второй этаж, опять получение скрутки, та же камера, снова ждать. Но недолго. Минут через пять снова открылась дверь, и на этот раз фамилия звучала уже правильно. Тот же маршрут, похожая «газель», на этот раз ехали точно в Таганский суд.

Задний отсек уже занят – в нем уже четверо сидят, поэтому Гришу засунули в одиночную камеру по левому борту машины. «Стакан» оказался очень узким, и длинноногий Григорий еле-еле в нем поместился. Его коленки болезненно упирались в переднюю железную стенку, а на кочках приходилось стучаться головой о крышу. Закрывая дверь тесного «стакана», куда с трудом проходили плечи Тополева, его сильно ударили по больной руке.

Автозак двинулся с места, и Грише стало совсем некомфортно: было нечем дышать, тесно, заболели плечо и колени. Стараясь поменять позицию, то привставая и сгибаясь в три погибели, чтобы разгрузить от боли колени, то, наоборот, присаживаясь и упираясь конечностями в стены, давая отдохнуть напряженной от скручивания спине, Григорий нетерпеливо попросил конвоиров приоткрыть дверь, дабы вздохнуть полной грудью. Они отказались: по инструкции во время движения все должно быть закрытым. Пришлось хватать воздух носом через маленькие отверстия в верхней части двери. Но его все равно катастрофически не хватало, и Гриша начал паниковать и задыхаться. Почти в полуобморочном состоянии Тополев доехал до суда и там еще с полчаса ожидал, пока освободятся камеры в подвале здания. В остановившуюся машину кислород не поступал, и Грише оставалось лишь дышать спертым воздухом из салона автозака.

Наконец дверь открылась, и его практически на руках вынесли на улицу в наручниках. Григорий попросил, чтоб ему дали три минуты отдышаться и прийти в себя. Конвоиры уступили, испугавшись, в каком состоянии они вытащили человека из автозака. Он был бледен, еле дышал и не мог идти – ему было очень плохо. Как только Григорий смог двигаться дальше, его повели под руки в Таганский районный суд.

На улице у входа стояли Лариса, Ромка, Серега Гнедков и близкий друг Валера Смирнов. Увидев их, Гриша улыбнулся и поздоровался, как ни в чем не бывало, будто не было на нем наручников, сопровождающих его фсиновцев и возможного ареста впереди. Похоронный вид их лиц сменила ответная улыбка. В сопровождении такой «веселой» компании его сопроводили по лестнице на второй этаж и провели в зал судьи Тимаковой. Посадив Тополева в клетку на скамью подсудимых, с него сняли наручники и ими же закрыли решетчатую дверь. Зал суда был довольно большим и светлым. Справа от Григория на адвокатском месте сидел неизвестный ему человек лет тридцати пяти, лысый, в очках; он с очень озабоченным видом что-то фотографировал на свой телефон. Напротив него, в пяти метрах, в другом конце зала у окна, за столом обвинителей, сидели следователь Черноус и прокурор. У дальней стены от входа посередине на возвышении располагалась кафедра судьи. Напротив скамьи подсудимых были места для посетителей и участников процесса. Туда уселись друзья и родственники Тополева.

Адвокат Роман Шахманов, прибыв в зал суда, копировал страницы судебного дела Григория, очень торопился и был слегка взволнован. Только когда Гришу завели в камеру, он оторвался от своего занятия, просунул руку сквозь решетку и поздоровался с клиентом.

Он представился и рассказал, что его наняла Лариса, что он знакомый Валеры Смирного и теперь будет заниматься этим делом. Он только сегодня узнал о случившемся, и у него было мало времени, чтобы вникнуть в происходящее. Поэтому сейчас он отснимет все необходимые документы, а на заседании надо попросить судью о продлении времени содержания под стражей еще на семьдесят два часа, чтобы адвокат мог подробно ознакомиться с материалами дела. Григорий внимательно выслушал его и жестом подозвал Ларису к решетке.

– Лариса, скажи, пожалуйста, а что с тем адвокатом, который был на моем первом допросе? Я же вроде с ним обо всем договорился…

– Я была у него вместе с Валерой, он нам не понравился, поэтому Валера нашел через свою знакомую фээсбэшницу Романа. Он очень хороший адвокат и тебе поможет.

– Хорошо. Я тебя понял. Ты часы с кольцом хотя бы забрала у Ильи?

– Да, конечно, забрала!

– А документы, про которые он говорил, которые надо было сделать, чтобы меня сегодня отпустили под домашний арест, вы собрали? Паспорта заграничные следователю передали?

– Нет, мы ничего не собрали и не передавали. Роман сказал, что он все будет делать сам. Он очень сильный адвокат, в прошлом – прокурор Рязанской области, поэтому слушай его, и он все сделает, как надо.

Все улыбались и подмигивали Григорию, стараясь поддержать его, и только Сережа Гнедков кривился и с порицанием кивал головой: мол, «ну как же ты так мог вляпаться?».

Секретарь судьи громко произнес известную всем фразу «Встать! Суд идет!». Все встали, в зал вошла судья Тимакова – красивая женщина средних лет с темно-русыми волосами, одетая в черную мантию с белым воротничком. В руках у нее была небольшая папка, которую она положила перед собой, а затем грациозно села в высокое кожаное кресло. Секретарь разрешил всем присесть, и началось судебное заседание.

– Слушается дело об избрании меры пресечения гражданину Тополеву Григорию Викторовичу, обвиняемому по статье 159 часть четвертая Уголовного кодекса Российской Федерации, – громким поставленным голосом начала Тимакова. – Есть ли у сторон отводы судье, прокурору или адвокату?

– Нет, Ваша честь! – громко ответили по очереди все стороны судебного процесса.

– Есть ли какие-нибудь ходатайства, которые необходимо озвучить перед началом судебного заседания?

– Да, Ваша честь! – громко анонсировал адвокат и посмотрел на Григория. – У нас есть ходатайство, которое озвучит мой подзащитный.

Григорий встал и произнес то, что просил сказать его Роман:

– Ваша честь! Прошу вас продлить срок моего предварительного заключения на семьдесят два часа для того, чтобы мой адвокат успел ознакомиться с материалами уголовного дела.

– Он только что ознакомился! – невозмутимо ответила судья. – У него было для этого достаточно времени. Какое мнение у прокуратуры на этот счет?

– Возражаю, Ваша честь! – оторвавшись от скамьи, пробубнил полненький прокурор.

– Слово предоставляется прокуратуре для предъявления обвинения, – скучно произнесла Тимакова и уткнулась в бумаге на столе.

Вместо прокурора встала следователь Валерия. Она зачитала уважаемому суду обвинение и потребовала ареста для задержанного, напомнив, что у него есть два гражданства – России и Израиля, заграничный паспорт, поэтому он может скрыться от следствия. Адвокат в свою очередь попросил для своего клиента меру пресечения, не связанную с изоляцией от общества, поскольку у Григория четверо детей, один из которых – инвалид первой группы; он кормилец двух семей, поэтому его изоляция от общества повлечет за собой тяжелое материальное положение сразу двух семей; подчеркнул, что Тополев обязуется являться по первому вызову следственных органов, не будет скрываться и мешать следственным действиям.

Настало время для последнего слова задержанного. Гриша встал и спокойным ровным голосом произнес:

– Ваша честь! Прошу вас отпустить меня домой. Никуда я не сбегу. Обязуюсь сдать следственным органам свои паспорта – и российский, и израильский, решить вопрос с потерпевшим и загладить свою вину.

– Ну вы же не признали свою вину? – оторвавшись от документов и пристально посмотрев на Григория, поинтересовалась судья.