Лето, в котором снова ты

– Ты, девонька, тогда к княгине не подходи. Беременная она, нельзя ей с юродивыми якшаться, – погрозил пальцем Анисим.

– Как же так? А кто же ей будет самые красивые на свете наряды для большого живота шить? Из шёлка, да из парчи? Оленька у нас ведь знатная мастерица, для того и ехала.

– Пускай его шьёт, кто ж не даёт–то. Но мерки снимать – другие слуги пусть помогут. Нельзя ей к беременной – и всё тут.

Анисим жестом остановил попытки Саши что-то ответить, завершив тем самым спор.

– … Это явно осложняет мою задачу. Как мне сберечь княгиню, если подходить к ней нельзя? Что за странные средневековые нравы?

–… Именно, что средневековые. Считается, что если беременная на человека с недугом хотя бы посмотрит, то и дитя родится с таким же недугом.

–… И вы это знали, но всё равно сделали меня немой? – Оля закатила глаза, сдерживая поток более крепких мыслей, нелицеприятно отзывающихся об интеллекте Саши и бабы Груни.

–… Мы хотели снизить другие риски, нельзя нам, чтоб нас раскрыли или в чём-то заподозрили. Ты справишься, не переживай.

–… Ага… – подумала Оля, добавив про себя: "идиоты, блин… Как я теперь должна хвостом ходить за Глинской?!"

Тем временем Авдотья вернулась в сопровождении крепкого парня. Тот склонил почтительно голову:

– Доброго здоровья! Я Андрей, начальник над придворными работниками. Александр, пройдемте на двор, покажу вам, где челядь живёт, да где конюшня у нас.

Саша взял руки Оли в свои, провёл большими пальцами по её костяшкам: "…Я с тобой, на расстоянии зова. Мы справимся! "

Оля кивнула. Саша с Андреем ушли через заднюю дверь вглубь двора.

Авдотья же открыла огромный сундук, стоявший у дальней стены коридора, и вытащила оттуда две пары лёгких чистых комнатных туфель, украшенных лентами и золотой вышивкой.

– Снимай сапоги свои дорожные. Пыль в дом не тащи. Вот тебе обувь внутри ходить. На улицу идти – переобуваться станешь. Нужду справить – на двор пойдёшь, в ту дверь, куда брат твой вышел. А жить на первом этаже здесь будешь.

Из коридора вели три двери: главный вход и чёрный вели на улицу, а третья, резная да узорчатая, скрывала за собой первый этаж. На второй этаж вела лестница, выложенная белым мрамором, с деревянными перилами.

Девушки прошли сквозь двустворчатые резные двери. Дверь вела в широкий коридор, выложенный мрамором, как и лестница. По сторонам коридора находилось несколько дверей. Здесь пахло едой – видимо, неподалёку была кухня – и вся атмосфера, запахи, звуки навевали мысли о доме. Сердце девушки тоскливо сжалось от острого желания оказаться в своей квартире вместе с Сашей.

Авдотья тем временем продолжала экскурсию по особняку княжеской четы:

– Тут кухня, рядом с ней кладовая. Туда ходить тебе без надобности. Дворовые девушки едят в трапезной, это следующая за кухней дверь. Спать будешь в самой дальней комнате, у служанок одна постель пустует. Напротив твоя швейная мастерская будет. Поглядеть хочешь?

Оля закивала головой.

– Эге, а ты не говорящая?

Оля отрицательно покачала головой и пожала плечами, мол извините, так вышло.

– Не кручинься, найдём способ друг друга понять.

Авдотья улыбнулась и проводила Олю к двери мастерской.

– Здесь и оставлю тебя, дальше уже и сама разберешься. Позади тебя спальня. Как осмотришься, переоденься с дороги да ополоснись, чтобы в таком виде князьям на глаза не попасться. Тёплой воды на кухне испроси. После ужина представим тебя княгине Елене.

С этими словами Авдотья удалилась, а Оля, резко выдохнув для смелости, открыла дверь своей новой мастерской и начала процесс интеграции в придворную жизнь 16 века.

Глава 8. Секреты

1526 год

Единственное окошко тесной кельи было плотно занавешено, чтобы ни один тусклый лучик свечи не раскрыл тайны того, что происходило под пологом ночи.

– Тужься, Софиюшка, немного уж осталось.

– Не могу больше, Анисья, больно – умираю! – роженица тихо заплакала, сжав зубы.

– Помрешь сама и дитя погубишь! Стерпишь, сможешь, тужься давай!

Влажная прядь темных волос упала Софии на взмокшее и покрасневшее лицо.

С громким криком она в последний раз сильно потужилась, и в келье зазвучало тихое кряхтение – не крик – новорожденного малыша.

– Сын у тебя, София. Возьми, приложи к груди. Как сосать станет, так послед и выйдет, – Анисья завязала ниткой пуповину.

Матушка-настоятельница помогла приложить малыша к груди обессиленной роженицы.

София ласково гладила малыша по голове, приговаривая: "Георгий… Мой маленький победитель… "

Понемногу малыш стал сосать, чем вызвал очередные схватки. София вскрикнула.

– Тужься ещё, в последний раз!

Вышедший послед матушка поскорее спрятала в тряпьё, а затем завернула в покрывало.

– В лес надо унесть, под дубом закопать.

– Как же? Есть же дубок в монастыре у нас…– неуверенно молвила женщина.

– София, ты же знаешь, что в монастыре никто ничего знать не должен. Монахиням и без того покою нет, всё спрашивают, отчего ты келью свою не покидаешь. Послед я унесу, следы все скрою.

– А как же сыночек мой? – София обхватила ребёнка руками крепче, оборачивая его простой грубой пеленкой, что нашлась в монастыре, – неужто сейчас заберешь?

– Коли наелся да заснул, тогда сейчас. Отдай, София. Его ждут и вырастят, как своего.

– Он ведь наследник престола, наш сын! Василий так долго ждал его… Почему не сказать ему? Пусть он знает! Почему не вернуть нас домой?

– Соломония… – назвала её мирским именем матушка Анисья, села рядом, обняла и погладила по голове. Та посмотрела на неё молча, в глазах плескался океан отчаяния и слез, – он ведь женат уже, голубушка моя. Елена Глинская теперь его супруга. Скандал ведь будет при дворе, как прознают про внебрачного ребёнка. В лучшем случае тебе просто не поверят и опозорят. А в худшем – казнят за ложь против самого князя и за покушение на благополучие его семьи. И тебя казнят, и Георгия. Смирись, ты теперь монахиня. А сын твой вырастет достойным юношей, но с другим именем. И он не должен ничего знать о том, кто он на самом деле.

София закивала головой, утирая слезы. Умом понять – не то же самое, что сердцем принять. Не о такой судьбе она мечтала. И сына своего растить сама хотела, с любимым мужем. Уж лучше бы отец её сосватал за дворянина, авось счастливее сложилась бы судьба.

В последний раз нежно поцеловав сопящего сына в ещё не помытое личико, София прошептала:

– Расти здоровым и крепким, мой сыночек! Пусть ангел бережёт тебя от лихих да злых людей! Мама любит тебя… Прощай…

Анисья спешно забрала малыша из рук матери, и вместе со свертком и последом унесла прочь из кельи.

Обессиленная София подскочила с постели и бросилась следом за матушкой. За дверью она увидела лишь пустой коридор, а матушка исчезла, будто провалилась сквозь землю.

Соломония закрыла дверь и бросилась на кровать. До самого рассвета под окошком кельи можно было расслышать тихие причитания несчастной женщины, в одночасье лишившейся своего дитя.

А на рассвете, только первые розово–золотистые лучи озарили мрачную келью, из окна её вылетела белая голубка с привязанной к лапке запиской, спешно взмыла ввысь и унеслась вдаль, никем не замеченной.

***

1530 год, июль

За закрытой дверью мастерской царило оживление. На первый взгляд народу было около десяти человек, и каждый был занят своей работой. Оля тихо вошла и поклонилась.

– Здравствуй, девица! Кто такая будешь? – спросил её мужчина солидного возраста, делая очередной стежок на костюме.

"Вот черт… И как им теперь объяснить, кто я и зачем пришла?"

Оля неумело пантомимой показала, что будет шить.

– Немая она что ли? – зашушукались девицы-вышивальщицы, сидящие у окна.

Оле захотелось так сильно закатить глаза, чтобы можно было увидеть собственный мозг.

"Пятёрку за догадливость вам, умнички!"

– Как звать-то тебя, барышня? – поинтересовался бородатый крепкий мужчина, ловко подбивающий меховую оторочку на кафтане.

– Оооо, так это же новая раскройщица пришла, небось. Запамятовали что ли? Авдотья говорила, что для пошива платьев лично княгини Глинской прибудет новая портниха, что ведает, как шить богатые платья брюхатым дамам. Мол, немая да рукастая. А звать её… Дай Бог памяти мне… Ольгою?

Оля закивала и с облегчением вздохнула. Ей уже хотелось написать себе бейджик и сделать несколько табличек с заготовленными фразами. Жаль только, что ни она глаголицей изъясняться и писать не могла, ни собеседники её не могли хоть что-то мало-мальски прочесть.

Тем временем женская часть стала язвить:

– Неужто наши портные вытачку на пузе вырезать не смогли?

– Видимо, неболтливую себе искала, чтобы шпиëнкою была!

– Что ты, она ж наверняка училась у самих аглицких придворных портных, которым равных нет в целом мире!

– Вот именно, пока на аглицком балакала, родной-то язык небось и проглотила!

Девушки громко захохотали и озорно взглянули на Олю.

"… Да уж, я бы удивилась, если бы здесь не нашлось злых сучек с чересчур высоким самомнением… "– с досадой подумала Оля.

– Ну-ка ша! – гаркнул мужчина с мехами, – сами-то небось только крестики да цветочки на пяльцах делать можете. Как платье самим добротное сшить, так оне не смогли, а как зубоскалить – так первые!

Девицы стушевались, злобно зыркнув на Олю, и снова принялись за работы.

– Ты их не слушай, девица, злых да глупых баб, – проговорил мужчина.

"…Ага, типа спасибо… Только они мне твоего заступничества так просто не спустят, припомнят, по глазам вижу… "– мрачно пронеслось в голове у Оли.

– Микола я, скорняк. Занимаюсь работой с мехом да шкурами. Шапки, шубы изготавливаю, а ещё меховые оторочки делаю, чтобы платье княжеское смотрелось богато. А это вот, – он ткнул пальцем в четверых мужчин, сидящих за столом с шитьём в руках, – наши портные: Остап, Демид, Лука да Лаврентий.

Мужчины, уже седые, но вполне крепкие, по очереди кивнули головами, не отвлекаясь от своего занятия.

– Они занимаются пошивом одежды для всего двора – и князьям шьют, и девицам придворным. А вон там в углу – чеботарь наш, Стёпка. Обувку шьёт. Те, что на тебе, тоже он делал.

Стëпкой оказался молодой парень, навскидку лет 23–25. Лёгкий намёк на щетину на молодом лице, живые и яркие зелёные глаза, светлые волосы. Степан коротко откланялся и тоже продолжил свою работу.

Микола тем временем продолжал:

– А это Варвара, она одежду чинит, дыры латает, да так, что комар носа не подточит! А ежели вещь совсем прохудилась, то сделает из неё другую, да такую ладную, такую красивую!

Недалеко от вышивальщиц особняком в сторонке сидела девушка, рыженькая, с длинной косой и огненными кудрями, торчащими из-под косынки. Взгляд жëлто-карих, похожих на мёд, глаз обратился к Оле, и Варвара ей подмигнула, улыбнулась, а затем склонила голову в дежурном поклоне.

– И вышивальщицы, Арина и Светлана. Ты держи с ними ухо востро.

Оля склонила голову, благодаря Миколу за представление и экскурсию, и показала руками на дорожную сумку и пыльную верхнюю одежду.

– А, я поняла, – обрадовалась Варвара, – тебе, наверное, с дороги надо устроиться? Айда помогу тебе. Никуда рваная рубаха великого князя от меня не денется. Дядька Лука ему вчера новую сшил.

Девушка отложила шитье, и подхватив Олю под руку, словно старую знакомую, вывела её в коридор.

Когда дверь за спиной закрылась, Оля почувствовала облегчение. Привыкшая работать с одной лишь напарницей, она с трудом представляла себя подчинённой в новом коллективе. Атмосфера ощущалась недружественной, несмотря на попытки Миколы и Варвары быть доброжелательными.

– Сюда тебя Авдотья определила? – Варвара показала на ту самую дверь напротив мастерской.

Оля кивнула в ответ, и девушки вошли в комнату.

Помещение было просторным и светлым. Два больших окна на противоположной стене были задрапированы лёгкими шторами. Вдоль стен стояли несколько шкафов, в строгом порядке шли сундуки и кровати, больше похожие на низкие лавки – по 10 штук. Убранство было довольно скромным: один тонкий тюфячок, одна подушка да тоненькое покрывальце на каждой кровати. Столов и стульев не было, будто и не полагалось обитателям этой комнаты ни отдыхать, сидя на стуле, ни иметь личные вещи и куда-то их складывать, разве что в сундуки.

– Вон та в углу свободная, занимай её. На ней другая девица спала раньше… Замуж вышла. Встретил её здесь вельможа один, полюбил, посватался. Счастливая она отсюда уезжала, подарки девушкам дарила – обручи с цветами… – Варя мечтательно закатила глаза и сложила ладони на груди, – вот бы и мне здесь суженого встретить!

Она хитро взглянула на Олю:

– А ты что же? О суженом мечтаешь? Ты не робей, девица ты красивая, авось и твой суженый найдётся.

"… Та нашёлся уже, суженый… ", – с горечью подумала Оля, а сама утвердительно закивала головой и залилась пунцовый краской, мол, грешна, мечтаю день и ночь только о счастливом замужестве. Варвара понимающе похлопала Олю по руке и заговорщически прошептала.

– Здесь все девицы придворные о том мечтают. Мужчин достойных тут много, богатых да родовитых. Повезло нам, Олюшка, сюда попасть! Бери скорее в сундуке большом сарафан себе да рубаху белую. Умойся с дороги, да приходи обратно в швейную. Я тебе всё покажу.

С этими словами Варя выпорхнула из комнаты и ушла обратно в мастерскую. Оля же привела себя в порядок, надела искусно расшитый сарафан, что пришёлся по размеру, под него рубаху чистую, заплела заново косу и отправилась на новое рабочее место.

***

До самого вечера в мастерской кипела работа. Оля помогала портным с вещами, которые они создавали, с интересом и ностальгией вспоминая уроки ручного шитья, заменить которое при создании исторических костюмов было почти невозможно. Плоский машинный шов совсем иначе заставлял лежать юбки платьев, рукава и воротнички, и вот уже исторический костюм отдаёт современностью. Чтобы избежать этого эффекта, стратегически важные места Оля с Элькой прошивали вручную плотными нитками. Театральные костюмеры были в восторге от того, какими аутентичными получались костюмы у девушек, хвалили и восхищались их работой. Тогда Оля и предположить не могла, что однажды эти навыки ей пригодятся вот таким внезапным образом.

К вечеру мастера отложили своё шитье, и после ужина весь дворцовый люд вышел в сад отдохнуть. Спускающиеся сумерки принесли прохладу и свежесть. Лёгкий ветерок обдувал лицо, и дышалось легко и спокойно.

Оля задумчиво прогуливалась вдоль садовой дорожки, любуясь деревьями и цветами, когда сзади её окликнули:

– Ольга! Вот ты где!

Девушка обернулась и увидела торопливо приближающуюся к ней Авдотью.

– Обожди, запыхалась я бегать за тобою!

Женщина подошла ближе, отдышалась и сообщила:

– Княгиня Елена в саду гуляет с дружкою своей. Айда, представлю тебя ей.

Оля кивнула и пошла следом за Авдотьей.

В самом центре сада стояла резная деревянная беседка, увитая синими колокольчиками и белым вьюном. К ней-то вразвалочку и неспеша шла княгиня в сопровождении своей подруги.

– Ваше высочество! – Авдотья отвесила поклон Елене, – госпожа Аграфена, – лёгкий кивок сопровождающей, – позвольте сообщить вам: прибыла портниха, кою вы ожидали! Позвольте представить?

Елена кивнула.

– Портниха, обученная ремеслу шитья богатых платьев для беременных дам, Ольга Калинина.

Оля поклонилась в ответ.

– Здравствуйте, Ольга! Великий князь хорошо отзывался о ваших навыках, и хотел, чтобы я принимала активное участие в процессе созидания моих новых нарядов. Хочу, чтобы вы знали, что ваша немота ничуть меня не смущает. А ежели Анисим вдруг решит, что вам ко мне приближаться не следует, жалуйтесь лично мне, – Елена обезоруживающе улыбнулась.

Красивая и миловидная внешне, она оказалась приятной собеседницей, особенно на фоне дворцовых служебных фурий.

"…Надеюсь, что жаловаться не придётся…", – подумала Оля, с некоторым облегчением. Анисим не будет за нею ходить по пятам весь день, а сама княгиня – не против её общества, и это слегка облегчило задачу по защите царской особы. Княгиня продолжила.

– Завтра, опосля утренней трапезы, буду ждать вас у себя в покоях. А сейчас ступайте, отдохните и осмотритесь.

Оля поклонилась обеим девушкам, и, отойдя подальше, задумалась:

"…Так, уйти сейчас насовсем было бы непростительной глупостью. Надо их подслушать и попробовать узнать, чем живёт княгиня, и что именно её тревожит. Вдруг она будет это с подругой обсуждать? Лучше быть готовой к тому, что нас может ждать…"

Выудив из кармана спрятанный наперсток, который после инцидента в лесу Оля решила всегда носить с собой, она юркнула в густые кусты. Посыпав землёю и прочитав короткое заклинание, она надела на себя шапку-невидимку и пошла следом за княгиней.

После их короткой беседы, она изменилась почти до неузнаваемости. Сняв маску вежливой учтивости, Елена выглядела тревожной и испуганной.

– Что-то на тебе совсем лица нету, Еленушка! – Аграфена заботливо тронула девушку за плечо. Елена обняла себя руками и промолчала, продолжая тихое шествие по тропинке.

– Ну не молчи же, я же вижу, что тревожит тебя что-то! Ешь мало, бледна стала, как тень! Расскажи мне, душа моя, не держи в себе!

На глаза Елены навернулись слезы, и она зашептала в исступлении, боясь случайных слушателей:

– Проклята я, Аграфенушка! Сживут меня со свету бесы за то, что я совершила! Каждую ночь и утро в опочивальню ко мне приходят, шипят, разбрасывают всё кругом – шкатулки мои, куколки, одежду, стулья, свечи – всё кувырком! Слуги небось думают, что я совсем дурная стала на сносях, а ведь не я это!

– Давай батюшку вызовем, освятим твои покои! Да хоть весь дворец!

– Не поможет. Грешна я, ты и сама знаешь, что грешна, непростительно. Но не могла я иначе! Не то ушла бы уже в монастырь, за Соломонией вослед! И теперь пощады мне не будет. Мне так страшно, Авдотьюшка, так страшно!

Елена тихо всхлипывала на груди у подруги, а та растерянно гладила её по голове, не зная, чем помочь.

"… Поглядеть бы, что за чертовщина на самом деле происходит. Нервишки сдали у кого-то или действительно ведьма какая балуется? И что за грех такой на тебе непростительный? …"

Ответ на Олины мысли пришёл сам собой, на двух ногах в сафьяновых сапогах. Со стороны дворца появился молодой человек, русоволосый, с правильными чертами лица и пронзительно голубыми глазами. Бодрой походкой он приблизился к прогуливающимся дамам и обратился к Аграфене:

– Ступай, сестрица, одним нам побыть надобно. Дружине скажи, чтоб на тропинку эту никого не пускали, – властно сказал парень. Аграфена послушалась брата и поспешно удалилась.

– Ванечка, миленький, мы же здесь, как на ладони! – испуганно зашептала Елена.

Молодой человек взял её руки в свои, поцеловал и произнёс:

– Не бойся! Никого нет в саду. Вся челядь ушла за конюшни, костёр жечь да песни петь. Одни мы тут, – с этими словами молодой человек, названный Еленой Ванечкой бережно взял её под локоть и проводил к беседке. Усадив её на скамью, сам он на колени опустился перед ней, поцеловал её в живот и прижался к нему щекой. Подняв взгляд, полный нежности, на Елену, он сказал:

– Я не дам тебя в обиду даже самому чёрту! Поставлю у дверей попов в дозор с крестами и кадилами, но ни одна нечисть не тронет тебя и нашего ребёнка, я обещаю!

Елена провела рукой по его вьющимся волосам, по щеке, а затем приподняла его лицо для поцелуя. Иван подался вперёд, сел рядом с возлюбленной, обвил её руками и трепетно ответил на поцелуй.

Прижимая к сердцу Елену и гладя её по голове, Иван приговаривал:

– Любовь моя, душа моя, ни наглядеться на тебя не в силах, ни из мыслей прогнать. О тебе лишь думаю да о малыше нашем. И страшно и горько, что из-за меня такое терпишь…

– Сегодня князь в Казань уехал с войском, вернётся спустя седмицу. Проведи я ночь в твоих покоях, небось отпугнул бы демонов твоих?

– Не из-за тебя, Ванюша. Сама ведь попросила. Не то быть бы мне уже монашенкой, не роди я Василию сына. А как его родишь-то, коли немощен он. Теперь он успокоится, и я буду в безопасности. Только бы оставили в покое бесы! Одолели – нету сил, изводят меня. Я ведь даже причаститься не могу, не расскажешь батюшке того, что на душе, когда ты – жена великого князя. Как же быть?

Иван задорно подмигнул и лихо подкрутил ус. Елена улыбнулась ему.

– Приходи, Ванюша, с тобой спокойнее мне будет.

Услышав всё, что было необходимо, Оля решила дальше не подсматривать за милующейся парочкой, и тихо покинула своё укромное место. Сняв в дальних кустах шапку-невидимку, она спрятала её обратно в карман и поспешила к костру. Необходимо было срочно найти Сашу и обсудить с ним увиденное в беседке.

Глава 9. Шпионские игры

Огромный костёр уютно потрескивал поленьями, стреляя гончими оранжевыми искрами. В воздухе лилась тихая песня, распеваемая хором дивных женских голосов. Иногда женский хор стихал, и тогда вступали басовитые мужчины, до мурашек чисто выводя мелодию песни. Гусляр смотрел на огонь, не отводя взгляда, и продолжал играть, вплетая в чарующую мелодию и дым костра, и звезды ночи, и ветер города. Вокруг костра на почтительном расстоянии, положив деревянные чурбачки на бочок, сидели парни и девушки. Вся дворцовая молодежь пришла, и даже иные старенькие мамушки, нянюшки и кухарки украдкой посматривали со стороны, не подходя к молодым слишком близко. Парочки сидели, нахохлившись, как голубки на морозе. Девицы доверчиво склоняли хорошенькие головки на плечо своему спутнику, а те лишь щекой украдкой касались их макушек, не позволяя себе лишнего.

Оле не хотелось нарушать атмосферы, проводя поиски, а потому она тихо стояла, прищурившись и пытаясь разыскать Сашу.

"… – Саш, ты где? Подними хоть голову или рукой помаши! … "

Ответом ей была тишина.

"… Закрылся? Или ушёл куда? … "

Отправив ещё несколько сигналов в пустоту, Оля вздохнула и уселась на никем не занятый чурбачок. Немного погодя к ней подошла Варя и села рядом.

– Хорошо как, Олюшка! Погляди, какая ночь красивая! Звёзд сколько на небе! И с костром так уютно!

Тут гусляр заиграл другую песню, и Варя стала петь со всеми. Оля невольно заслушалась, такой чистый и звонкий был голосок у её новой подруги. Когда песня закончилась, Оля символически негромко похлопала Варе и показала, как сильно ей понравилось её пение. Варя засмущалась и чуть приобняла Олю.

– Ты прости, я не подумала сразу, что тебе обидно может быть, если я запою, а ты – не сможешь. Но так душа пела, что смолчать я не смогла!

Оля погладила Варю по руке и погрозила пальцем, мол не смей меня жалеть.

Позади девушек послышалось робкое кряхтение. Оля и Варя одновременно обернулись. Позади них стоял молодой парнишка, как Оля потом вспомнила, из дружины. Он как раз стоял на входе, когда они с Сашей прибыли в княжеский терем. Только теперь он был одет не в обмундирование, а в простую косоворотку. В руках он держал букетик цветов, очевидно сорванных в саду. Парень смотрел на Варю, смущаясь отводя глаза, и бормотал что-то несвязное.

– Осип, что с тобою? Неужто дурно стало? – Варя вскочила и озабоченно оглядела добра молодца.

– Н–н–н–ет, Варюша, – чуть заикаясь от волнения сказал он, – я тебя позвать хотел…

– Далеко ли?

– В с–с–с–саду прогуляться…, – и с поникшей головою он вручил Варе свой букетик.

Оля тихохихикнула в кулачок, вспоминая, каким бравым, могучим и бесстрашным был этот Осип на своём посту, и каким телëнком вдруг сделался при Варваре.

Варя вспыхнула пунцовой зарёй, зарделась, но букетик приняла и тихонечко кивнула головой в знак согласия. Взяла своего дружинника под ручку, и вскоре они скрылись в темноте садовых дорожек.

Оля с тоской посмотрела вслед удаляющейся собеседнице, вздохнула и перевела взгляд на огонь.

Костёр шумел всё тише, пламя становилось ниже, и уже не так далеко дарило своё тепло. Парочки разбредались по саду, а оставшиеся у костра пересаживались, жались ближе к огню, чтобы уловить последние всполохи и хоть чуть-чуть обогреться. Оля осталась позади, не смея приближаться к ним. Незнакомые, чужие люди…

"… Сашка, куда же ты запропастился в такой вечер… "– думала Оля, отгоняя тревогу, –"…совсем ты затворником стал, сидишь где-то один, как сыч, даже не вышел на двор, чтоб встретиться… ".

Позади послышались шаги.

"…Саша? Или Варя вернулась?… "

Рядом с Олей на чурбачок присел парень. Приглядевшись, Оля узнала его. Это был чеботарь Стёпка из швейной мастерской. Оля слегка поклонилась коллеге, приветливо улыбнулась. Хмурый и неразговорчивый на работе, парень неожиданно расцвёл в улыбке и заговорил.

– Доброго вечера, Оля! Не станешь ли возражать, если посижу подле тебя?