Лето, в котором снова ты

Оля покачала головой в знак отсутствия возражений.

– На редкость чудный вечер выдался, уютный. А тебе он по душе пришёлся?

Оля кивнула. Ей действительно нравились посиделки у костра. И даже при замене гитары гуслями, а друзей – незнакомцами, всё равно вышло славно. Славно, учитывая всё то, что с ней произошло.

– А братец твой где же? Я так разумел, вы вместе держаться с ним станете.

Оля пожала плечами и помрачнела. Один великий Хрен был в курсе, где Калинина носили черти в этот вечер.

– Вы с ним сироты, верно?

Оля кивнула, подтверждая легенду.

– Жаль твоих родных.

Девушка покивала головой, принимая соболезнования фальшивой утрате фальшивых родителей, и перевела взгляд со Стёпки на костёр. Тот ничуть не смутился, расценив её жест как скорбь о родных.

– А у меня матушка да сестрица в городе остались. Сестрица меньшая, тринадцать годков ей покамест. Скоро уж будет невеста на выданье – держитесь тогда, женихи! Красивая растёт! Я им помогаю, как могу, денег привожу раз в три седмицы, да раз в оную прихожу дров да воды помочь натаскать, чтобы мать не надсаживалась. Трудно им одним…

Оля сдержанно продолжала прожигать взглядом затухающие угли костра. Присевший ей на ухо Степан вызывал желание поинтересоваться, на кой черт он ей вообще всё это рассказывает. Но потом вспомнила, что говорить-то с ней сейчас можно только в режиме монолога. А чтобы беседа не превращалась в допрос немтующих, ему нужно и самому что-то рассказывать. Умно, ничего не скажешь. Единственный способ избавиться от вопросов – ответить на них, а потому Оля приняла волевое решение включиться в беседу и быть при этом максимально миленькой и не вызывающей подозрений.

Ещё около часа Степан развлекал Ольгу светской беседой, понемногу выпытывая у неё сведения. К облегчению Оли, его интерес к её биографии был скромен, и закончился примерно там же, где были соболезнования об утрате родителей. Степана всё больше интересовала её личность: что любит есть и пить, есть ли жених, почему немая и как давно, как с этим справляется. Сложно, но успешно Оля смогла объясняться с ним. Иногда казалось, что Степан тоже читает её мысли, произносит их вслух, и ей остаётся только покивать в знак согласия.

Когда костёр совсем потух, на улице было уже прохладно. Стёпка накинул Оле на плечи свою нагретую телогрейку и предложил сопроводить внутрь, до женской комнаты.

В тот вечер Саша на связь так и не вышел. Не вышел на связь он и на рассвете.

Оля встала раньше всех, с первыми петухами. Непривычное звуковое сопровождение не оставляло шанса проспать. Все девушки в её комнате ещё спали, и Оля не стала их будить. Маскимально бесшумно она накинула на себя сарафан и вышла из комнаты. Сходив на двор и умывшись, она вдруг вспомнила причитания княгини: "каждую ночь и каждое утро приходят они ко мне, мучают меня, изводят… ".

Недолго думая, Оля нашла укромный уголок, надела шапку невидимку и отправилась в разведку под двери опочивальни княгини.

Заняв позицию чуть сбоку от двери, Оля стала слушать. Какое-то время в спальне была тишина, но вскоре люди внутри завозились. Были слышны приглушённые стоны запретной любви.

"… Да твою-то мать, опять что ли средневековая порнография меня настигла… ", – подумала Оля с досадой, как вдруг дверь резко отворилась. Внутри стало тихо.

– Напрасно окно открыли, гляди, какой сквозняк. Затворить надобно – проговорила Елена.

Внутри послышались шаги босых ног, звук закрывающегося окна. Оля подскочила со своего места, и юркнула в открытую дверь за мгновение до того, как Иван её закрыл.

"… Надеюсь, продолжать они сейчас не станут… ", – подумала Оля, спешно оглядывая комнату и решая, где бы так аккуратно встать, чтобы хозяева ненароком её не задели и не заметили.

Удачным местом ей показалась деревянная ширма, завешанная одеждой. За неё-то Оля и спряталась.

Какое-то время ещё были слышны звуки поцелуев и неугасшей страсти, но этой искре не суждено было разгореться в пожар этим утром.

С письменного стола поднялось в воздух тяжеленное пресс-папье и полетело в голову Ивану. В комнате раздался истошный женский визг. Оля вздрогнула и, если бы могла, завизжала бы сама, когда выглянула и увидела окровавленный затылок Ивана. Он держался за него рукой, блуждая помутневшим взглядом по комнате. Раздался оглушительный скрип и срежет, а затем воздух прорезали слова, произнесённые неизвестно кем:

– Ты умрёшь! Вы оба поплатитесь за то, что совершили!

С разных сторон комнаты летели тяжёлые предметы, и все они были нацелены или на Елену, или на Ивана. Будто брошенные сильной меткой рукой, они не достигали цели лишь потому, что Елена успевала уворачиваться и отбиваться подушкой. Иван ещё был в сознании, но после удара по голове – дезориентирован и бесполезен.

– Не будет прощения! Не будет пощады! – беапелляционно и зло повторял жуткий, нечеловеческий голос, от которого шли мурашки и шевелились волосы на затылке.

А потом начался камнепад. Снаряды, размером, как для пращи, появлялись из воздуха и летели в Елену. Та спрятала живот и голову в подушках, и исступленно в истерике молилась, принимая ослабленные удары.

Сидеть дальше в засаде было нельзя.

"…Камни не могут появляться из воздуха сами по себе, это нелогично. Из воздуха – это портал должен быть, но его нет. Предметами тоже должен кто–то управлять. Дверь открылась. Сама ли? И что, если вошла не только я? … "

Оля выскочила из своего укрытия, незамеченная в общей суматохе, и кинулась к письменному столу.

"… Есть!… ", – Оля взмахнула чернильницей, и чернила тёмным веером направились в полёт туда, откуда летели камни.

Часть чернил будто поглотило пустотой, остатки же разлетелись по полу. На мгновение в воздухе повисла тишина, прерываемая лишь скулежом княгини, а затем на чернильных разводах чётко отпечатались человеческие следы. Дверь снова резко с грохотом распахнулась, по инерции долетев до самой стены. Два шага до двери, два следа ступней, и дальше – тишина и пустота. Ни звука, ни следа в коридоре, и только два пятна на полу от обуви намекали на то, что в комнате присутствовал кто–то ещё.

Оставив Елену и Ивана одних, Оля аккуратно наступила след в след в те отпечатки, что уже были на полу. Ступая в коридор, сняла комнатные башмаки, и босиком рванула в сторону выхода из дворца.

***

"Сначала спрятать улики, потом найти Сашку, будь он неладен… "– думала Оля, спеша к саду. Перед выходом на улицу она украдкой стянула свою обувь из-под носа у дремлющего на своём месте Анисима. Теперь в саду ей нужно было избавиться от тапок, испачканных в чернилах. Только как? Закопать? Так нет лопаты, а руками глубокой ямы не вырыть.

В размышлениях Оля дошла до той самой беседки, где вчера видела княгиню с Иваном. Идея пришла внезапно: осмотрев и ощупав пол беседки, она нашла, какая из досок держится похуже, и оторвала её. В образовавшейся дыре она сделала тайник, засунула испачканные чернилами башмаки подальше, насколько пролезала рука, и вернула доску на место. Теперь даже если она отскочит случайно, то тапок с чернилами на подошве не будет видно.

За деревом Оля сняла шапку невидимку, обулась, поправила причёску и стремглав понеслась на конюшню искать Калинина.

Конюхи всегда просыпались с первыми петухами, засветло, и сразу шли кормить и поить княжеских коней. Работы на конюшне всегда было много, а потому в общем бараке, что стоял неподалёку от конюшни, никого не оказалось.

Озираясь среди малознакомых лиц, Оля тщетно пыталась высмотреть Сашу, но никак не находила.

"… – Ты живой вообще? Сашка, отзовись, ты мне так сейчас нужен!!! … "

Тишина в эфире. Тревога в сердце.

– Девица, шла бы ты отсюда, пока ножки свои беленькие навозом не перепачкала! – услышала она ворчание от ближайшего стойла.

Оля обернулась. Пара молодых ребят чистили и кормили коней, поглядывая на неё с подозрением.

– Ты чьих будешь? И что здесь тебе надобно.

Оля даже не представляла, как изобразить слово "брат"или его имя, не произнеся ни звука, а потому пантомимой показала бороду, рост и косую сажень в плечах.

– Ааа, сестра Александра. Говорил он о тебе, что искать придёшь. Не кручинься, жив-здоров твой соколик! Давеча князь спешно уезжал, в Казань совет держать, чтобы наша она теперь была, Казань-то. Конюхов с собой взял двоих – Сашку твово, да Терентия. Скорёхонько они убегали, не успел к тебе зайти. Вернутся, чай, спустя седмицу-другую!

Парень ободряюще подмигнул Оле и снова занялся конями.

"… Зашибись… Без Саши, без связи с ведьмой, зато с чернильным привидением в анамнезе… И то ли на неделю, то ли на две уехал. Что ж, не буду тратить время попусту, я и одна, без Саши, чего-то да стою! Нужно найти этого меченого и вывести на чистую воду! … ", – и взяв себя в руки, Оля отправилась во дворец на завтрак, чтобы после него начать очередной рабочий день.

***

1526 год

За воротами монастыря послышался звук горна. Торжественно одетый, восседая на белом скакуне в сопровождении верной дружины ко входу подъехал сам князь Василий III.

Не испрашивая дозволений, он ворвался в главное здание монастыря, схватил первую попавшуюся монахиню, тряхнул её за плечи и зарычал:

– Где она? Где Соломония?!

Девушка испуганно залепетала, что не знает, и к ней ходить не велено.

– Кому не велено?! Знаешь ли ты, кто я?! Веди в её покои, сейчас же!

Монахиня тут же опомнившись, отвесила князю поясной поклон:

– Не гневайся, батюшка! Не могу я приказа настоятельницы ослушаться. Лучше я вас к ней самой и отведу, с неё и спрашивайте!

Молодая монахиня шустро посеменила по ступеням на второй этаж. Князь не отставал, летя стремглав на одной лишь мысли, что где-то есть его сын. В своём стремлении он совсем выпустил из виду, как другая монахиня вошла в неприметную дверцу недалеко от лестницы…

"Приехал, Васенька мой приехал! Получил моё письмо! "– полная надежд на счастливое воссоединение, она бросилась к двери. Но та открылась раньше, чем Соломония успела в неё выйти.

– Значит, всё-таки послала весточку? – зло посмотрела на неё только что вошедшая монахиня.

– Пусти, Серафима, не твоё это дело! – Соломония попыталась прорваться к двери.

– Правда твоя, не моё. А государственное. Так что помолчи.

– Вася, я… – отчаянный вопль Соломонии оборвался на полуслове, когда Серафима сжала кулак. Движением руки от себя она с глухим чавком впечатала женщину в стену, оставив снаружи одно лишь ухо, и то – за шкафом, чтоб не было заметно. Лёгкое вращение, словно в танце – и Серафима обернулась Соломонией.

Обычно спокойный и вежливый князь, не склонный к импульсивным поступкам, ворвался в келью матушки-настоятельницы грозным вихрем. Кулаком стукнув по столу так, что заскрипела столешница, он взревел, брызжа слюной:

– Как ты, неверная, могла скрыть от меня рождение наследника престола?! Отвечай!

Ни один мускул не дрогнул на лице женщины. Спокойная, она аккуратно промокнула лицо платочком.

– Прошу прощения, Ваша Светлость, не имею представления, в чем вы меня обвиняете, – сказала она, одновременно поднимаясь со своего места и кланяясь государю.

– Соломония прислала мне письмо. Это её почерк, уж можете не сомневаться! Я за 18 лет достаточно его изучил и не спутаю с чужим!

– Монахини имеют доступ на монастырскую голубятню, и могут слать письма, это не запрещено. О чем она писала, что так взбудоражило Его Величество?

Великий князь достал бережно хранимый на груди свёрток, в котором лежало письмо Соломонии. Развернув его, князь прочёл вслух:

"С тяжёлым сердцем пишу я тебе, государь батюшка!

Беременною вы сослали меня в монастырь. Надысь родился наследник ваш, Георгий Васильевич. Младенца отняли у меня.

Спаси нашего сына, великий государь!

Соломония (ныне София)".

Матушка Анисья внимательно слушала, поджав губы, а затем молвила.

– Мне известно обо всём, что происходит в моём монастыре. И уж рождение наследника престола не прошло бы мимо меня. Ваша Светлость, вы верите мне?

– Не верю никому. Веди меня к ней!

– Коль так, давайте спросим саму Софию. Идёмте за мной.

Анисья направилась из своего кабинета в ту самую келью, где несколько дней назад появился на свет младенец.

Войдя внутрь, они увидели Соломонию, стоящую на коленях перед образами с чëтками в руках, читающую молитву: "Достойно есть яко воистину, блажити тя Богородицу, присноблаженную и пренепорочную… "

Остаток молитвы она пробормотала быстро и неразборчиво. Осенив себя крестным знамением в последний раз, женщина встала с пола и посмотрела на вошедшего князя. Узнав, склонила голову в поклоне:

– Ваше Величество!

– Здравствуй, Соломония! – Василий держался сухо и официально, будто и не было вспышки ярости только что, – я здесь из-за твоего письма. Расскажи мне всё.

Губы женщины затряслись, на глазах появились слезы:

– Прикажи ей выйти, батюшка, ни слова при ней не скажу!

Матушка Анисья возразила:

– Надëжа князь обвиняет меня в сокрытии того, что ты родила ему наследника. Не позволю порочить своё честное имя ложью и несправедливостью! И никуда отсюда не выйду, пока во всём не разберусь.

Соломония зарыдала:

– Не верьте ей, милостивый государь! Это она нашего сына забрала! И в чужую семью отдала, чтобы не знал он, какого он рода и племени, и никогда не дерзнул взойти на престол! Я сама видела, как она вышла из двери и в воздухе растворилась!

– Это правда? – сурово спросил князь, переведя испытующий взгляд на матушку.

Многие люди не выдерживали его взгляда, отводили глаза и краснели, не смея слова молвить даже истинного, не то, что ложного. Сохраняя прямоту осанки и твёрдость взора, Анисья ответила.

– Это правда. Монахиня София три дня тому назад родила мальчика, назвала его Георгием. Но малышу не место в монастыре. Я унесла его, отдала его в семью, крестили его под другим именем. В монастыре об том никому не известно, всё держали в строжайшей тайне.

Соломония утерла мокрое лицо и нос рукавом.

– Выходит дело, мой сын сейчас растёт среди крестьян, что дырявым лаптем киселëк простой хлебают?!!

– Это не ваш сын, Ваше величество. Младенец был семимесячным, крохотным совсем. Недоношенным.

– А чей тогда?

Матушка театрально вздохнула:

– Соломония после пострижения долго не могла смириться со своим новым положением. В одну из ночей она попыталась сбежать через лес, да попала в охотничий силок. Уйти не смогла, пока не пришёл хозяин силка. Злой оказался человек, плохой. Снасильничал, насилу она от него вырвалась и ноги унесла. Вернулась обратно через два дня, измученная и избитая. Разумом после того повредилась. Сначала плакала, говорила, рассказала нам всё, что с нею в том лесу произошло. А потом будто вылетело всё из головы, всё позабыла, а себя убедила, что беременна была, когда уходила из дворца.

– Выходит, понесла она, сердешная, от разбойника?

– Кто знает, свечку не держали. Однако ж по срокам выходит, что отец не вы, милостивый государь. Мы и не предполагали, что она решит вам написать.

Князь пожевал губами и задумчиво посмотрел на Соломонию. В глазах её стояли слезы:

– Неужто ты поверишь ей, Васенька? Ты же сам знаешь, что ведьма она, врёт тебе! Наш это был сынок. Никого у меня больше не было, кроме тебя! Клянусь!

Женщина упала в ноги великому князю и залилась слезами.

Анисья спросила:

– Великий князь, что если бы правдой это оказалось? Неужто бы забрали домой Софию с ребёнком?

Князь покачал головой.

– Она теперь монахиня, Божий человек. А у меня жена, Олена моя. Красавица и умница, каких не найти! Сына бы нашёл, забрал. И вырастил из него достойного наследника престола, истинного правителя. Справедливого и честного, который бы дело моё продолжил – объединил бы земли Русские да наладил бы торговлю с дальними странами. Не можно страну-то в чужие руки отдавать, да я немолод уж.

– Не кручиньтесь, батюшка, будет ещё у вас достойный наследник, – Анисья ободряюще улыбнулась и положила руку князю на плечо.

Князь опустился к рыдающей в его ногах женщине, погладил её по спине:

– Ну будет, будет тебе… – помог подняться с пола и провёл до кровати, – отдохнуть тебе надобно, София.

Оставив монахиню на кровати, князь в сопровождении матушки вышел из кельи.

Напоследок оглянувшись, Анисья одобрительно кивнула Серафиме, устроившей это представление.

Дождавшись, когда князь с дружиной уедет восвояси, Серафима освободила настоящую Соломонию из стены и тут же вернула ей дар речи. Однако не последовало ни слез, ни громкой тирады, ни возмущений. Женщина обессиленно опустилась на свою кровать и устремила в стену опустевший взгляд.

Серафима заговорила:

– Ведь не сказала я ничего такого, чего не сказала бы ты сама. Я правду говорила. Но он поверил не тебе. А знаешь, почему?

София молчала, не поворачивая головы, слеза горячей строчкой катилась в подушку.

– Потому что ему не нужна эта правда. Ни ты не нужна, ни твой ребёнок. Ему проще поверить в то, что это ошибка, чья-то злая шутка. Ему проще было поверить в твоё безумие, чем бороться за вас.

Серафима, не скрывая злого ликования, прохаживалась вдоль кельи, всё дальше отравляя своими словами душу Софии:

– Наш государь, муженёк твой бывший, – слаб и бесхребетен. Ему давно уже духовники да бояре диктуют правила игры. И ты давно уже не фигура на доске, дорогая София, а срубленная королева, и место твоё – не там, а здесь. Отдохни и помолись. Завтра будет новый день, в котором для тебя снова ничего не изменится.

Серафима вышла из кельи, оставив Софию одну.

На рассвете, когда ведьмы после ночи отдыхают, белая голубка вновь вылетела из окошка кельи Софии.

В записке было всего несколько слов:

"То не я была у твоих ног. Не пресмыкалась пред тобою я при пострижении, не умоляла сохранить мне жизнь мирскую, и сейчас не стала бы пред тобою унижаться. Ведь равны мы, князь, хоть я теперь и не княгиня. Я была в стене и всё слышала. И я знаю, что говорю правду!

Не верь ведьмам! Найди нашего сына! "

Глава 10. Мотивы

Прошло четыре дня после происшествия в покоях княгини. С того момента таинственный призрак исчез и больше не беспокоил Глинскую. Это и радовало, и настораживало Ольгу. Казалось, что опасность миновала, недоброжелателя спугнули. Однако этот некто не достиг своей цели, а значит расслабляться было рано.

Иван-Овчина лежал в больничном крыле, лекари выхаживали его. Глинская много времени проводила у его постели, но государственный долг не позволял взять полноценную паузу: в отсутствие мужа она вела дела и решала вопросы государственной важности. Великий князь Василий доверял своей жене, как себе самому, а потому на неё в отсутствие государя легли все хлопоты и заботы о состоянии дел в стране.

Ольга же сбилась с ног, пытаясь отыскать виновника кошмаров княгини.

Рассмотрев пятна на полу, она пришла к выводу, что скорее всего это была девушка – очень уж маленькая и аккуратная ножка у неё была. И такой размер ноги был почти у всех девушек при дворе. И сколько бы Оля ни обыскивала сад, кусты, предположительные тайники, она не могла найти никаких зацепок, никаких вещей, которые могли бы быть на том человеке. Следствие зашло в тупик.

Проводя очередное утро за выкройками и шитьём, Оля слушала, о чем судачат в мастерской:

– Слыхали, Олена-то наша от лекаря не вылезает. Всё Ванюшу свово навещает, – ехидно проворчал дед Лука.

– Вот связался с царской супругою, а теперь и расплачивается, – поддакнул ему Лаврентий

Все согласно и понимающе покачали головами. Оля осмотрелась и вдруг поняла, что происходящее в княжеском дворце вовсе не тайна для его жителей. Никто не был удивлён, и только Арина помрачнела и поджала губы.

– Чего скуксилась, Аринка? Нешто не жалко тебе его? – с издëвкой поддел её Остап.

– Да хоть пропади он вовсе! – зло выплюнула Арина, бросила пяльца и выбежала за дверь.

Оля вопросительно поглядела сперва на Светлану, потом на Варю.

– Чего таращишься? Делай своё дело! – рыкнула Света и вышла вслед за подругой.

Варя покачала головой, мол сейчас не будем об этом говорить.

– Ну-ка, не расслабляемся, работаем. Дурь-то выйдет, она и вернётся сама, – Микола встряхнул замолчавший коллектив, нарушая воцарившуюся тяжёлую тишину, – запевай, Варвара, чтоб за душу брало!

Варя несмело затянула песню, которую подхватили остальные девушки.

Микола же подошёл к Оле:

– Подсоби-ка, возьми мешок с обрезками да прочим мусором, да снеси в баню, в печи сжечь. Помощь понадобится – так Степку попроси.

Оля кивнула, и, схватив указанный мешок, отправилась в баню. Открыв заслонку огромной печи, шустро стала перекладывать мусор из мешка в топку, пока не обратила внимание на какой-то сверток внутри печи.

"… Что это? "

Оля засунула руку поглубже и вытащила оттуда белую льняную сорочку, испачканную чернилами, а в сорочку, подошва к подошве, были завернуты лёгкие тапочки, какие девушки носили внутри дворца.

"…Ого, вот это находка… Что ж мне делать теперь с тобою? …"

Шустро выложив остатки мусора в печь, Оля спрятала находку в мешок, накинула на себя шапку-невидимку и пошла к беседке, где уже лежал один её секретик. Однако планы по перепрятыванию одежды пришлось отложить: в беседке сидели Арина со Светой.

"…Ага, на ловца и зверь… Послушаем, чем же так тебя Овчина обидел…"

Оля притаилась за деревом недалеко от беседки и стала слушать.

Арина горько плакала и причитала на плече у подруги:

– Неужто она красивее меня? Неужто ласковее или умнее?

– Нет, Аринушка, не красивее. Ты лучше неё во сто крат! – Света гладила подругу по голове.

– Тогда отчего ж её выбрал? Отчего её дитю так радуется, а как про нашего узнал, так убежал? – из груди девушки вырвался надсадный вой и рыдания.

– Не знаю, Ариша, не знаю… Видно, крепко любит он её. А сердцу-то ведь не прикажешь. Отпусти ты его. Пусть с Глинской обжимается. Жизнь накажет его за тебя, вот увидишь!

"…Узнал об их дитя? Так, а ребёнок-то её где? "– Оля растерянно размышляла, – "…у родственников? Как бы разузнать… "

– Ненавижу! Ненавижу за то, как со мной поступил!

Арина продолжала рыдать около получаса, затем Света увела её обратно в мастерскую.

Оля всё так же сидела в тени дерева и размышляла, как бы ей узнать точно, причастна ли Арина к тем происшествиям с княгиней. Задумчиво крутя в руках подвеску, она вдруг вспомнила об одном своём знакомом, который мог бы пролить свет на эту тайну.

Она сделала всё, как он учил: сжала в руке медальон, закрыла глаза, подумала о нём и прошептала немыми губами имя: "Ашер".

– Здравствуй, девица. Я пришёл на твой зов.

Оля открыла глаза. Перед ней стоял огромный волк и смотрел на неё, хотя шапку-невидимку она не снимала.

– …Спасибо, что пришёл! Ты меня видишь?

– … Вижу, ведь ты меня звала. Чем помочь тебе?

Оля аккуратно развернула мешок, стараясь не касаться сорочки и показала волку.

–… Ашер, у тебя ведь острый нюх. Помоги узнать: там, на лавочке в беседке, девушка только что сидела. Не её ли сорочка?

Волк направился к беседке, туда, где запах тёплого тела был ещё свеж. Обнюхав скамью и пол, он вернулся к сорочке.

–… Сколь много запахов от этой вещи… Шерсть мёртвого животного, дерево, пыль, сажа… – Ашер отошёл в сторону и чихнул.

– … Постарайся, миленький, мне очень важно точно знать, её ли сорочка или нет, – взмолилась Оля, хватаясь за этот шанс, как за последнюю соломинку.

Волк подошёл снова к мешку, долго нюхал, а затем произнёс:

– … Запах схож. Та девушка надевала эту сорочку.

– … Спасибо тебе, Ашер! – Оля обняла волка, –… Ты мне так помог!

–… Значит, долг мой пред тобою оплачен полностью.

–… Да, оплачен, – кивнула Оля и сняла с шеи волчью подвеску.

–… Оставь себе, на память о нашем знакомстве, добрая девица. Кто знает, быть может мы ещё друг другу пригодимся.

–… А можно звать тебя иногда? Ты, кроме Саши, один меня слышишь… И понимаешь. Трудно быть среди людей, но запертой в своей голове.

Ничего не ответил ей волк. Прилёг рядом с девушкой, положив тяжёлую морду ей на колени и стал слушать. Перебирая пальцами косматую шерсть зверя, Оля рассказывала ему всё, чем тяготилось сердце: про ведьму, про Сашу, про её задание и про то, как хорошо дома. Когда же пришла пора прощаться, Ашер ткнулся лбом в лоб девушки, а затем исчез так же внезапно, как и появился.

Спрятав находку в тайник, Оля покинула своё укрытие и вернулась к работе.

***

В конце дня, когда мастерская закрылась, Варя подхватила Олю под руку, и нарочито весело позвала её гулять по саду.

"…Ни разу не подозрительно, дорогая подруга! … "– подумала Оля, однако ж проследовала за девушкой.

Поплутав немного по тропинкам, Варя увела Олю в такие заросли, куда Оля в своих изысканиях ещё ни разу не забиралась сама.