Цветок вампира – аконит

– На тебя смотрю. И тут, – я указала в сторону экрана, а затем в сторону дивана, – и там. Стоит поздравить с первым интервью?

Костя прыснул и попробовал подняться. Покрывало соскользнуло с груди на пол.

– Эти репортеришки только и делают, что следуют по пятам. Ухватились за сюжет года, тоже мне. Говорил ведь – не нужна городу новая трасса, – раздосадованно отец потирал глаза, пытаясь отогнать остатки сна. – Лучше бы пустили дорогу в объезд, через зеленую зону, подальше от людей. Но нет, эти любители лесов по всей России принялись строчить петиции, а губернатор, переживая за новый срок, пошел у них на поводу.

– Они хотели построить трассу через Серебристый заповедник?

Костя молча кивнул, а затем поднялся с дивана и проследовал на кухню. Достав из подвесного шкафа стакан, отец налил из-под крана холодной воды и мелкими глотками принялся пить.

– В школе многие рады открытию трассы, – сказала я, утаив причастие к одной из петиций.

Лес – важная составляющая экосистемы. Статус заповедной зоны присваивается не просто так. Жизнь сотен видов растений и животных могла попасть под угрозу. Жители леса – не люди. У них нет возможности в пару кликов оформить билет и переехать по прихоти.

– Это кто рад?

– Каримов, например. Он говорит…

– Ну еще бы! – Костя оборвал меня на полуслове. – Папочкин бизнес расцветает. Того и гляди за расширение возьмутся. Еще бы он был не рад.

– Разве плохо, что у города становится больше средств? Расширение создаст новые рабочие места.

– Ася, ты не понимаешь. – Голос Кости неприятно изменился. – Больше средств становится не у города, а у бизнесов конкретных людей. Все остальные вынуждены мириться с последствиями. Думаешь, родители мертвых девочек готовы махнуть рукой на утрату и сказать «зато городу стало лучше»?

Густая тишина наполнила комнату. Только с улицы доносилось урчание старенького мотора. Должно быть, сосед снизу возвращается с работы: у его машины очень характе́рный звук. С детства ни с чем не спутаю. Сложив руки на груди, я успела сделать только шаг к своей комнате, как Костя вновь заговорил.

– Послушай, – неуверенно начал он, – знаю, ты здесь ни при чем. Мне не стоило так говорить. Это все нервы, понимаешь? – Голос отца смягчился. Он провел рукой по лицу и шумно вздохнул. – Эти девочки – они так похожи на тебя. Я смотрю на них и вижу до боли знакомое, родное лицо, – он сделал паузу, прилагая усилие, чтобы открыться. – Доля секунды, и от одной лишь мысли, что на их месте могла лежать моя собственная дочь, все внутри рвется на части.

Отец смотрел в пол, когда говорил. От неподвижного взгляда веяло болью и скорбью. Поддавшись порыву, я быстро оказалась возле отца и крепко обняла за шею, пусть для этого и пришлось подняться на цыпочки.

Висок кололо от соприкосновения с щетиной, но я не смела пошевелиться. Объятия – очень обманчивый жест. В них удобно спрятать не только лицо, но и слезы. Самая яркая боль отражается на человеческом лице, когда его никто не видит. Мне стоило усилия не поддаться соблазну. Я понимала: один предательский всхлип, и мы оба утонем в омуте чужого горя.

Рука отца легла мне на плечо. Сосед снизу заглушил мотор авто.

– Пообещай мне кое-что, ладно?

Осторожно кивнула, чуть надавив подбородком на плечо отца.

– Береги себя.

И я пообещала, не представляя, как скоро нарушу слово.

Глава 3

И грянул гром

Остаток сентября прошел напряженно. Чем дольше полиция искала преступника, тем сложнее становились наши отношения с Костей. Однажды вечером, находясь в своей комнате, я услышала, как отец говорил с кем-то по телефону на повышенных тонах. Дверь была закрыта, поэтому до меня доносились лишь обрывки фраз. Из них я поняла, что след таинственного убийцы не так просто отыскать. Отец считал, что в расследовании могли бы помочь частные камеры наружного наблюдения близ стоянки на заправочной станции. Как раз той, что соседствовала с семейным гипермаркетом Каримовых. Сложность заключалась в простом нежелании отца Никиты сотрудничать со следствием, и мне было неясно почему: последнее тело нашли не так далеко от магазина. Неужели убийство не сказалось на продажах? Я бы не удивилась, узнав, что многие местные последнее время стараются держаться подальше от всего, связанного с убийством. Меня и саму настораживала даже мысль поехать вновь в супермаркет, хотя головой я понимала: молния не бьет в одно место дважды.

Из-за накалившейся обстановки между отцами усложнились и наши взаимоотношения с Ником. Папа был категорически против моего появления в ближайшем радиусе от супермаркета, подчеркивая, насколько плохо могла закончиться очередная поездка через лес на велосипеде. В плотном графике дежурств отец умудрялся встречать меня из школы и отвозить домой. В редкие дни, когда у него не получалось, на помощь Косте приходил коллега: все тот же светловолосый молодой следователь в неизменной иссиня-черной обтягивающей водолазке и нараспашку надетом дождевике похожего оттенка. Мне больше нравились дни, когда забирать меня из школы приезжал приятель отца: он хотя бы не сверлил взглядом Ника, когда мы прощались на парковке после очередного учебного дня.

Все чаще на уроках мы садились с Каримовым вместе, а за обедом предпочитали отсаживаться от всех и разговаривать о том, что только нам было интересно. Никита оказался не только отличным собеседником, но и слушателем. Мне было непривычно, что кто-то интересуется мной, моими интересами. Задает уточняющие вопросы. Мы легко переходили с темы на тему: то, говоря об экологии, рассуждали, какие книги наносят больше вреда – бумажные или электронные, то говорили об истории, то о кино. Иногда у меня складывалось впечатление, что Никита почти ничего не смотрел, хотя живо интересовался каждым упомянутым сериалом. Во время одного из будничных разговоров Каримов пригласил меня в кино. Я была бы и рада согласиться, но понимала: пока наши отцы не договорятся, никуда Костя меня не отпустит.

До середины октября так и проходили мои дни: из школы прямиком домой, из дома – в школу. С одной стороны, сидение в четырех стенах отлично сказалось на оценках и внешнем виде квартиры. От скуки я перебрала стеллажи с книгами, разобрала старые вещи и упаковала, чтобы отвезти в центр для малоимущих. Я даже заказала по Интернету новые занавески и посуду с разрешения папы. Ему было приятно, что в квартире теперь живет кто-то еще. Постепенно дом ожил благодаря новым деталям интерьера, пряным ароматам и звукам: на одном из шкафов я нашла давно позабытый отцом виниловый проигрыватель и целую коробку с пластинками. Находка показалась мне неожиданной. Особенно после того, как я изучила пластинки. Вопреки моим ожиданиям, там было много классики и даже джаза, к которому я и сама питала страсть. Что и говорить: нашлось даже место рождественскому сборнику Фрэнка Синатры, поэтому в квартире то и дело стал звучать легко привязывающийся мотив Let it snow, пусть за окном не было даже намека на первый снег.

С другой стороны, я только переехала в Ксертонь и не успела обжиться, как превратилась в принцессу, запертую в башне. Пусть в школе постепенно и крепли связи, аромат одиночества в пустой квартире не могла развеять ни одна ароматическая свеча. Было грустно осознавать, просматривая социальные сети одноклассников по вечерам, что у других все иначе. Девчонки ходили вместе прогуляться, мальчишки зависали то в тире, то в боулинге. Сотни новых фотографий и видео с довольными лицами пополняли ленту каждый день. В такие моменты я чувствовала себя за чертой жизни, упуская безымянный всеобщий праздник. В конце концов, в городе даже не был введен комендантский час, но нет – именно меня угораздило родиться в семье полицейского.

Еще хуже было то, что приятельницы из Ростова, как сговорившись, перестали мне писать. С глаз долой – из сердца вон. Я пробовала начинать разговор сама, но в ответ получала короткие сообщения, будто каждый символ стоил тысячу рублей. Девочки ничего не спрашивали в ответ, а стоило мне отправить очередной вопрос, выходили из сети. Две из трех старых приятельниц в какой-то момент и вовсе перестали открывать сообщения от меня. Я не знала, как исправить ситуацию, да и нужно ли было? За все прошедшие годы мост дружбы так и не окреп между нами на фоне извечных насмешек других одноклассников, которые сплотили нас в свое время. Мне удалось с переездом вырваться из порочного круга, а вот они остались в той же среде. Быть может, когда утратилось то, что нас объединяло, растворилась и причина нашего общения?

Но если бы у меня действительно наладилась жизнь после переезда. Первое время я понимающе относилась к изрядной опеке Кости, думая, не пройдет и недели, как все вернется на круги своя. Спустя десять дней я поняла, как ошибалась, и принялась осторожно, приводя аргументы и показывая фотографии ребят, донести до Кости важность выпускного класса. Не пройдет и полгода, как время для праздных гуляний и простых радостей юности безвозвратно уйдет. На смену беззаботному общению придет подготовка к выпускным экзаменам, а там и поступление в вуз.

Но отец позабыл, что и сам когда-то учился в выпускном классе, и не понимал, как важно для меня после стольких лет в шкуре изгоя наконец попробовать на вкус школьную жизнь. Он даже не пытался парировать мои аргументы, твердя на повторе, как опасно сейчас на улицах и что родители одноклассников излишне беспечны. Если бы все были такими же предусмотрительными, как он, ничего бы подобного в Ксертони не произошло. Ни вчера, ни когда-нибудь.

Каждый последующий разговор ни к чему не приводил – мы только начинали ругаться, порой даже переходя на повышенные тона. Костя даже не пытался меня понять, найти хоть какой-то компромисс, и это откровенно раздражало. Я хотела участвовать в школьной газете, больше узнавать ребят. Ходить вместе в кино и гулять, пока погода позволяет. Сближаться с другими и, кто знает, быть может, даже найти пару на выпускной бал. Этот год должен был стать лучшим для меня за школьную пору. Возможность наверстать упущенное мелькала перед глазами и с каждый днем ускользала, растворяясь в ксертоньском тумане.

Проснувшись утром пятнадцатого октября, я решила для себя, что больше так продолжаться не может. Если новая жизнь оказалась для меня под запретом, то из двух зол я выбрала меньшее: уж лучше буду и дальше терпеть насмешки в понятном родном Ростове, чем сидеть в четырех стенах в одиночестве и наблюдать, как проносится мимо возможная жизнь, а я даже не могу к ней прикоснуться. Дома меня хотя бы ждала свобода перемещений, знакомые улочки и излюбленные кафе, а насмешки в школе… мне не привыкать. Справлялась раньше, справлюсь и теперь.

Я начала собирать рюкзак в школу, забросив внутрь также зубную щетку, пару свежих кофт и штанов. Все остальные вещи достану потом. За ночь телефон зарядился полностью. Включив компьютер, я быстро проверила, есть ли вылеты в Ростов и авиабилеты. Чтобы подстраховаться, проверила и поезда. На любой из маршрутов было достаточно средств. Оставалось найти паспорт и надеяться, что в аэропорту не обратят внимание на возраст. Все же восемнадцать мне еще не исполнилось, а значит, одной на борт мне не пройти. Маме всегда приходилось заполнять какие-то бумаги, но, честно говоря, я никогда не вникала. Мне придется полагаться на удачу, что никто не заметит.

Полная решимости, я вышла из комнаты, одетая и готовая бежать. Но в коридоре обнаружила, что велосипеда нет. Отец в очередной раз говорил с кем-то по телефону, и для меня, не знающей контекста, его речь выглядела бессвязной. Даже не пытаясь прислушаться, наскоро укротив любопытство, я распахнула входную дверь, надеясь разыскать железного друга, но увы. Помедлив и поразмыслив, куда еще за ненадобностью мог убрать Костя велосипед, я вспомнила о балконе в спальне отца.

– Бинго, – вслух обрадовалась я, заметив руль за окном.

Быстро пересекла комнату, по периметру обойдя двуспальную кровать, и замерла, окинув ее взглядом. Отец уже постелил темно-изумрудное белье с золотисто-оранжевым витиеватым орнаментом, которое я заказала на прошлой неделе. На тумбе справа стояла фоторамка, повернутая чуть под углом так, чтобы можно было смотреть на изображение перед сном. Блик от света с улицы мешал рассмотреть фотографию, поэтому я подошла и подняла рамку. На старом снимке напротив подъездной двери стояла женщина с младенцем на руках, которую я сразу узнала. Сбоку от нее, придерживая за талию, стоял отец в синей полицейской форме, с еще полностью темными волосами, не отмеченными сединой. По груди тут же разлилось тепло, и мной овладела тоска от осознания, как давно мы были все вместе. Втроем. Я этого времени и не помнила. Для меня мама всегда существовала отдельно от Кости. Пока я росла, в доме всегда появлялся кто-то третий, уходящий. Ни один из последующих маминых мужчин не пытался заменить мне отца, и я была за это по-своему благодарна. Вот только как долго Костя был один, прежде чем я переехала к отцу доучиваться, раз в спальне все та же семейная фотография? Ни одна женщина не свяжет свою жизнь с мужчиной, у которого в памяти и в сердце – другая семья.

– Что ты здесь делаешь? – Я вздрогнула, услышав голос отца.

– Ничего. Так… – Рамка в руках будто обжигала ладони, но я в нерешительности продолжала держать ее, не зная, как поступить.

Костя перевел взгляд на фотографию и улыбнулся теплой, ласковой улыбкой, которую я давно не замечала на лице отца. Он подошел ко мне и указал пальцем на кулек, которым, несомненно, была маленькая я:

– Это мы тебя только-только из роддома привезли. Вас тогда задержали дольше, чем положено, и я даже успел занять у одного из коллег пленочный фотоаппарат – Витька как раз из отпуска вернулся и подсобил, – на минуту отец замолчал, а затем на выдохе произнес: – Хорошее было время.

В голосе звучала глубина одиночества последних прожитых лет, и от этого мое сердце разрывалось на части. Я не могла его бросить. Не сейчас, когда мы только начали жить вместе. Моя жизнь имела цену и была важна. Но платить за нее новой раной на сердце Кости я не была готова.

– Послушай, пап, – я начала медленно, понимая, что момент неподходящий, но едва ли представится другой. – Нам нужно поговорить.

Он опустился на постель и похлопал ладонью по одеялу, приглашая меня сделать то же самое. Я поставила снимок на место и присела рядом. Костя молча ждал.

– Я не могу так больше. Правда, не могу. Мне мало общения в школе. Я понимаю, как ты беспокоишься из-за всего происходящего, как хочешь меня защитить. Но ты не можешь уберечь меня от каждой возможной угрозы, понимаешь?

Костя кивнул. Он старался говорить медленно, немного растягивая слова, будто пытался сохранить тон голоса мягким:

– И что ты предлагаешь? Довериться судьбе и посмотреть, не станет ли моя дочь следующей жертвой маньяка? Извини, но такая игра мне совсем не по вкусу.

– Нет. Не довериться судьбе, но действовать в рамках разумного. Жизнь должна продолжаться. Например, если я не могу прогуливаться по улицам Ксертони одна, то почему бы мне не пригласить друзей домой? Места ведь много.

– Отличная идея! – наигранно радостно ответил отец. – И пусть тогда другие дети потом возвращаются в одиночестве и угодят в лапы маньяка, а ты потом будешь корить себя всю жизнь. Вот уж радости сколько!

– Ну замечательно. – Очередная попытка поговорить лишь испортила настроение. Я почувствовала, как вновь закипаю. Идея вернуться к матери выглядела все более и более привлекательной, но решиться было трудно: совесть не позволяла оставить отца одного. Неужели нет никакого выхода, при котором и он будет доволен, и я?

Не знаю, сколько еще мы просидели в спальне, пока я предавалась размышлениям. Небо за окном уже приобрело светло-фиолетовый оттенок, а значит, пора было выдвигаться в школу. Отец поднялся:

– Если ты еще что-то хотела сказать, продолжим в машине.

– Нет, – я покачала головой. – Сказать больше нечего.

Уговаривать отца позволить мне доехать до школы самостоятельно не имело смысла, поэтому я покорно села в машину и пристегнула ремень, думая, что скоро мучения закончатся. Костя повернул ключ зажигания, и включилось радио. Из динамиков вместо музыки доносилась утренняя сводка новостей. Настроение было и так паршивым, чтобы слушать. Я потянулась к радиоприемнику и принялась переключать станции до тех пор, пока не нашла хоть что-то стоящее. Услышав знакомый мотив, я откинулась в кресле и принялась смотреть через окно на проносящийся мимо лес. В предрассветном солнце верхушки деревьев выглядели темными, просмоленными. Пышные юбки елей, напротив, казалось, лишились цвета в сравнении с недавним огненным буйством осенних красок. Мир вокруг стал невзрачным и серым, как моя жизнь.

Костя остановил машину напротив входа в школу. Я потянулась через сиденье и подобрала рюкзак, после чего вышла из машины, решив не прощаться с отцом. Сил делать вид, будто между нами все нормально, не было. У входа в здание уже толпились одноклассники, и я легко разглядела среди них Никиту благодаря ярко-оранжевому пуховику. Не успела я закрыть за собой дверь, как отец окликнул меня:

– Ася.

Я безмолвно повернулась и выжидающе посмотрела на Костю.

– Скоро это закончится. Обещаю. Я почти встал на его след.

Ничего не ответив, я захлопнула дверь и направилась к школе. Машина позади тронулась. Стоило звуку отдалиться, как я достала из кармана куртки телефон и напечатала маме короткое сообщение:

«Я хочу назад, в Ростов».

Напротив текста тут же появились две синие галочки, подтверждая прочтение. Мама перезвонила.

– Привет, – только и ответила я, не зная, что еще сказать.

– Я думала, тебе нравится жить с Костей, – мама была в смятении. – Что случилось?

– Случилась гиперопека и затворничество, которое терпеть у меня больше нет сил. Мам, я даже не успела толком обжиться в городе, как он тупо начал привозить и увозить меня из школы, запрещая куда-либо выходить вечером. Самое смешное, что Костя и в гости никого позвать не разрешает, прикрываясь похожей лекцией о безопасности, только уже не моей, а одноклассников. Мам, я устала бороться, спорить с ним. Все бесполезно, папа просто не слушает, и…

– Папа? – удивленно переспросила она. – Смотри, ты даже перестала звать Костю по имени.

В голосе матери слышались ноты радости, но я старалась не отвлекаться. Нужно было донести суть. Сделать так, чтобы мама поняла.

– Это не важно. Важно то, что мне здесь плохо, и я не хочу провести последний школьный год запертой в четырех стенах. Я пыталась с ним договориться, пыталась найти компромисс, но все без толку!

Голос соскочил на последнем слове. От обиды в горле образовался неприятный ком. Мама тяжело выдохнула в трубку и после короткой паузы сказала:

– Я поговорю с ним, хорошо? Вместе мы что-нибудь придумаем, а пока, пожалуйста, – в голосе звучала мольба, – постарайся без глупостей, хорошо?

– Хорошо, – ответила я тихо и почувствовала во рту горечь.

– Люблю тебя.

– И я тебя.

Мама повесила трубку первой. Я возвела глаза к пасмурному небу, ища в нем источник смирения. Холодный ветер обдувал лицо, и я прикрыла глаза, стараясь вобрать легкими как можно больше ледяного воздуха, проветривая разум и надеясь сбить обжигающий яд, что отравлял душу. Вряд ли у родителей получится договориться. Моя вера в простое решение равнялась нулю. Я слишком хорошо знала, как родители общаются между собой, и понимала: ничего у мамы не выйдет. Костя не сдастся, а она, выслушав все аргументы, наверняка встанет на сторону отца, просто потому, что не найдет нужных слов. Мария не любит конфликты. Ей проще согласиться и исчезнуть в неизвестном направлении, лишь бы не трогали. Когда я поняла это, грусть окончательно завладела мной, остужая злость. Только я могла спасти себя. Однако идея с побегом уже не казалась такой уж удачной, скорее наоборот, по-детски наивной. Проскочить на рейс без документов от родителей? Ну-ну. Держи карман шире. Выставлю себя только на посмешище глупой выходкой и получу еще больше проблем дома.

Послышался первый школьный звонок, предупреждающий, что урок скоро начнется. Сделав пару глубоких вдохов и выдохов, я открыла глаза и увидела Никиту. Каримов стоял в одиночестве у двери, спрятав ладони в кармане куртки, и смотрел на меня.

– Давно здесь стоишь?

Никита кивнул и спустился по ступеням ко мне.

– Ты в порядке? – Оказавшись рядом, Каримов подхватил выбившуюся от ветра прядь волос, и осторожно отвел от моего лица, случайно коснувшись кожи. От прикосновения Ника в животе появилось приятное, едва щекочущее чувство, и я слегка улыбнулась.

– Знаешь, – я посмотрела в глаза Никите и увидела в глубине столько заботы, что открываться было легко, – нет. Не в порядке.

– Хочешь поговорить об этом?

– Да, но разве есть время? Вот-вот прозвенит второй звонок, а говорить на большой перемене в столовой, где столько любопытных слушателей, как-то совсем не хочется.

Никита задумчиво посмотрел в сторону школы, а затем на меня, и что-то во взгляде Каримова изменилось: он стал лукавым, почти заговорщическим.

– Тогда к черту школу.

Не успела я опомниться, как Каримов взял меня за руку и повел к машине. Как галантный кавалер, Ник распахнул передо мной дверь с пассажирской стороны и сделал пригласительный жест. На мгновение я замерла в нерешительности, думая, что будет, если Костя узнает. Но, вспомнив утреннюю стычку дома и совсем не ободряющую реакцию матери, махнула на все рукой. И правда, к черту школу. К черту Костю. И Марию вместе с ним.

Когда я села внутрь, Никита тихо прикрыл за мной дверь, шустро обежал машину спереди и сел за руль. Ник повернул ключ зажигания, и взревел мотор. Каримов поднял примостившийся на моих коленях рюкзак и забросил его на заднее сиденье. Я сидела, боясь пошевелиться, не веря, что все происходило на самом деле: мы вдвоем сбегаем с уроков!

– Пристегнись, а то никуда не поедем. – Улыбка Никиты была настолько широкой и искренней, что, казалось, уголки его губ вот-вот коснутся глаз. Ему нравилось происходящее не меньше меня.

– А куда мы поедем? – спросила я, послушно исполнив просьбу.

Каримов развел руками:

– Куда захочешь. – Он расстегнул пуховик, достал из внутреннего кармана телефон и закрепил в держатель на приборной панели.

– Совсем-совсем куда захочу?

Никита одобрительно кивнул и с интересом принялся рассматривать мое лицо. Под силой внимательного взгляда я засмущалась. В суматохе пыталась вспомнить хоть что-то и в итоге выпалила первое пришедшее на ум:

– Помнишь, ты рассказывал о доме основателей города, рядом с лесопилкой?

На едва уловимое мгновение мне почудилось, что лицо Никиты посерьезнело, а взгляд насторожился. Но, точно зыбкое видение, стоило моргнуть, как на щеках Каримова вновь красовались очаровательные ямочки. Они всегда появлялись, стоило Нику улыбнуться, и мне это нравилось.

– Точно туда?

– Ага.

– Ну. – Никита снял машину с ручника, и голос его зазвучал, как у актера в театре. – Раз дама просит.

* * *

Каримов гнал машину по трассе, сливая воедино пейзаж за окном. В хаотичном танце линия деревьев у дороги то появлялась, то обрывалась, уступая место незнакомым съездам. Совсем рассвело, а облака на небе разошлись, будто ранее над городом не нависало пасмурное покрывало. Я не могла различить ничего, кроме сосновых крон, что купались в скупых лучах обманчивого осеннего солнца. День ото дня оно отдавало все меньше тепла. Острые пики отчаянно тянулись ввысь, стремясь вобрать то последнее, что могли, перед холодной зимой.

В бардачке машины нашлась полная пачка цветастого мармелада в форме плюшевых медведей, как я любила. Приятное совпадение. С разрешения Никиты я надорвала край пакета и выудила несколько кислотно-зеленых медведей.

– Ты будешь? – прожевав первую порцию, я спросила у Никиты.

– Если только парочку. – Каримов протянул руку ладонью вверх.

– Тебе какого цвета?

Никита слегка нахмурил брови, не поняв вопрос:

– Какие попадутся.

– Я могу достать те, что больше нравятся, – сказав это, я пожала плечами. – Мне не сложно. Я всегда достаю только зеленые. Желтые с лимоном попробовала лишь однажды, и они такие ужасно кислые! Во второй раз я бы не рисковала.

– Можешь скормить мне своих врагов, – заговорщицки предложил Никита и на короткое мгновение повернулся ко мне, чтобы подмигнуть.

Недолго думая я выудила из пакета трех желтых медведей и вложила в протянутую руку. Никита легким движением забросил мармелад в рот и картинно начал жевать, громко чавкая, как бы демонстрируя яростную битву с названными врагами. Это показалось мне чертовски милым и забавным. Меня восхищало то, насколько легко я чувствовала себя рядом с Ником.

Машина перестроилась в крайний правый ряд и замедлила ход. Никита включил поворотник и свернул на съезд. Монотонный лесной пейзаж сменился маленькими двухэтажными домами в отдалении. И тут и там виднелись теплицы и убранные к зиме картофельные поля – теперь это были голые прямоугольные участки холодной земли. Трава везде пожелтела. Все говорило о том, что природа готовилась к первым заморозкам.