Зверь выходит из вод

Раньше этот работяга был еще и лопоух. Классически двусторонне лопоух. Но недавно, во время смены, один из кочегаров поскользнулся об мусор и заехал ковшом плашмя по Финиковому. Отчего полголовы покрылось плотным закопченным струпом, а левое ухо стало похоже на пережаренную котлету.

Изредка, при чрезмерной активности лицевых мышц, с ушного отверстия подтекала сукровица.

Финиковый галантно указал на соседнее кресло.

– Разрешите разместить возле вас свой попец.

– Садись уже, паяц, – проворчал истопник.

– Можно бы и побольше уважения к раненому товарищу.

– До свадьбы заживет, не скули.

– Да там и заживать, собственно, нечему. Скорее отвалиться окончательно.

– Ты сегодня полон энтузиазма, – хмуро заметил истопник. И мельком взглянул на обрубок уха. – Тебе так даже лучше, кстати.

– Ага. А без башки так вообще неотразим стану, – ухмыльнулся Финиковый. – Вот иду на работу и думаю. Если б у человека росли крылья, то где б они находились, как думаешь?

– Не грузи, – сухо ответил истопник.

– Ну а все же. Подумай.

– Из жопы бы торчали.

– Очень мило, – скривился Финиковый. – Не ожидал от тебя подобной примитивщины. Подумать слабо, что ли? Это же интеллектуальная зарядка, пораскинь мозгами.

– Ладно, – вздохнул истопник. – Где-то в области лопаток.

– О, это уже звучит серьезней.

Между тем появлялись новые голоса, приходящие работяги рассаживались на свободные места.

Выдержав театральную паузу, пока сзади поутихнет, Финиковый победно воскликнул:

– Я докажу тебе ошибочность твоего предположения.

– Давай, покори мое сердце, – ехидно заметил истопник.

– Пришло время включать логику. Итак, главное преимущество человека перед животными – это…

– Перед какими животными? – огрызнулся истопник.

– Как какими? – удивился Финиковый. – Перед всеми остальными.

– Это у остальных животных есть главное преимущество перед нами. И заключается оно в том, что животные уже вымерли, а мы пока что нет.

– Твоя тяжеловесная унылость все портит, – обиженно сказал Финиковый. – Я просто хотел высказать свою мысль, а ты начинаешь сопли пускать. Ведь подумай – человек однажды смог выделиться среди других зверей тем, что овладел руками.

– И тут же принялся ими убивать всех подряд.

– И тут же научился хватать и удерживать предметы. Из-за оттопыренного большого пальца. И создавать оружие труда, между прочим. А вот если начнут у человека расти крылья, притом, в области лопаток, как ты предположил, то человек со временем потеряет функциональность рук. Ведь крылья-то заберут на себя мускулы и сухожилия, которыми пользовались руки. Человек, мне кажется, не в состоянии будет управлять и крыльями и руками, или, по крайней мере, выполнять точную и качественную ручную работу. Во время полета так точно. И чем больше он будет летать, руку будут висеть бесхозно – и, в конце концов, атрофируются за ненадобностью. Вот представь, что люди будут напоминать тех же динозавров – со своими дистрофичными, потешными лапками, будто созданными для чесания брюшка и больше ничего.

– О да, я хорошо представляю, что люди будут скоро напоминать динозавров.

– Перестань, – отмахнулся Финиковый. – Я думаю, чтобы человек не ощутил ущерба от атрофии рук, крылья должны расти на месте ушей.

– Прости, друг, но этой версией ты ставишь крест на собственных полетах.

– Да-да, ерничай. Именно ушей. Хрящи более эластичны, размеры при необходимости увеличиваются, как при эрекции. И человек, взмахивая ушами, спокойно летит себе за горизонт.

– Эрекция, – с раздражением сказал истопник. – Ностальгия какая. Ты хоть помнишь, что это такое?

Финиковый окончательно махнул рукой, отвернулся. Истопник задержал взгляд на его голове. Рана походила на обгоревшую кору с прожилками мяса. Ушной ошметок с наростами закопченных струпов.

Впрочем, бывало и похуже. Бывало гораздо хуже.

Позади них уселся дородный негр. От нанесенного и кое-как размазанного по телу защитного состава его кожа казалась лакированной.

Становилось невыносимо душно. Подобие кондиционера включалось лишь при заполнении салона и отправке транспорта. Работяги посматривали на входной шлюз, дожидаясь и подгоняя заходящих.

– Кажется, у нас сегодня Клио, – деловито заметил Финиковый. – Вон по той трещине узнаю.

Истопник блуждающим взглядом рассмотрел дугу лобового стекла. Ближе к центру цвела ветвистая трещина, с отростками в палец толщиной. Так выглядели последствия свалившегося со скалы камня.

– Будь булыжник тяжелее на килограмм двадцать – пробил бы стекло, и адский жар вперемешку с пеплом и гарью заполнил бы салон.

– И уши не унесли б, – злорадно вставил истопник.

– Ага, свистопляска началась бы страшная, – сказал Финиковый. – Кстати, Пивной вроде рассказывал, что это на его смене каменюка грохнулась. Говорил – ехали и дышать боялись.

– Пивного сто лет не видел, – задумчиво заметил истопник.

– Так он же в Дефективной. Не легкие у мужика, а решето сплошное.

– Это вопрос времени для всех нас. Я вот уже, например, кровью утром плевал.

– Похвально, – хмыкнул Финиковый. – А к Фекалию не возникала мысль наведаться?

– Толку никакого, – сердито сказал истопник. – Не пересадит же он мне легкие!

Затем, быстро взглянув на соседа, истопник помедлил и ворчливо произнес:

– Меня больше другое волнует. Тот момент, когда я кашлял, – истопник замолчал на миг, – и когда кровь была на ладони… она была не просто красной. Она имела совершенно правильный, четкий оттенок. Насыщенный и резкий. Очень красивое слово, что обозначает этот красный. Но не просто красный, а именно яркий. Я пытался его вспомнить… и я не могу. До сих пор не могу.

– То есть, выплевывать куски легкого – это мелочи? – с сомнением в голосе произнес Финиковый. – А забыть оттенок красного – беда бедовая?

– Именно, что бедовая, – огрызнулся. – Это не впервые, что я не могу вспомнить. Какой-то цвет. Очень угнетает, когда видишь только пепел, пепел, пепел.

– Забывать – естественно. Порою даже – важно.

– Возможно. Но еще важнее – помнить.

Финиковый промолчал, потер подбородок с наждачным отзвуком.

Истопник угрюмо добавил:

– Вчера еще двоих забрала Печь. Кто о них вспомнит через месяц?

Финиковый уклончиво закивал. Затем сказал:

– Не так давно я общался с одним из них, на Олимпе. Выпили, разговорились. Так он даже древнюю байку вспомнил. О Дедале и Икаре. Не помню, кто именно, но один слепил другому крылья из воска.

– Опять уши? – грубо отрезал истопник.

– Нет, на этот раз без ушей. Обычные ручные крылья, но из воска. И предупредил, чтоб слишком близко не подлетал к солнцу, иначе крылья расплавятся – и конец. Но мужик так очумел от радости, что умеет летать, что, разумеется, забыл все на свете и подлетел к солнцу.

– Финал очевиден. Но в чем соль?

– Без понятия, – развел руками Финиковый. – Но ирония в том, что весь наш мир теперь из воска.

Шатаясь, подошел еще один работяга и сел через проход. Страшно обгоревший, облезлый, в воспаленных подпалинах. Это был Кирпичный. На его щуплом лице не осталось ни единой волосинки. Ни бровей, ни ресниц. Он был зеркально гладким. Скуластое, впалое лицо выглядело так, будто его медленно и неумолимо засасывало внутрь самого себя. Лишь круги под глазами болезненно обвисали, будто хранили некие тайны.

Истопник знал, что это. Это были следы крайнего хронического истощения. Выпаленная тень от того человека, которым помнил его истопник. Пока еще помнил.

Впрочем, бывало и хуже. Бывало гораздо хуже.

Кирпичный и истопник обменялись взглядами. Во взгляде вялость и апатия. Он был молод, но потемневшие круги вокруг глаз старили его до рыхлой дряхлости.

Чувствовалось, как глубоко и старательно он дышал в клочок личного засохшего тела.

– Эй, куколка, чего приуныла? – обратился Финиковый к Кирпичному.

Кирпичный что-то тихо прошептал, но истопнику было не разобрать. Сзади громко закашляли.

Истопник обернулся. Лысые головы торчали, как закопченные одуванчики. На него тут же в упор посмотрел лакированный негр. Жесткий, наглый взгляд. С вывороченной губой, сплюснутым носом – ноздри зловеще ширились, как дула двустволки. Негр явно ждал обидной реплики и изготовился отвечать.

В кабине были еще негры. Были азиаты, европейцы. Все, кто выжил. Отборная солянка человечества. Те, кто способен создавать тучи. И больше, пожалуй, ничего.

В дальнем ряду работяга продолжал кашлять. Душевно, заливисто, с нарастающим рыком. Истопнику вдруг захотелось встать и подойти к нему. Но зачем? Он не знал. Посочувствовать, наверно. Или убедиться, что он не один. Может, похлопать по спине. Что-то спросить. Не выкашливает ли тот случаем кровь? И не помнит ли, какой оттенок имеет цвет крови?

Придвинувшись к Финиковому, истопник быстро прошептал:

– Когда?

Финиковый бегло огляделся.

– Завтра.

– Шутишь? – на лице истопника отразилось удивление.

– Ага, вроде к обеду. И тогда сразу начнем.

– Это уже окончательная информация?

– Да кто ж его знает.

– Ладно, – небрежно ответил истопник. – Если к обеду, то мы как раз успеем.

– Вполне успеваем.

Истопник едва успел кивнуть, как сзади раздались требовательные возгласы. Многие закрутили головами. Несколько человек стояли у прохода и никак не могли разминуться, о чем-то споря на повышенных тонах.

– Что там за шумиха? – подозрительно сощурился Финиковый.

– Новичок, наверно.

Индус раздраженно схватил руку новичка и провел его циферблатом по экрану. Замигала лампочка над шлюзом. Затем, недовольно бормоча себе под нос, индус уселся.

Новичок затравленно озирался, не зная, куда себя приткнуть.

– Похож на шпика, – прошептал Финиковый.

– Совершенно не похож, – сказал истопник. – Типичный яйцеголовый новичок. На нашего земляка, кстати, похож. Зови его сюда.

Финиковый махнул рукой. Сконфуженно оглядываясь, новичок заметил и тут же откликнулся на зов.

– По-русски понимэ? – с наглецой в голосе спросил Финиковый.

– Да, – еще больше растерявшись, ответил новичок.

– Отлично, – довольно сказал Финиковый, затем обратился к Кирпичному. – Золотце мое, можно попросить тебя перышки почистить в другом месте. Видишь, у нас тут свежатина привалила, надо же уму-разуму научить.

Молча, с болезненной натугой на лице, Кирпичный поднялся и неуклюже заковылял по проходу, к свободному месту возле индуса.

С шипящим шумом закупорился входной шлюз. Группа была укомплектована. Вздрогнув, транспорт заскрежетал вперед.

В это время с решетчатых отверстий над плешивыми головами подуло тепловатым пыльным воздухом.

3

Истопник с подозрительным интересом разглядывал новичка. Неказистый, незагорелый, притрушенный, он вносил диссонанс в общую картину группы. На симпатичном, начисто лишенном отметин лице не было печати тупости или бесшабашного фанатизма. Впрочем, ощущалось, будто человек не вполне понимал и осознавал, куда именно он попал. И каким путем понесет его жизнь.

Воспаленная кожа тонкой шкуркой обтягивала голову новичка, туго вырисовывая череп – борозды на своде, шишку на затылке, шнуры височных вен.

Пусть и вжатый в кресло, новичок все же не производил впечатление захудалого, зачуханного и с-под палки живущего обитателя подземелья.

Перегнувшись через подлокотник, Финиковый заговорщицки подмигнул новичку.

– Как оно, черепок?

– Та никак, – неуверенно пожал тот плечами. – Еду вот.

– Едешь? Какой молодец, однако! А куда едешь?

– На работу еду.

– Да тебе вообще цены нет, – съязвил Финиковый и указал истопнику пальцем на новичка. – На работу черепок едет, не хухры-мухры.

– Перестань ваньку клеить, – скривился истопник. Он понимал, что Финиковый – не лучший наставник для новичка. Но чувствовал, как за грудиной будто росло вредное гнездо, там копошилась и ждала своего часа слизь. Подступала к горлу, щекотливо першила, клокотала, вот-вот норовя выкатиться приступом кашля.

– И на какую ж работу ты едешь? – не унимался Финиковый.

– Мусор сжигать. В Печь, – добродушно ответил новичок.

– Верно, в Печь. Других маршрутов и не предвидится. И как она тебе, Печь эта?

– Без понятия, ни разу не видел. Большая, говорят.

– Большая, – с иронией хмыкнул Финиковый. – Ты и не представляешь, насколько. Слюни пустишь от увиденного.

– Постараюсь не пустить.

– Сделай милость, постарайся, – согласился Финиковый. – Это тебя хрущи так крепко просветили?

Транспорт медленно сползал вниз. Лакированный негр сзади громко, с прискуливанием зевнул.

– Хрущи? Никаких хрущей я не знаю, – недоуменно сказал новичок.

– Брось увиливать, черепок. Хрущи – это те богатые, якобы умные и нужные миру люди, что живут глубоко внутри гор. Они никогда не видели света божьего, и потому бледные, как личинки. Это именно те люди, что держали тебя под лампами, постепенно наращивали дозу, чтоб на поверхности ты не сгорел сразу, – Финиковый распалялся, размашисто жестикулируя. – Это именно те люди, что заставляли тебя рыть дорожки для боулинга и очередные хоромы, чтобы ты привыкал к физическому труду. Это именно те люди, которые используют нас всех, и тебя в том числе…

– Потише митинговать, – истопник ткнул Финикового в бок и тут же беззвучно содрогнулся в кашле.

– Все же я ни одного такого не видел, – скромно вставил новичок. – Внизу были такие же, как я. Бледные, да. Но я ведь тоже пока что бледнее вас всех. А по поводу работы… Я не наблюдал такого, и тем более не работал. То, о чем ты говоришь – делает Хирон и его машины.

– Хирон значит, – многозначительно закивал Финиковый, почесывая щеку. Хироном называли операционную систему, мощный компьютерный мозг, отвечающий за все процессы в комплексе Аид.

– Одним словом, – запнулся, обдумывая, Финиковый. – Короче, хрущи – это бледная сволочь, которая еще и скрывается от тебя. Они сидят глубоко внизу, а мы вот, загорелые и бравые работяги, околачиваемся вверху. И берем весь удар на себя. И никакой Хирон ничего тут не делает.

Финиковый пристально уставился но новичка. Тот с готовностью кивнул, демонстрируя полное согласие и понимание.

– Еще раз так посмотришь – ноздрю порву, – спокойным тоном заявил. Затем, выдержав паузу, продолжил бодрее: – Ты жрать вообще хочешь?

– Зверски.

– Погоди чуток. Еще немного, и мы выедем из горы. Включится сейфик под твоей сидушкой. Там еда. Советую как следует наесться, больше будет негде. И некогда.

– А почему сразу не открывается?

– Точно не скажу, но моя версия такова – чтобы отвлечь тебя от того, что ты увидишь.

– Что я увижу?

– Как что? Печь же, черепок, не тупи! Зрелище внушительное. Вершина человеческой мысли, так сказать.

– Дивный новый мир, – удрученно вставил истопник. И тут же надсадно, надрывно загрохотал в кашле. Еще немного, и ему казалось, что он выплюнет ошметок легкого. Задыхаясь, прерывисто хватая горячий воздух, он продолжал гавкать, согнувшись пополам.

– Ты как? – отозвался рядом Финиковый, когда истопника попустило.

– Как в сказке.

– Тебе явно к Фекалию с таким фальцетом.

– Ладно, – хрипло выпалил. Сглотнул накатившую слюну с вязким металлическим привкусом.

Взглянул на новичка. Тот с опаской поглядывал на него.

– Что ж, на чем я закончил? – спросил Финиковый.

– На том, что я увижу, – помедлив, неуверенно заявил новичок.

– Увидишь. Не переживай – увидишь точно. Обещаю, не пропустишь. Ты лучше скажи – вставил отводную трубку в уретру.

– Ага. Жуткая процедура.

– А наполнил гидрокомбинезон водой?

– Вроде… – замялся новичок, ощупывая себя.

– Никаких «вроде», – строго сказал Финиковый. – Это твой единственный источник воды. К тому же вода будет охлаждать организм, чтобы ты благополучно не сгорел на работе. И если повезет, то и от ожогов защитит. Гидрокомбинезон из суперпрочного материала, хотя, признаюсь, не ахти как помогает. Всегда будь начеку. А то пикнуть не успеешь, как в шашлычок превратишься. Ясно?

Новичок по-ученически кивнул. Он стал похож на угодливого болванчика.

– Я не собираюсь пугать тебя. Просто прошу заранее избавиться от иллюзий, что будет пикник у костра.

– Ощущение, будто мы внутри пылесосного мешка.

– Так и есть, черепок. Так и есть.

– А тут всегда так жарко?

– Всегда, – грустно подтвердил Финиковый. – И это еще включены охлаждающие устройства. Впрочем, они уже давно на ладан дышат. Не работают, а гудят впустую. Вот на работе будет по-настоящему жарко. Не забывай пить. Мелкими глотками, но постоянно. Если сходил в душ, а сходить ты должен был обязательно, то потеть не придется. А вот если захочешь помочиться – тут же валяй. Не отходя от кассы. В области промежности и бедер у тебя специальный резервуар для накопления мочи, – Финиковый наглядно похлопал себя по ляжкам. Звук был хлопающим, пустотелым, а в остальных местах раздавался булькающий отзвук. – Отводная трубка ведет прямо туда. Так что любой каприз ради вашей исполнительности.

В это время транспорт выполз с тугого шлюза – и взору работяг предстала Печь.

4

Истопник вполуха слушал то, о чем говорил Финиковый.

Со времен Второго Протуберанца большая часть населенных пунктов планеты превратились поначалу в ожоговые центры, а затем, спустя около года – в онкологические диспансеры. Опухоли косили людей нещадно, как мор. Чтобы не стать очередной прослойкой нефти, остатки человечества спешно принялись искать возможные пути спасения.

Первый из них – побег. В считанные годы сплоченная масса наций под прикрытием наспех обустроенных солнцезащитных куполов, погибая пачками, с пузырящейся, дымящейся кожей и сваренными вкрутую легкими, – построили несколько планетолетов. Цель была проста и очевидна, и крайне трудна в реализации. Освоить Марс. Как можно скорее перебраться к новому, более-менее пригодному обиталищу.

Второй путь – захоронение и выжидание. Зарыться глубоко под землю, кое-как обосноваться, запастись терпением и надеждой, что в обозримом будущем ситуация на планете наладится. Таяние льда на полюсах привели к всемирному, прямо-таки библейскому потопу. И единственно доступными местами для жизни оказались горные массивы. Вокруг хребтов были сооружены колоссальные Печи. Они выпускали густой черный смог, с примесью специальных химических веществ. Это позволяло искусственным тучам не рассеиваться, не опадать – а удерживаться на заданной высоте довольно длительное время. Тем самым создавая некий облачный щит, дымную заслонку. Гарь закрывала яростные лучи чудовищного, смертельно опасного солнца.

– Разумеется, этого оказалось недостаточно, чтобы полностью прикрыть небосвод, – говорил Финиковый. – Лишь небольшой островок пребывает в относительной безопасности. А смельчаки, что отправляются добывать горючее для Печей, не могут пожаловаться на долгую и насыщенную жизнь. Впрочем, как и все мы.

Так называемая элита общества обосновалась под землей. Политики, ученые, узкопрофильные специалисты, люди искусства и просто богачи имеют в своем распоряжении запутанную сеть ходов и комнат. Огромные лабиринты помещений и спален. Целые разветвленные города. Никто из работяг толком не может рассказать, что там происходит и как там вообще живут. Те слухи, что доходят до них – разрозненны, отрывчаты, противоречивы.

Люди попроще и победнее – маргиналы, бедняки, выжившие пролетарии и прочие условные везунчики, – живут в выдолбленных ячейках внутри гор. Они удерживают небо в подкопченном состоянии и параллельно обеспечивают подземных жителей энергией.

– И вот, любуйся, – довольно заключил Финиковый. – Наша прелесть.

Каждый раз, видя Печь, истопник замирал. Зрелище было грандиозным, и едва ли умещалось в сознании то, что оно управляемо. Печь представляла собой не что иное, как рукотворный, искусственный вулкан – с вырытой котловиной и огромным дымоходом – почти треть километра вширь и около полукилометра ввысь. С широкого, грязно-серого жерла валил густой, жирный, черный дым. Валил исполинским буграми – шевелясь, расходясь волнами и раскатистым гулом наполняя плато.

С востока вид заслоняли горные кряжи, а на западе дряблой серой простыней лежал океан. Там же находился док, разгрузочные краны и подковообразная площадка для сброса мусора на сжигание. Несколько кранов работало, вынимая из танкеров контейнеры с добытыми отходами и доставляя их в сектора. Внутри секторов копошились работяги.

Печь производила угнетающее, давящее впечатление. Словно громадный черноземный червь все выползал и выползал из недр бетонного логова, поглощая небо, рассасываясь по его поверхности мускулистым, подвижным пластом.

Выдержав паузу, Финиковый продолжал:

– Данное сооружение является составной частью комплекса под названием Аид-7. Включая Тартар, где живут умы планеты, и Парнас, где тянем лямку мы, рабочие-кочегары. А всего насчитывается, по-моему, порядка двадцати таких котлов, окольцовывающих азиатское высокогорье. Еще четыре остаются недостроенными.

Рассыпчатая пепельная метель липла к стеклу, мельтешила, бросалась в стороны, искажая обзор, будто крупнозернистая камера.

В транспорте деловито зашелестели. С открытых подсидушных сейфов выгребали запакованные пищевые пайки, раскладывали консервированную питательную массу. Истопник взглянул на новичка. Тот, не отвлекаясь, ошалело выпучил глаза и вцепился в подлокотники.

– Кажется, черепок обескуражен, – предположил истопник, обращаясь к соседу. Финиковый распаковывал вакуумные конверты, раскладывал пластиковые приборы, жадно облизывался. Вид Печи вызывал в нем лишь условный рефлекс.

– Эй, черепок, на паек налегай! – прикрикнул Финиковый.

– Я не ожидал, что она такая… здоровая… – пробормотал новичок. Растерянно, не отрывая взгляд, шарил под сидушкой.

– Я тебе как-нибудь еще одну здоровую штуку покажу, – Финиковый подмигнул истопнику и закинул в рот синтетическое месиво, старательно пережевывая. Затем добавил: – Кстати, при употреблении всего этого дерьма запомни одно. А именно – вот этот невзрачный пакетик.

Вытянулся через проход и ухватил с пайка новичка переливающий серебром пакет с упругим содержимым.

– Антиканцерная сыворотка, – замахал пакетом, проглотил пищу и уже отчетливей произнес: – В народе называется «акация». Дрянь жуткая. Невероятно токсичная, к тому же горькая до одурения. Советую размешивать с соком и пить в самом конце. Иначе в желудке образуется маленькая дырочка. В нее будет выпадать пища, и кишкам ничего не останется. Будешь ходить голодный.

– А чего тогда мы вообще ее пьем? – с сомнением спросил новичок.

– Хрущи забили на кадры окончательно, – вставил безнадежно истопник, покрутив головой.

Учительским тоном Финиковый доложил:

– Сыворотка уничтожает опухолевые клетки в организме. Если б не она, ты не протянул бы и месяца здесь. Так что побочные эффекты якобы оправдывают себя. Пей на здоровье.

Новичка не впечатлила информация. Возвращенный пакет он с брезгливостью положил обратно. Финиковый продолжал что-то талдычить с набитым ртом.

Истопнику надоело слушать. Он повернулся к тонированному обзорному стеклу. Столб кудластого дыма уже почти скрылся – Печь надвигалась и забирала пейзаж. Казалось, будто какой-нибудь необъятный титан оставил дымящееся варево посреди скал.

Глухой и гулкий рев разносился по долине.

Из сизой мглы, терявшей горизонт, возникал пунктир танкера. Он нес очередную порцию мусора. Того самого мусора, что был когда-то вещами, любимыми предметами, одеждой, мебелью, игрушкой. А отныне призванного стать частью огня.

Танкер шел плавно, загодя обходил наросты затопленных пиков. Оставлял за собой временно очищенный от пепла след, ровный, будто проведенный валиком.

У кромки берега плескались бесчисленные наслоения рыб. Белобрюхие, вспученные, разлагающиеся, омываемые горячими волнами. Сбитые в один неровный трупный шлейф, который тянулся вдоль всего побережья. Несколько особо крупных торчащих горбов принадлежали, скорее всего, мертвым китам.

Истопник попробовал представить, какой там стоял запах. И тут же ощутил тошноту. Приторную, мягкую, как само тело гниющей рыбины.

В грудине подло подстерегал кашлевой спазм, готовый сорваться в любую секунду.

Финиковый смачно отрыгнулся. Истопнику это напомнило – с подобным рыком львы возвещали своему прайду о сытости. Да, львы. Теперь их уже нет. Второй Протуберанец превратил всех зверей в обожженные куски мяса.

– Вот еще что, – расслабленным голосом сказал Финиковый. – Запомни хорошенько, черепок. Пока что ты никто. Просто череп. Тело с лопатой. Если же продержишься неделю – станешь одним из нас. Полноценным кочегаром. Сочетание агрессивного ультрафиолета, что, не питай иллюзий, отлично просачивается сквозь толщу взвешенных туч, а так же защитного химического состава, океанской воды, в которую добавляют ионы серебра, – все это дело в совокупности повлияет на твою шкуру. Хронический ожог будет иметь вполне индивидуальный окрас. Запомни, отныне ты живешь в мире, где старые имена потеряли значение. Нас не интересует, как тебя звали раньше. Мы дадим тебе новое имя – наиболее подходящее. Оно будет зависеть от того, какой оттенок приобретет твоя закопченная шкура. Если, конечно, успеет приобрести. Усек, черепок?