Две секунды после

Обида съедает меня изнутри. Почему он это сделал, почему оставил и даже не навестил? А теперь, когда мы вынуждены находиться вместе, зачем неоднозначно трогает меня? То, что ночью он гладил меня по ногам, – это ведь не дружеский жест и не жест заботы, так? Ты не трогаешь человека в интимных местах, если вы просто приятели. Хотя стоит отдать Тому должное – его прикосновения всегда аккуратны. Ноги – это ведь не грудь и не зад. Или я что-то себе придумала?

Я умываюсь, чищу зубы – и вспоминаю о вчерашнем видео.

«Это любовь <3», – было написано там.

Что имелось в виду? Сердце гулко постукивает, когда я думаю, что с такой подписью видео выложили не потому, что хотели оскорбить нас. Тогда почему? Я не могу представить, что двадцать пять тысяч человек лайкнули это, потому что мы им на самом деле понравились. Я охотнее поверю в то, что все они нас ненавидят.

Ужаснувшись масштабом происходящего, я заканчиваю умываться. Следующие полдня думаю о видео – и в какой-то момент все-таки решаю посмотреть его еще раз.

Без труда найдя нужный отрывок, я нажимаю на него, пересматриваю, а потом захожу в комментарии.

«Они такие милые».

«То, как он защищает ее, – лучшее, что я видела за последний год».

«Что бы кто ни говорил, она ему подходит».

«Она такая красивая…»

«Лучшая пара во всем интернете <3»

«Если мои отношения не будут такими, то зачем они вообще нужны?»

Почувствовав жар в груди, я прикрываю глаза и пытаюсь осознать увиденное. Они любят нас? Неужели кто-то написал что-то хорошее? Неужели двадцать пять тысяч человек лайкнули это, потому что мы, действительно, им нравимся?

Господи, я поверить в это не могу.

Нас не только ненавидят, но и любят тоже. Это немыслимо.

* * *

В двенадцать ночи я выхожу из ресторана отеля на первом этаже. Я ужинала в гордом одиночестве, воткнув наушники в уши и смотря очередную серию сериала. Целый день сидеть в номере было просто невыносимо! Это явно не в моем стиле, но отец сказал никуда не выходить, и я подчинилась, стараясь не доставлять проблем и не провоцировать новые сплетни.

Оказавшись в холле отеля, я поворачиваюсь на шум, доносящийся от входа. В стеклянной карусели дверей появляются «Нитл Граспер» вместе со своей охраной. Они вальяжно пересекают отельный вестибюль, и мои внутренности сплетаются в тугой узел.

Вокруг них словно искрится воздух. Смех и разговоры этих четверых привлекают внимание каждого, находящегося на этаже. Том, Марк, Бен и Джефф – вся банда вместе. Девушки с ресепшен провожают их жадными взглядами, улыбаясь и переговариваясь между собой. Я чувствую укол ревности и спешу подойти ближе, чтобы показать всем – я с ними.

В этот момент мы с Томом встречаемся взглядами – он расплывается в улыбке, и мне становится спокойно.

Остальная команда тянется следом, среди людей я вижу отца. Холл заполняется, но «Нитл Граспер» остаются главными. Они словно ведущие актеры на сцене, а все остальные им лишь подыгрывают.

Приблизившись, я вдруг чувствую запах алкоголя. Резко останавливаюсь, будто столкнувшись со стенкой. Я всматриваюсь в ребят, в отца – их глаза блестят, походка нетвердая, а речь несвязана. Так вот почему они такие веселые.

Справляясь со своим ступором, я подхожу к группе, но уже без энтузиазма.

– Ого, Белинда! – восклицает Бен, барабанщик, будто видит меня впервые. – Наша новая звезда!

Он хлопает руками мне по плечам, и я вздрагиваю от боли.

– Только если звезда порно, – тихо отшучиваюсь.

Все парни заливаются громким смехом, и я жалею, что это сказала. Для меня это не смешно, а ужасно.

– Я говорил про обложку альбома, но в видео ты тоже отлично выглядишь.

Я в миг задыхаюсь от тревоги.

– Ты видел? – вырывается из меня.

Бен смеется:

– Весь мир видел!

Мне становится гадко. Сзади Бена я вижу, как девочки с ресепшен смеются, глядя на меня. Это обидно. А еще унизительнее думать, что где-то рядом мой отец, и он все слышит.

Я порываюсь уйти, но не успеваю: Том обнимает меня за плечи и прижимает к своему боку.

– Чувак, – он усмехается. – Перестань. Ей это неприятно.

– Да ла-а-дно! Взлетим в чартах благодаря твоей порнушке, что может быть круче? Мы еще ничего не выпустили, а о нас уже все говорят!

– О, заткнись! – Том выкидывает ногу вперед, пиная Бена по колену, но спотыкается, заваливаясь назад.

Я вскрикиваю и вцепляюсь в него обеими руками, пытаясь удержать на месте. Он хватается за меня в ответ, и мы плавно возвращаем равновесие, становясь прямо. Черт! Пьяный урод.

Все, кроме меня, смеются. Шум и гомон начинают действовать на нервы. Том, будто чувствуя это напряжение, успокаивающе поглаживает меня по руке.

Бен разворачивается к ресепшен и говорит одной из девушек:

– Эй, крошка, знаешь, почему сегодня на небе нет облаков?

Она улыбается:

– И почему же?

– Потому что Бог смотрит на свою любимую группу.

Девушка задорно смеется, смущенно прикрывая рот. Мне хочется закатить глаза от того, какой кокетливой она стала, когда он заговорил с ней. Со мной она не была такой милой.

Мимо нас проходит Марк и плюхается на диван рядом с Джеффом, громко говоря:

– Мы хотим снять большой номер. Что у вас есть?

Бен расплывается в улыбке, словно кот:

– Да-а-а… этой ночью мы будем веселиться.

Девушка лезет в компьютер и называет варианты. Том отпускает меня, но лишившись опоры, опасно качается в сторону. Я рефлекторно хватаю его за руку, испугавшись, что он упадет.

Подходя к стойке, Том кладет на нее локти.

– Нам нужен… люкс, – медленно выговаривает он.

Оглянувшись, я понимаю, что из всех ребят Том самый пьяный.

– А еще… – продолжает, – ал… коголь.

– И вы, девчонки, – подмигивает Бен, – присоединяйтесь.

Они переглядываются между собой, и одна говорит:

– Мы на работе… нам нельзя.

– Смотрите… – наседает Бен. – Вы работаете здесь каждый день. У вас будет миллион возможностей сделать свою работу в другое время. А потусоваться с нами – это единственная возможность за всю жизнь, и она дается сейчас. Не вижу смысла ее упускать и выбирать то, что и так изо дня в день с вами. Но дело ваше.

Том тихо смеется, и мне не нравится, что он положительно реагирует на попытку Бена снять девочек. Хотя какая мне, к черту, разница?

Если они собираются веселиться всю ночь, то мне с ними не по пути. Они явно начали развлекаться где-то, а сейчас планируют продолжить. Я больше не посещаю такие мероприятия, с моей болезнью это запрещено.

Пока Том и Бен оформляют номер, ко мне подходит отец. Я вижу, что он тоже пьян.

– Белинда, тебе с нами лучше не идти.

– Да, пап, знаю. Я и не собиралась.

Посмотрев, как администраторши строят Тому глазки и хихикают, хочется кому-нибудь врезать. Или им, или ему. Или уйти уже отсюда, чтобы не видеть то, чем они занимаются.

Я так и поступаю – прощаюсь с отцом и тихо ухожу в номер. Закрыв дверь, прислоняюсь к ней спиной и делаю глубокий вдох. Пьянство, музыка и разврат – это то, что всегда было у «Нитл Граспер». Да и Том мне никто, чтобы об этом переживать. Но я все равно волнуюсь, потому что…

В дверь вдруг прилетает два сильных удара, и я отпрыгиваю от неожиданности.

– Белинда… – слышу я из-за стены. – Открой. Я потр… я потерял карту.

– Черт… – выдыхаю я. – Ты меня напугал.

Я открываю дверь, и Том вваливается в номер. Он еле держится на ногах, хватается за комод для обуви и накреняет его вперед. Испугавшись, я отшатываюсь, и в этот момент с комода летит ваза – разбивается, неизбежно встречаясь с полом.

Я устало прикрываю глаза, коснувшись виска подушечками пальцев. Это напоминает мне тот период, когда я жила с родителями, и отец приходил домой пьяный. Меня передергивает от такой параллели.

– Думаю, тебе уже достаточно веселья на сегодня, и нужно идти спать.

Том медленно выговаривает:

– Сегодня… – и, пошатнувшись, проходит по осколкам ко мне. – Я буду… с-спать хорошо.

Я отступаю назад, он следует за мной.

– В таком состоянии – да. Ты быстро уснешь, – непринужденно говорю я, хотя сердце колотится как безумное.

Сделав несколько шагов, я натыкаюсь на стену. Том выставляет одну руку рядом с моей головой, а второй притягивает за талию к себе, с силой сжимая бок.

Я вскрикиваю и напрягаюсь. В животе бьет разряд тока.

Он наклоняется к моей шее и обжигает дыханием. Не целует, касается кожи приоткрытыми губами и ведет ими от уха до подбородка, едва не срываясь на стоны.

Чувствуя его колкую щетину, я откидываю голову. Здравый смысл приказывает остановиться, но страсть управляет нами. Запутавшись в движениях, Том скидывает с себя кожанку, оставшись в футболке без рукавов, оголяющей его мышцы и татуировки. Не в силах остановить желание, я трогаю его твердые плечи.

Осыпая поцелуями линию моего лица, он прижимает меня к себе обеими руками. Я издаю тихий стон, который сразу тонет в его яростном поцелуе.

Обнимая и не отрываясь от моих губ, Том тянет меня в сторону и заводит в спальню. Из-за его нетвердой походки мы опасно пошатываемся, и я оглядываюсь назад, проверяя, насколько далеко кровать.

Когда мы падаем на нее, Том зависает надо мной и поднимает вверх футболку, сжимая грудь.

Я задыхаюсь. Черт. Это не может происходить так резко и грубо…

Попытавшись вернуть футболку на место, я сталкиваюсь с сопротивлением. Том тянется к моим джинсам и расстегивает их.

Я вздрагиваю и понимаю, что не готова. Не чувствую от него ничего, кроме голой пьяной похоти. Он просто хочет удовлетворить себя.

– Том, стой… – он впивается губами мне за ухо, продолжая лезть под одежду. – Том, ты пьян… прекрати. Ты слишком пьян.

С трудом просунув ладони между нашими телами, я упираюсь ему в грудь и надавливаю.

– Том, пожалуйста… я не хочу этого. Том!

Он будто не слышит, и его слегка трясущиеся пальцы продолжают гулять по моей обнаженной груди.

Я вдруг чувствую, что трясутся не только его руки, но и он весь. Меня охватывает какое-то неприятное чувство брезгливости, и становится тошно. Том настолько пьян и обессилен, что у меня получается откинуть его от себя, хорошенько толкнув в грудь. Он заваливается на спину, в то время как я сажусь и поправляю футболку.

– Ну, Белинда, – невнятно бормочет, потянувшись ко мне и схватив поперек живота.

– Том, перестань…

Снова притянув меня к себе, он целует мое плечо. Я дергаюсь. Пелена похоти спала с глаз, и теперь я чувствую, как от него пахнет спиртом.

Я морщусь и выворачиваюсь, но снова оказываюсь в его хватке.

– Ты хочешь меня изнасиловать? – говорю я, повернувшись к нему.

Том отшатывается.

– Нет. Конечно, нет.

– Тогда хватит. Ты не видишь, что мне не нравится?

Он замирает, и в его окосевших глазах я вижу промелькнувший испуг. Я хочу уйти, но Том все равно не пускает.

– Белинда… останься… – он подминает меня под себя, ложась сверху. – Я тебя н… не трону. Я буду спать.

Уткнувшись лицом куда-то между моей шеей, плечом и подушкой, Том почти сразу начинает сопеть.

– Боже… – вздыхаю я, уставившись в потолок.

Глава 7

Полгода назад, реабилитационный центр.

Поначалу я была уверена: Том приедет. Глубоко внутри я будто знала: неважно, что мы расстались. Неважно, что он не обещал мне этого. Это Том. Он приедет в любом случае. В его характере было навестить меня, несмотря ни на что. Он был такой, и у меня не было причин в нем сомневаться.

В первый день, когда нам выдали телефоны, я набрала отцу и поговорила с ним, а затем, немного подумав и решившись, позвонила Тому.

Он не взял, и я скинула. Это не вызвало никаких чувств, кроме разочарования, но я понимала: бывает всякое. Он занят.

Я набрала позже – и снова не получила ответа. Когда без внимания остались и следующие четыре звонка, я заволновалась.

Отправила сообщение:

«Привет. Это Белинда. Хотела с тобой поговорить. Позвони, если сможешь, или напиши, когда позвонить».

А потом телефоны забрали.

Всю неделю я думала об этом, грызла себя и переживала, что так получилось. В следующий раз я снова стала звонить ему – намного настойчивее и чаще. Смутное сомнение стало закрадываться в голову, но я не могла в это поверить. Я написала:

«Буду рада, если ты позвонишь».

Набрав его через час, в ответ я услышала: «Данного абонента не существует».

Столкнувшись с механическим голосом, словно со стеной, я замерла. Медленно опустила телефон и посмотрела на экран. Звонок сбросился.

Внутри все похолодело и заболело. Я глупо смотрела в телефон, пытаясь понять, что произошло.

Нет. Не может быть.

Резко вздрогнув, я позвонила еще раз. Все повторилось. Я набирала его номер снова и снова, пока слезы скапливались у меня в глазах.

Выключив телефон и с размаху кинув его на стол, за которым сидела, я всхлипнула и закрыла лицо ладонями.

Я не верила в то, что слышала. Он заблокировал меня. Не просто отключил, а добавил мой номер в черный список. Я тихо заплакала, но все заметили: сидящие вокруг меня в зоне отдыха принялись оборачиваться и перешептываться.

Вытерев слезы и окинув всех прищуренным взглядом, я заприметила девушку, сидящую напротив на диванчике. Захватив телефон, я направилась к ней.

– Привет, можно тебя попросить… – ее настороженный взгляд заставил меня запнуться. – Можно взять твой телефон и сделать один звонок? Пожалуйста.

Она продолжала смотреть на меня с недоверием, но ответила:

– Ладно, – и нерешительно протянула смартфон.

Я чуть ли не вырвала аппарат из ее руки и сразу принялась набирать номер Тома.

Послышались гудки.

– Томас Митчелл, слушаю.

Сердце замерло. Я молчала. Боялась, что если заговорю, Том бросит трубку.

– Алло? – сказал он.

– Алло, Том…

В ответ была тишина, будто он тоже замер, услышав меня.

– Том, это я. Белинда. Я хотела поговорить, но…

– Прости, я сейчас занят, – прочистив горло, сказал он. – Я не могу говорить.

– Том, пожалуйста…

Он завершил звонок, а я окончательно все поняла. Сердце пронзило болью такой силы, что новые слезы моментально потекли по лицу. Я зажмурилась и громко закричала, задыхаясь от рыданий.

Испугавшись, девушка быстро забрала у меня телефон и отошла подальше. Я знала, как глупо и пугающе выгляжу, но не могла ничего поделать. Боль была настолько невыносимой, что я плакала навзрыд. У меня начиналась истерика, и я чувствовала, будто села в машину, у которой нет тормозов.

Упав на диван, я рыдала, закрывая лицо и не веря в происходящее. Мы расстались, но я жила мыслью, что когда-то снова будем вместе. Я не знала, как жить без Тома, даже не представляла такого. В тот момент я все еще думала, что он изменит свое решение и навестит меня. Но я ошибалась.

Позже психотерапевт сказала: «Вы горюете, это нормально. Вы потеряли человека. Это так же тяжело, как если бы он умер».

Осознание этого заставило меня пережить отчаяние, а боль сделало сильнее. Жив для других, но мертв для меня. Я чувствовала острую несправедливость, и это сжигало мои внутренности дотла.

Я не верила, что мы можем разойтись, знала, что Том вернется, но он ушел, не оборачиваясь. Вычеркнул меня из своей жизни и даже не хотел поговорить.

Я плакала утром, роняя слезы в тарелку с завтраком; плакала в обед, сидя на подоконнике, пока другие работали; плакала вечером, готовясь ко сну, и плакала в кровати. Другие пациенты сторонились меня, недоумевая и испытывая неприязнь. Они считали меня долбанутой истеричкой, но я не собиралась подавлять эмоции из-за чьего-то осуждения, да и не могла.

Врачи пытались привести меня в порядок, разговаривать, помочь, но видя, что это не помогает, поменяли лекарства. Мне дали успокоительные. Да, после них я не плакала, но мне было по-прежнему очень больно.

В какой-то момент стало казаться, что я умираю. Потеря была слишком большой, а от моего сердца будто остался маленький потрепанный кусочек – все остальное забрал Том. Нельзя существовать с огрызком сердца, ведь без сердца люди умирают.

Я винила его за то, как жестоко он поступил. Потом винила себя: я ужасно к нему относилась, поэтому он и разлюбил.

Однажды я так устала от страданий, что отключилась от внешнего мира. Я ничего не чувствовала, а потом пришло понимание: мы не вместе, надо двигаться дальше. Значит, так было нужно, и это навсегда.

Я много говорила о Томе с психологом и, в итоге, смирилась. Перешагнула и пошла дальше, став лучше и осознав, что делала не так. Том стал моим опытом.

Я оставила его позади, но потом… Он вернулся в мою жизнь, ни капли не изменившись, а я не хотела откатываться к заводским настройкам.

Я не хотела и не собиралась этого делать.

* * *

Утром я просыпаюсь от звука сирены на будильнике: до боли знакомого, но звучащего, словно из прошлой жизни. Открыв глаза, пару секунд не понимаю, где нахожусь, а потом рядом кто-то шевелится.

До меня вдруг доходит: я заснула с Томом в одной кровати. Я долго сопротивлялась, пытаясь выбраться, но потом все-таки вырубилась. Его рука лежит поперек моей груди, и я чувствую легкий запах похмелья, витающий в воздухе.

Отодвинувшись, я рывком сажусь в кровати. Во мне резко накапливается злость, ускоряя дыхание. Будильник все не прекращает звонить, и Том недовольно мычит. Я толкаю его в бок.

– Какого хрена это было?!

Он жмурится, прикрывает глаза рукой, пытаясь прочистить горло. Ему очевидно плохо, но мне плевать. Я толкаю его еще раз.

– И не смей говорить, что ничего не помнишь!

Том прикладывает руку ко лбу и надавливает. По-прежнему не открывая глаз, он говорит:

– Прости…

– П… что? – недоумеваю я.

Замерев, я удивленно смотрю на него, хоть он и не видит.

– Я был пьян, прости.

От неожиданности я сглатываю ком, вставший в горле. Не припомню, чтобы Том когда-либо извинялся так легко.

Пораженная, я не нахожу слов и встаю, отправляясь в ванную. Умывшись, я вдруг вспоминаю его прикосновения на своем теле и вздрагиваю от мурашек, пробежавших по спине.

Я чуть не поддалась ему. Вернее, я поддалась, и если бы не его бездумный напор, то не остановилась бы. Я опять чуть не улетела на облака от чувств, а он просто был пьян?

Ударив в дверь ванной, я выхожу в спальню и вижу его, сидящего в кровати и держащегося за голову. Будильник по-прежнему трезвонит.

– Нам надо это обсудить.

– Пожалуйста, Белинда… – отчаянно выдавливает Том. – Я был пьян. Я не хотел тебя трогать. Прости, если это было насилием. Я совсем не хочу причинять тебе боль, но и не могу сейчас об этом говорить.

Мне жизненно необходимо понять, что произошло прошлой ночью, поэтому я не слушаю и не унимаюсь:

– Нет, мы поговорим… – Том смотрит на меня затравленным взглядом. Я вдруг понимаю, что с ним что-то не так, но откидываю от себя эту мысль. – Мне нужно знать, почему это случилось. Мне нужно правильно понимать, что происходит, – говорю я словами своего психолога.

Он сжимает челюсти и решает не стесняться:

– Мне хотелось потрахаться. Я был пьян, и мне хотелось секса.

Не выдержав зрительного контакта, я отвожу взгляд. Пару минут мы молчим.

– И… все? – я пожимаю плечами. – Это все?

Том не отвечает. Всплеснув руками, я говорю:

– Черт… ты хоть понимаешь, что я чувствую? Ты понимаешь, как больно мне сделал? Ты понимаешь, что я… – не выдержав злости, я громко выдыхаю, как будто выпуская пар.

– Померяемся болью, которую причинили друг другу? – говорит Том, едва заметно усмехнувшись.

– Да иди ты к черту! – выплевываю я. – Ты меня раздражаешь. Зачем ты ко мне лезешь? Ты оставил меня на полгода, не навещал, не писал, прервал наше общение. Просто вычеркнул меня из своей жизни, а теперь… лезешь ко мне, и поэтому меня это так бесит.

Глядя на меня, Том прищуривается.

– Не думал, что тебя это так заденет.

В его напускном безразличии чувствуется фальшь.

– Пошел ты… Вали из моей комнаты, – я указываю на дверь.

Медленно встав и подняв с пола свою кожаную куртку, Том подходит ко мне, взглянув сверху вниз. Я поднимаю глаза. Он как-то странно смотрит на меня, одним движением одевается и как ни в чем не бывало выходит.

С колотящимся сердцем я начинаю собираться, вспомнив, что у «Нитл Граспер» сегодня концерт. Уже одиннадцать.

Не дожидаясь Тома, я вылетаю из номера и спускаюсь в вестибюль, где постепенно собирается вся команда, чтобы отправиться на саундчек[3]. Плюхнувшись на диван, я утыкаюсь в телефон.

Том появляется одним из последних, в толстовке, с капюшоном на голове и бутылкой воды в руках. Вся остальная группа выглядит такой же побитой – прошлая ночь сказалась и на них.

Когда все собираются, мы садимся в автобус и уезжаем на площадку. За все это время не говорим с Томом друг другу ни слова.

* * *

Сегодня небольшой концерт, цель которого – полностью сыграть новый альбом, чтобы распалить интерес фанатов и подогреть ожидания. Телефоны запрещены, но все прекрасно понимают, что какие-то отрывки утекут в интернет и заставят о себе говорить. Это часть пиар-кампании.

Я смотрю на саундчек из зала, сидя за барной стойкой и болтая ногами. «Нитл Граспер» настраивают инструменты. Держа гитару за гриф, Том распутывает шнур, обвившийся вокруг его ноги. Бен крутит барабаны и тарелки из стороны в сторону, выверяя для них лучшее положение. Марк настраивает бас-гитару, прислушиваясь к каждой ноте, вылетающей из-под струны, а Джефф уже репетирует, играя на выключенном инструменте.

Мой отец и десяток техников шатаются по залу и тоже что-то настраивают. Я не хочу смотреть на Тома, но постоянно делаю это. Весь в черном, с белой гитарой на шее, он смотрится эффектно. Даже плохое самочувствие не доставляет проблем его образу – а наоборот, только добавляет привлекательного драматизма.

Настраиваются «Нитл Граспер» довольно долго: их саундчеки всегда проходят так, ведь им нужно, чтобы все было идеально. У группы хорошая репутация, и все концерты они отыгрывают на грани своих возможностей, выдавая стабильный результат. Том всегда говорил, что ничего лучше живых выступлений в их работе нет. Они любят это и хотят, чтобы концерты были сногсшибательными.

Прямо сейчас «Нитл Граспер» находятся в своей естественной среде обитания. Я смотрю, как Том перебирает длинными пальцами по струнам, и понимаю, что ничего сексуальнее этого быть просто не может. Рукава его толстовки закатаны, открывая вид на черные и цветные татуировки, вены, проступившие на предплечьях, и запястья, напрягающиеся от зажимаемых аккордов. Взгляд сосредоточен и серьезен. Он окунается в свое дело с головой, полностью ему отдается и будоражит своей одержимостью. Ему идет гитара, с ней он становится в тысячу раз привлекательнее.

Я сжимаю кулаки, впиваясь ногтями в кожу. Том слишком хорош, чтобы о нем не думать. Но я не хочу о нем думать. Каждое мое нервное окончание буквально горит от злости из-за того, что он у меня в голове.

Группа проверяет все инструменты, микрофоны, звук, играет пару песен и на этом заканчивает. Когда все расходятся, я спрыгиваю с барного стула и, оглядевшись, направляюсь на сцену. Темная, таинственная, мрачная – она будоражит меня и тянет к себе. Поднявшись по ступеням, я перешагиваю связку проводов, приклеенную к полу, и прохожу в середину. На фоне черного пола и стен выделяется металлическое возвышение, на которым стоят белые барабаны. Взгляд привлекают золотые тарелки, и я, не удержавшись, касаюсь одной из них, качнув ее. Звук получается глухой, но неожиданно громкий – все части барабанной установки утыканы небольшими, но мощными микрофонами.

По обе стороны от ударной установки выстроены стены из гитарных усилителей и пультов их управления. Я медленно прохожу вдоль, проводя пальцами по мягким стенкам колонок.

На краю сцены – один монитор, направленный на музыкантов, его использовал Джефф, предпочитая слышать музыку вживую. Тому и Марку весь звук выводился в наушники – так что перед их местами на сцене было пусто.

По бокам стоят гитары. Я не могу оторваться от самой красивой – принадлежащей Тому. Ее корпус снежно-белого цвета, а остальные элементы – струнодержатели, регуляторы громкости, звукосниматели, голова грифа и колки – драгоценно золотые. Даже струны и кнопка для ремня из золота, такого яркого, словно настоящего. Присев перед гитарой на корточки, я рассматриваю ее вблизи.

– Эй, – внезапно слышу я над ухом и вздрагиваю, – интересно?