Две секунды после

Я молча киваю.

Этот разговор будто бы отправляет меня в прошлое. В ту жизнь, полную драмы, трагизма и надрыва. Вечных эмоциональных качелей, наших ссор и моих срывов.

На время съемки я снова становлюсь той девушкой, которой, кроме Тома и очередного кайфа, ничего не было нужно. Той, которая была на всех обижена и плевала на нормы морали. Той, которую он полюбил…

Повернув голову в камеру и выставляя на передний план плечо, я бросаю в объектив безразличный, но вызывающий взгляд.

Том улыбается, глядя на меня, и начинает снимать.

Развернувшись к нему корпусом, я смотрю сверху вниз и расслабляю плечи. И тут я чувствую – это оно. А Том, ползающий по полу с полусогнутой спиной и старающийся не упустить ни одного моего движения, – тому подтверждение.

Потом я сажусь боком и обнимаю колени. Подпираю голову рукой, запуская пальцы в волосы. Я меняю позы, взгляды, настроения. Становлюсь собой, какой была полгода назад. Это странно, но я чувствую, что те времена начинают обретать смысл.

– Белинда, это нечто, – восхищается Том.

Его слова зажигают меня и окрыляют. Я ощущаю прилив вдохновения и удовлетворения и продолжаю работать.

То́му нравится. Мы с ним словно сливаемся в единое целое, понимаем друг друга с полуслова.

Он предлагает мне позы, и я слушаю его, при этом привнося что-то свое. В какой-то момент расстояние между нами сокращается.

– Позволь я… – Том касается моего плеча, а потом спускает с него лямку лифа. – Мешает кадру.

Я усмехаюсь, но ничего не говорю. Долбанный провокатор. Не дожидаясь его дальнейших действий, снимаю вторую бретельку сама.

Целый час пролетает, как десять минут. Под конец съемки мы с Томом теряем рабочий настрой, смеемся и шутим, валяем дурака, совсем не обращая внимания на камеру. Потом я накидываю на себя халат, а Том зовет съемочную группу обратно. Пообещав показать мне снимки позже, он отправляет меня смывать макияж, чтобы не терять время, пока сам будет обсуждать что-то с фотографом. Я повинуюсь и ухожу в гримерку.

* * *

«Я в шоке, что он выбрал это».

«Ужас, одни кости. Обглодыши».

«Глупенькая, по взгляду видно».

> Это еще раз доказывает, что всем этим известным мужикам не важен интеллект, им лишь бы было что еб*ть:)»

Склонившись над телефоном, я провожу пальцем по экрану, пролистывая комментарии под нашими снимками.

«Да она ни черта не понимает. Она слишком глупа, чтобы понять».

«Из умений явно только брать в рот».

«На лицо дебилизм в прогрессирующей форме».

«Что у нее с лицом?? ЖЕСТЬ».

«Лучше закрывать рот хоть иногда, Белинда, а то мало ли, что туда может залететь:)»

> Ей-то член, например, хотя мы знаем, чей, хах».

«Тупица».

– Ты готова? – слышу я неподалеку и вздрагиваю.

Подняв глаза, вижу в дверном проеме Тома. Я резко блокирую телефон, чтобы он ничего не увидел. Хотя что я скрываю? Как будто он не знает, что происходит в интернете, и все называют меня тупой.

– Да, – говорю я. – Жду тебя.

Том проходит в комнату и падает на диван рядом со мной.

– Фотографии просто космические, – его глаза горят, на лице улыбка. – Всем очень понравились.

Почувствовав радость от его восторга, я тоже улыбаюсь и прошу показать их мне. Том достает айфон и листает снимки. На секунду у меня перехватывает дыхание. Я красивая. Я никогда не видела себя такой красивой. Это, правда, я? Их точно никто не ретушировал?

Обработать столько кадров за такое количество времени невозможно. Я нравлюсь себе, и это настолько забытое чувство, что хочется плакать. Я абсолютно всем довольна и ничего не хочу менять в этих фотографиях. Том останавливается на одной:

– Думаю, вот эта будет смотреться на обложке лучше всего.

Я забираю из его рук телефон, чтобы рассмотреть снимок. Это один из тех кадров, где я сижу полубоком с выставленным на передний план плечом. Мои волосы пышные, с выгоревшими прядями, светлые на фоне загорелой кожи. Они лежат немного хаотично и по бокам прикрывают лицо – будто я отправилась на фотосессию сразу после хорошей взбучки, но все равно осталась красивой по всем голливудским канонам. Искусственная кровь, оставленная Томом у меня на губах, как бы говорит: «Я, конечно, бедовая девчонка, но все равно кинозвезда».

Мои глаза на снимке блестят, а выражение лица такое трагичное, будто через секунду после вспышки я бросилась в слезы. Я безоговорочно верю себе на этой фотографии: несчастная девушка сломлена, живет только ради дозы и смертельно от этого устала. Я верю, что она пережила многое.

Это словно весь мой полученный опыт и все воспоминания, показанные в одной фотографии. Это искусство. И теперь я понимаю, почему оно так ценно.

Медленно подняв глаза на Тома, я вижу, что он в абсолютном нетерпении и жаждет моей реакции.

– Это… очень красиво. Ты прав, она идеальна для обложки.

Он широко улыбается, забирая у меня телефон.

– Ты красива, – говорит Том, наклоняясь надо мной. – Прекрасная получилась фотография.

От стеснения я опускаю взгляд в пол.

– Ты тоже неплохо поработал.

Том ухмыляется и начинает рассказывать, как он хочет обработать эту фотографию и как видит обложку в целом. Я же погружаюсь в свои мысли: если я такая красивая, почему столько людей пишет, что я тупая? А если их настолько много, значит, они правы? Я, правда, глупая? Если нет, то почему мое лицо так выглядит?

– Эй, Белинда? – зовет Том. – Ты чем-то обеспокоена?

Посмотрев на него, я задумываюсь и понимаю, что, действительно, переживаю.

– Слушай… – я поворачиваюсь к нему всем телом, – я выгляжу глупо?

Том улыбается, но в то же время хмурится.

– Что? Нет, ты хорошо выглядишь.

– Я имею в виду, я глупая? У меня тупое лицо?

На секунду он зависает, а потом поджимает губы, слегка опуская голову.

– Ты это в интернете прочитала?

Я горько улыбаюсь, перебирая край рукава. Сложно было не прочитать, когда это валится на тебя со всех сторон. Скользнув пальцами по моему предплечью, Том берет меня за руку:

– У тебя красивое лицо. Никто не будет этого отрицать, у всех есть глаза.

– Красивое не значит не тупое.

– Я не собираюсь убеждать тебя в обратном, как ребенка.

Я вздыхаю, понимая, что это глупо: зачем ему спорить со мной и что-то доказывать.

Том переплетает наши пальцы, а я сжимаю его ладонь.

– Я просто начинаю задумываться, что не так с моим лицом, – я вздыхаю, – может, я что-то о себе не знаю? Мне стоит выглядеть как-то по-другому? Я хожу с открытом ртом?

Том заливается смехом.

– Что? Ходишь с открытым ртом? Ну, не знаю… когда ты говоришь, ты его открываешь. А так я не смотрю на твой рот, смотрю на тебя в целом.

От его смешков мне становится легче. И правда, какая глупость. Открытый рот… Люди ищут причины придраться. Мы долго смотрим друг на друга, но эту идиллию разрушает звонящий телефон. Том отвечает, а потом говорит, что наша машина приехала, и мы можем отправляться в отель.

Направляясь по коридору к выходу, я говорю:

– Моя мать говорила мне, что я тупая. Наверное, поэтому комментарии меня так задевают.

Том становится серьезным.

– Бельчонок… – говорит он, и в моем животе взлетают бабочки. – Во-первых, не читай это. Если будешь слушать каждого, сойдешь с ума. Во-вторых, ты – это не то, что кто-то пишет, ты – это твоя воля, твои решения и твой выбор. Черт возьми, ты – человек, а не комментарий в интернете. Знай о себе правду и никогда в ней не сомневайся. Ты красивая. Ты не глупая. Может, бесшабашная, но им-то откуда об этом знать? Они с тобой не знакомы.

Я улыбаюсь, толкаю дверь, ведущую на улицу, и делаю шаг вперед, собираясь ответить, но вдруг спотыкаюсь. Меня оглушают крики людей и ослепляют миллионы вспышек так, что я теряюсь в пространстве. Прикрывшись рукой, я понимаю – это папарацци, и они обступили меня со всех сторон. Паника подскакивает до критического уровня, и, если бы не рука Тома, затянувшая меня обратно в здание, я бы, наверное, упала замертво. Второй рукой он с силой захлопывает дверь и замирает.

Я тяжело дышу.

– Черт… – громко выдыхаю я.

Развернувшись к Тому, я замираю от его растерянности.

– Вы говорили, они будут снимать нас только по договоренности! Что мы будем заранее знать, когда они рядом!

Он мотает головой.

– Я понятия не имею, что они здесь делают.

Поморгав, я кладу руку на грудь, пытаясь успокоить сердце. Том, аккуратно подступивший к двери, прислушивается.

– Кажется, нам нужна круглосуточная охрана, – говорит он.

– Мне страшно, как мы пойдем туда?

Паника поглощает, я начинаю метаться из стороны в сторону и задыхаться. Том останавливает меня и кладет руки на плечи.

– Так, успокойся, – он смотрит мне в глаза. – Там до машины десять метров. Спокойно пройдем, я тебя защищу.

Мое лицо горит, и я кладу на щеки ледяные руки, пытаясь себя отрезвить. Я не накрашена, у меня красные глаза и несколько прыщей на подбородке – меня бросает в дрожь от того, что такие фотографии разойдутся по всему интернету.

– Слушай, – Том привлекает мое внимание. – Ничего им не говори, на вопросы не отвечай, на провокации не реагируй. Если вдруг кто-то дотронется до тебя, не делай ничего в ответ.

Я судорожно киваю.

– И не отходи от меня.

Он обнимает меня за плечи, прижимая к груди. Резко дергает дверь и ступает на улицу.

Я прикрываю глаза ладонью, защищаясь от вспышек. Нам не дают пройти – и Том буквально раздвигает людей рукой и своим телом. Я не понимаю, как он идет, потому что не вижу вообще ничего. Меня слепит так, что слезятся глаза. Люди кричат прямо в уши, что-то спрашивают, но их голоса сливаются в один сплошной шум, и я не могу разобрать ни слова. Различаю только, как Том говорит «расступитесь» и «дайте пройти». Люди так близко, что я касаюсь их одежды, фотоаппаратов, рук, волос.

Кажется, будто это никогда не закончится, но вдруг мы во что-то упираемся – машина. Том с усилием открывает дверь, расталкивая репортеров в стороны – и я без промедления оказываюсь внутри. Он забирается следом, и фотографы едва не засовывают руки с камерами к нам в салон. С трудом закрывшись, мы медленно выезжаем на дорогу, пока нас пытаются снять сквозь окна автомобиля.

Я стираю слезы с глаз, Том видит это и явно пугается. Я не хочу ничего говорить в свое оправдание, у меня до сих пор сердце бьется так, будто сейчас выпрыгнет из груди. Потянувшись, Том находит мою руку на сиденье и сжимает ее, как бы говоря: «Я с тобой».

Глава 5

По дороге до отеля Том сообщает нашим менеджерам и отцу о произошедшем: говорит по телефону, ругается, спорит. Я не совсем понимаю, о чем идет речь, потому что в голове стоит шум. Единственное, что точно ясно: ситуация вышла из-под контроля. Так быть не должно. По крайней мере, все говорили, что такого не будет.

Меня уверяли, что это лишь театрализованное представление, со всеми согласованное. На каждом шаге мы будем главными. Но по ошарашенному лицу Тома я могу сказать точно – сейчас главным он не был. Его так же застали врасплох, как и меня.

Когда мы приезжаем, Том предлагает мне пойти в комнату, чтобы отдохнуть, но я отказываюсь: хочу поговорить с папой. Мы вместе заходим в его номер, где отец уже ждет нас. Его руки сцеплены, взгляд тяжелый. Вместо приветствия он говорит:

– Кто-то слил ваше местоположение журналистам.

– О, да ты гений, – иронизирует Том. – Как понял?

– Прекратите, – обрываю я их спор и обращаюсь к отцу: – Объясни, как это произошло?

Отец садится на диван напротив.

– У нас есть контракт, – начинает он, – с определенным агентством. Мы заранее сообщаем папарацци, где будем, и утверждаем позиции, с которых будет вестись съемка. Это взаимовыгодное сотрудничество: нас никогда не поймают врасплох, а они смогут продавать эти снимки и получать деньги.

Я киваю. Это все и так знают.

– Но есть еще другие, – встревает Том, залезая в мини-бар и вытаскивая оттуда стеклянную бутылку колы.

– Да, другие агентства и независимые фотографы… Но они не снимают всех подряд, только тех, на чьи снимки очень высокий спрос.

Том открывает колу и делает глоток, а затем говорит:

– Ну, знаешь, Кайли Дженнер или Ким Кардашьян…

Папа подтверждает, кивнув.

– Вот я и не понимаю, каким боком тут мы? – продолжает Том.

– Этот скандал, – папа устало трет глаза и переносицу, – обрел слишком большую огласку. Никто не предполагал, что он так бомбанет.

Том, вздыхая, падает на диван и откидывает голову на спинку.

– С завтрашнего дня у вас будет постоянная охрана. И, Белинда, – папа смотрит на меня очень серьезно, – лучше без дела никуда не выходить.

Я молча киваю. Конечно, черт возьми, я и не собиралась. Если меня будут преследовать – я лучше запрусь в номере и проведу там остаток жизни, чем позволю своим ужасным снимкам ходить по интернету.

– И что нам теперь делать? – спрашиваю я, вскидывая руки. – Как прекратить это преследование? С ними тоже можно заключить договор?

– Нет, нельзя. – Том мотает головой. – Мы можем договориться с несколькими, но со всеми не получится. Когда речь идет о снимках, за которые отвалят кучу бабла, никто не будет соблюдать уговоры. – Он презрительно морщится.

Я сглатываю. За мои снимки кому-то будут платить? За мои? Платить?

– Мы можем попытаться избежать утечки информации. Кому-то на съемочной площадке заплатили за передачу сведений, поэтому вас подловили прямо у выхода. Нужны меры безопасности, но это сложно, – говорит папа.

– Все продажные, – подытоживает Том.

Закусив губу, я мотаю головой.

– Получается, бороться с этим бесполезно?

Отец успокаивает меня:

– Мы наймем охрану, и они не подойдут к вам ближе, чем на метр.

Метр – это чертовски мало. Всего лишь вытянутая рука.

– Еще есть новости по поводу видео, – неохотно продолжает он.

Мы с Томом сразу понимаем, о каком видео идет речь.

– Мы выяснили, что оно было загружено на сайт из Нью-Йорка.

Том закатывает глаза, как бы давая понять, что это и так ясно.

– Человека, который это сделал, вычислить сложно. Наша команда установила ай-пи адрес, можно найти устройство, но даже при таком раскладе привязать загрузку к конкретному лицу почти невозможно.

– А что насчет того бара? – встреваю. – Какого черта в туалете была камера? Это противозаконно.

Отец кивает.

– С этим уже разбираются.

– Это все какой-то сюрреализм! – Я прикрываю глаза. – Человек, который сделал это, должен быть наказан. Он ведь получил за это деньги… Много денег, там были миллионы просмотров.

Какое-то время мы молчим, осознавая масштаб проблемы. Потом Том спрашивает:

– Хочешь найти его? Подать иск?

– Ну, разумеется! – взрываюсь я от глупых вопросов.

Том внимательно смотрит на меня и кривит губы.

– Ну, разумеется… это бесполезно.

От услышанного я сначала впадаю в ступор, а потом начинаю злиться.

– Ты в своем уме? Он должен быть наказан!

– И чего ты этим добьешься? – пожимает плечами Том. – Компенсации? Она тебе нужна? Тебе нужны суды? Белинда, все уже видели наш секс, и нам никогда не удалить его отовсюду, так какой в этом смысл?!

– Показать другим, что так делать нельзя! Чтобы больше никто никогда не попал в такую ситуацию!

– Боже, да не строй из себя альтруистку… Это ничем никому не поможет. Такие ситуации происходили, происходят и будут происходить. Ты хочешь возмездия, но оно невозможно. Никто не сотрет людям из памяти этот ролик. Мы только потратим нервы и время, и неизвестно, сделаем ли лучше.

– Ты предлагаешь оставить все как есть?

– Да, я предлагаю оставить все как есть.

Отец качает головой.

– Нет, Том. Она права. Такие действия должны нести за собой последствия.

Том чуть ли не рычит, вскакивая с дивана.

– Тогда занимайтесь этим без меня. Я просто хочу делать свою работу, хочу выпускать альбомы и писать музыку, я не хочу погрязать в скандале.

Я закрываю лицо ладонями, ставлю локти на колени.

– Мы уже в скандале, – говорю я ему. – Это везде! Весь интернет этим заполнен! Мы в топе поисковых запросов и в топе Твиттера!

– Без меня, – повторяет Том, поднимая руки. – Меня не втягивайте.

Через секунду за ним закрывается дверь, оставляя после себя холодный порыв воздуха.

– Бельчонок, – отец присаживается рядом со мной, – я сделаю все, чтобы тебя защитить, – и прижимает к себе.

Я утыкаюсь носом ему в плечо.

– Спасибо, пап.

* * *

Я третий час листаю Тикток: просматриваю одни и те же тренды от разных людей миллион раз подряд. Одинаковые треки въедаются в подкорку, и в мыслях не остается ничего, кроме них. Котики, рецепты, макияж – мои мозги скоро потекут из ушей. Но я не против: когда смотрю короткие клипы, которые любезно подбирает для меня нейросеть, то ни о чем не думаю, а самое главное – не вижу никаких комментариев о себе или о нас с Томом.

Сегодня ночью я не смогла уснуть, потому что тревога от случившегося днем заполнила грудь и не давала нормально дышать. Я то и дело задыхалась, когда снова и снова прокручивала в голове нашу прогулку к машине после фотосессии. Я мучилась и ворочалась с боку на бок, а потом просто зашла в Тикток и пропала. Не осталось ни мыслей, ни тревоги, ни эмоций. Только тупое поглощение быстрого контента.

Я прокручиваю ленту и вдруг замираю. Внутри все холодеет и оглушающе трескается. На экране я вижу нас с Томом, и поначалу мне кажется, что я начала бредить, но нет. Это наша с ним «проходка до машины», залитая в Тикток и набравшая уже двадцать пять тысяч лайков.

Мы в толпе журналистов. Том, прижимающий меня к себе и защищающий от людей. Я, спрятавшаяся в его объятиях и закрывающая лицо рукой. Подпись под видео гласит: «Это любовь <3».

С бешено стучащим сердцем я закрываю приложение. Что за хрень?! Я едва не подпрыгиваю в кровати, садясь в позу лотоса. В ушах звенит. Боже, боже, боже… это везде, это меня преследует. Я готова завыть от ужаса происходящего.

Потом я понимаю… «Любовь»? Там было написано «любовь»?

Дверь моей комнаты открыта – и я вдруг отчетливо слышу шум из гостиной. Сначала я пугаюсь, едва не закричав, но потом вижу Тома, выходящего из своей спальни. Я смотрю на время – три часа ночи.

– Ты чего не спишь? – громко спрашиваю сквозь помещение.

– Мать твою! – вздрагивает он и подпрыгивает.

Из меня вырывается смешок, потом еще один. Я пытаюсь сдерживаться, но все же начинаю смеяться.

– Белинда! – грозит Том сквозь мой хохот. – Ты зачем так пугаешь?! Тут темно и тихо, и должно было так оставаться!

Я спрыгиваю с кровати и направляюсь к нему. По пути тянусь к выключателю, чтобы зажечь свет, но Том останавливает меня и просит оставить комнату в темноте.

Плюхнувшись на диван, я говорю:

– Ты тоже меня напугал. Люди в три часа ночи обычно спят.

– Вот именно, – укоризненно отвечает он.

– Я Тикток смотрела, – бросаю я, наблюдая за черным силуэтом Тома в темноте.

– До трех ночи? – недоумевает он.

Пожимаю плечами.

– А с тобой что?

– У меня бессонница, – Том подходит к окну и открывает одну створку, вдыхая свежий ночной воздух.

Подумав, я решаю не уточнять, что он имеет в виду, но Том словно чувствует мой невысказанный вопрос.

– Это мой диагноз, – говорит он, не отворачиваясь от окна. – Следствие болезни. Иногда мозг буквально не хочет переходить в состояние покоя и работает на износ, постоянно гоняя мысли туда-сюда.

– А лекарства? У тебя же наверняка они есть.

Я вспоминаю рюкзак, набитый таблетками, который нашла у него в Амстердаме.

– Снотворные? Нет, спасибо, я потом не проснусь. Проще всю ночь провести так.

Я подтягиваю к себе ноги, чувствуя прохладу, потянувшуюся по полу, обнимаю колени и говорю:

– Я не могла заснуть из-за тревоги и зашла в соцсети, чтобы отвлечься. Стоило только выйти, снова чувствовала страх. В итоге просидела так до трех часов.

Не закрывая окно, Том уходит в спальню и возвращается с сигаретами. Зажав одну между зубов, говорит:

– Ты же не против?

Я отмахиваюсь:

– Пожалуйста.

Оранжевое пламя зажигалки на пару секунд подсвечивает его лицо, появляется красный огонек на конце сигареты. Благодаря уличному свету я вижу, как Том курит, выдыхая серый дым в окно.

– Я увидела там нас. То, что сегодня сняли около студии. Выглядело дико.

Том усмехается. Для него-то это не в новинку – наблюдать за тем, как твои видео и фото вирусятся на огромную аудиторию.

– Тебя это не тревожит? – аккуратно спрашиваю я, пытаясь найти понимание и поддержку.

– Тревожит, поэтому я не заходил в интернет с того самого момента, как нам отправили видео.

Я облизываю губы. Представить себе не могу, как можно так долго не проверять социальные сети.

Том щелчком откидывает дотлевшую сигарету и захлопывает окно. Я слежу за его темным силуэтом, как он подходит ко мне и почему-то садится на пол, в ноги. Том откидывает голову на диван рядом со мной и тяжело вздыхает.

– Я понимаю, что происходит в интернете, потому что со мной уже случалось подобное. Когда мы с Мартой разводились, на меня вылилась куча дерьма. Это толкнуло меня в депрессивный эпизод, а потом несколько месяцев его ухудшало. Я не захожу, потому что знаю – мне это навредит, а я не могу позволить себе хандрить, у меня очень много работы.

После минутного молчания я говорю:

– Ничего себе. А я думала, тебе все равно.

– Конечно, нет. Кому бы было все равно?

Я пожимаю плечами, искренне удивившись его словам.

– Мы с тобой так давно не общались, – вдруг говорит Том, и я вижу блеск его глаз в темноте.

Да, потому что ты забыл обо мне на полгода, хочется ответить ему.

– Как твои дела? Ты общаешься с матерью? – Он приподнимает голову в мою сторону, но потом снова опускает, зажмурив глаза, словно от боли.

– Эм… нет. Конечно, нет. После работы с психологом я решила прекратить с ней всякое общение. Один раз она приезжала ко мне в клинику. Она все та же, ни капли не изменилась. Мне нельзя ее видеть, потому что она что-то вроде… триггера для меня. Стоит ей что-то сказать, и у меня срывает предохранитель.

Том слегка кивает моим словам.

– Больше я с ней не пересекалась, но знаешь, иногда…

Я замолкаю, размышляя, как он отреагирует на то, что я скажу. Но потом вспоминаю, что это Том. Он всегда на все реагирует нормально.

– Иногда мне кажется, что она за мной следит. Как будто я вижу ее в толпе, а потом она исчезает. Я знаю, звучит глупо, возможно, это последствия употребления и у меня паранойя, но я, правда, ее вижу.

Том вытягивает руку и касается моей ноги, успокаивающе поглаживая.

– Здесь она тебя не достанет.

– Надеюсь, – усмехаюсь я.

– У меня ужасно болит голова, – признается Том.

– В спальне есть анальгетик. Принести?

– Нет, лучше погладь меня по волосам.

Меня удивляет такое открытое предложение потрогать его, но, видимо, голова у него, действительно, болит очень сильно. Я вытягиваю ноги, спуская их с дивана, и Том сразу устраивается между них.

– Мне надо поспать, тогда все пройдет. Кажется, она сейчас расколется, – тяжело вздыхает он, и в его голосе я слышу мимолетное отчаяние.

– Она в надежных руках, – успокаиваю я, зарываясь пальцами ему в волосы.

Я нежно массирую голову Тома, едва касаясь кожи кончиками пальцев и перебирая жесткие пряди. Я знаю, это приятно, и рада хоть немного облегчить его состояние.

– Лучше?

– Да, продолжай.

Я пристраиваю ноги ему на плечи, а он сжимает мои щиколотки пальцами. У меня срывается дыхание от того, насколько эта поза интимна, и как естественно мы в ней оказались. Как будто делаем так всю жизнь. Как будто можем так друг друга касаться.

Глава 6

В этот день я просыпаюсь от жуткой боли в шее. Медленно сажусь, растирая ее ладонями, и понимаю, что провела ночь на диване, уснув на жесткой маленькой подушке. Я под одеялом, но совершенно не помню, как оно тут появилось, и как я вчера вырубилась. Нет никаких сомнений, что это Том уложил меня и накрыл. Нашарив телефон под подушкой, я смотрю на время: уже обед. Том наверняка ушел рано утром.

Потянувшись, встаю и направляюсь в ванную. «Нитл Граспер» сейчас занимаются продакшеном нового альбома: дают интервью, делают фотосессии для журналов, снимают клипы. Их график расписан буквально по минутам. Том уходит рано утром и возвращается к ночи – наши встречи происходят только тогда, когда я включена в его расписание. Естественно, ведь для этого я здесь и нахожусь – чтобы быть частью его работы.

Подойдя к раковине и открыв воду, я бросаю взгляд в зеркало. И почему я снова о нем думаю? Я не должна зацикливаться, ведь давно это решила, еще в рехабе. Я ему не нужна. Если бы была – он наверняка вспомнил бы обо мне.