Раскаты

– Саша, да что с тобой происходит?! – испуганно воскликнула Софья Петровна. Арцыбашев остановился. Его жесткий, тяжелый взгляд вцепился в мать:

– Я просто представляю, как сложилась бы жизнь без меня, но с Анной. От тебя только и слышно – Анна, Анна!.. Ох, Анна, несчастная Анна!.. Что ты так вцепилась в нее, если всегда недолюбливала?!

Софья Петровна, собрав всю свою смелость, подрагивающим голосом заявила:

– Я не хотела говорить об этом, но, похоже, придется.

– Что еще?

– Ты рассыпаешься, Саша. Ты перестал замечать дочь, ты постоянно пьешь, ты ушел… не знаю, куда, и когда вернешься…

– И что дальше?

– Я хочу забрать Нику с собой в Москву – поживем у меня до Нового года.

– О, теперь и ты решила меня помучить?!

– Нет, Саша – я хочу дать тебе время подумать хорошенько и все взвесить…

– Да мне плевать, что ты хочешь!!! – бешено вскричал Арцыбашев. – Плевать на вас всех!!! Вы все что-то хотите, требуете, берете внаглую, а я?! Кому-нибудь интересно, чего хочу я?! Вон отсюда, проститутка проклятая! – он швырнул окурком в горничную, показавшуюся в проеме. – С завтрашнего дня ты уволена!

Арцыбашев выскочил в коридор. Ксения, глотая слезы, быстрым шагом удалялась прочь.

– К черту всех вас! – он спустился в фойе, обулся в первые попавшиеся туфли и схватил плащ. – И запомни – если ты попробуешь забрать Нику, я возьму скальпель и срежу твое лицо подчистую, без наркоза!

– Прочь с дороги, баран! – это относилось к управляющему, который, замешкавшись, не успел вовремя приоткрыть хозяину дверь.

Холодный ливень обрушился на Арцыбашева. Постояв под ним, доктор медленно остывал, и даже немного протрезвел. «Дать бы тебе клиникой поуправлять – через неделю бы закрылась!» – подумал он о матери, но уже без явной злобы.

Он хотел закурить, но в плаще не оказалось сигарет. Арцыбашев посмотрел на пустую улицу, освещенную тусклыми газовыми фонарями, на соседние дома, свет которых был поярче. Они смотрели на него осуждающим, укоризненным взглядом.

Перед глазами снова встало лицо дочери. Сердце мужчины невольно сжалось, когда он вспомнил ее взгляд – сердитый, обиженный… и ненавидящий.

«Она ненавидит меня, – подумал Арцыбашев, и ему стало страшно. – Мой ребенок ненавидит меня…» – эта мысль билась в одном ритме с пульсом. Мужчина, слепо смотревший куда-то на мостовую, несколько минут свыкался с болезненной правдой. И ведь есть, за что. Врал, что с матерью все хорошо. Даже когда она умерла – делал вид, что все в порядке.

– Такого быть не должно… – прошептал Арцыбашев и вернулся в дом.

– Александр Николаевич! – сухо сказал ему управляющий. – Ксения согласна покинуть ваш дом, она просит расчет.

– Будет.

– Я тоже прошу, – продолжил он. – А также повар и его помощник.

– Вы все уходите? – озадаченно посмотрел на него Арцыбашев.

– Завтра, если вы позволите, Александр Николаевич…

– Позволяю, – он скинул насквозь промокший плащ и разулся. – Расчет получите к полудню, но хороших рекомендаций от меня не ждите.

Он вошел в кабинет – пусто. «Куда ты подевалась?» – раздраженно подумал доктор. Он нашел мать в гостевой спальне – Софья Петровна аккуратно укладывала свои скромные вещи в чемодан, готовясь к завтрашнему возвращению в Москву.

– Et tu, Sophia?5 – мрачно улыбнувшись, спросил Арцыбашев. Женщина не ответила. – Ладно, я согласен. Забирай ее, но к Новому году верни.

– Ты поговоришь с ней?

– Хоть сейчас.

– Нет, сначала проспись. А утром выйди к ней, побритый и опрятный, и тогда говори.

10

К утру дождь прекратился. Чистое ясное небо и яркое солнце, отражающее свой озорной свет в каждой луже – Петербург снова преобразился и посвежел.

Арцыбашев проснулся к восьми. Он принял душ, побрился и оделся в один из лучших костюмов. В оставшееся время он позвонил в агентство по найму, договорился о новой прислуге.

К половине девятого доктор вошел в столовую. Хмурая, не выспавшаяся мать сидела за столом, разбавляя сонливость горячим кофе.

– Доброе утро, сынок, – Софья Петровна, забыв о вчерашнем, ласково поцеловала его в щеку. – Какой приятный одеколон.

– Как ты просила, – сказал он и сел рядом с ней. – Не спалось?

– Едва глаза сомкнула, – пожаловалась женщина, склонившись на плечо к Арцыбашеву. – В пять утра проснулась – и все. Никакого сна.

– Во сколько ваш поезд?

– В одиннадцать.

– Купе первого класса?

– Да, как ты любишь.

– Не как я люблю, а как тебе и Нике будет удобно, – поправил доктор. – Она еще спит?

Софья Петровна пожала плечами:

– Проснулась, вроде бы. Я сказала ей, чтобы она собиралась, но… Она сломлена, Саша. Ты сломал ее.

– Как сломал, так и починю, – Арцыбашев огляделся. – Завтрака, так полагаю, не будет?

– Они ушли рано утром – отпросились у меня. Вот, только кофе сварили напоследок, и все.

– Ясно, – Арцыбашев встал. Сняв пиджак, он повесил его на спинку стула. К нему отправилась жилетка и галстук. Затем он отстегнул запонки и закатал рукава рубашки до самых локтей. – Значит, я сегодня вместо повара. Ты поможешь, мама?

Женщина удивленно посмотрела на него:

– А что готовить?

– Предлагаю сделать нашей девочке простой омлет с зеленью. Ну что, пошли? – Арцыбашев весело поманил ее за собой.

Просторная и светлая кухня была для женщины местом непривычным, неизведанным – Софья Петровна ни разу не бывала здесь с тех пор, как поселилась у сына.

– С чего нам начать? – боязливо спросила она, рассматривая духовки, жаровни и разделочные столы. – Затопить печку? Да у нас времени не хватит.

– Ну уж нет, – Арцыбашев подошел к одной из плит, пощелкал выключателями, и на маленькой конфорке появился синий огонек.

– О боже! – женщина подошла ближе, присматриваясь к необычному чуду.

– Газовая печь, – пояснил доктор. – Они очень удачно вошли в моду.

Софья Петровна зачарованно наблюдала, как ловко Арцыбашев орудует на кухне. Он взял два яйца и разбил их над миской, добавил щепотку соли, чуть-чуть молока…

– Взбивай, мама, – кинув в миску венчик, он отдал ее Софье Петровне. – Яйца и молоко должны хорошо смешаться.

– Ясно, – женщина поставила миску на стол и быстро заработала. Краем глаз она поглядывала на сына. Арцыбашев взял небольшую сковородку, поставил на огонь. Раздобыв сливочное масло, огромным тесаком отрезал маленький кусочек и бросил в сковородку.

«О боже!» – Софья Петровна услышала, как масло зашипело. По воздуху растекался аромат топленого молока. Арцыбашев водил сковородкой над огнем – масло должно было не просто растаять, но и полностью покрыть ее горячую поверхность.

– Я закончила, – сказала женщина, подавая миску.

– Отлично, – доктор слил ее содержимое на сковородку. Снова поводил ею, чтобы получился блин. – Через две минуты переворачиваем…

Софья Петровна ахнула – сковородка в его руке дрогнула, и желтовато-белый воздушный блин взлетел в воздух, а потом шлепнулся на нее сырой стороной. Арцыбашев выключил плитку:

– Наливай кофе, только не крепкий. Посуда лежит…

– Я вижу, – Софья Петровна достала кофейную кружку. – А ей можно? – с сомнением добавила она.

– Пусть взбодрится, – Арцыбашев, с помощью вилок, прямо на сковородке свернул блин рулетиком и переложил на узорчатую тарелку. – Готово.

– Иди-ка сюда! – женщина тепло поцеловала сына в щеку. – Где ты только этому научился?

– Подсмотрел у повара, – скромно похвастал Арцыбашев.

– Я займусь сервировкой, – сказала довольная Софья Петровна.

– Не забудь про кофе!

Когда готовое блюдо ожидало на столе, доктор вернулся на кухню.

– Сынок?

– Совсем забыл, – он пришел с еще одним блюдцем. На нем горкой лежала мелко нарезанная свежая зелень. Взяв щепотку, он посыпал рулетик. – Теперь все. Пора будить гостью.

Софья Петровна посерьезнела.

– Мне идти? – догадался Арцыбашев.

– Ты помнишь вчерашний уговор?

– Помню, – мужчина немного помрачнел. Он привел себя в порядок – застегнул рубашку, надел жилетку и пиджак. Женщина помогла ему завязать галстук, а потом крепко обняла его:

– Прости меня, сынок!.. Ты был прав… Прокофий этот, будь он трижды проклят!..

– Что он сделал? Нахамил? Угрожал?! Мама… – Арцыбашев схватил ее за плечи, отдирая от себя. – Что он сделал?!

– Да пьяный он был вусмерть! Наговорил много… про меня – мол, ведьма старая… про Нику… даже вспоминать не хочу!..

– А ты вспомни, – процедил сквозь зубы доктор. – Что он сказал про мою дочь?

Софья Петровна, качая головой от ужаса, зашептала:

– Связалась Анна с чертом, чертовку родила… Пальцем в Нику тычет и орет: «Вижу, рога прорезаются, хвост из-под юбки торчит!» Ника заплакала, а он хохотать стал… его оттуда насилу утащили…

«Совсем рехнулся, – понял Арцыбашев. – Теперь на свободе недолго пробудет. Я-то уж ему организую пансион в желтом доме».

– Успокойся, мама, – он ласково обнял ее и поцеловал в горячий висок. – Я пойду к Нике, а ты приведи себя в порядок.

– Хорошо, сынок…

Арцыбашев вошел в детскую. Ночник выключен, шторы убраны. Дочь, в пестрой пижамке, лежала на кровати спиной к нему, рисуя пальчиком на стене что-то невидимое.

– Ника, – мужчина подошел к ней. – Почти девять. Пора вставать и собираться. Мы тебе завтрак приготовили.

– Я не голодна… – тихо ответила девочка.

Арцыбашев присел возле нее.

– Ника, какая же ты упрямая… – ласково, с дрожью в голосе произнес он.

– Почему ты не сказал, что мама умерла?..

– Не хотел тебя расстраивать.

– Там, на кладбище… – Ника всхлипнула. – На кладбище дедушка…

– Да какой он тебе дедушка, милая моя? – Арцыбашев перевернул дочь. Она одним рывком бросилась к нему на грудь.

– Я не чертовка… – плача, заговорила она. – Нет у меня ни рогов, ни хвоста…

– Как и у меня, – Арцыбашев с удивлением понял, что в его голосе застрял горький комок.

– Он сказал – ты маму удавил… ты ее…

Доктор, качая Нику, украдкой вытирал слезы со своих глаз.

– Не думай о нем, как о дедушке. Раз уж ты коснулась темы смерти… Посмотри на это так – старик в один миг лишился жены и дочери. Ему нужно, чтобы кто-то рядом оказался виноват, оказался злым.

– Ты вовсе не злой, – возразила Ника.

– Надеюсь, что нет. Время злое. Оно всегда и ко всем злое.

– Я люблю тебя… – девочка шумно задышала. – Я так люблю тебя, папа…

– И я тебя, милая моя… – жмурясь от слез, прошептал Арцыбашев. – Мое любимое, милое солнышко…

– Я не хочу к бабушке. Хочу с тобой остаться.

– Я бы тоже хотел, но… – Арцыбашев запнулся. Как объяснить маленькой девочке бесконечные сложные вопросы взрослого мира?

– Ты приезжай под Новый год, – предложил он. – Поставим елку… Будут у нас игрушки, и подарки – целая куча!

– А когда мы вернемся? – девочка вскинула голову, в ее глазах сверкнула надежда.

– К середине декабря, надеюсь.

– Я буду тебе писать, – пообещала Ника. – Каждый день.

– Хорошо, милая моя. Только не забрасывай фортепиано и французский.

Когда Арцыбашев и Ника пожаловали в столовую, было почти половина десятого.

– Наконец-то! – Софья Петровна облегченно вздохнула. – Я уже начала подозревать, что вы там оба заснули.

Завтрак остыл, но девочке все равно понравилось.

– Неужели папа сам приготовил? – удивленно спросила она.

– Сам, – с довольной улыбкой ответила женщина. Она то и дело поглядывала на часы.

– Не волнуйся, мама – успеем. На машине вмиг долетим, – пообещал Арцыбашев. – Григорий-то не уволился?

– Нет. Он сразу заявил, что уйдет только вместе с твоим пыхтящим чудовищем. Так что, если решишь его продавать, не забудь упомянуть в объявлении о водителе.

– Велю ему готовить машину, – Арцыбашев пошел искать парня.

Тот, уткнувшись в углу комнаты для слуг, все еще спал.

– Григорий, подъем! – воскликнул доктор. – Японец наступает!

Парень резко всхрапнул и дернулся. Его худое тело вытянулось в струну, а мутные со сна глаза тупо уставились на хозяина.

– Ты что – до сих пор дрыхнешь, окаянный?! – накинулся на него Арцыбашев. – Все новости проспал!

– Как… какие новости, Сандр-Николаич?..

– Вторая эскадра разбита, Владивосток взят и разграблен, Япония вторгается в Сибирь! На Петербург идет английский флот – бомбить здания и жечь дворцы!

– Ой, е-мое! – Гришка в ужасе подскочил. – Что же делать-то теперь?!

– Меньше спать, увалень, – Арцыбашев щелкнул его по носу. – Готовь машину, мы уезжаем.

Гришка, хранивший на лице маску ужаса и растерянности, осторожно спросил:

– Так это?..

– Что?

– Англицкий флот? Нам не помешает уехать?

– Иди, готовь машину, говорю! И меньше верь всяким глупостям.

Гришка ушел, так и не поняв – шутит хозяин, или Петербург и впрямь скоро заполыхает под ударами военных судов?

Несмотря на солнечную погоду, в городе холодно и ветрено. Хмурый Гришка (понял, что его разыграли), остался стеречь машину у подъезда к вокзалу. Арцыбашев, держа под руку Нику, шел по краю перрона – они весело болтали. Сзади них, улыбаясь, неторопливо шла укутанная в шерстяную шаль Софья Петровна. Последний в процессии – молодой грузчик, тащивший тележку с багажом, мысленно прикидывал, дадут ли ему чаевые, и если дадут, то сколько?

– Ваш вагон, – Арцыбашев, Ника и Софья Петровна вошли в чистый тамбур и дальше – в длинный, узкий коридор. – А вот и ваше купе, – доктор открыл дверь, довольно кивнул. – Хорошие места.

Втащили багаж. Грузчик весело катил пустую тележку назад – у него в кармане покоилась новенькая пятирублевка, две месячных зарплаты.

– Давайте прощаться, родные и милые мои, – Арцыбашев обнял и поцеловал мать, потом Нику. Покончив с этим, без лишних слов он вышел из вагона.

До отправления поезда оставалось пять минут. Арцыбашев решил подождать, пока он тронется, и только после этого уйти. Угольно-черный, огромный локомотив тихо шипел, наполняя свои железные легкие водяным паром; из его трубы медленно валил жидкий серый дымок.

К окну вагона подбежала девочка – его Ника. Увидев в толпе провожающих отца, помахала ему ручкой. Арцыбашев послал ей воздушный поцелуй.

«Что же купить на Новый год?»

Конец октября, а он уже начинает ломать голову над этим.

– Ваша дочурка? – спросил его какой-то важный старик в очках. – А моя-то уже здоровая, замужем, грозится внука привезти и показать. Сам-то я с Новгорода, а сюда по делам приехал…

Арцыбашев отстраненно посмотрел на старика, молча развернулся к нему спиной и ушел.

11

Из денег, выделенных Ильиным, Марков купил пока только старую печатную машинку с небольшим дефектом. Какая, в принципе, едва грамотному рабочему, разница, сколько букв «с» в «России» или «б» в «буржуазии»? Комнату он подыскивать не стал – просто заплатил домохозяйке долг, и на этом закончил. Зато купил себе еще один костюм, подешевле прежнего, но не менее красивый.

«Надо чем-то Катю порадовать, в следующий раз, – подумал он. – Хотя бы букетом».

В среду Марков явился к особнячку в новом костюме, с небольшим пестрым веничком цветов. Открыв дверь, Катя очень изумилась, а от подарка ее зеленые глаза засияли настоящими изумрудами.

– Подождите в прихожей, я принесу материал, – по скрипучей лестнице она поднялась на второй этаж. Марков, выглядевший и чувствовавший себя настоящим франтом, подметил, что девушка все в том же бежевом платье и тех же вязаных чулках. «Надо ей платье подарить, и шляпку», – решил он, а потом стал придумывать, как бы задержаться еще ненадолго, чтобы поговорить с молодой хозяйкой.

Скрип половиц возвестил о ее возвращении. Девушка несла небольшой истрепанный чемодан.

– Все внутри, – сказала она, поставив его на пол. Судя по всему, он был очень тяжел для нее – даже лицо раскраснелось. – Постарайтесь напечатать хотя бы сотню экземпляров.

– Когда именно?

– К следующей неделе.

– Да я не об этом… – мягко улыбнулся Марков. – Когда…

«Мы снова увидимся?» – хотел спросить он, но вспомнил, что для Кати он пока человек чужой, едва знакомый, да и вряд ли единственный, кто пытается привлечь ее внимание, да еще инструкции Ильина в голову полезли…

– …когда собрание будет? – закончил он вопрос. – Хотелось бы еще послушать… и на вас посмотреть.

Катя скромно улыбнулась. «А ведь Гапон запросто мог ее предупредить!» – запоздало догадался Марков.

– Собрание завтра, в пять вечера, – ответила она. – А на меня смотрите хоть сейчас.

– Уже насмотрелся, – ляпнул он. Понимая, что девушка может подумать не так, добавил: – Ведь смотреть на что-то красивое надо понемногу, чтобы с ума от красоты не сойти.

Катя улыбнулась шире, демонстрируя мелкие белые зубки. Понимая, что словарный запас неожиданно иссякает, покрасневший от стыда и нелепых комплиментов Марков быстро попрощался. Он вышел из дома, заполненный одной идеей, одним стремлением: «Будет моей! Должна стать моей!»

Вернувшись к себе в комнатку, он закрыл дверь на хлипкий крючок и заглянул в чемодан. Внутри лежали кипы пустых газетных листов и одна-единственная, очень длинная прокламация, написанная мелким почерком.

– Сто штук, значит? – Марков прочитал ее. Ему понравился стиль – агрессивный, напористый. Автор ловко вязал один аспект с другим – войну с длинным рабочим днем; бедность обычных людей с жадностью капиталистов и помещиков, и прочее. – Хорошо написано! Не иначе, сам Гапон руку приложил.

Заправив лист в машинку, Марков за полтора часа отпечатал первую копию. Вместе с ней он отправился в «Журавль», но Ильина не застал. Хозяин пивной не знал, куда делся эсер, и Марков вернулся домой, предполагая заглянуть вечером.

Его машинка, периодически дублируя некоторые буквы, стучала до шести часов. «Все, больше не могу, – Марков устало отвалился от стола. За день он отпечатал, с постоянными перекурами и перерывами, всего семь штук. – Здесь печатный станок нужен, – подумал он. – А мне нужно пожрать».

Он снова вышел на улицу, но в этот раз его путь лежал не в подвальную пивную, а в приличный трактир, расположенный на первом этаже дома.

Марков заказал картофеля с котлетами и водки. Он ел быстро и жадно, усиленно налегал на спиртное, и вскорости стал пьянеть. Не замечая, как вечер склоняется к ночи, парень, постепенно заправляясь водкой, безостановочно думал – о своей прежней работе, о хитром лисе Ильине, о загадочном Гапоне, о милой Кате… Время шло, а Марков, становясь все тяжелее сознанием, путаясь в мыслях, решил, что так продолжаться не должно. Нужно сделать что-то, важное и срочное… Вот только что?

Расплатившись, он кое-как вышел из трактира, над которым уже совсем стемнело. Спускаясь в «Журавль», парень чуть было не скатился по неожиданно крутой лестнице кубарем.

– Да пошел ты… – прошептал Марков. – Я тебе посыльный, что ли?..

Поднявшись по лестнице на четвереньках, он вернулся в трактир, с тяжелым взглядом потребовал:

– Еще водки!

Опустошив небольшой графин и расплатившись, Марков побрел по тротуару в поисках извозчика. Теперь он точно знал, что нужно сделать.

– Эй! Кучер! – махая руками, парень выскочил на мостовую, почти под копыта всхрапнувшей от испуга лошади.

– Ну, тихо! Куды тебя несет, леший-окаянный?! – сердито закричал возница – престарелый мужик с густой бородой. Марков кое-как забрался на бричку, протянул деньги.

– Куды тебе? – чуть подобрев, спросил тот.

– В больницу, отец.

– Какую?

– Айцуб… Арбы… цавше…

– Что? – возница склонился к нему, пытаясь прочесть по губам. – Ты громче говори, паря, я на ухо туговат!

– Арц… и… башковскую… – промямлил Марков.

– Арцыбашевскую, чтоль? Так бы сразу и сказал. Но! – мужик взмахнул поводьями. Бричка, чуть поскрипывая рессорами, покатила.

– Стой! – крикнув, Марков даже вскочил.

– Чего тебе ищчо? – недовольно спросил возница.

– Я здесь выйду. Спасибо, отец, выручил.

– Ну-но. На мостовую не налетай, милок – целее будешь! – посоветовал напоследок тот и направил бричку дальше по дороге.

Парк и клиника Арцыбашева находились чуть дальше. Марков ушел в сторону от фонарей – не хватало повстречаться с каким-нибудь городовым, решившим прогуляться по улице. Густое облако прикрыло луну, и стало совсем темно. Парень, идущий почти на ощупь, ткнулся рукой на решетку. Клиника была на другой стороне. Стоная от натуги, он карабкался вверх по решетке. Ее высокие прутья венчали острые зубцы. «Хорошо же ты, жид, окопался!» – Марков, цепляясь за зубья, медленно перевалился на другую сторону и, соскользнув, рухнул вниз.

Тихий ночной воздух прорезал треск рвущейся материи и сдавленный мат. Марков повис в паре сантиметров над землей. Полы плаща, продырявленные зубьями, крепко держали, не давая соскочить. Ругаясь, парень уперся ногами в изгородь, подался вперед… Плащ затрещал, и Марков повалился на землю. Некоторое время он неподвижно лежал, прислушиваясь; но ничего, кроме стрекотания сверчков и звона в ушах, не услышал.

Парень поднялся, отряхнул колени и осмотрелся. Он стоял в саду. В паре метров от него темнел силуэт беседки, чуть дальше – еще одна. Крадучись, Марков пошел к особняку – в ночном мраке он казался довольно большим и грозным. В окнах темно – значит, внутри все спят.

Марков смахнул внезапно проступивший пот и заметил, что его руки и одежда перепачканы грязью. «Не то, что у этого докторишки. Холодная денежная рептилия. Сколько миллионов надо, чтобы такой домище купить? То-то у него одни генералы и прокуроры лечатся, с такими ценами! А руки он, если и пачкает, так только барской кровью. А кровь смывается легко, в отличие от мазута или сажи!»

Тихо болтая сам с собой, не забывая ругать Арцыбашева, Марков обошел стену до угла. Отсюда видно темное крыльцо, пустую площадку для транспорта и запертые ворота. «Как же тебе нагадить? Цветочки твои в саду потоптать? Так можно до утра возиться… Нет, я тебе другой подарочек сделаю!» – парень, поднатужившись, выдернул из придорожной клумбы декоративный булыжник внушительных размеров. Громко дыша от нервного и физического напряжения, он напрягся и метнул его в большое прямоугольное окно…

Грохот стекла оглушил его. Марков отскочил, чтобы осколки, разлетающиеся вокруг, не зацепили его. В разбитом проеме показался кусок кафельной стены – то ли операционная, то ли смотровая. Марков не успел подумать об этом.

– Кто там хулиганит?! – крикнул молодой дерзкий голос. На парадном входе показалась темная человеческая фигура. Тревожный свисток – громкий, почти оглушающий, прорезал ночную тишину.

Марков помчался в сторону беседок. Пока бежал, оглянулся – из-за угла особняка выскочил луч фонаря, окинул стену и сад.

– Кто хулиганит? А ну выходи!

Еще один тревожный сигнал свистка. Ему ответил другой – слабый, со стороны дороги.

Марков добежал до изгороди, вцепился в нее и пополз вверх, к острым наконечникам. Свистки, становясь громче, постепенно окружали клинику. «Меня поймают!» – пронеслось в голове парня, а потом, каким-то неизвестным чудом, он оказался на другой стороне парка. Марков побежал вперед, к набережной, от нее на другую сторону дороги, запетлял проходными дворами… Окончательно выдохнувшись, он остановился посреди незнакомого спящего двора и едва не упал. Отдышавшись, Марков сбросил с себя изорванный плащ и перепачканный пиджак, пошел к дороге.

– Эй, отец! – окликнул он подвернувшегося извозчика. – Подбросишь в одно место? Только быстро!

Марков то и дело оглядывался – но улица оставалась пустой, тихой и почти безлюдной. Погони не было.

12

Выходка Маркова заставила Арцыбашева и Маслова бросить все дела и срочно приехать в клинику. Маслов явился раньше своего начальника, устроил сторожу и дежурной медсестре особенно жесткий разнос – когда ему позвонили, он отдыхал с любовницей.

Красный «форд» медленно заехал за ворота, встал перед особняком.

– Александр Николаевич, тут такое случилось!.. – плача, медсестра инстинктивно прижалась к Арцыбашеву, едва доктор вышел из машины.

– Кричать не надо, если никого не убили, – строго ответил он. – Ты чего ревешь, Полина?

Медсестра кивнула на Маслова – тот стоял неподалеку, нервно выкуривал папиросу.

– Петр Геннадьевич?

– Да? – сердито откликнулся Маслов.

– У нас там, между прочим, пациенты лежат, – сказал Арцыбашев. – А вы ходите и орете! А на улице – глубокая ночь!

– Извините, Александр Николаевич, – смутившись, сказал Маслов намного спокойнее. – Но эти олухи, ей-богу, конец света проспят!

– Полина, вернись в клинику, сделай обход. Если кто из пациентов будет задавать вопросы – говори им, что все в порядке, – Арцыбашев отпустил медсестру. – Где сторож?

– Туточки я, Александр Николаич, – парень с двустволкой на плече вышел из темноты. – Услышал я звон – страшный-престрашный, и очень громкий! Выхожу в коридор, ко мне Полька бежит – снаружи, мол, кто-то хулиганит! Ну, я вышел…