Раскаты

– Помощник полицмейстера? – уточнил Геннадий Кириллович. Маслов кивнул.

– А что, он теперь вместо всяких дознавателей приезжает? – спросила жена Камского.

– Не знаю, Евгения Афанасьевна, куда он и к кому приезжает, но Арцыбашева навестить не поленился, – важно сказал Маслов. – Они заперлись в кабинете, но говорили совсем недолго. Предвидя ваши вопросы, скажу – не знаю, о чем именно.

– Наверное, о том же, о чем весь Петербург говорит, – пояснил Камский. – Госпожа Эльза, гимнастка из цирка Самсонова, по совместительству его возможная любовница, лежит в клинике Арцыбашева. Он уже лечил одну представительницу художественной деятельности, и все знают, чем это закончилось.

– Ничем, – твердо сказал Маслов. – Мелкая интрижка не в счет. А эта циркачка тем более…

– Так она жива или нет, Петя? – взволнованно спросила Зинаида.

– Тебе ли не все равно… – недовольно пробормотал Маслов, и громко добавил: – Жива, если это состояние можно назвать жизнью.

– То есть?

– В коме, – пояснил он. – Не знаю, каким чудом, но Арцыбашев вытащил ее с того света. А она возьми – и в кому! – Маслов наполнил бокал шампанским и моментально выпил до дна. – Уснула, грубо говоря, очень крепким сном. Вот и вся история.

– Он мог ее в любую больницу отдать, почему же к вам? – спросила жена Камского. – Ведь его услуги совсем недешевы, а тут…

– Тю!.. – Геннадий Кириллович посмотрел на нее, как на полоумную. – Доктор клятву дает! Присягает – прийти на помощь кому угодно и когда угодно. Александр Николаевич хорошее дело сделал – я от него другого и не ожидал. А что там дальше с девочкой будет, Всевышний сам разберется.

– А может, ее Самсонов выбросил? – спросила Зинаида. – Так, мол, и так – надоела ты мне…

– Как там тогда Арцыбашев оказался? – Камский поднял палец, предостерегая друга. – Я уже слышал, Петр Геннадьевич, что он обедал; но ведь это он тебе так говорил.

– Узнать бы его мнение, – мечтательно сказала жена Камского.

– Ну, его с нами нет, увы, – развел руками Маслов. – И вряд ли когда будет. Он в больнице вторые сутки сидит. Только изредка уезжает домой – поесть, освежиться, и сразу обратно.

– Эта девушка может проснуться? – взволнованно спросила Зинаида.

– Такое случается, но редко, – ответил Камский. – Очень, очень редко. И если она действительно упала с шестого этажа, она наверняка переломала себе все кости. А внутреннее кровотечение от разрыва органов? А сотрясение мозга? Это очень серьезные травмы, – он, хоть и не закончил медицинский, любил блеснуть своими знаниями перед другими, еще более слабо разбирающимися.

– Я не хочу слышать такие мерзости за столом, – заявила его жена. – У нас ужин, а не рабочая встреча.

– Я просто пытаюсь сказать, что с такими травмами практически не выживают; а кома может длиться годами. Так ведь, Петр Геннадьевич?

Маслов согласился.

– Ох, в этом вся ваша проблема, – заметила Зинаида. – Вы говорите, словно приговор ставите. Очень редко, практически невозможно… а человек отлежится месяц-другой, встанет на ноги и пойдет себе дальше, как ни в чем не бывало.

– Пойдем, наверное, и мы, – решили Камский и Маслов. – У нас не доигранная партия с прошлой недели осталась.

Женщины тоже засобирались. Зинаида уложила близнецов спать, а потом присоединилась к остальным гостьям – делиться сплетнями. Мужчины засели играть в бильярд.

Тема доктора и девушки осталась витать в столовой, над грязной посудой и недопитым шампанским.

4

Первый час ночи. Клиника окутана сонным мраком, и только на третьем этаже, в кабинете Арцыбашева, светит настольная лампа.

Доктор, откинувшись на кресле, медленно тянул третью сигарету подряд. Накурившись, он склонился к столу – рука нависла над пепельницей, забитой до отказа. Окурок осторожно лег поверх остальных. Арцыбашев поднялся и прошел по кабинету, растирая воспаленные, покрасневшие от бессонных ночей глаза, разминая занемевшие конечности и шею. Остановился и крутанулся на месте, возвращаясь к столу.

Медицинская карточка новой пациентки, госпожи Эльзы, лежала поверх номера «Хроник Петербурга». Эту газету позавчера принес Маслов:

– Посмотрите, Александр Николаевич, как быстро вести разносятся.

Арцыбашев посмотрел. Длинная статья, описывавшая происшествие у гостиницы, вела хитрый извилистый ход, выстраивая туманную любовную связь между Эльзой, Самсоновым и самим доктором.

«Марков, – гневно подумал Арцыбашев. – Попадись ты мне на глаза…»

Маслов все это время находился рядом – ждал, когда Арцыбашев прочтет статью, ждал его реакцию. Дочитав, доктор отложил номер и будничным тоном попросил узнать, как дела у новой пациентки. Маслов невероятно сильно растерялся, и даже расстроился – он предполагал бурную реакцию с угрозами и проклятиями.

Он просто забыл на мгновение, на кого работает.

Арцыбашев, шаркая по лестнице, спустился на первый этаж. Пройдя по коридору, он завернул в нужную ему палату.

Девушка, укрытая одеялом до самого подбородка, с полностью обвязанной бинтами головой (только лицо и видно) дышала тихо и спокойно. Она спала третьи сутки подряд, и у Арцыбашева было гадкое ощущение, что она уже никогда не проснется.

Доктор включил мягкий свет ночника и сел возле нее. «Сильное сотрясение мозга, травма шейных позвонков, – начал перечислять он, по памяти, содержимое медкарточки, – перелом правой ключицы, перелом первого, второго и третьего ребра, гематомы и ушиб мягких тканей в области…»

Арцыбашев, медленно склоняя голову, засыпал. Травмы и переломы девушки сливались воедино, в какое-то нелепое и убогое чудовище. Мужчина его не боялся. Гораздо страшнее то, что стояло позади этого монстра – маленькое, вертлявое, почти незаметное существо. Оно не имело облика; но многие, руководствуясь древними суевериями, могли представить его седой старухой или скелетом, облаченным в черные одежды с неизменной, остро заточенной косой. Арцыбашев нечасто бросал вызов этому существу; но, когда такое происходило, разгорался нешуточный бой. В дело вступали все знания и хитрости, придуманные человечеством с момента зарождения медицины, ну а Смерть…

Даже если она проигрывала бой, то вряд ли ощущала себя побитой – ведь рано или поздно она наступала снова, на другую жертву, и все равно забирала свое…

– Александр Николаевич?.. – шепотом спросила дежурная медсестра.

Арцыбашев неохотно поднял тяжелую голову:

– Что случилось, Надя?

– Да я просто обход решила сделать. Вижу – свет горит. А это вы, – медсестра перевела взгляд на девушку. – Как она?

Доктор устало усмехнулся:

– Обычно я у вас спрашиваю, как дела у наших пациентов.

Надя виновато промолчала. Арцыбашев вытянул из-под одеяла тонкую руку спящей, нащупал пульс. Все такой же ровный и четкий.

– Поставь ей завтра капельницу, – сказал он, пряча ее руку обратно. – Смени трубки для питания и катетеры. О любом изменении состояния сразу сообщать мне, ясно?

– Да, Александр Николаевич.

Арцыбашев вгляделся в бледный овал лица. Тонкие темные брови, огромные черные круги вместо глаз, мелкие светло-коричневые конопушки вокруг капризно вздернутого носика, и еще немного на щеках. Маленький, словно детский, бледно-розовый ротик с пухленькими губами.

«Совсем девчонка».

– Вы ее остригли? – спросил Арцыбашев.

– А?

– Остригли, прежде чем повязку на голову накладывать?

– Так ведь… вроде, вы накладывали… – смущаясь, ответила медсестра. – Меня не было, когда ее привезли. У Нюры надо спросить, ее смена была.

– Точно, совсем забыл. Помню только, что волосы у нее какие-то странные. Пепельно-светлые, с белокурым оттенком, кажется… – доктор призадумался. – Красивый цвет…

«И темно-карие глаза, в которых застыли слезы. Пока мы ехали, она не сводила с меня взгляда. Неужели укоряла?»

– Возможно, меня завтра не будет, – Арцыбашев поднялся. – Передай по смене мои инструкции, а мне пора домой.

Дом Чичерина смотрит в ночное небо темными окнами. Арцыбашев позванивал осторожно, чтобы не разбудить мать и дочь. Минут пятнадцать спустя ему открыл заспанный управляющий:

– Александр Николаевич, как ваши дела?

– Еда осталась? – кратко спросил доктор.

– Да, конечно. Я разбужу повара…

– Не надо, Иван. Сам разберусь, – Арцыбашев разулся, снял пальто и тихо пошел по лестнице. – Если кто придет спрашивать меня, говори – хозяина дома нет. Уехал.

– Вам еще нужна моя помощь? – спросил управляющий, но ответа не получил.

Похозяйничав на кухне, доктор разжился остатками мясного рагу и яблочным рулетом. Разложив еду в столовой, он заглянул в кабинет за бутылкой коньяка и граненым стаканом. Теперь он готов приступить к позднему ужину.

Устроившись за столом, Арцыбашев первым делом налил в стакан и выпил залпом. Он услышал шорох шагов за стеной, в гостиной, а потом, жмурясь от света, в комнату вошла Софья Петровна.

– Привет, – кратко бросил он и приступил к холодному рагу. Куски мяса, покрытые вместо соуса какой-то пряной слизью, оказались жесткими, с приторным привкусом сала. Арцыбашев мог разве что представить, каким блюдо было первоначально, когда только-только вышло из духовки.

Женщина села напротив сына. «Как подурнел», – печально подумала Софья Петровна, глядя на темные мешки под глазами, черную щетину на изможденном лице и помятый костюм.

– Поедешь обратно? – спросила она.

– Нет. Хочу хоть раз поспать в нормальной обстановке, а не на диване в кабинете.

– Звонили из морга – Анну можно хоронить. Мы решили, что завтрашний день подойдет.

– Хороните. Я заплачу, сколько надо.

– Сынок, да ведь дело не в деньгах, – сказала Софья Петровна. Арцыбашев поднял голову. Женщина с трудом вытерпела его тяжелый, злой взгляд.

– Не в деньгах? Ошибаешься, мама. Дело всегда кроется в деньгах. Мелочи и нюансы – это чьи-то деньги. Пока одни идиоты заявляют, что сила, мол, лежит в правде, другие эту правду затыкают толстыми пачками.

– Ты не поедешь на похороны? – спросила женщина. Она понимала, каким будет ответ, но робкая надежда…

– Нет, – отрезал Арцыбашев. – Езжай сама, если хочешь. Я встретил Прокофия в морге. Не говорил? Забыл, видимо. У нас с ним вышло небольшое столкновение. Не хочу, чтобы над могилой своей дочери он устроил новое представление.

– Нике надо сказать, – напомнила Софья Петровна. – Она ведь до сих пор не знает.

– Я скажу, когда придет время.

– Сашенька, завтра похороны!.. – шепотом воскликнула женщина. – Когда, по-твоему, должно прийти время?..

– Так пойди и скажи ей прямо сейчас! – выкрикнул он. Софья Петровна, прошептав что-то горькое и безрадостное, поникла. Арцыбашев отодвинул тарелку с рагу, принялся за рулет.

– Прости, мама, – мрачно сказал он. – Нервы сдают потихоньку, от всего этого.

– Как дела в больнице?

– А ты не знаешь? Подожди…

Арцыбашев ушел. Его портфель лежал в фойе, на полке, возле стойки с зонтами. Выдернув из портфеля газету, он вернулся в столовую.

– Вот, – доктор положил номер перед матерью, вернулся к рулету. Софья Петровна редко читала газеты, но увидев громко кричащий заголовок «Принцесса мертва, да здравствует Принцесса!», сходила за очками и принялась за чтение.

– О боже! – вырвалось из нее. – Гимнастка? Это ведь та девушка, которая…

– Да-да, та самая, – нетерпеливо перебил Арцыбашев. – И теперь она у меня, лежит третьи сутки, в гипсе и бинтах.

– Кошмар… – Софья Петровна читала дальше. – Ужас…

– Почему же сразу ужас? – ядовито улыбнулся Арцыбашев. – Ей и впрямь повезло, что поблизости оказался лучший хирург Петербурга.

– Странное у нее имя – Эльза. Нерусская, что ли?

– Почему? Очень даже русская. Эльза – всего лишь псевдоним. Есть у нее нормальное имя – Дымченко Ольга Витальевна. Уроженка Смоленской губернии, родилась в восемьдесят пятом году.

– Девятнадцать лет, боже мой!.. Совсем ребенок…

– То-то и оно. Глупый и легкомысленный ребенок. Хорошо, если хоть читать умеет по слогам. Черт их, циркачей из глубинки, знает… – Арцыбашев закурил. – Яковлев ко мне в тот же день пожаловал – как там ваша пациентка? Передал, что Самсонов попросил особо не болтать, и дал пятьсот рублей ассигнациями. Нашел идиота… Словно я сам не понимаю, что грязь ни к чему. А она все равно прилипла, черт бы ее побрал…

Выкурив сигарету, Арцыбашев бросил ее на тарелку с остатками еды и пошел в ванную. Предстояло принять теплый душ и, наконец, лечь в постель.

– Саша, – мать неотступно следовала за ним по пятам. – Может, все-таки поедешь?

– Я уже сказал – нет. Больше повторять не намерен. Хочешь – езжай сама. Купи цветы, выскажи соболезнования. Нику не бери, – предупредил он. – Ей не нужно видеть смерть.

5

В стороне от Невского проспекта (всего две улицы и мост через канал), стояло небольшое двухэтажное здание, огороженное по кругу витиеватой стальной изгородью. Днем оно, казалось, спало, зашторив все окна, слившись воедино со скучной улицей. Но едва над Петербургом сгущались сумерки, дом оживал. Его окна, одно за другим, загорались разноцветными огнями; витиеватые створки ворот раскрывались, приглашая заглянуть в гости. И чем быстрее наступала ночь, тем громче играла музыка внутри, перемешанная с французскими, английскими, изредка – русскими песнями…

Клуб-кабаре «Четыре короля» – его яркая вывеска загоралась вместе с уличными фонарями – имел скандальную репутацию непутевого и бесшабашного места. Он гудел, свистел и гремел музыкой до самого позднего утра. В клубе всегда было полно посетителей – тех, кто не желал ворочаться ночью в неуютной постели; тех, кто хотел пошуметь и покутить; тех, кто завлекался подмигиванием и намеками проходящей мимо клубной красавицы в соблазнительном корсетном платье с открытыми руками, чтобы попасть на второй этаж – в комнаты, обставленные всем необходимым для проведения коротких минут любви.

На первом этаже размещался зал со сценой, заставленный столами. Их успевали занять только самые первые посетители. Остальные толпились вокруг, напирая на сидящих, прижимались к стенам и сцене, едва не выскакивая на нее. Официанты, безостановочно разносившие вино, шампанское и закуски, были вынуждены проявлять чудеса ловкости, чтобы во время исполнения номеров не опрокинуть подносы на себя или других. Особый ажиотаж и бурление возникало, когда какая-нибудь красотка в полупрозрачном платье пела похабную песню о своей первой безрадостной любви, постепенно избавляясь от элементов наряда. К концу песни, когда она оставалась только в ажурных чулках и белье, зал ревел, как хлев, переполненный племенными быками, норовил схватить красотку и вытащить со сцены. Певица быстро дарила воздушный поцелуй кому-то из зрителей и убегала за кулисы. Занавес опускался – наступало время перерыва. Проходило минут пятнадцать – публике надо было остыть и отойти от увиденного, чтобы потом, с новыми силами, приветствовать другую исполнительницу.

За столиком у самой сцены сидели двое – Самсонов, в дорогом костюме с золотой цепью на жилетке, и его невзрачный помощник по фамилии Астафьев. Самсонов пришел сюда просто развлечься, подлечить расшатавшиеся за последние пару дней нервы. Он любил это место и, приезжая в Петербург, обязательно посещал клуб. Астафьев, с кучей записок и документов, разложенных перед ним, нашептывал Самсонову едва различимые в общем шуме слова.

– Надоело! Не могу! – рявкнул он, когда Астафьев закончил. – Оставь меня в покое с этим Прохоровым!

– Да ведь его труппа ждет ответа почти неделю, Игорь Николаевич, – возразил Астафьев.

– Пусть ждет еще неделю, или отстанет! У меня сердце стонет, как вспомню этот грязный газетный номер, а ты мне про трюкачей талдычишь!

– Я бы на вашем месте, Игорь Николаевич, сплюнул и забыл. Петербургу дашь какую-нибудь новость, он ее зачитает до дыр, а потом выбросит из ветреной головы. Тем более, всего одна газета, с довольно небольшим тиражом…

– Ты уверен, что этого писаку нельзя найти? – прерывая его, спросил Самсонов.

– Редактор отказал. Даже когда я предложил денег, он не выдал. «Целый и невредимый газетчик полезнее, чем деньги!» – вот что он мне сказал. Так что мы немножко пошумели у него, чтобы в следующий раз он хорошенько подумал, что печатать.

– А в суд, за клевету? – предложил Самсонов.

Астафьев махнул рукой:

– Глупо и бесполезно. Так-то просто мелкий слушок, а будет громкое дело с громкими именами.

– Да, затея глупая, – неохотно согласился Самсонов.

– Я переговорил с Яковлевым, как вы и просили.

– Он побеседовал с этим доктором, как там его?..

– Арцыбашев, – услужливо напомнил Астафьев. – Само собой. Я выделил тысчонку – на лечение, так сказать. Да и прибавил, что мы сами не знаем, с чем связан ее поступок.

– Правильно сделал, – Самсонов довольно кивнул, и тут же импульсивно продолжил: – Дрянная девка! Знал бы, что подобное учудит – в жизни бы не подошел! Надеюсь, она сдохнет. Испоганила мне все! Представляешь – звонят вечером из Франции и спрашивают – все ли там у нас в порядке? А то они слышали… Русская публика даже за границей наши газеты читает – во как! И про европейское турне получше нашего знает!

– Мы его обязательно проведем, Игорь Николаевич, – пообещал Астафьев. – С Эльзой или без нее, но проведем.

– У меня ее чертов контракт рассчитан как раз до конца турне, – Самсонов нервно сжал кулаки. – Как будто знала, как мне подгадить! А эти заграничные воротилы любят, чтобы все было буковка в буковку, мать их!

Самсонов не зря так нервничал. Европейское турне, сулившее ему много денег, должно было начаться через неделю. Но сложность, состоявшая в Эльзе, прикованной к больничной койке, начисто испортило картину. Самсонову требовалось либо дождаться, когда она оправится (к тому моменту никакого турне не будет и в помине), либо разорвать с ней контракт. Со своей стороны, он этого сделать не мог – не из-за денежных издержек, а по причине боязни каких-нибудь новых слухов; но со стороны Эльзы…

– Есть идея, – сказал Астафьев. – В клинике выдадут справку о полном ее выздоровлении, мы прикладываем ее к договору и – вуаля! Госпожа Эльза больше не выступает у нас!

– Не понимаю, – искренне признался Самсонов.

– Да все просто, Игорь Николаевич. Полицмейстеру глаза мы прикрыли – без показания потерпевшей дело-то все равно стоит. Добавим еще – подправят даты, чужие показания уберут, и выяснится, что никакого падения не было! А госпожа Эльза в тот день ходила на прием к врачу – Арцыбашеву. У него берем справку о состоянии пациентки – разумеется, там будет сказано, что она совершенно здорова и готова к выступлениям. В таком случае возникнет вопрос, и адресован он будет самой госпоже Эльзе – где вы гуляли три дня? Почему пропускали репетиции?

– А пропуск репетиции, это уже штраф на нее, – Самсонов, следивший за ходом мысли Астафьева, наконец, понял. – А я, в свою очередь, могу за такое разорвать с ней контракт в одностороннем порядке, в любой момент! Астафьев, ты гений!

– Вина! – зарычал Самсонов. – Побольше вина мне и моему приятелю!

Он изрядно выпил к этому моменту, но всплеск животной радости потребовал еще. Астафьеву, едва пригубившему бокал, он зашептал:

– Завтра ищешь Арцыбашева и любыми способами берешь у него эту справку! Дай ему столько, сколько захочет, но не слишком много!

– Сделаю, Игорь Николаевич.

– Смотри – не разори нас!

Занавес поднялся. Под веселую музыку на сцену, шагая в ногу, вышло несколько смазливых девиц. Взмахи их стройных ножек в черных чулках оголяли кружевные нижние юбки и подвязки. Публика заревела, стала хлопать в такт ударам каблучков.

– С дороги! – Самсонов, расталкивая посетителей, побрел вглубь зала. Там ему встретилась одна из клубных красавиц.

– Пойдем наверх! – хватая ее за плечо и дыша вином, потребовал он.

– Пойдем, раз ты такой нетерпеливый, – немного раздраженно ответила она.

6

Найти Арцыбашева оказалось гораздо сложнее, чем придумать план. Утром, едва одевшись и позавтракав, Астафьев отправился на квартиру к доктору, но там его не оказалось.

– Уехал господин, по своим делам, – сказал управляющий.

– А когда вернется?

– Не сказал.

Астафьев помчался в клинику:

– Добрый день. Александр Николаевич здесь?

– Не было с самого утра, – ответил вахтер.

«Куда же ты запропастился?» – Астафьев мысленно чертыхнулся.

В это время зашел человек в дорогом плаще.

– Петр Геннадьевич, – вежливо обратился к нему вахтер, – вы, часом, не видали Александра Николаевича?

– С чего бы? – пожал плечами Маслов. – Я только из дому. А что случилось?

– Я его ищу, – подошел Астафьев с быстрым рукопожатием. – Анатолий Астафьев, помощник господина Самсонова.

– Самсонова? – Маслов насторожился.

– Верно. Простите, а вы?..

Маслов представился. Астафьев на всякий случай уточнил:

– В отсутствии Александра Николаевича вы управляете клиникой?

– Верно, я его заместитель.

– Замечательно. Мне нужна ваша помощь… – Астафьев склонил голову, как бы говоря: «Не пройти ли нам в более укромное место?»

Маслов едва кивнул: «Почему же нет?»

– Пойдемте ко мне в кабинет, голубчик, – сказал он вслух.

Так состоялась встреча двух подхалимов.

– Итак, голубчик, я вас слушаю… – Маслов пропустил Астафьева в кабинет, затем вошел сам. – Присаживайтесь на диван, или в кресло, если хотите. Может быть, коньяку?

– Если позволите, – Астафьев, догадавшийся, что говорит с «собратом», осмелел. – Дело очень важное, касается господина Самсонова и вашей пациентки, госпожи Ольги Дымченко. Она так же известна, как госпожа Эльза.

– Да, у нас есть такая… пациентка, – Маслов достал из шкафа открытую бутылку и два стакана.

– У господина Самсонова намечается большое европейское турне. Гастроли пройдут по десяткам заграничных городов, – Астафьев зачарованно смотрел, как стаканы наполняются ароматным темным напитком. – Труппа уже готова выехать, но госпожа Дымченко…

– Я понял вас, – Маслов придвинул ему стакан. – Скажу сразу – ее физическое состояние оставляет желать лучшего. Она сейчас в глубокой коме, подключена к капельницам, а питается через трубки.

– Ужасно. Надеюсь, она как можно скорее оправится от травм, – Астафьев залпом опрокинул коньяк в себя. «Черт, как хорош! Но пора переходить к делу». – Господин Самсонов, увы, не может ждать – гастроли начнутся через неделю. Вот если, допустим, госпожа Дымченко не будет в таком плачевном состоянии, хотя бы на бумаге, – Астафьев особо подчеркнул последнее слово, – то и с гастролями все будет хорошо.

Маслов разлил по новой порции, но предлагать не торопился.

«Боишься? – понял Астафьев. – Значит, все правильно делаю».

– Посудите сами, Петр Геннадьевич. Госпожа Дымченко не местная; а Петербург – город сырой, ветреный, пасмурный. Вот она и обратилась в вашу клинику, чтобы ей провели осмотр.

– Господину Самсонову нужна справка от врача? – уточнил Маслов.

– Да, если говорить прямо. Простите, я не знаю, как по-другому называется этот документ, – Астафьев немного растерянно улыбнулся. – Но да. Нужна справка. Причем, в ней должно быть указано, что госпожа Дымченко полностью здорова.

– Могу я узнать, с какой целью вам это требуется? – осторожно спросил Маслов.

– Вкратце – юридическое буквоедство требует решения по ее вопросу. Или никакого турне не состоится.

Маслов выпил из своего стакана, долил:

– А полиция? Я хоть и младший хирург, заместитель заведующего клиникой, но не знаю всех дел Арцыбашева и полицмейстера. Знаю только, что Яковлев, его помощник, приезжал к нам, и о чем-то говорил с моим нача… коллегой. Может быть, хотел взять у нашей… пациентки… показания? – каждый раз, когда Маслов называл ее, беспризорную и нищую, пациенткой, его корежило изнутри.

– Это было сделано по просьбе господина Самсонова, – признался Астафьев. – Яковлев исполнял свой служебный долг, но подробностей он не знает. А подробности таковы – даже если госпожа Дымченко придет в себя, ее показания никому нужны не будут…

«Вот как! А ведь Арцыбашев об этом, скорее всего, и не догадывается!» – понял Маслов.

– …дело, соответственно, закроется; а каждый участник сделки получит причитающееся ему вознаграждение.

– Значит, девчонка и впрямь застукала его с новой любовницей и выбросилась из окна? – прямо спросил изумленный Маслов. – Газета не врала?

– Мы ушли от темы, Петр Геннадьевич, – вежливо напомнил Астафьев. – Вы, как заместитель заведующего клиникой, можете дать подобную справку?

– Конечно, ведь это я проводил осмотр, – горделиво солгал Маслов и, пододвинув ему наполненный стакан, принялся искать нужный бланк.

– Не забудьте поставить ту самую дату, – напомнил Астафьев.

– Непременно. Ну а вы?.. – Маслов ожидающе посмотрел на него. Астафьев положил на стол свой портфель, нежно погладил его: