Последняя лошадь Наполеона

— Да что вы все кислые такие? Мать вашу драть! Спектакль получится! Гарантирую.

— До меня вот только сейчас дошло, почему я не доверяю этому слову, — вдруг просияла Карина и даже щёлкнула пальцами, вскочив с кресла. — Просто оно созвучно с твоей фамилией.

— Иди на …, детка!

Карина лишь улыбнулась, после чего актрисы пошли работать. Света последовала за ними.

Глава третья

Зрительный зал насчитывал сотню мест, кроме десяти на балконах. Их было два. Корней Митрофанович сидел в третьем ряду, что-то объясняя актёрам, которые отрабатывали моменты кровавой драки между Монтекки и Капулетти. Один из тех, кто ему внимал, был любимцем публики. Его звали Павел Кремнёв. Он вживался в роль отца главной героини, то есть Джульетты. Когда на сцену вышли актрисы вместе с уборщицей, он сказал, прервав режиссёра:

— Послушайте, Корней Митрофанович! Я могу, конечно, смотреть на то, как Монтекки бьют ногами Тибальда, глазами старого онаниста, но как я буду потом смотреть на жопу кормилицы или даже своей жены? С криком «Наших бьют!»?

— Павлик, если это всё, на что ты способен, я как-нибудь тебе объясню, чем взгляд онаниста отличается, например, от взгляда гусара… А, вот и дамы! Явились не запылились. Отлично. Делаем бал!

Соскочив со сцены, Света уселась в первом ряду, между хореографом и помощницей режиссёра, Мариной. В том же ряду сидели скрипачка Вера и осветитель.

— Корней Митрофанович, у меня нога немножко болит, — пожаловалась Тамара.

— Если я ещё раз об этом услышу, заболит жопа. Виктор Эмильевич, до какого момента будем смотреть?

— До реплик.

— Поехали!

Все актёры заняли соответствующие места. Звукорежиссёр включил музыку. Начался танец змей — леди Капулетти и её дочки. Дамы с акробатической ловкостью кувыркались, катались, ползали, обвивали одна другую всеми конечностями, принимая разнообразные позы, и целовались — чисто по-родственному, естественно. Потом к ним присоединилась кормилица, почему-то выглядевшая младше молочной дочери. С возрастающей пылкостью предаваясь всё более трогательным порывам родственной нежности, три паскуды подобрались к главе семейства Капулетти и поползли на него. Он, ясное дело, откликнулся всей душой на это невинное проявление чисто родственных чувств. Ну а вслед за тем, как Света и ожидала, в эту идиллию вовлеклись служанки модельной внешности и пажи, а за ними гости. Весь этот мерзопакостный балаган, плавно усложняемый в такт мелодии новыми художественными оттенками, продолжался до прихода Ромео.

— Меня не устраивает одно, — сказал режиссёр, когда стихла музыка и актёры из ролей вышли. — Ног слишком мало!

— В смысле? — не понял Виктор Эмильевич.

— Ноги женщин должны играть главенствующую роль. В одном эпизоде — точно. Нужно, чтобы Павлик взвился от них, а не от вползания на него. Пусть он сядет на пол, как хан, а они улягутся и настойчиво проведут по нему ногами с разных сторон.

– У хана должна быть плётка, — потёр ладони Кремнёв. – Мы, ханы, передвигаемся на конях!

— Это будет адский зашквар! — взвизгнула Карина, ноги которой были короче, чем у Тамары. — Я всё-таки его дочь! Как дочь может сходу закинуть ноги на папу?

— А мы сейчас поглядим, как это получится, — объявил хореограф и, встав, поднялся на сцену. — Дайте нам музыку!

Начали переделывать эпизод. Потом вновь заспорили. Слушая этот спор, переросший в ссору между, с одной стороны, Кариной, с другой — Тамарой и Дашей, которая исполняла роль развязной кормилицы с ещё более длинными, чем у леди Капулетти, ногами, Света уснула. Спустя полтора часа Марина легонько дёрнула её за ухо.

— Светка! В каком году была Куликовская битва?

— Уже закончили? — прошептала Света, ответив на вопрос правильно.

— Перерыв.

Корней Митрофанович был по-прежнему недоволен, как и Карина. Все остальные просто устали. Включив в гримёрке мобильник, Света увидела, что ей восемь раз звонил Рома. Было пять вызовов и от мамы. Соня вздыхала и причитала, сжимая руками голову.

— Сколько можно стонать? — обрушилась на неё Тамара, достав из сумочки сигареты. — Ты вообще почти ни хрена не делала, только ныла!

— Я, кажется, заболела! Меня знобит!

— А у меня жар. Откройте окно!

Но раздались крики, что если Тамаре жарко, то она может раздеться, а простужать никого не надо. Тамара молча разделась. Она сняла с себя всё, кроме белья с принтом, и живописно расположилась на стуле, взлохматив волосы.

— Ой! — подскочила Ася, очень большая любительница весёленьких фотографий. — Тамарка, я тебя сфоткаю?

Возражений не было. Взяв мобильник, Ася стала фотографировать на него Тамару, прося её принимать различные позы. Тамара очень старалась. Все кругом ржали. В эту минуту Свете опять позвонила мама. Света решила выяснить, что ей нужно.

— Мамочка, я сейчас занята! Говори быстрее.

— Она любовница Хордаковского! — завопила мама как резаная. — Ты знала об этом? Скажи мне только одно – ты об этом знала?

Крик вылетал из мобильника на приличное расстояние. Анька, Даша и Соня сидели рядом. Они немедленно дали знак остальным притихнуть. Ася с Тамарой сразу прервали своё занятие, с любопытством глядя на Свету, которая ошалело срослась со своим мобильником. Выйти было немыслимо, потому что за дверью слышался строгий голос директора, а Тамара сидела во всей красе прямо перед ней. Приглушить мобильник? Сбросить звонок? Это то же самое, что отнять быка у семи пантер, схвативших его зубами! И Света тихо спросила среди общего безмолвия:

— Кто?

— Да она, она! Та блондинка, которая увезла тебя ночью с Щёлковской! Маргарита Дроздова! Ты что, живёшь теперь вместе с ней?

— Пожалуйста, не кричи! С чего ты взяла, что она любовница Хордаковского?

— Ты ребёнок, Светочка! — продолжала истерить мама. — Просто ребёнок! Рома запомнил номер её машины, потом пробил его по компьютеру! Это дрянь с уголовным прошлым! Воровка, гопница, клофелинщица! Хордаковский помог ей открыть криминальный бизнес, чтобы отмывать через неё деньги! У неё бар на Семёновской!

— «Три товарища»?

— Да, да, да! И это притон! Туда приезжают…

— Мамочка, я тебе попозже перезвоню! — перебила Света и, опустив мобильник, выключила его. Её всю трясло. На неё смотрели. Смотрели все семь актрис. Среди тишины. Ни одна из них ни одного слова не пропустила. И это было печально.

— Вот это номер, — нарушила тишину Тамара, поправив лифчик. Ася уселась, забыв про свой телефон. Прочие пантеры столь же растерянно переваривали быка. И первой из них опомнилась, но на этот раз до конца, всё та же Тамара. Она внезапно вскочила, быстро прошлась и остановилась. Прищурилась.

— Что сегодня у нас? Двенадцатое января? Всё правильно? Светочка, послезавтра мы празднуем у тебя Старый Новый год!

— Мы празднуем новоселье, — внесла поправку Войненко. — Она вчера переехала. Так ты, Светка, с ней будешь жить? С этой самой Ритой Дроздовой?

— Видимо, да, — подтвердила Света, сопоставляя в уме все факты. И ей вдруг стало смешно. Ну какая к чёрту любовница Хордаковского? Это бред! Любовница Хордаковского, уж наверное, ездила бы на «Лексусе» и жила бы если не во дворце, то в десятикомнатной двухуровневой квартире с видом на Кремль, а не искала себе соседку для экономии! Но тут в памяти всплыли два обстоятельства, на которых эта логическая конструкция спотыкалась. Пункт первый — бар «Три товарища». Пункт второй — Игорёк. Если Игорёк — всего лишь охранник, кого он, чёрт возьми, охраняет?

— А кто такой Хордаковский? — спросила Соня. Этот вопрос с её стороны не ошеломил никого. Все знали, что Соня живёт в лесу и перемещается на метле, затыкая уши от ветра шишками, и в её голове давно поселились белки, чтобы их грызть.

— Нефтяной магнат, олигарх, — сказала Войненко. — Самый богатый мужик в стране.

— Да, и театрал, — вспомнила Тамара, опять усевшись. — Кто-то мне говорил — Светлана Петровна, кажется, что штук двести провинциальных театриков существуют только на его деньги! Кроме того, он вытащил из ужасного состояния детские дома за Уралом и деревенские школы. Я уж молчу про баб, которых он сделал звёздами! Просто так, ни разу даже не прикоснувшись к ним. Захотел и сделал. Две трети всех известных актрис и певиц до сорока лет целуют его следы при каждом удобном случае.

— Это так, — вставила Карина. — А то, что Миша — самый богатый мужик в стране, ерунда. Уже даже не второй. У него проблемы, так как он начал умничать.

– А зачем? – пожала плечами Соня. – И почему его девушка поселилась в доме самоубийц? Может, им обоим жить надоело? Тогда для чего соседка? Света, а вдруг тебя заманили туда нарочно, чтобы твоего папу взять на крючок? Давай я к тебе зайду, когда Рита будет дома, и мы ей скажем, что я вселяюсь вместо тебя! Будет любопытно взглянуть на её реакцию.

– Браво, Соня, – неподражаемо улыбнулась Карина. – Именно про таких, как ты и Войненко, хоть вы и не мужики, папа говорит: «Дурак, а мыло не ест!»

— Да уж поцелуй ты в зад своего папашу и успокойся! — взорвалась Анька. — И не дружи с Хордаковским, если не хочешь! А я с ним буду дружить. У тебя есть папа, а у меня никого! И пошла ты в жопу со своим папой!

Эля и Даша на Аньку стали орать, чтоб она заткнулась. Карина, наоборот, холодно сказала, что этой суке — конец. Но тут всех позвали на репетицию. Света вышла последней и, незаметно свернув с маршрута, отправилась переодеваться. Когда она покидала театр, её лицо было таким мрачным, что ни один из охранников не осмелился ей сказать ничего, кроме «до свидания».

По дороге она зашла в магазин около аптеки, чтобы купить вина и продуктов. Денег осталось совсем немного. Темнело. Красной «девятки» возле подъезда не было, и давно — судя по тому, что на её месте стоял «Пежо» с наледью на стёклах. Придя домой, Света налила молока Мюрату, который весело бегал по всей квартире, и поделилась с ним колбасой. Себе она сделала несколько бутербродов и крепкий кофе. Такой обед насытил её вполне. Приняв затем душ, она через кабель, валявшийся на полу, подсоединила свой ноутбук к интернету и запустила его. Пока он грузился, она решила взглянуть на комнату Риты.

Мюрат вошёл туда первым и сделал лужу. Сказав, что он паразит, Света побежала за тряпкой. Потом она оглядела комнату. Книжный шкаф, действительно, в ней имелся. Он был заполнен русской, советской и зарубежной классикой. На комодике у тахты лежали ещё три книги — Цветаева, Мандельштам и, что слегка удивило Свету, Дюма. Книга называлась «Наполеон. Жизнеописание». Рядом с книжным шкафом стоял ещё один, для одежды, а у противоположной стены — большой секретер из дуба. Левее висело зеркало, не такое старое, как у Светы. Всё в этой комнате, кроме, может быть, секретера, было посовременнее, но сама она была меньше.

Вытерев лужу, Света вернулась на свой диван. Интернет работал. Она сидела в нём несколько часов, до прихода Риты. Мюрат все эти часы охотился за кукушкой, за ногой Светы, которая то отпихивала, то подбрасывала его, за кисточками на красной складчатой шторе.

Рита не выглядела уставшей, хоть и сказала, что просто валится с ног. Она принесла кошачий лоток и целую сумку корма. Мюрат не выказал восхищения. Несомненно, он предпочитал колбасу. Когда две его хозяйки сели за стол, он сделал попытку на него влезть, но был остановлен. Света откупорила вино, нарезала сыр, ветчину и овощи. Рита успела переодеться в старые джинсы и свитер. Она сидела боком к столу, закинув на табуретку ноги. Курила.

— Тебе не холодно босиком ходить по паркету? — спросила Света, наполнив два высоких бокала.

— Холодно.

— Купи тапки!

— Я ненавижу тапки.

— Носки надень.

— Не люблю, — отрезала Рита, бросив окурок в мусорное ведро. Потом молча выпили. Взяли вилки. Рита вооружилась также ножом. Она ела жадно.

— Как у тебя дела на работе? — спросила у неё Света, опять наполнив бокалы.

— Более-менее. У тебя?

— Да трудно сказать. Представляешь, девочки напросились на новоселье!

— Какие девочки?

— Ну, актрисы.

— К тебе?

— Ко мне. Давай выпьем?

Чокнулись, выпили. Рита съела огурчик и кусок сыра.

— Сколько же ты работаешь в театре?

— Шесть дней. Но оформилась я до Нового года.

— И ты успела с ними сдружиться так, что они придут к нам на новоселье? Ну ты общительный человек!

— Да не в этом дело! Сначала всё это выглядело как шутка. Потом, когда я сказала им номер дома, они все перепугались. А после этого, когда речь вдруг зашла о нефтяном бизнесе…

– Погоди, я уже запуталась! Номер дома-то здесь при чём?

Света наблюдала за Ритой пристально, но не замечала в её глазах ничего, кроме удивления. Мюрат снова предпринял попытку штурма стола. На этот раз Рита его сняла без сюсюканий.

— Ты реально не догоняешь? — хитро захлопала Света глазками.

— Мне сейчас не до шуток! Я упахалась и хочу спать. Говори, в чём дело!

— Мы живём в доме самоубийц.

Рита улыбнулась. Её мобильник заиграл танго. Она нажала на сброс.

— А, так ты об этом! Честно, не въехала. Знаю, знаю.

— Ты так легко к этому относишься?

— А я что, должна по полу кататься?

— Ты не читала про этот дом в интернете?

— Нет. Я использую интернет для дела. Для сумасшествия я использую запрещённые вещества, и то крайне редко. Только тогда, когда непреодолимо хочется утопиться.

— А как давно тебя посещает это желание?

Рите стало смешно.

— А ты молодец! Хорошо, рассказывай. Что ты там прочитала про этот дом?

— Ну, что он стоит на могиле девушки-суицидницы, и красивые молодые женщины, поселяющиеся здесь, сводят счёты с жизнью…

— Постой, не пугай меня! Это происходит со всеми девками?

— Говорю же, только с красивыми!

Рита облегчённо вздохнула.

— Ух, слава богу! Мне это не грозит. Ну а за тобой я буду приглядывать.

— Как смешно! Реальные факты тебя не интересуют?

— Даже если ты скажешь мне, что здесь за год вздёрнулось сорок баб, я отвечу так: читай каждый день, что живёшь в свинарнике — и захрюкаешь!

— Риточка! Ты как Анька Войненко.

— А это кто ещё?

— Одна дурочка.

— Ну спасибо! Надо нам выпить ещё вина.

Когда это было сделано, Рита вновь закурила, пододвинув к себе очень интересную пепельницу с кремлёвскими стенами.

— А лицом и фигурой ты как Тамара Харант, — продолжала Света. — Вы очень сильно похожи! Она сегодня ходила передо мной в белье от «Москино».

— Ого! Неплохо у вас артисточки зарабатывают. А мальчики симпатичные не придут к нам на новоселье?

— Может быть, и придут. Их в театре полно.

— А ты с этим Ромой совсем рассталась?

Света брезгливо высунула язык.

— Зачем ты мне, дура, напомнила про него? Мы ведь пьём вино, а не водку!

— Ах, бедный Ромочка!

— Бедный Мишенька!

Рита громко расхохоталась. Потом задумалась.

— Бедный Мишенька? Почему же это он бедный?

— К нам ведь придут красивые мальчики!

Прозвучал ещё один взрыв веселья. Мобильник дал сигнал эсэмэски. Рита её прочла и долго молчала, глядя в окно. Света налила себе кофе. Она поймала себя на том, что ей очень интересно следить за Ритой и отмечать, как меняется выражение её глаз в зависимости от мыслей. Она всё время о чём-то думала.

— Ритка! Я, между прочим, решила провести вечер у тебя в баре с Анькой и Сонькой.

— Не надо. Да вас туда и не впустят.

— Но почему? Это заведение для мужчин?

— Ничего подобного. Это заведение для приличных людей. Понятно тебе?

— Ещё бы! Так и скажи — бандитский притон.

— Ах, папина дочка! Ты мне ещё заяви, что жидомасон и американский прихвостень Хордаковский через него отмывает деньги, полученные преступным путём! Вот взял четырнадцать миллиардов долларов и отмыл! Только непонятно, зачем для этого нужен бар? Хватило бы и ларька с мороженым.

— Ой! Ой, как мне смешно! Я вот сейчас лопну от смеха и не успею подумать, что таких баров могут быть сотни.

— Послушай, Светочка! — полыхнула глазами Рита. — Ты из налоговой? Или из ФСБ?

Света покраснела, застенчиво опустив реснички. Она уже понимала, что перегнула палку.

— Я тебя умоляю, не лезь ты в эти дела, — продолжала Рита. — Тебе стало интересно, почему кукла миллиардера катается на помойке с литыми дисками и снимает комнату в доме самоубийц? Да по той же самой причине, которая заставляет дочку силовика с большими погонами мыть полы! Ты любишь своего папу, но не желаешь быть от него зависимой. Я дружу с мужиком, который чуть не подмял под себя страну, и при этом также не хочу быть сколько-нибудь зависимой от него. Тебе всё понятно?

— Угу, — ответила Света, сделав глоток из кружки. — Незачем так орать. Я хорошо слышу.

Мюрат безмолвно и неподвижно сидел в углу, сверкая оттуда глазками. Он был зол. Стояла уже глубокая ночь. Рита протянула Свете мобильник.

— Прочти последнюю эсэмэску.

— Нет, не хочу! — отшатнулась Света. — Мне это неинтересно!

— Я говорю, прочитай! Не бойся.

Чёрные глаза Риты были теперь весёлыми, как у пятилетней девчонки, летящей с горки на санках. Поддавшись этому взгляду, Света взяла мобильник и прочитала вслух:

— «Маргарита! Если Наполеон и завтра со мной не встретится, послезавтра двум корпусам его арьергарда будет устроено Ватерлоо».

— Теперь ты всё поняла? — вторично спросила Рита, кладя мобильник на стол.

— Речь идёт о жопе, — смекнула Света. — Так что, приглашать мальчишек?

— Конечно. Только не приглашай того, к кому ты неровно дышишь.

Света кивнула и положила на пол большой кусок ветчины. Мюрат, подняв хвост, приблизился, взял кусок, отнёс его в угол и быстро съел, сперва разорвав на части. Потом он начал вылизываться.

— Ещё вопрос, — снова обратилась Света к соседке, ткнув её пальцем в пятку, чтобы взбодрить. — Вот ты говоришь, что полностью независима. Но, по-моему, открыть бар в престижном районе — это не то же самое, что открыть, к примеру, как ты сама сказала, киоск с мороженым.

— Ну а в чём вопрос–то?

— Откуда деньги и связи?

Рита была, казалось, удивлена.

— Я ведь объяснила, что занимаюсь сельским хозяйством!

— Так успешно?

— Конечно! Я ведь красивая.

— А лошадка у тебя есть?

— Глупые вопросы сегодня кончатся или нет? Ты вчера полночи на ней каталась!

Света допила кофе и пошла спать. Мюрат поскакал за ней. Рита, встав со стула, чуть приоткрыла окно, чтобы вышел дым, и взялась за чайник. Но вдруг она что-то вспомнила.

— Светка!

— Что? — выглянула Света из коридора.

— Тамарке той сколько лет?

— Тридцать семь. Она из артисток самая старшая, если не считать ещё трёх. У них есть своя гримёрка.

— Тридцать семь лет? И что, неужели мы с ней реально похожи?

— Как две купюры по сто рублей, — рассмеялась Света. — Ну, на которых голый пацан нарисован!

— При чём здесь голы пацан?

— А ты правда думаешь, что она сама покупает себе бельё от «Москино»? Шучу, шучу! Она выглядит постарше, но лет на семь, а не на тринадцать. Ты зря красишься в блондинку. Это тебе прибавляет возраста.

— Мне и надо быть чуть постарше. Но я весной перекрашусь.

Тут позвонили в дверь. Света всполошилась — на ней были лишь трусы, футболка и шлёпанцы. Мюрат хищно навострил ушки.

— Ты кого-нибудь ждёшь? — негромко спросила Рита.

— Нет! Никого не жду.

— Спроси, кто.

Света посмотрела в глазок. За дверью было темно. Можно было только понять, что там стоит женщина.

— Кто вам нужен?

— Мне нужна Света.

Света поспешно открыла дверь. Площадка была пуста.

Глава четвёртая

Корней Митрофанович, о котором давно уж ходил насмешливый шепоток, связанный с участием босоногих актрис во многих его спектаклях, не стал себе изменять даже в постановке пьесы Шекспира. Одна из выдумок, отличавшаяся от всех других, выглядела так. Леди Капулетти и её дочка, то есть Тамара и Ася в маске, временно заменявшая здесь беременную Карину, взбегали на второй ярус сцены и там ложились ничком, сперва полуобнажившись. Кормилица, то есть Даша, снимала обувь и делала им массаж, голыми ногами топча их голые спины. При этом она держалась за цепи, свисавшие с потолка, и весело разговаривала с двумя госпожами. Они стонали и ойкали. Этот номер, вполне себе эротичный, нравился всем, кроме двух его горизонтальных участниц. Они устраивали скандалы, жалуясь, что у Дашки грубые пятки. Даша обиженно отвечала, что ей приходится много ходить пешком — не то что Макаровой, которая живёт рядышком, и Тамаре, которую всюду возит её любовник Артур. Тамару эти слова бесили, и справедливо — Артур её подвозил только от театра до метро, так как они жили в разных местах. Прочие актрисы, взглянув на Дашкины пятки, сошлись на том, что они достаточно гладкие. Только секретарша директора, Вероника, встала на сторону жертв массажа. Тамару она терпеть не могла, но со второй жертвой дружила и, плюс к тому, лебезила перед потенциальной жертвой — Кариной. Как бы то ни было, это дело для Дашки кончилось плохо.

Воскресным вечером шёл спектакль «Извращенки и проститутки». Он был поставлен по пьесе крайне бездарного драматурга, жена которого приходилась кумой директору. Публика на этот спектакль шла, поскольку он изобиловал понятно какими сценами, но актёры и режиссёр его ненавидели. Героинями пьесы были три проститутки, являвшиеся также и извращенками. Две из них обожали третью и, разумеется, живописно конфликтовали между собой. Этих двух играли Эля и Даша, третью — Тамара. Роль у неё была очень сложная. Приходилось петь а капелла — да не по-русски, а по-испански, изображать с Кремнёвым половой акт, побеждать маньяка и гонять шваброй по всему залу обеих своих подружек, которые ей небрежно сделали педикюр. Это всё Тамару бесило неимоверно. За полчаса до спектакля она, будучи уже в гриме, отправилась к мужикам — попросить Кремнёва, чтобы он на сцене чулки с неё не снимал, поскольку она не побрила ноги. Идя, она в сотый раз повторяла слова проклятой испанской песни. Кроме Кремнёва, в гримёрке был Юрий Серафимович — пятидесятилетний актёр, который исполнял роль маньяка. Данная роль ему подходила — он обладал на редкость тяжёлым голосом и таким же тяжёлым взглядом. Когда Тамара вошла, Юрий Серафимович сидел в кресле, читая книгу. Кремнёв ходил взад-вперёд, о чём-то сосредоточенно думая.

— Но ведь Элька с Дашкой будут тебе ногти на ногах красить, — заметил он, выслушав Тамару. — Как с этим быть?

Тамара остолбенела на один миг. Потом рассмеялась.

— Ну я и дура! — выдохнула она, ударив себя ладонью по лбу. — Это что такое? Ведь это клиника, Пашка! Самая настоящая клиника! Правда?

— Да пусть эти две мартышки тебе заодно и ноги побреют, — предложил Юрий Серафимович, оторвавшись от книги. — Лично мне кажется, что нелепостей в этой постановке должно быть больше. Люди пришли в кунсткамеру, так зачем показывать им среди полных банок две-три пустых? Автор поленился. Пробелы надо восполнить.