Последняя лошадь Наполеона

Возражений не было. Взяв мобильник, Ася стала фотографировать на него Тамару, прося её принимать различные позы. Тамара очень старалась. Все кругом ржали. В эту минуту Свете опять позвонила мама. Света решила выяснить, что ей нужно.

– Мамочка, я сейчас занята! Говори быстрее.

– Она любовница Хордаковского! – завопила мама как резаная. – Ты знала об этом? Скажи мне только одно: ты об этом знала?

Крик вылетал из мобильника на приличное расстояние. Анька, Даша и Соня сидели рядом. Они немедленно дали знак остальным притихнуть. Ася с Тамарой сразу прервали своё занятие, с любопытством глядя на Свету, которая ошалело срослась со своим мобильником. Выйти было немыслимо, потому что за дверью слышался строгий голос директора, а Тамара сидела во всей красе прямо перед ней. Приглушить мобильник? Сбросить звонок? Это то же самое, что отнять быка у семи пантер, схвативших его зубами. И Света тихо спросила среди общего безмолвия:

– Кто?

– Да она, она! Та блондинка, которая увезла тебя ночью с Щёлковской! Маргарита Дроздова! Ты что, живёшь теперь вместе с ней?

– Пожалуйста, не кричи! С чего ты взяла, что она – любовница Хордаковского?

– Ты ребёнок, Светочка! – продолжала истерить мама. – Просто ребёнок! Рома запомнил номер её машины, потом пробил его по компьютеру! Это дрянь с уголовным прошлым! Воровка, гопница, клофелинщица! Хордаковский помог ей открыть криминальный бизнес, чтоб отмывать через неё деньги! У неё бар на Семёновской!

– «Три товарища»?

– Да, да, да! И это – притон! Туда приезжают…

– Мамочка, я тебе попозже перезвоню! – перебила Света и, опустив мобильник, выключила его. Её всю трясло. На неё смотрели. Смотрели все семь актрис. Среди тишины. Ни одна из них ни одного слова не пропустила. И это было печально.

– Вот это номер, – нарушила тишину Тамара, поправив лифчик. Ася уселась, забыв про свой телефон. Прочие пантеры столь же растерянно переваривали быка. И первой из них опомнилась, но на этот раз до конца, всё та же Тамара. Она внезапно вскочила, быстро прошлась по комнате босиком и остановилась. Прищурилась.

– Что сегодня у нас? Двенадцатое января? Всё правильно? Светочка, послезавтра мы празднуем у тебя Старый Новый год!

– Мы празднуем новоселье, – внесла поправку Войненко. – Она вчера переехала. Так ты, Светка, с ней будешь жить? С этой самой Ритой Дроздовой?

– Видимо, да, – ответила Света, сопоставляя в уме все факты. И ей вдруг стало смешно. Ну какая к чёрту любовница Хордаковского? Это бред! Любовница Хордаковского, уж наверное, ездила бы на «Лексусе» и жила бы если не во дворце, то в десятикомнатной двухуровневой квартире с видом на Кремль, а не искала себе соседку для экономии! Но тут в памяти всплыли два обстоятельства, на которых эта логическая конструкция спотыкалась. Пункт первый – бар «Три товарища». Пункт второй – Игорёк. Если Игорёк – всего лишь охранник, кого он, чёрт возьми, охраняет?

– А кто такой Хордаковский? – спросила Соня. Этот вопрос с её стороны не ошеломил никого. Все знали – Соня живёт в каких-то своих мирах.

– Нефтяной магнат, олигарх, – сказала Войненко. – Самый богатый мужик в стране.

– Да, и театрал, – вспомнила Тамара, опять усевшись. – Кто-то мне говорил – Светлана Петровна, кажется, что штук двести провинциальных театриков существуют только на его деньги! Кроме того, он вытащил из ужасного состояния детские дома за Уралом и деревенские школы. Я уж молчу про баб, которых он сделал звёздами! Просто так, ни разу даже не прикоснувшись к ним. Захотел и сделал. Девяносто процентов всех известных актрис до сорока лет целуют его следы при каждом удобном случае.

– Это правда, – неподражаемо улыбнулась Карина. – А то, что Миша – самый богатый мужик в стране, ерунда. Уже далеко не самый богатый. Войненко просто не в курсе, что у него большие проблемы. Он гнёт какую-то линию против Путина, и его за это прессуют. Я не рискнула бы дружить с тем, кто гонит на Путина. Путин – величина космического масштаба, а Хордаковский – так, бизнесмен. Папа его даже не уважает. Он говорит, что Миша – это америкосовская шестёрка.

– Да уж поцелуй ты в зад своего папашу и успокойся! – взорвалась Анька. – И не дружи с Хордаковским, если не хочешь! А я с ним буду дружить. У тебя есть папа, а у меня – никого! И пошла ты на … со своим папой!

Эля и Даша на Аньку стали орать, чтоб она заткнулась. Карина, наоборот, холодно сказала, что этой суке – конец. Но тут всех позвали на репетицию. Света вышла последней и, незаметно свернув с маршрута, отправилась переодеваться. Когда она покидала театр, её лицо было таким мрачным, что ни один из охранников не осмелился ей сказать ничего, кроме «до свидания».

По дороге она зашла в магазин около аптеки, чтобы купить вина и продуктов. Денег осталось совсем немного. Темнело. Красной «девятки» возле подъезда не было, и давно – судя по тому, что на её месте стоял «Пежо» с наледью на стёклах. Придя домой, Света налила молока Мюрату, который весело бегал по всей квартире, и поделилась с ним колбасой. Себе она сделала несколько бутербродов и крепкий кофе. Такой обед насытил её вполне. Приняв затем душ, она через кабель, валявшийся на полу, подсоединила свой ноутбук к интернету и запустила его. Пока он грузился, она решила взглянуть на комнату Риты.

Мюрат вошёл туда первым и сделал лужу. Вспомнив о том, что надо купить для него лоток, Света побежала за тряпкой. Потом она оглядела комнату. Книжный шкаф, действительно, в ней имелся. Он был заполнен русской, советской и зарубежной классикой. На комодике у тахты лежали ещё три книги – Цветаева, Мандельштам и, что слегка удивило Свету, Дюма. Книга называлась «Наполеон. Жизнеописание». Рядом с книжным шкафом стоял ещё один, для одежды, а у противоположной стены – большой секретер из дуба. Левее висело зеркало – не такое старое, как у Светы. Всё в этой комнате, кроме, может быть, секретера, было посовременнее, но сама она была меньше.

Вытерев лужу, Света вернулась на свой диван. Интернет работал. Она сидела в нём шесть часов, до прихода Риты. Мюрат все эти часы охотился за кукушкой, за ногой Светы, которая то отпихивала, то подбрасывала его, за кисточками на красной складчатой шторе.

Рита не выглядела уставшей, хоть и сказала, что просто валится с ног. Она принесла кошачий лоток и целую сумку корма. Мюрат не выказал восхищения. Несомненно, он предпочитал колбасу. Когда две его хозяйки сели за стол, он сделал попытку на него влезть, но был остановлен. Света откупорила вино, нарезала сыр, ветчину и овощи. Рита успела переодеться в старые джинсы и свитер. Она сидела боком к столу, закинув на табуретку ноги. Курила.

– Тебе не холодно босиком ходить по паркету? – спросила Света, наполнив два высоких бокала.

– Холодно.

– Купи тапки!

– Я ненавижу тапки.

– Носки надень.

– Не люблю, – отрезала Рита, бросив окурок в мусорное ведро. Потом молча выпили. Взяли вилки. Рита вооружилась также ножом. Она ела жадно.

– Как у тебя дела на работе? – спросила у неё Света, опять наполнив бокалы.

– Более-менее. У тебя?

– Да трудно сказать. Представляешь, девочки напросились на новоселье!

– Какие девочки?

– Ну, актрисы.

– К тебе?

– Ко мне. Давай выпьем.

Чокнулись, выпили. Рита съела огурчик и кусок сыра.

– Сколько же ты работаешь в театре?

– Пять дней. Но оформилась я до Нового года.

– И ты успела сдружиться с ними до такой степени, что они к тебе напросились на новоселье? Ну, ты общительный человек!

– Да не в этом дело! Сначала всё это выглядело как шутка. А вот потом, когда я сказала им номер дома, они всерьёз захотели.

– Стоп! Погоди! Я что-то совсем запуталась. Номер дома-то здесь при чём?

Света наблюдала за Ритой пристально, но не замечала в её глазах ничего, кроме удивления. Мюрат снова предпринял попытку штурма стола. На этот раз Рита его не сняла, а сбросила.

– Ты серьёзно не догоняешь? – спросила у неё Света.

– Мне сейчас не до шуток! Я упахалась и хочу спать. Говори, в чём дело!

– Мы живём в доме самоубийц.

Рита улыбнулась. Её мобильник заиграл танго. Она нажала на сброс.

– А, так ты об этом! Честно, не въехала. Знаю, знаю.

– Ты так легко к этому относишься?

– А я что, должна по полу кататься?

– Ты не читала про этот дом в интернете?

– Послушай, Светочка! Я использую интернет для дела. Для сумасшествия я использую запрещённые вещества, и то крайне редко. Только тогда, когда непреодолимо хочется утопиться.

– А как давно тебя посещает это желание?

Рите стало смешно.

– Молодец! Поймала. Ладно, выкладывай, что ты там прочитала про этот дом?

– Ну, что он стоит на могиле девушки, которая наложила на себя руки из-за несчастной любви, и все молодые женщины, поселяющиеся здесь, сводят счёты с жизнью.

– Как? Абсолютно все?

– Нет, только красивые.

Рита облегчённо вздохнула.

– Ух, слава богу! Мне это не грозит. Ну а за тобой я буду приглядывать.

– Как смешно! Реальные факты тебя не интересуют?

– Даже если ты скажешь мне, что здесь за год вздёрнулось сорок баб, я отвечу так: читай каждый день, что живёшь в свинарнике – и захрюкаешь!

– Риточка! Ты – как Анька Войненко.

– А это кто ещё?

– Одна дурочка.

– Ну, спасибо! Надо нам выпить ещё вина.

Когда это было сделано, Рита вновь закурила, пододвинув к себе очень интересную пепельницу с кремлёвскими стенами.

– А лицом и фигурой ты как Тамара Харант, – продолжала Света. – Вы очень сильно похожи! Она сегодня ходила передо мной в белье от «Интимисими».

– Ого! Неплохо у вас артисточки зарабатывают. А мальчики симпатичные не придут к нам на новоселье?

– Может быть, и придут. Их в театре полно.

– А ты с этим Ромой совсем рассталась?

Света брезгливо высунула язык.

– Зачем ты мне, дура, напомнила про него? Мы ведь пьём вино, а не водку!

– Ах, бедный Ромочка!

– Бедный Мишенька!

Рита громко расхохоталась. Потом задумалась.

– Бедный Мишенька? Эта фраза звучит очень необычно. А почему он бедный?

– К нам ведь придут красивые мальчики!

Прозвучал ещё один взрыв веселья. Мобильник дал сигнал эсэмэски. Рита её прочла и долго молчала, глядя в окно. Света налила себе кофе. Она поймала себя на том, что ей очень интересно смотреть на Риту. Просто смотреть, следя, как меняется выражение её глаз в зависимости от мыслей. Она всё время о чём-то думала.

– Я хочу нажраться у тебя в баре вместе с Войненкой, – сказала Света.

– Не надо.

– Но почему?

– Потому что бар называется «Три товарища», а не «Две свиньи».

– И что ты хочешь этим сказать? Что этот твой бар – только для мужчин?

– Ничего подобного. Это заведение для приличных людей. Понятно тебе?

– Ещё бы! Так и скажи – бандитский притон.

– Да иди ты в задницу! Начиталась! Сейчас ты мне расскажешь ещё, что жидомасон и американский прихвостень Хордаковский через него отмывает деньги, полученные преступным путём! Вот взял четырнадцать миллиардов долларов и отмыл! Только непонятно, зачем для этого нужен бар? Хватило бы и киоска с мороженым.

– Но, во-первых, никто и не говорит, что все его деньги имеют криминальное происхождение! Во-вторых, таких баров могут быть сотни.

– Послушай, Светочка! – полыхнула глазами Рита. – Ты из налоговой? Или из ФСБ?

Света покраснела, застенчиво опустив реснички. Она уже понимала, что перегнула палку.

– Я тебя умоляю, не лезь ты в эти дела, – продолжала Рита. – Тебе стало интересно, почему соска миллиардера катается на помойке с литыми дисками и снимает комнату в доме самоубийц? Да по той же самой причине, которая заставляет дочку силовика с большими погонами мыть полы! Ты любишь своего папу, но не желаешь быть от него зависимой. Я люблю Хордаковского, и при этом также не хочу быть сколько-нибудь зависимой от него. Тебе всё понятно?

– Угу, – ответила Света, сделав глоток из кружки. – Незачем так орать. Я хорошо слышу.

Мюрат безмолвно и неподвижно сидел в углу, сверкая оттуда глазками. Он был зол. Стояла уже глубокая ночь. Рита протянула Свете мобильник.

– Прочти последнюю эсэмэску.

– Нет, не хочу! – отшатнулась Света. – Мне это неинтересно!

– Я говорю, прочитай! Не бойся.

Чёрные глаза Риты были теперь весёлыми, как у пятилетней девчонки, летящей с горки на санках. Поддавшись этому взгляду, Света взяла мобильник и прочитала вслух:

– «Ритка! Если Наполеон и завтра со мной не встретится, послезавтра двум корпусам его арьергарда будет устроено Ватерлоо».

– Теперь ты всё поняла? – вторично спросила Рита, кладя мобильник на стол.

– Речь идёт о жопе, – смекнула Света. – Так что, приглашать мальчишек?

– Конечно. Только не приглашай того, к кому ты неровно дышишь.

Света кивнула и положила на пол большой кусок ветчины. Мюрат, подняв хвост, приблизился, взял кусок, отнёс его в угол и быстро съел, сперва разорвав на части. Потом он начал вылизываться.

– Ещё вопрос, – снова обратилась Света к соседке, ткнув её пальцем в пятку, чтобы взбодрить, – Вот ты говоришь, что полностью независима. Но, по-моему, открыть бар в престижном районе – это не то же самое, что открыть, к примеру, как ты сама сказала, киоск с мороженым.

– Ну а в чём вопрос – то?

– Откуда деньги и связи?

Рита была, казалось, удивлена.

– Ведь я объяснила, что занимаюсь сельским хозяйством!

– Так успешно?

– Конечно! Я ведь красивая.

– А лошадка у тебя есть?

– Да ты же вчера полночи на ней каталась!

Света допила кофе и пошла спать. Мюрат поскакал за ней. Рита, встав со стула, чуть приоткрыла окно, чтобы вышел дым, и взялась за чайник. Но вдруг она что-то вспомнила.

– Светка!

– Что? – выглянула Света из коридора.

– Тамарке той сколько лет?

– Тридцать семь. Она из артисток самая старшая, если не считать ещё трёх. У них есть своя гримёрка.

– Тридцать семь лет? И что, неужели мы с ней реально похожи?

– Как две купюры по сто рублей, – рассмеялась Света. – Ну, на которых голый пацан нарисован!

– При чём здесь голы пацан?

– А ты правда думаешь, что она сама покупает себе бельё от «Интимисими»? Шучу, шучу! Она выглядит постарше, но лет на семь, а не на тринадцать. Ты зря красишься в блондинку. Это тебе прибавляет возраста.

– Мне и надо быть чуть постарше.

Тут позвонили в дверь. Света всполошилась – на ней были лишь трусы, футболка и шлёпанцы. Мюрат хищно навострил ушки.

– Ты кого-нибудь ждёшь? – поинтересовалась Рита.

– Нет! Никого не жду.

– Спроси, кто.

Света посмотрела в глазок. За дверью было темно. Можно было только понять, что там стоит женщина.

– Кто вам нужен?

– Мне нужна Света.

Света поспешно открыла дверь. Площадка была пуста.

Глава четвёртая

Корней Митрофанович выдумал для «Ромео и Джульетты» очень оригинальную мизансцену. Выглядела она так. Леди Капулетти и её дочка, то есть Тамара и Ася в маске, временно заменявшая здесь беременную Карину, взбегали на второй ярус сцены и там ложились ничком, сперва полуобнажившись. Кормилица, то есть Даша, сняв обувь, делала им массаж, голыми ногами топча их голые спины. При этом она держалась за цепи, свисавшие с потолка, и весело разговаривала с двумя госпожами. Они стонали и ойкали. Этот номер, вполне себе эротичный, нравился всем, кроме двух его горизонтальных участниц. Они устраивали скандалы, жалуясь, что у Даши грубые пятки. Даша обиженно отвечала, что ей приходится много ходить пешком – не то что Макаровой, которая живёт рядышком, и Тамаре, которую всюду возит её любовник Артур. Тамару эти слова бесили, и справедливо – Артур её подвозил только от театра до метро, так как они жили в разных местах. Остальные девушки, осмотрев и ощупав Дашкины пятки, сошлись на том, что они – достаточно гладкие. Только секретарша директора, Вероника, встала на сторону жертв массажа. Тамару она терпеть не могла, но со второй жертвой дружила и, плюс к тому, лебезила перед потенциальной жертвой – Кариной. Как бы то ни было, это дело для Дашки кончилось плохо.

Воскресным вечером шёл спектакль «Извращенки и проститутки». Он был поставлен по пьесе крайне бездарного драматурга, жена которого приходилась кумой директору. Публика на этот спектакль шла, поскольку он изобиловал понятно какими сценами, но актёры и режиссёр его ненавидели. Героинями пьесы были три проститутки, являвшиеся также и извращенками. Две из них обожали третью и, разумеется, живописно конфликтовали между собой. Этих двух играли Эля и Даша, третью – Тамара. Роль у неё была очень сложная. Приходилось петь а капелла – да не по-русски, а по-испански, изображать с Кремнёвым половой акт, бороться с маньяком и драть ремнём двух подружек – за то, что те ей небрежно сделали педикюр. Это всё Тамару бесило невероятно. За полчаса до спектакля она, будучи уже в гриме, отправилась к мужикам – попросить Кремнёва, чтобы он на сцене чулки с неё не снимал, поскольку она не побрила ноги. Идя, она в сотый раз повторяла слова проклятой испанской песни. Кроме Кремнёва, в гримёрке был Юрий Серафимович – пятидесятилетний актёр, который исполнял роль маньяка. Данная роль ему подходила – он обладал на редкость тяжёлым голосом и таким же тяжёлым взглядом. Когда Тамара вошла, Юрий Серафимович сидел в кресле, читая книгу. Кремнёв ходил взад-вперёд, о чём-то сосредоточенно думая.

– Но ведь Элька с Дашкой будут тебе ногти на ногах красить, – произнёс он, выслушав Тамару, – как с этим быть?

Тамара остолбенела на один миг. Потом рассмеялась.

– Ну я и дура! – заверещала она, ударив себя ладонью по лбу. – Это что такое? Ведь это клиника, Пашка! Самая настоящая клиника! Правда?

– Да пусть эти две мартышки тебе заодно и ноги побреют, – предложил Юрий Серафимович, оторвавшись от книги. – Лично мне кажется, что нелепостей в этой постановке должно быть больше. Люди пришли в кунсткамеру, так зачем показывать им среди полных банок две-три пустых? Автор поленился. Пробелы надо восполнить.

Тамара села на стул.

– Юрий Серафимович! Это всё не нелепости, а блевотина!

– Ну и что? Нормальные люди на этот шедевр не идут, а быдло блевотину жрёт взахлёб и просит ещё. Чем ты недовольна?

– Я недовольна тем, что схожу с ума! У меня заскоки. Вы сами слышали. И такое часто бывает. Может, мне таблетки какие-нибудь попить?

– Но если ты будешь таблетки запивать водкой, они тебе навредят.

Тамара задумалась.

– А что делать?

– Да ничего ты с этим не сделаешь. И не надо с этим ничего делать. Рассеянность – это свойство гениев. У Софьи Ковалевской в школе по арифметике была двойка.

– Так значит, если человек – плохой тактик, он обязательно хороший стратег? – вступил в разговор Кремнёв. – По-моему, не всегда.

Юрий Серафимович закрыл книгу.

– Тамара, твоя забывчивость – это уникальный путеводитель. Забыла ноги побрить – спектакль от этого только выиграет. Забыла про ногти – пришла сюда, и я тебе дал полезную информацию. По дороге в аэропорт ты вспомнишь о том, что забыла паспорт, вернёшься – и самолёт развалится в воздухе без тебя. У меня есть книга про это. Во вторник я тебе её принесу.

– Книга называется Библия, – перебил Кремнёв. – Сонька мне сказала, что там написано: «Любящим Господа всё содействует ко благу». Короче, хватит грузить её, Серафимыч! Ты что, не видишь, она всё это серьёзно воспринимает! А у неё в голове – дыра! Никто ведь не знает, чем это кончится.

Кончилось это тем, что Тамара пошла к охранникам и спросила, нет ли у них чего-нибудь выпить. Они её угостили. И в результате спектакль, действительно, удался. Исполняя песню, Тамара чудом попала в несколько нот. Но всё-таки у неё возникло чувство неловкости, и она решила загладить свою оплошность крайним усердием в поединке с маньяком и в эротической сцене. И проявила столько усердия, что у Юрия Серафимовича возник под глазом синяк, а жена Кремнёва, присутствовавшая в зале, выбежала с рыданиями. Потом началась истерика и у Дашки. Тамара не сама села в кресло для педикюра, а усадила её, сняв с неё чулки, да вместо того, чтобы наносить ей на ногти лак, стала шлифовать её пятки. Точнее, левую пятку. Правой занялась Эля. У неё просто не было выбора. Зал захлёбывался восторгом, поскольку Дашка, очень чувствительная к щекотке, полчаса корчилась в адских муках и так визжала, что было слышно на улице. Про ремень Тамара вовсе забыла. Публике, впрочем, было достаточно и того, что ей предоставили. Почти сто человек из ста кричали Тамаре «Браво!» Но, несмотря на это, помощница режиссёра, Маринка, встретив её за кулисами сразу после спектакля, велела ей зайти к шефу.

– Это ещё зачем? – спросила Тамара. – Я что, косячила?

– Нет, всё было отлично. Видимо, он решил повысить тебе разряд. Ты, главное, выпей сейчас как можно больше воды и над унитазом как можно глубже два пальца запихни в рот, а потом иди.

Тамара последовала совету. Это отчасти вернуло ей здравомыслие. Кабинет худрука располагался на втором этаже. Забыв постучать, Тамара вошла. Корней Митрофанович с беспредельной грустью курил, сидя за столом. Курила и некурящая Ангелина Дмитриевна, музрук. Именно она оттачивала с Тамарой звучание её песенки, которая была введена в спектакль не так давно. Ангелина Дмитриевна сидела под приоткрытой форточкой.

– Что случилось, мадам Харант? – спросил режиссёр, устало разглядывая Тамару, без приглашения опустившуюся на стул. Она объяснила ему, что купила квас, а он оказался перебродившим.

– А как назывался квас? – вяло перебил Корней Митрофанович. – «Амаретто»? «Баккарди»? «Хэннесси»?

– Нет, «Столичная», – еле слышно вымолвила Тамара и улыбнулась. – Больше такого не повторится. Прошу меня извинить.

Корней Митрофанович очень быстро переглянулся с бледной и неподвижной, как изваяние, Ангелиной Дмитриевной.

– Тамара! Я полагаю, ты знала, на что идёшь, когда подносила к губам стакан?

– Корней Митрофанович! Разумеется, знала. Когда я вам «Без вины виноватые» сорвала, вы мне очень строго сказали, что если я себе ещё раз такое позволю, буду уволена. Но ведь этот спектакль сейчас был сыгран!

– Не спорю. Вокал особенно удался, а за порнографию нас, возможно, не привлекут. Если повезёт. Но только это был твой спектакль, а не мой. Тебе так не кажется, моя радость?

Тамара молча вздохнула.

– Ты проявила неуважение к публике, – вдруг решил пошутить Корней Митрофанович. – Это ясно?

– Ясно.

– Иди. Ещё раз нажрёшься – пойдёшь работать уборщицей, потому что ни в один театр тебя не возьмут. Я это тебе устрою. Ты меня знаешь.

Тамара медленно поднялась. Направилась к двери. Вдруг повернулась. Корней Митрофанович поглядел на неё досадливо.

– Что тебе?

– Корней Митрофанович, а вы что думаете про Свету?

– Про Свету? А, про уборщицу нашу двадцатилетнюю? Ничего плохого я про неё не думаю. Презабавненький ангелочек. Надеюсь, ты с ней не дружишь?

– Да я нормальная, – процедила Тамара с внезапным ледяным бешенством. – Что вы все ко мне прицепились?

И она быстро вышла из кабинета.

Глава пятая

В понедельник, который был для работников театра выходным, Соня шла к Эльвире и Даше. Она решила нагрянуть к ним неожиданно, так как знала наверняка, что по телефону в гостеприимстве будет отказано. У неё с ними было отлаженное взаимодействие по нытью и всем остальным видам болтовни, но не безграничное, потому что она дружила с Войненко. Анька внушала этим двум девушкам опасения. И не только им. Она была слишком шумная, резкая, предприимчивая. Ни одна из этих характеристик к Соне не подходила, и посему она, дружа с Анькой, остро нуждалась в контакте с более рассудительными коллегами. В этот день – особенно остро.

Эля и Даша снимали трёхкомнатную квартиру в панельном доме с жёлтыми стенами. От театра до него было десять минут на трамвае, тридцать – пешком. Соня жила ближе, примерно на полпути. Она очень торопилась, часто поскальзываясь и взмахивая руками, чтоб не упасть. Мороз щипал её за уши, до которых шапка едва дотягивалась, а руки и вовсе одеревенели, так как перчатки были забыты дома. Когда она стояла перед последней на её пути улицей, ожидая возможности перейти дорогу, к ней подошёл молодой человек с носатым лицом.

– Девушка, у вас зажигалки не будет?

Она дала ему прикурить. Глаза его стали наглыми, и он так недвусмысленно раздевал её ими, что было мерзко. Выдохнув дым, он проговорил:

– Да у тебя рот весь синий! Ты, вообще, живая?

– Отвянь!

Тут вспыхнул зелёный свет. Соня поспешила этим воспользоваться. Ей было очень не по себе от встречи с нахалом. Если бы она шла по другим делам, дурацкая шутка прошла бы мимо ушей. Но сейчас такого произойти не могло. Прибавляя шагу, актриса яростно убеждала саму себя, что, будь у неё перчатки, этот дебил огрёб бы несколько раз по физиономии.

Поднимаясь пешком на пятый этаж, она успокоилась и согрелась. Дверь ей открыла Эля. Если внезапное появление Сони её и обескуражило, то она сумела блистательно это скрыть. Её тёмные глаза радушно захлопали.