Вторжение деструктов. Новое житие

– Так, ладно, дорогой мой! – добродушно проворчала Татьяна Андреевна, снимая роговые старомодные очки. – Ты поедешь в Москву на днях. Не спорь с тётей – она на всё сказала. И не смотри на меня как на китайскую Мадонну. Всё равно лучше не буду. Приведи в порядок колонку твоих новостей. И вперёд – труба зовёт. Как говорится, в бой и с песней. Короче, с Богом! Без НЕГО темно и тошно. Точно в сумерки попадаешь. Ведь так, дорогой вы наш – Платон Ильич?

– А я не знаю, Татьяна Андреевна, – ответсекретарь заметно побледнел возле бешено работающего печатного станка, коим со вчерашнего дня стал изящный струйный принтер. – Маюсь в грехах своих, погряз в суете. Катиться дальше некуда…

– А зачем мне в Москву? – спросил Миша. – Ведь куча выставок всяких, встреч… Выходит, я вам больше не нужен? Как в кость в горле Бармалея.

– Ну-ну, ты у меня поумничай! – зловеще вспыхнула стёклами снятых очков старушка. – Ты не меня случайно имел в виду? Когда насчёт Бармалея…

– Нет, что вы… – Миша даже встал, – как можно? Это шутка такая дурацкая. Просто я хотел спросить: какие будут командировочные и на сколько суток… ну, там про такое-всякое?

– Во-первых, свои дурацкие шутки изволь оставить при себе. Во-вторых, командировочные, как говаривал товарищ Гайдар, естественно будут. Туда, обратно и плюс на три дня проживания в столице. Нашей необъятной РОДИНЫ. Итого все двадцать тысяч из нашей богатой партийной кассы. Так, что б мне не забыть, на, вот – распишись…

Миша размашисто поставил свою закорюку, в которой угадывалось помимо имени и отчества ещё заглавное начало фамилии, на двух бланках. Не через копирку, как было принято раньше. (Один из них тут же подшила к своей бухгалтерии сидящая напротив Светочка. Она, стрельнув в Мишу глазками, тут же опустила их. Явно это было ни к месту.) Будучи на этот раз в приподнятом состоянии духа, Миша сунул новенькие бумажки в банковских упаковках куда следует. Не удержавшись, он спросил напоследок:

– А поменьше у вас не нашлось, Танечка Андреевна? Ведь «пятихатками» не особенно берут. Говорят, сдачи на них не напасёшься. Да и подделывать их научились – на компьютерах и принтерах…

***

…Минуя охранника с бритой головой, в чёрной униформе с нагрудной бляхой, сотрясаясь от внутреннего хохота, который был вызван триумфальным «брысь!», Миша вскоре вышел на дорогу. Она извилисто пятнала вниз. Недалеко от этого места в окружении низкорослых пятиэтажек, на травянистом пустыре, где не было даже гаражей, высились три точёных тринадцатиэтажника. Тьфу ты, опять чёртова дюжина или, возможно число апостолов с Христом. В одной из них по точным сведениям от серьёзного источника, полученных от одного из сотрудников ФСБ, проживал некто Размик Саркисян. Пузатый, но страшно подвижный армянин был замешан в наркотиках и каких-то махинациях с оформлением загранпаспортов. Совсем недавно ереванского мафиози видели в окружении местных «шпиёнов» – миссионеров одной из американских церквей. «Если дело выгорит, будем веселиться!» – горячечно воскликнул он. Миссионеры оживились и тут же дали своё согласие. О чём именно, источник умолчал, вежливо предложив Мише самому это выяснить. Внедрившись либо в миссию, либо к самому Саркисяну.

Что ж, ехать так ехать. Только вот что странно: куда ехать понятно. Но вот зачем ехать? Он хотел было вернуться в панельно-белоснежный кабинет с мурлыкающей оргтехникой. Но какая-то мощная, явно неземная сила сковала его с головы до ног. Ну и что с того? Нет, что это я: вот же свёрток, который Татьяна Андреевна вручила мне. Перед тем как сказать своё знаменитое «брысь!». За время беседы она что-то ощупывала под столом. А затем выложила это на стол. И, едва заметно кивнула на него. И я взял, не задаваясь вопросом, что в нём. Ну, в самом деле, не наркотики, не оружие…

Миша ещё раз обозрел свёрток из плотной, похожей на картон, синеватой бумаги, стянутый капроновыми верёвками. Он прижимал его к утеплённой кожаной груди. В конце-концов руки обмякли и опустились. Словно сами по себе. На свёртке был указан адрес: Турчанинова, 1… Вот сюда мне и нужно спровадить содержимое этого свёртка, подумал Миша. Настроение его всё больше приподнималось, а душа, кажется, готова была воспарить. Наверняка за небесную твердь – поближе к Ангелам. Крылатоподобные существа, одно из которых ему довелось увидеть. В февральскую ночь 1993 года, будучи откомандированным в Ростов, он бродил по закованным в снег и лёд улицам. На душе было неуютно, хотя печалиться было нечему. В мыслях своих Миша винил человека. Когда стало совсем худо, зашёл в церковь, поставил свечку. Произнёс молитву. Как будто полегчало. Возвращаясь по мету временного жительства, он решил попросить Бога явить ему в знак прощения хоть одно божественное видение. Вскоре в чёрно-синем морозном небе над ним возникло неземное сиреневое свечение. Оно вскоре преобразовалось в светящегося юношу с пышными волосами, в длинных одеждах, с громадными, лебедиными крыльями на плечах. «…Ты точно Ангел Небесный? – спросил тогда Михаил, находясь в состоянии умиротворённого изумления. – А правда ли пишут, что вы в летающих тарелках перемещаетесь? Или это – одно и то же?..» В ответ на это сиреневый, светящийся изнутри юноша с крыльями превратился в подобие облака. Вскоре оно преобразовалось в круг, по краям которого возникли крохотные крылышки. Попытка задать новые вопросы привела к превращению чудесного образования в сияющую точку. И всё…

Ангел наверняка обиделся, подумал тогда Миша. Я погнался в своих вопросах за несущественным. Во всяком случае, теперь всегда, когда я по какой-то причине (потирая глаза от сна, переутомившись в спорте или получив заряд хорошего настроения) вижу крохотные светящиеся сиреневые точки, то знаю: это мои Ангелы-заступники. Они помогают не только мне. Они помогут нам выбраться из того гнусного ада, в который нас бросили по нашей вине с начала 90-х. Из того ада, в который с незапамятных времён брошено неведомыми, но жестокими силами всё человечество и вся жизнь. И помогают, ещё как помогают, Великий Господь.

Довелось Мише увидеть и некое другое существо. Ровно через два года, в такую же февральскую зимнюю ночь. В то время он очень сильно увлёкся уфологией. Как-то, странствуя по бодрости по заснеженным, опустевшим улицам, Миша внезапно увидел метрах в десяти от себя чёрное горилообразное существо. С покатой головой, покрытой в чёрную блестящую материю, что покрывала чёрные, свисающие до земли руки. Михаила тут же охватило жутковатое ощущение. Для людей духовно не готовых оно означает сигнал к бегству. Но наш герой был не из того разряда. Собравши всю свою волю в кулак, он зашептал «Отче НАШ». Двинулся к страшилищу, уже готовый перекрестить его. Но чёрное существо тут же подалось в сторону. Совершив несколько шагов, оно тут же растворилось в воздухе. Как будто скрылось в морозном тумане. «…То, что не убоялся нечистой силы, то хорошо, – сказал Мише его знакомый писатель-фантаст. – А что следовал за ней пусть и с молитвой – то грех большой. Ошибку ты сделал, старик! Ведь преследовать тебя эта нечисть будет. Повод ты ей подал, старик! Поверь моему опыту, ой будет!» «Да что вы, в самом деле! Не говорите ерунды – уши вянут», – нашёлся парень.

***

Через сутки Миша уже ехал в Москву. Перед отъездом он пытался созвониться с Татьяной. Но хозяйка её квартиры заявила, что проживавшие у неё cёcтры съехали в неизвестном направлении. Он не испытал глубокого разочарования. Только больно защемило под сердцем при мысли, что дорогой, но не вполне понятный его сердцу человек, кажется, потерян и потерян навсегда. Вспомнилось, как они познакомились в библиотеке. Таня, краснощёкая от мороза, с золотистыми, стриженными под каре волосами, в пятнистых лосинах и чёрной короткой шубке была очаровательна. Она сразу поглотила его внимание. Они вместе провели время в читальном зале: сперва, выискивая в каталоге книги по искусству и истории живописи, а затем вместе изучая их. Таня была художницей с дипломом. Чтобы заработать себе на жизнь она устроилась официанткой в фешенебельный ночной клуб «Капитан Блад», но рисовала картины на заказ. Как-то, разговаривая с ней по телефону, он признался ей в любви. Татьяна не удивилась, что его сразу же насторожило. После этого они встретились пару раз в городе. Миша пригласил Таню в кафе, затем они снова навестили библиотеку, где вместе изучали книги по живописи. Он признался ей в тайном призвании: живопись тоже занимает его. Он рисовал карандашом и красками. Один раз изобразил кое-что на холсте у знакомого художника. (Позднее знакомый признался, что выгодно продал картину иностранцам, что была названа самим автором «Глаз змеи». ) Они уже собирались рисовать вместе (на квартире Миши или самой Тани), но тут всё между ними разладилось. Как водится, внезапно… Она постепенно стала отдаляться от него, как будто опасаясь той глубины чувств, которые он испытывал к ней. Не отвечала на телефонные звонки, под разным предлогом отказывалась от встреч. В конце-концов её сестра открыто сказала ему, что Татьяна где-то работает по ночам. Где именно, ей самой не известно. Вроде бы картины продаёт. Хотя, возможно девушка просто не хотела подходить к телефону. А он готов был поверить в самое ужасное.

«Зачем же лгать самому себе и накручивать то, что не проверено?» – думал он, собираясь в дорогу. (Приходилось выкладывать те или иные вещи, как тёплый дополнительный свитер, банку варенья и домашний пирог с грибами, что мама украдкой пыталась подложить в объёмистую, но не безразмерную спортивную сумку.) Папа между тем допекал его своими разговорами о бдительности: поезда кишат ворами и девицами лёгкого поведения, что, предлагают выпить откровенную «бормотуху», а затем оставляют клиентов в одном исподнем. Затем они посидели на дорожку. Родители, расцеловав его, проводили в путь. Мама перекрестила в спину. Это было у них семейной традицией. Как выяснилось, сделано это было не напрасно…

Ровно через 12 часов в купе напротив (вагон был плацкартный) возник высокий гражданин в бежевом свитере с аккуратно подстриженными усами. Поначалу он развлекал анекдотами своих соседей. Затем выставил на откидной столик пластиковые литровые бутылки от «колы» и «пепси». Там булькала некая розоватая жидкость. Стал предлагать всем желающим выпить вместе с ним, но все почему-то отказывались. Вскоре очередь дошла до Михаила. Он с готовностью согласился, не ожидая, чем это для него может кончиться. Содержимое объёмистых бутылей на поверку оказалось самогоном с едким сивушным запахом. Они выпили пару четвертинок и включились в оживлённый разговор. Сосед напротив, благообразного вида упитанный старичок оказался, по его словам, учёным физико-технического института одной из стран СНГ, что в советское время работал на «оборонку». («…Короче, в «ящике» пахал дед,» – быстро смекнул парень, вспомнив при этом папины наставления. Они, правда, лишь подогрели его желания испытать судьбу.) При нынешней нищете, по словам научного мужа, они умудрялись производить уникальные спектроизлучатели, предназначенные для работы с магмой. Делали это на заказ некой германо-российской компании, что платила за разработку, производство и доставку баснословные деньги.

– Ну-ка, ну-ка, а поподробнее об этом можно? – внезапно встрепенул усами «бежевый» гражданин, пытаясь разливать своё в тонкостенные стаканы с медными подстаканниками. – А то ведь мой отец тоже был учёный. Фамилию нашу по секретности назвать не могу. Но он тоже занимался подобными излучателями. Так что, сами понимаете – подписку давал соответствующим органам.

– Да ну! На самом деле? – подключился к разговору Миша, чувствуя неладное. Он тут же вспомнил слова Рощина, произнесённые в адрес Лёвки в купе: «Ты на меня не нукай! Я не взнузданный!»

– Да, я вас понимаю, – улыбнулся благообразный старичок-учёный. – Однако помочь ничем не могу. Данная информация, как вы изволили выразиться, является закрытой. Это значит, что она оглашению не подлежит. Поэтому вы должны меня понять, коллега. Тем более, если ваш отец, как вы говорите, бывший учёный-оборонщик.

– Ну, как хотите, – тактично свернул разговор бежевый. – Я пас.

Видя, что со старичком у него ничего не вышло, он переключился на Мишу. Предложил ему выйти в тамбур. (При въезде в Московскую область, он стал белым и пушистым от инея.) Там между ними состоялся весьма занятный разговор. Впоследствии Михаил не раз вспоминал его. Он стал придавать этому эпизоду одно из определяющих значений в своей жизни.

– Послушай, друг, – вкрадчиво обратился к нему усатый. – Меня интересует оперативная информация. Я в некотором роде, ну… этим занимаюсь… Это мой профиль: добывать секретные данные. Ты меня понимаешь?

– Может, ты ещё оперативной работой занимаешься? – с нехорошим прищуром спросил его Михаил, уперев руки в боки. Ну, твари подумал он при этом, задёшево вам не отдамся. – Давай, признавайся, друг. Мы ведь не на выданье перед невестой? Как-никак откровенный мужской разговор. Да и наряд милиции по поезду ходит.

– Да, в некотором роде, – усмехнулся бежевый. – Хотя нет. Я не о чём таком тебе не говорил. И ещё. Я подумал – а не пойти ли нам обратно в вагон? Выпить по новенькой?

– Почему бы и нет? Хотя насчёт выпить я пас, – открыл дверь в вагон Миша, что вздрагивал и трясся в грохоте пролетающих за ночными окнами полустанков.

По правде говоря, лёгкий хмель от прежних двух четвертинок уже давно выветрился. Миша хотел хлебнуть с соседом по последней. Затем вцепиться в него мёртвой журналистской хваткой и вытащить всё наружу. Но не тут-то было. Стоило только двум обретённым «друзьям» принять по новой, как в тёмном проёме меж свисающих коек возникла высока фигура милиционера. За всё это время он с товарищем пару раз проследовал через вагон туда и обратно.

– Так, попра-а-ашу ваши документики, граждане! – произнёс он смачным голосом, будто смаковал сало или прочие любимые продукты.

Дальше началось нечто любопытное. Миша, не подумав как следует, отдал свой паспорт в руки сержанту МОБ. То же самое сделал и бежевый, словно нарочно согласуя с ним свои действия. Милиционер, хмыкнув, взял оба паспорта и направился с ними в купе проводника, где попытался запереться. Однако, поставив ногу в разъём двери, Миша воспрепятствовал ему в этом. Не желая связываться, милиционер заметил: в вину обоим вменяется распитие спиртных напитков на транспорте и появление в оном в нетрезвом состоянии. При необходимости и Мишу, и его спутника могут высадить на ближайшей станции, где они будут переданы в медвытрезвитель, где пройдут обследование за свой счёт. (От самого сержанта при этом явно несло перегаром.) Миша попытался убедить блюстителя, что пытался провести журналистское расследование. В подтверждение тому он показал ему (из рук!) красную журналистскую «корочку». Сержант лишь заржал. Он был либо совсем тупоголовый, либо ожидал «красненькую» с «беленькой» в фонд поддержки транспортной милиции, получавшей за свою службу гроши. В глазах этого здоровенного неуклюжего парня в синей форме на «липучках», с газовым баллончиком и табельным ПМ на поясе читалось раздражение и бычье упорство. Наряду с невыветрившимся перегаром это значило: желание компенсировать своё незаявленное и невостребованное «я», оторваться на ближнем своём, который что-то формально нарушил.

Вскоре в купе, лениво ковыряясь спичкой в зубах, вошёл круглый, толстый прапорщик. На его тёртом поясе бряцали металлические браслеты. При виде склонившегося над столом своего коллеги и стоящего перед ним Михаила, загораживающего дверь ногой, он плотоядно усмехнулся.

– Ребята..та-та! – произнёс он почти по слогам, обращаясь в пространство к кому-то невидимому. – Россия это бумажная страна. Все ваши разговоры ничего не стоят. Вы можете быть сто раз невиновны, но если есть бумага, удостове… тьфу… ряющая вашу вину, то ничего не попишешь. Сейчас составим протокол, уплатите штраф. Готовьтесь…

Миша в очередной раз попытался доказать, что ни в чём не виноват. К тому же по вагонам развозили тележки с пивом и водкой. Но бумага есть бумага. Прапорщик, старший наряда МОБ, толкнул его животом с дороги. В ответ на это Миша налетел на него грудью. Он совершенно не задумывался о возможных последствиях. Действовал совершенно невозмутимо. Прапорщик на мгновение опешил. Затем, глядя Мише прямо в лоб, вымолвил:

– Если будете сопротивляться, я прикажу проводнику остановить поезд. Одену на вас наручники и сдам обоих в медвытрезвитель.

– Слышь, придурак, мы тебя сейчас самого сдадим куда надо! – поднял голос бежевый, что заметно приободрился.

Миша предупреждающе ткнул его локтём в бок. Тогда бежевый, заискивающе улыбаясь, зашептал ему в ухо:

– Ну что, здорово я его? Мне это у вас зачтётся? Я смотрю, как ты ему своё удостоверение показал – он совсем затрусил…

Мише захотелось врезать ему в челюсть, но одно мгновение и усилием воли он подавил своё желание. А сержант, что дежурил над изъятыми паспортами, лениво выполз из купе и встал сзади. Он, по-бычьи наклонив голову, показывал начальству, что готов был броситься, схватить за руку, подмять и растоптать. Правда, в его красных поросячьих глазках мелькал ужас. Драться с ними было, конечно, глупо. Не сопротивляться им было ещё глупее. Поэтому Миша решил действовать иначе. Полагаясь во всём на Бога и свою интуицию.

– Товарищ прапорщик, мне есть, что вам сказать с глазу на глаз, – уверенно обратился он к старшему наряда МОБ.

– С глазу на глаз я беседовать с вами не буду, – спокойно возразил ему прапорщик. – А отойти в сторонку можно. Почему бы и нет.

Усевшись за столик в вагоне-ресторане, Миша выложил ему первое, что пришло ему на ум. Он заявил, что на самом деле он не журналист, а… сотрудник внешней разведки, работающий под прикрытием. Он возвращался из командировки, когда усатый тип в бежевом завёл с ним разговор о соседе-учёном. Пытался с его помощью вытянуть из старика секретную информацию. Самогон, естественно, выступал в качестве прикрытия. Миша выпил самую малость в оперативных целях, чтобы выпить из возможного агента иностранных спецслужб кто он и что он.

Рука прапорщика так и зависла над серыми листами протокола. Да, ему было известно, что ряд сотрудников ФСБ, ФАПСИ и тем более СВР выступают под оперативным прикрытием, что зовётся «крышей». При этом они не имеют на руках служебных удостоверений. Он сам не раз (в чём ООН тут же признался Мише) помогал сотрудника ФСБ на транспорте. Но раз Миша вынужден себя рассекретить, значит… не совершил ли он ошибку?

– Я еду со срочным донесением в Москву, – заметил Миша. – Я должен его доставить точно в срок. Если вы меня по каким-то причинам задержите, меня будут искать и в конце-концов найдут. Вы сами тогда понимаете, что тогда будет.

– Но протокол-то я должен составить, – обижено молвил прапорщик, опуская потускневшие глаза. – А в случае чего, даю вам слово, он будет уничтожен.

– Можете составить, – улыбнулся Миша, чувствуя как опасность переходит на усатого. – А этого товарища, – он хлопнул по спине бежевого, – лучше будет обыскать.

В присутствии начальника поезда, колоритного армянина из Адлера, и молоденькой проводницы состоялся обыск. У бежевого был найден странный пластиковый жетон, поделённый на синее и белое. Он якобы был выдан ему заместо утерянного паспорта. Кроме того – тетрадный листик, что был до половины исписан каким-то текстом. Сложив его вдвое, прапорщик сунул его в карман на липучках и довольно произнёс:

– А вот этим тебя снабдили, когда подсадили к нему.

Вскоре поезд сделал остановку. Злоумышленника в бежевом сдали дежурному наряду транспортной милиции. Миша, выйдя на мороз, немедленно поймал под локоть дюжего капитана. Он вручил ему лист бумаги с написанным текстом, где были указаны телефоны редакции в Москве, напротив которых Миша поставил фигурную скобку и обозначил: отдел стратегических исследований службы внешней разведки Великой России (СВР).

***

Приехав в Москву, он первым делом отправился на квартиру к Ирине, с которой предварительно созвонился по мобильному. Чтобы не мешала толпа на вокзале, ушёл в кабину таксофона. Его тут же обступила толпа неряшливых молодых людей. Длинноволосые и с серьгами в ушах, они наперебой предлагали купить «лоху» телефонные карточки, которые, по их словам, были «бессрочные». Пришлось одного отодвинуть плечом, а другому слегка показать кулак. Пройдя через блестящие турникеты, он оказался в метро. Спустился по гремучей дорожке к станции метрополитена «Курская» и вскоре доехал до станции «Пушкинская» с выходом на одноимённую площадь, где в подземном переходе произошёл небезызвестный теракт. Там же за стеклянными пирамидальными формами некоего ресторана высилось высоченное здание, где располагалась редакция газеты «Великая Россия».

Правда при выходе из метро к Мише привязалась неприятная юная особа. Облизывая вымазанные в шоколаде губы, она предлагала ему себя в качестве «дочери».

– Шли бы вы лучше того – в церковь, – весело отмахнулся от неё парень.

– А что мне там делать? – заманчиво протянула та, не понимая смысла.

– Да Богу помолиться, свечку поставить. Глядишь и мысль, какая новая появится.

– Да ну вас, мужчина. Можно подумать – какой…

Обиженно фыркнув, она бросилась приставать к господину в каракулевом пальто и меховой шапке, что беседовал по сотовому телефону. Пусть тебе повезёт, пошутил Миша. Он подумал, что это лучше, чем чертыхаться и попадать в разного рода непредсказуемые ситуации. Выйдя за остеклённые массивные двери, он оказался в подземном переходе, где некоторое время постоял у мраморной доски. Несомненно, что унесённые в этот день жизни не нелепая случайность. Скорее это суть необходимость. Сумма причинно-следственных связей, приобретённых нами из прошлого жизненного опыта, а зачастую из прошлых жизненных воплощений. Потерпевшие катастрофу самолёты и вертолёты, затопленные города и сёла, сошедшие с рельс поезда, сотни, тысячи и миллионы жертв это – процесс включения личной и групповой кармы. Об этом многие теперь знают, но мало кто этим знанием пользуется по назначению. Об этом трудно говорить в телеэфир, пропитанный бездуховной коммерцией, похотливой эротикой, а также кровью и грязью локальных конфликтов, ощущая всеми телесными и душевными фибрами. Ощущая всеми духовными и телесными фибрами, как этот кошмар накопляется и сгущается в мире людей, которые либо не понимают этого, либо пытаются использовать общую трагедию для своих выгод. И хотя подобные передачи уже есть… сколько наберётся людей, могущих открыто заявить в «голубом экране», что, мол, собирались в этот день и этот час именно туда, но – сорвалось и не состоялось по какой-то причине. Но вот – по какой! Может кто-то подумал о прекрасном и вечном, кто-то каялся и молил о прощении, кто-то так и вовсе «завернул» себя в храм. А кто-то и вовсе не думал ни о чём. Вырвал себя их шумного, не всегда чистого водоворота жизни, присел на скамью или облокотился о ствол влажного, пахнувшего ароматами далёких лесов дерева в парке. Мысленно устремил себя ввысь – поближе к неведомым далям, которые суть тонкие миры, где царит любовь и свет. Присутствует ВЕЧНОЕ Начало ВЕЧНОЙ Жизни.

Ира наскоро угостила Мишу чаем с брусничным вареньем.

– Ты к нам надолго? – носилась она как угорелая, в одном халате после душа и ванной. – Сорвался с того ни с сего. Я тебя совсем не ждала.

– А что, может под кровать следует заглянуть? – неумно пошутил Миша, одёргивая полог с кистями. – Алло, генацвали? Где ты есть? Вылазий, да! Чай пить будем!

– Фу, дурак! – рассмеялась девушка. – Я к тому говорю, что предки уехали на дачу. Только завтра обещали быть. Правда, могут, как ты внезапно нагрянуть. Но пока их нет, я с тобой, – она тут же приземлилась у него на коленях, прильнув своими губами, влажными и разгорячёнными…

Они познакомились год назад в Сергиево-Троицкой лавре. Тогда Миша тоже был в командировке. По окончании он решил, дабы развеяться, зайти сначала в бар Дома Журналистов. Но затем, ощутив некоторую пустоту в душе, решительно, за сутки до отъезда, купил билет в пригородных кассах до бывшего Загорска, что вернул прежнее святое русскому сердцу название. Через четыре часа, трясясь в неотапливаемой электричке, он прибыл в этот маленький городок. Ещё через полчаса он уже гулял по монастырю, стоял на службе. В храме Трапезная заметил модно одетую девушку. Она ставила свечку к иконе святой равноапостольной Ирине. Затем, помолясь и перекрестив себя, выстояла всю службу. Они вышли по каменной лестнице во двор. Там Миша без обиняков спросил: «А вы верующая? Или так, интересуетесь?» Ира изумлённо тряхнула головой в бархатной шляпке, с опускающимися тёплыми наушниками. «Нет, верующая. Ну, не всегда, конечно, в храм хожу, как вы. Когда особенно нужно, тяжело или хочется что-то попросить у Бога. Это, наверное, неправильно?» Пришлось Мише признаться, что и он на этом поприще не преуспел. Два-три раза в год это не много. Но, признаться честно, если ходишь с душой и просишь искренне (а до этого ещё искренней раскаиваешься в своих ошибках!) это помогает почти незамедлительно. Девушка рассмеялась: «И у меня также! На прошлой неделе подруга затянула в стриптиз-бар, фу, гадость какая… С тех пор на душе покоя нет. Вот, кажется, замолила. Правда, по опыту знаю, что могут быть сюрпризы. Ведь нечистый их любит…». «Ну да, ну да, нечистый! – пошутил Миша голосом Савелия Крамарова, прищурив один глаз. На них тут же цыкнула одна богомольная старушка, что выносила из храма на месте святого источника бутыли со святой водой. Пришлось заметно сбавить обороты. Выяснилось, что Ирины родители служат в московской мэрии. Сама Ира работает в проектном институте. На все его расспросы о Лужкове, она, не колеблясь, сказала: врут! Конечно, «кепка» не идеален, но для города делает много. Вот недавно в их районе, в их доме в том числе был проведён ремонт за счёт мэрии. Покрашены стены, поклеены обои, заменена сантехника. Это, конечно, скромные услуги, но в других городах (Миша кивнул) и этого не делают. Лужковым вся Москва довольна, несмотря на происки всяких там Доренко с Березовскими.