Невеста призрака

Он не слышал артистов, не мог сосредоточиться на работе. Мысли вертелись лишь вокруг полицейского расследования, разбирательств, судов, объяснений с Идо. И выплат. Девчонка, если не подаст в суд, то точно потребует выплат за моральный и физический вред, на которые запросто отгрохает себе собственный театр.

Забрав из её кабинета маску, Гаскон вернулся к себе. Он планировал встретиться с ещё одним продюсером, но совещание пришлось отложить. Всё равно ни о чём другом, кроме пропавшей Идо, он не мог думать.

Вдохнув дым, он достал из ящика стола копию её контракта о приёме на работу.

Быть может, лучше уволить её? Уничтожить документы, выбросить её вещи, избавиться от всех улик, которые намекали бы, что Изабель Идо когда-либо работала здесь. Семьи у неё нет, близких друзей и родных – тоже, а значит стереть факт её существования не так уж сложно.

Гаскон скрежетал зубами, перечитывая её контракт.

В который раз он покрывал монстра в белой маске?

Изабель видела кошмар.

В который раз ей снилась её мать, зажавшая руками уши и рухнувшая на колени перед сценой. Она рыдала кровавыми слезами, а из её рта вместе с проклятиями выплёскивалась густая чернота. Мать кричала, хватаясь за сердце, исходила страшными судорогами, ногтями сдирала кожу со своего лица. Изабель стояла на сцене, и в свете софитов дрожала от ужаса. Слёзы лились градом, она звала мать, тянула к ней руки, молила о прощении, но та ничего не слышала.

И каждый раз Изабель звала так громко, что просыпалась от собственных слёз и глухих криков, во сне казавшихся оглушительными.

Так произошло и сейчас. Изабель не проснулась, она с криками вырвалась из объятий холодного, липкого, ужасного сна.

Ей не хватало воздуха, от слёз перед глазами всё плыло. Рукой Изабель по привычке пыталась найти будильник, но тумбочки на привычном месте не было.

Да и огромная, мягкая кровать была не слишком-то похожа на её жёсткий диван.

Воспоминания вернулись к ней точным выстрелом в голову. Изабель подскочила, но вялое тело её не слушалось, мышцы неохотно откликались на сигналы мозга.

Утерев слёзы, она попыталась успокоиться, глядя в тёмный потолок незнакомой комнаты. На нём был рисунок, но во мраке, который едва рассеивал свет из другой комнаты, Изабель не могла его разглядеть.

Она вновь приподнялась на кровати. Тот, кто принёс её сюда, укрыл её одеялом и так тщательно подоткнул его под тело, что Изабель было жарко.

Не без труда сбросив одеяло, она с облегчением выдохнула. Её одежда – брюки и свитер – были на ней. Хорошо. Если в её ситуации могло быть хоть что-то хорошее.

Оглядевшись, она тут же схватила с тумбочки тяжёлый подсвечник. Вряд ли Призрака Оперы им можно будет убить, но лучше иметь хоть какое-то оружие, чем совсем никакого.

Тихо крадучись на негнущихся ногах, аккуратно обходя предметы, Изабель медленно подошла к входной двери. Призрак Оперы зачем-то стянул с неё обувь, но тем хуже для него. Без обуви человек мог передвигаться совершенно бесшумно.

Найти похитителя было несложно даже в незнакомом помещении.

Он, сидя в одной из комнат, перебирал клавиши фортепиано.

Изабель заглянула сквозь щёлку двери. Мужчина сидел, опустив руку на крышку инструмента, лицом упираясь в сгиб локтя. Второй рукой он что-то наигрывал, но так неумело, так неуклюже, будто никогда не касался фортепиано. Его фрак небрежно висел на кресле рядом с цилиндром и тростью. Призрак был в шёлковой рубашке с приспущенным галстуком и брюках. Его вечно зализанные волосы сейчас были растрёпаны.

Вся его поза говорила либо о крайнем изнурении, либо о нервном напряжении.

Сглотнув, Изабель покрепче стиснула в руках подсвечник. Что ей делать? Бежать? Этот ненормальный знал её адрес, он мог нагрянуть в любой момент и снова опоить её.

Поэтому она решилась дать бой. Склонной к насилию Изабель никогда не была, она даже ни разу в жизни не дралась, но сейчас ей было на это плевать.

Её душила злоба.

И потому, стараясь не шуметь, Изабель шагнула в комнату.

Затылок Призрака не был прикрыт воротником. Фактически, сидя спиной к двери, он впервые на её памяти был беззащитен, уязвим.

Изабель старалась не дышать, приближаясь к нему.

В какой-то момент девушка замерла, вглядываясь. Чуть ниже линии волос она заметила на его коже что-то красноватое. Сперва Изабель приняла это за игру света, пятно, но это был шрам. Глубокий, ужасный, болезненный шрам.

Она так шумно вздохнула, что Призрак Оперы вздрогнул и обернулся.

Изабель застыла, пальцами так сильно стиснув подсвечник, что его узор отпечатался на коже. Верхние пуговицы рубашки мужчины были расстёгнуты, и теперь она видела его ключицы. Кожа на них тоже была изуродована жуткими шрамами.

Нахмурившись, он застегнул рубашку, поднявшись со скамейки.

– Изабель, – вздохнул Призрак Оперы. – Я знаю, вы ждёте объяснений…

– Ты опоил меня, – она сделала шаг назад, держа перед собой подсвечник. – Не подходи!

Он поднял ладони вверх, едва заметно хмурясь. Теперь, когда он снял шёлковые перчатки, Изабель видела шрамы и на запястьях.

– Я не причинил тебе вреда.

– Не приближайся!

– Изабель! – прогрохотал он. – Сядь! И Бога ради, поставь подсвечник, пока ты о него не порезалась.

– Ага! Разбежалась!

– Что ж, – выдохнул он, моментально обретя над собой контроль. – Без меня ты всё равно отсюда не выйдешь. Выбирай: или ты успокаиваешься и даёшь мне объясниться, или сидишь здесь, пока не рухнет этот чёртов театр.

Он наотмашь махнул рукой, и от этого жеста Изабель вздрогнула. Она, такая решительная минуту назад, сейчас чувствовала себя так, будто ей дали болезненную пощёчину.

Глубоко вздохнув, она трясущимися от напряжения руками поставила своё оружие на низкий столик, который ломился от количества нотных тетрадей.

– Если это поможет поскорее от тебя избавиться, – процедила Изабель, вложив в слова как можно больше яда, – я выслушаю.

– Хорошо, – он надел перчатки, пряча шрамы. – Как ты себя чувствуешь?

– Великолепно, – огрызнулась она. – Потрясающе. Ещё немного, и начну прыгать от счастья!

Если бы взглядом можно было убивать, Изабель в эту секунда испепелила бы Призрака Оперы до углей. Впрочем, в его глазах горела не менее страшная ненависть.

Изабель скрипнула зубами, давя в себе гнев.

Спокойно, девочка, поругаться с ним можно будет и потом. Сейчас главное – сбежать от него и больше никогда не появляться в стенах этого проклятого театра.

– Голова кружится, – ответила она. – Мышцы одеревенели.

Он кивнул, отведя взгляд. Должно быть, ему было стыдно за своё поведение, но Изабель не испытывала к нему ни капли сочувствия. Только злобу и страх.

– …зачем? – наконец, спросила она, глухо вздохнув.

Мужчина окинул взглядом своё жилище, прежде чем ответить.

– Ты поверишь, если я скажу, что сделал это без злого умысла?

Изабель промолчала.

– Изабель… что ты знаешь о Призраке Оперы?

– Что ты неуловим, – она закатила глаза, – что у тебя скверный характер, а ещё, что ты время от времени пишешь сценарии, которые страшно любят зрители.

Она хотела добавить, что ещё он любил похищать девушек, но промолчала. Оставаться в этом злосчастном месте ей хотелось ещё меньше, чем ругаться.

– А ещё, что я не оставляю в покое персонал моего театра, – сказав это, он оправил свои растрёпанные волосы, элегантно махнув ими. – Каждого, кто хоть раз провинился в моих глазах. Тебя это тоже касается.

– И в чём же я провинилась?

Он злобно хмыкнул.

– Ты? Всего лишь упрямо и с яростью отвергала предложение номинально стать моей невестой. Всего лишь тряслась от ужаса, стоило мне сказать хоть слово. Вот я и решил показать тебе настоящий ужас, позволить узреть разницу между реальным мной и Призраком Оперы.

– У тебя получилось.

– Изабель, – он сощурился, одним взглядом заставив её вздрогнуть. – Знаешь, почему я этого не сделал? Почему объясняюсь с тобой, а не гоню из театра? Потому что ты решила довериться мне. Потому что ты собиралась открыться мне. Боги, Изабель… мне. Чудовищу.

Девушка подняла на него взгляд. Призрак любил играть роли, любил притворяться и излишне драматизировать, но сейчас он казался таким растерянным, таким уязвимым, что её сердце сжалось. Неужели для него такая мелочь имела ценность?

– А если бы я этого не сказала? – нахмурилась она. – Что было бы тогда?

– Банальная вульгарность, – ответил мужчина. Его голос всё ещё едва уловимо дрожал, но в целом Призрак взял себя в руки. – Ты проснулась бы не в моей тёплой постели, а в морге.

– …боже.

– Ненастоящем, само собой. Вокруг были бы восковые фигуры, бледный свет, жуткие тени. В какой-то момент завизжала бы циркулярная пила, и я за занавеской вскрыл бы одно из липовых тел.

– Ты ужасен, – нахмурилась она. – От такой сцены любой бы умер от страха.

– Думаешь, я бы не спас тебя? – хмыкнул он. – Я бы ворвался в сцену, как романтический герой. Ах да, проснувшись, ты не смогла бы какое-то время двигаться и звать на помощь.

– Господи…

– Но ты бы перестала меня бояться, – хмыкнув, он прислонился к фортепиано. – От страха легко избавиться, если погрузить человека в невообразимый ужас.

Она отвела взгляд в сторону. Как странно влиял на неё этот мужчина. Всякий раз, когда она на него злилась, он парой слов усмирял её буйный нрав, успокаивал. Так было и сейчас. Изабель пришла с твёрдым намерением убить его, однако теперь ей даже было его жаль.

Он не верил, что ему кто-либо мог открыть душу. Он считал себя чудовищем.

А ещё Изабель видела его ужасные шрамы.

Что же с ним случилось?

– Призрак, – вздохнула она. От этого прозвища ей было гадко, она хотела, наконец-то, узнать имя своего мучителя. – Я с детства ненавидела прекрасных принцев.

Он напрягся, невольно коснувшись пальцами своей маски.

– Мы уже создали Невесту Призрака, я уже решила, что буду с тобой откровенна, – она устало опустилась в кресло. – Как видишь, меня не требовалось пугать до потери пульса.

– Ты выпила шампанское прежде, чем я успел тебя остановить.

Девушка ненадолго замолчала.

– Пожалуйста, – вздохнула она. – Предупреди меня перед очередной выходкой. Я хотя бы составлю завещание.

Призрак Оперы едва заметно улыбнулся уголком губ.

– Изабель, благоразумная девушка не стала бы думать о моих будущих выходках. Она бы тут же сбежала из театра.

– Боги видят, я думаю об этом!

– Но..?

Она нахмурилась, размышляя над ответом. С Призраком нужно тщательно подбирать слова, иначе снова придётся испытывать на собственной шкуре последствия его обидчивости.

Он жестокий, злопамятный, изобретательный. Взрывоопасное сочетание.

– Но, во-первых, мне нужна эта работа, – ответила она. – А, во-вторых… ты ведь тоже решил открыться мне… своей невесте. Разве я могу предать такое доверие?

Призрак изменился в лице, напрягся, убрав руки за спину. Изабель внутренне ликовала. Наконец-то! Наконец-то ей удалось застать этого надменного ублюдка врасплох, задеть его, ранить!

Но что именно вызвало такой эффект? Изабель перевела взгляд на свои руки, с задумчивым видом стёрла с них оставшиеся чернила, лихорадочно соображая.

Если люди его боятся, он заставляет их бояться его ещё сильнее. Если ненавидят, он смеётся им в лицо и вызывает ещё больше гнева.

Изабель же допустила ошибку. Она восхищалась им, сочувствовала ему, пыталась разгадать его ужасную загадку.

Какие же ужасные у него шрамы…

– Проводи меня до выхода, – произнесла она.

Призрак задумчиво смотрел на неё, склонив голову набок.

– …что?

Его ухмылка стала лукавой, игривой, когда он сделал шаг навстречу.

– Итак, ты не передумала играть Невесту Призрака.

– Нет.

– Тогда нам кое-что нужно отрепетировать перед премьерой.

Он приблизился, и Изабель насторожилась, поднявшись с кресла. Что такое он собрался репетировать, раз уж не мог сразу сказать об этом вслух?

– И что же? – произнесла девушка, сжав пальцами подол свитера.

– Поцелуй.

– Нет!

– Изабель, – его голос звучал спокойно, скучающе, буднично. – Не будь ребёнком. Один поцелуй, чтобы закрепить твоё обещание, и ты свободна. Ничего сверхъестественного.

Она сжала губы в линию. Действительно, для артиста поцелуи ничего не значат, отыгрывать их порой приходится десятки раз в день, и это мало кому кружит голову.

Но… будет ли Изабель действительно свободна, если Призрак поцелует её? Она уйдёт, вернётся домой, получит шанс на побег… но мыслями будет возвращаться и в это таинственное жилище, и к этому загадочному обитателю.

Если до сих пор к нему не возвращалась.

К чёрту. Важно сбежать отсюда, и плевать какой ценой.

Мотнув головой, она сделала шаг к нему навстречу. Мужчина скользнул кончиками пальцев вдоль её талии, опустил ладонь на поясницу, резко притянул девушку к себе. Такая близость была ни к чему в постановочных поцелуях, но Изабель, ощутив жар кожи Призрака Оперы, его дыхание, его твёрдое тело, не могла об этом думать.

Поцелуй артистов – не более чем соприкосновение губ. Чувственное, страстное, трепетное – поцелуй должен выглядеть для зрителя куда более страстным, чем в обычной жизни.

Однако Призрак был другого мнения на этот счёт. Пальцами он зарылся в пышные кудри Изабель, сжал их, почти причиняя боль. И поцеловал. Грубо, властно, сердито, свирепо. Он то прикусывал её губы, то с жадностью льнул к ним, впивался, то небрежно играл с её языком своим. Изабель хотела оттолкнуть его и не могла. Наоборот, после недолгого колебания она перестала принадлежать себе. Она прильнула к Призраку, вцепившись в ткань его рубашки, подалась навстречу.

Она боялась этого монстра в белой маске, хотела убить его, сбежать от него, желала, чтобы он исчез из её жизни. И в то же время один его поцелуй заставил Изабель дрожать.

Едва дыша, она трясущимися руками забралась выше, провела пальцами у него за ухом.

И почти случайно сорвала злосчастную белоснежную маску на пол-лица.

Призрак оборвал поцелуй, оттолкнул Изабель с такой ненавистью, будто секунду назад не испытывал к ней ни капли страсти. Стиснув зубы, он спрятал ладонью половину лица, отошёл в тёмный угол комнаты.

– Дрянь, – процедил он. – Мерзкая, любопытная дрянь.

Но он зря пытался спрятать свой дефект. Его лицо, искажённое гримасой гнева, впечаталось в память Изабель громовым раскатом.

Левая половина его лица была произведением искусства, он был красив, как античная статуя.

А правая была величайшей в мире трагедией.

Бугристая, алая кожа, обнажённые мышцы и связки, мелкие пузыри, точно от давних, не заживших ожогов.

Изабель смотрела на маску у себя в руке. Она подрагивала в заледеневших пальцах.

На негнущихся ногах девушка вновь подошла к мужчине. Он отстранил её свободной рукой, сделал шаг назад, прежде чем упереться спиной в стену.

– Не смотри, – процедил он. – Не смей.

И всё же, Изабель сжала его ладонь.

– Что ты хочешь увидеть? – прорычал Призрак. – Я урод! Омерзительный! Довольна?!

Изабель застыла от такой вспышки гнева и невольно сделала шаг назад. Порой мужчины, впадая в обиду и ярость, склонны превращать злобу в побои. Ей не хотелось попасть под горячую руку.

– Нет же…

– Я же сказал, что не сниму её! Сказал! Ты довольна?! Отвечай, довольна ли тем, как я уродлив?!

Изабель застыла, сжалась, желая не то исчезнуть, не то провалиться сквозь землю. Призрак прерывисто задышал, точно ярость душила его, словно ему от обиды и гнева не хватало воздуха.

В какой-то момент его вздох превратился в болезненный, сдавленный и тихий стон. Он схватился за книжную полку, боясь споткнуться и упасть, точно без маски лишался сил.

– Прости, – прохрипел он. – Я… ты не должна была этого видеть. Ты ничем не заслужила, чтобы тебя донимало своим вниманием такое чудовище.

– Мне, – произнесла Изабель, и Призрак вздрогнул от её голоса, – страшно не от твоего вида. А от той боли, которую ты испытал.

С хмурым видом она подошла и вернула мужчине маску. Призрак надел её, не глядя на Изабель, низко склонив голову. И сейчас после вспышки гнева он показался ей таким измученным, таким невероятно уставшим, таким… раненным глубоко и смертельно.

– Прости, – вздохнула она. – Мне не жаль, что я увидела твоё лицо. Мне жаль, что это стало для тебя мучением.

Он не отреагировал. Выпрямившись, Призрак оправил на себе рубашку, пальцами зачесал назад волосы.

– Эрик.

Изабель моргнула, взглянув на него. Призрак ничего не объяснил, он просто вышел из комнаты, веля ей идти следом.

Позднее Изабель поняла, что именно он сказал.

Эрик – настоящее имя Призрака Оперы.

Глава 7

Увидев на следующий день Изабель за работой, Гаскон от радости готов был расцеловать её. А узнав, что с ней всё в порядке, что Призрак Оперы не сделал ей ничего плохого, и что она не собиралась подавать на театр в суд – он и вовсе стал самой любезностью и был в шаге от того, чтобы повысить девушке зарплату. К счастью, он быстро протрезвел от своего нечаянного счастья благодаря промелькнувшему мимо Жилю.

Изабель даже не заметила, какие чувства охватили её начальника. Она взялась за либретто и со вздохом пробежалась взглядом по заметкам. Ей казалось, будто прошла целая вечность с того момента, как её похитил Призрак Оперы.

Но на деле сама Изабель уже не была прежней.

Ей не давал покоя тот поцелуй, жар которого она до сих пор ощущала на губах; она без конца думала о страшных ранах мужчины, о его реакции, о той боли, что он испытывал. И как бы она ни пыталась вчитаться в сценарий, ей не удавалось сосредоточиться.

Эрик.

Изабель прокручивала это имя в голове, и с каждым разом оно казалось ей всё более прекрасным. И всё сильнее пропитывалось чёрно-синей печалью.

Не способная сконцентрироваться на работе, она велела актёрам разыгрывать сцены, основываясь на её старых указаниях, а сама контролировала их.

В обеденный перерыв девушка отлучилась в библиотеку. Её сотрудники уже собрали все газетные материалы Блеза Бувье, поместили их в одну объёмную папку, и напоследок взяли с Изабель символическую плату.

Возвращаясь на рабочее место, Изабель думала, что это плохая идея – тащить в театр Призрака Оперы тексты, которые проливали свет на его тайну. Мужчина запросто мог сжечь их или разорвать.

Изабель мотнула головой. Ничего. Купит ещё. В конце концов, «Le Monde» – популярное издание, найти его старые статьи проще простого.

Слушая вполуха выступление артистов, Изабель раскрыла на коленях папку.

И обнаружила, что до того, как найти свою золотую жилу в театре, Бувье брался за всё подряд. Изабель с хмурым видом пролистала тексты о политике, интервью с интересными людьми, репортажи с мест событий, статьи о достопримечательностях и даже заметки о новых открытых парках, больницах, детских садах… Поначалу она не могла понять, как обыкновенный новостник мог взяться за журналистские расследования.

Но потом в Блезе что-то сломалось. От одних заголовков стало веять злобой, надменностью, даже презрением к людям. Он стал хлёстким, язвительным, циничным.

Изабель прервалась, услышав диалог, которого точно не было в либретто.

– Дюбуа, – нахмурилась она. – Ты вообще учил текст?

Дюбуа пробормотал извинения и взял листы со сценарием. Девушка кивнула дирижёру, веля продолжать.

Изабель листала дальше и видела, как из неопытного новичка Блез быстро превращался в настоящую акулу пера. Для него перестали существовать запреты, он покушался даже на карьеры политиков, выводя их на чистую воду.

Понятно, как он приобрёл популярность. Блез давал публике то, чего она всегда хотела.

Рубил головы королей.

«Le Fantôme de l’Opéra».

Изабель вздрогнула, скользнув пальцами по заголовку.

«Вот уже год из парижского театра оперы "Lacroix" каждую неделю приходят жалобы на злого духа, поселившегося в этих древних стенах. Обвал декораций, прямой вред здоровью актёров, срыв премьер и теперь – ужасная смерть главного мужского голоса театра. Во всём Париже не найдется укромного уголка, куда бы не донеслись слухи о жутких зверствах фантома. Но что из этого правда, а что – попытка отчаявшегося начальства привлечь внимание?»

Изабель закусила губу, вчитываясь. Блез не просто приходил в театр и общался с персоналом, он даже ночевал здесь, нагло занимал ложу Призрака, пугал артистов, надевая маску и фрак.

Более того, он раскрыл пару трюков Призрака Оперы. К примеру, чтобы голос звучал отовсюду, достаточно было приставить воронку к отверстию в одной из старых, неиспользуемых труб. Блез излазил театр вдоль и поперёк: не было тех перекладин и балок, куда бы он не взобрался, лишь бы доказать, что обычный человек мог в любой момент обрушить хоть декорации, хоть люстры, и уйти незамеченным.

Во второй статье Блез уже изучал убийство и мотивы преступления. У погибшего артиста было множество конкурентов, с которыми он расправлялся как законными, так и незаконными способами.

«Жизнь покойного была достойна того, чтобы о ней писал не автор этих строк, а сам Дюма. Читателям хорошо известно, что Луи Леру пару лет назад женился на бывшей жене своего продюсера, что вызвало крупный скандал, но этим история его жизни не ограничивается. Он подкупал артистов, чтобы они отказывались от ролей, угрожал им, сплетнями и слухами уничтожал их репутацию. Доказательствами служат полицейские рапорты, свидетельства очевидцев и письма в редакцию, которые вы найдёте в конце текста.

Иными словами, у Леру врагов было больше, чем звёзд на небе. Почему же его до сих пор никто не изобличил, почему не отправил за решётку? Вы всегда можете задать этот вопрос его старшему брату – генеральному директору национальной полиции Лорану Леру».

– Господи, – прошептала Изабель. – Как тебе за такие слова не проломили голову?

«У Луи было много конкурентов, но ярчайшее противостояние было с небезызвестным ведущим артистом "Opéra Garnier" Эриком де Валуа».

Изабель ахнула.

«Стоило Луи выйти на сцену, Эрик де Валуа начинал импровизировать, доказывая всему зрительному залу, что артист из конкурента – совершенная бездарность. Стоило Валуа зайти в гримёрную, так Леру в спешке покидал её. Кстати говоря, в гриме, которым пользовался Валуа, содержалось столько свинца, что он порой терял сознание за кулисами. Несложно догадаться, кто с таким энтузиазмом пытался его отравить».

Грим… нет. Те жуткие шрамы, что видела Изабель, не могли появиться из-за грима.

«Легко было бы подозревать Эрика де Валуа в убийстве главного конкурента. Но, к сожалению, этот действительно талантливый артист погиб из-за пожара в собственном доме, а его могила находится в семейном захоронении на кладбище Пер-Лашез».

Изабель перечитала эти строки несколько раз до тех пор, пока они не расплылись перед взглядом. Потерев уголки глаз пальцами, она ощутила скатившиеся по щекам слёзы.

Пожар. Семейное захоронение. Ох, Эрик…

Ты выжил, но предпочитаешь быть мёртвым? Огонь не просто тебя изуродовал, он отнял карьеру, будущее. Как выступать артисту с такими уродливыми шрамами? Сколько ни маскируй их, они будут просвечивать даже сквозь самый плотный грим, и публика не сможет отвлечься от них, будет ужасаться, отводить взгляд в отвращении.

Изабель перевела взгляд на свою труппу, пальцами утирая слёзы.

– Ох, – она поднялась, убирая папку, подошла к оркестру. – Косет, ты должна звучать так, будто сдерживаешь рыдания. Можешь надевать самую тесную обувь на репетиции, пока не привыкнешь так петь. Жиль, тебя не видно из-за столба. Лучше наблюдай за действием с балкона.

Закусив губу и скрестив руки на груди, Изабель следила за ходом репетиции. Работа режиссёра монотонная, однообразная, скучная. Но сейчас девушке была необходима эта серая рутина.

Она ждала окончания дня, чтобы остаться в театре и поговорить с Эриком наедине.

Но Изабель прождала до полуночи, бродила по театру, звала Призрака, даже пела, а он так и не явился.

И на следующий день. И на следующий. Так и прошла целая неделя в ожидании, потом вторая, третья. А потом и два месяца.

Блез Бувье приходил на репетиции, но Изабель не хотела с ним разговаривать, так что о постановке и о Невесте Призрака всю информацию выкладывал Гаскон, а Изабель оставалось лишь запомнить детали.

Постепенно девушка привыкла к однообразным серым будням, но нельзя сказать, что они её радовали. Каждое утро она бросала взгляд на пятую ложу, каждое утро разочарованно вздыхала, каждый вечер вспоминала жар того поцелуя на своих губах.

Она больше не надеялась на встречу.

И потому удивилась, обнаружив в своём кабинете в день премьеры алое, как кровь, пышное платье с открытыми плечами, драгоценности и женскую маску, скрывавшую половину лица.

На столе лежала роза – в этот раз красная – а рядом с ней конверт, на котором знакомым почерком были выведены две буквы.