Новый Мир

Девушка продолжала стоять на склоне и рассматривать дома – неживые, старые, но от чего-то такие крепкие, что дают людям чувство тепла. И ей даже издалека досталась эта частичка теплоты. Было в них что-то волшебное, манящее. Алия не могла объяснить это чувство. Она его совершенно не дожидалась, но отсюда, с небольшой высоты, начала смотрела другими глазами. Как будто только прозрела. Даже дыхание ее замедлилось. Она чувствовала какое-то спокойствие, которое так давно ее не посещало. Возможно, это было от того, что ее долгий, мучительный путь, в сопровождении жестоких и злых людей, закончен. Хотя, это и не было правдой – ей придется научиться жить и здесь, но другой причины она и не знала. А снег манил. Холод – это лишь отсутствие тепла. Оборотная сторона, и здесь, на ней, Алия даже не могла понять, что чувствует. Смятение, капля усталости в этом состоянии, предвкушение? Чувствовала, что сердце тянется туда, вниз. И она сделала шаг. В напоминание о себе, чемодан опять шевельнулся, но на этот раз не грубо, а даже как-то нежно, на сколько это вообще возможно, подтолкнув ее под заднюю сторону колена, говоря: «иди уже давай». И она сделала второй шаг, потом третий, и пошла. Все ее лицо уже было красным, покрылось замерзшим снегом, вся одежда тоже была в нем, как в каком-то доспехе. Алия, неосознанно, где-то в глубине души подумала, что это место хочет ее защитить, но прошла секунда, и мысли уже не было, лишь звонкая тишина в голове, перебиваемая время от времени тихой песенкой, которую себе под нос мычала Алия. Песенку, которую пела бабушка месяц назад.

Якутия место с сильной энергетикой, но теперь с плохими людьми. Хорошие просто не выжили, когда произошла первая волна.

2

Произошло это приблизительно около ста лет назад, фактически, полный век, если смотреть от первой вспышки так называемого концентрированного сгустка энергии, внезапно взявшегося из ниоткуда. Сгусток энергии тогда прошелся мерзких пиликаньем всех мировых военных датчиков, но сделать с собой ничего не дал – взорвался мгновенно, образуя ударную волну. Она была, как говорили, странной: яркой, слишком светящейся. Не огненно-красной, как, к примеру выглядел бы гриб, а зеленой, с переливом, и принесла не так много потерь, как если бы это был взрыв от фугасных авиационных бомб или ядерного оружия: лишь разрушение многих построек, как при сильном землетрясении. Тогда был сильный переполох. Он обострил политические отношения, спровоцировал выяснения и массовые крики из-за нарушения Конвенции «о запрещении разработки, производства, накопления и применения химического оружия, и о его уничтожении», а люди были уверены, что это оружие именно химическое, со всеми выходящими из этого термина последствиями. Радиации, правда, никто не засек, но споры первые сутки не прекращались и были очень громкими.

Винили много стран, так как взрыв произошел на территориях государств. Апеллировали тем, что они предприняли попытку создать что-то настолько ужасное, чего им и даже и не снилось, несли бредни, перечисляли все известные им радиоактивные элементы от стронция вплоть до плутония. А эти территории, и правильно, винили остальных в том, что произошло – внутри никто не был причастен и не занимался саботажем данной ситуации. Ответ пришел сам собой в скором времени – массовые звонки в службы спасения, участившееся насилие в регионах. Никто ничего не понимал, все кружилось в таком сильном флере паники, что происшествий становилось все больше. Появились они. Непонятные существа, похожие на людей, но все, как один, высокие, со странным умением – они могли преобразовывать материю, создавать что-то из ничего. Одним словом – магия. По всему интернету начали пестрить и всплывать фотографии очевидцев этих событий. Видео, как они шли по городу, щелчком пальцев создавая из огромных машин просто груды ровного металла, пластинами падающие на асфальт, как преобразовывали дома, меняли их форму. Руки существ, при каждом невербальном взаимодействии с предметами, либо при создании чего-то, светились. У каждого по-своему, что тоже непонятно. Большинство информации в общем доступе в скором времени было удалено, остались лишь какие-то размытые отрывки, причем, не только в России – весь мир политики сплотился, отгородил людей. И началась тишина. Лишь снаружи. А люди продолжали сталкиваться с тем, что так стремительно пришло в их мир. Вот только если тебе кажется, что вокруг тишина, тебе лишь кажется.

Возможно, это был толчок, может наваждение, но спустя недолгий срок и люди будто с цепи сорвались. Особенно в тех местах, где произошел взрыв. Начали делать то, что делать нельзя. ДЕЛАТЬ МАССОВО. Все скопившееся в мире зло будто выплеснулось в один момент, поползло из всех щелей, будто его емкость что-то сдавило. Оно затрещало по швам и прорвалось. Прорвалось сильно. Убийства, изнасилования, грабежи – и все это совершали люди. В совокупности с тварями подобное выкосило многих. Словно вновь начавшиеся восьмидесятые и девяностые, кровавые, с противным смолистым вкусом отчаяния. Тогда-то военные и засуетились, побежали ровными шеренгами, поехали рядами танков разбираться с разногласиями.

И все равно умерло слишком много. Непозволительно много для лишь первой вспышки и для того, сколько сил и ресурсов Россия потратила на это. Все равно, вскоре последует и вторая.

***

Алия подошла ко входу в деревню через протоптанную тропинку. Было тихо, людей на улице не видно, только из некоторых домов пар шёл, пахнущий чем-то домашним, и всё, единственное напоминание того, что эти места не заброшены. Руки потянулись сами собой в глубокие карманы куртки, начали копошится там, отодвигать разные бумажки и ненужные вещицы уже из прошлой жизни.

– Да куда же они…– раздражённо фыркнула Алия. Искала она ключи.

Их ей выдал тот самый мужик из хэтчбека, грубо всунул из своей руки в её, маленькую ладонь, сжал её пальцы на них, приговаривая:

– Береги, как зеницу ока. Это твоя единственная возможность не сдохнуть там в первые же часы.

– Какие часы? – недоуменно, напуганного спросила тогда Алька. Перепугалась. Точнее, он её напугал.

– Глупая, – оскалился водитель, – жизни твоей часы. Первые часы пребывания.

И все. Разговор их был короткий, немногословный.

Алия продолжала копаться в карманах и, наконец, достала заветные ключи. Они были потертые, старые с крошкой рыжеватой ржавчины, крошащейся от любого прикосновения. На них, через металлическое погнутое кольцо, на которое обычно нанизывают дюжину или больше ключей, «связку», висел деревянный брелок с высеченным номером десять.

– «Наверное, это номер дома», – подумала Алия и начала осматриваться.

Домов в этой деревне, в принципе, было не так-то и много. Искать долго не пришлось бы. Она покрепче сжала ключи своими пальцами и прошла вглубь деревни. Было не по себе – домишки будто наблюдали за ней, провожали своими маленькими окошками за закрытыми ставнями, когда она проходила их, не находя свой номер. Похоже, сама деревня начиналась с конца, так как пока ей удалось увидеть лишь выбитые металлические таблички с номерами тридцать, тридцать два, двадцать девять. Чтобы дойти до своего, нужно было углубиться, пройти еще дальше.

Всё ещё было тихо. И эта тишина давила на мозг.

– Сейчас дойдем, – прервала она это мёртвое состояние своим дрожащим голосом. – Там отогреемся, может поесть что найдём. Поспим, – обращалась она к себе, но во множественном числе, боясь, что ее ноша решит мстить за такое грубое игнорирование, – а потом и разберёмся. Главное найти этот дом.

Но дом всё не находился. Вот уже и девятый, Алия остановилась. Девятый справа, одиннадцатый слева, а рядом пустота. Вдалеке виднеется только домишко с табличкой восемь. Её пробило неприятной, прохладной дрожью. Где десятый? Алия скосила глаза куда-то позади себя и заметила его – старая избушка с трубой, выходящей из-под кровли. Он был незаметный, маленький с заваленной снегом дверью, и на вид уж очень холодный. Неужели, ей придётся прорываться внутрь через такой сугроб? Она не верила. Это было несправедливо. Путь и без того был очень утомительный, хоть здесь спать падай, а теперь нужно ещё и поднапрячься.

Но делать-то было нечего, так что она подошла к своему дому, десятому по номеру, отставила от себя чемодан, воткнула ключи в, еле показавшуюся, скважину в двери, и начала раскидывать снег голыми руками. Он жёг, как огонь, болезненно колол, и руки быстро покраснели, онемели и затряслись. Но перчаток не было, только шарф – Алия знала это и даже не пыталась искать. Когда ее отправляли сюда, то дали мало времени на сборы, она и так боялась, что заболеет без шапки, потому из всего предложенного взяла только большой, тёплый шерстяной, которым она замотала всё своё лицо и голову. А на перчатки, увы, времени не осталось. Так что приходилось копать и копать, доводя кожу до ужасного состояния.

С завалом было покончено минут за десять. Дверь теперь отворялась легко, даже если и малость поскрипывая. В этот момент Алия почувствовала, как наконец с ее плеч спадает этот огромный груз усталости, и решила осмотреться. В доме было темно, что понятно, ведь в деревне уже начиналась ночь, но точно была видна буржуйка. С хлипкой заслонкой из легкого материала. Но даже такое ее обрадовало. Сейчас любой источник тепла был очень полезен.

Алия радостно забежала внутрь и закрыла дверь на замок. Хотелось как можно быстрее согреться. Чемодан полетел в угол, а сама она пропорхала к маленькой печке. Рядом с буржуйкой лежало дров двадцать, достаточно тоненьких, скорее всего из березы, а на них несколько спичечных коробков. Алии прежде не доводилось топить никакие печи, даже в бане, но тело трясло, надо было что-то решать.

Дрова закинуты в буржуйку, а Алия склонилась над ней, скрючилась, начала чиркать из раза в раз спичками, которые все не хотели поджигаться. Может, промерзли или отсырели, но девушка не опускала попыток. Наконец! Длинная каминная спичка загорелась. Алия кинула ее в буржуйку, прикрыла дверцу печки, с приятным чувством на душе наблюдая за тем, как разжигается огонь. И только сейчас она поняла, насколько отморозила свои ноги, кинутая недавно в сугроб, как сильно болит кожа рук.

– Что… – она не понимала, когда успела так сильно их повредить.

Руки были до ужаса красные, одеревеневшие и покрылись твердой коркой. Было похоже на обморожение. Это напугало ее.

Есть ли тут вообще больницы? Кто-то сможет помочь в случае чего?

Место же и вправду было отдаленным. А у нее ничего нет. Совершенно ничего нет. И никого. Даже телефона, чтобы позвонить кому-нибудь, нет. Сумки с какими-нибудь препаратами тоже нет, а местным жителям она пока не доверяла и, если честно, была очень насторожена. Просить их о чем-то было страшно.

Алия вновь посмотрела на руки. Это не выглядело так, будто пройдет само собой. Это выглядело очень опасно и болезненно.

– Да за что мне все это, – взвыла она, свернувшись на крохотном стульчике и уложив голову в сгибы локтей, а руки попыталась сложить в замок. Но не получилось. Понятно, почему спички не зажигались с первого раза – дело было не в них, а в том, что Алия просто не могла сейчас управиться со своим телом. Не подумала, сглупила. И что теперь делать? С такими культями, не руками, она не в состоянии ничего сделать. – Ложись и помирай, черт его дери…

В углу что-то зашуршало. Нет, этот звук был тут с самого начала, но Алия просто не обращала на него внимания: сначала в радостном волнении, а после в сильном отчаяние. Но когда боль отрезвила разум от ярких эмоций, а девушка просто начала думать, что же делать дальше, эти шорохи наконец-то донеслись до ее ушей. Отдаленно было похоже на звуки копошащейся мыши.

-«Но мышей здесь быть просто не может», – подумала Алия.

И ее окатило волной липкого, но холодного пота. Казалось, что уже в теплом помещении, освещенном и обогреваемом огнем, где сидела она в куче одежды, стало снова холодно. Шорохи продолжались. Словно не там, в углу за ее спиной, а под коркой головного мозга что-то зашевелилось, ожило. И непонятно что из этих двух вещей страшнее. Алия сглотнула. Надо было обернуться, нельзя вечность сидеть и игнорировать это. Она решила, что боятся нет смысла. Что ее там может ожидать?

И она обернулась.

Выдохнула. Это опять был чемодан. Она о нем напрочь забыла, слишком сильно погрузившись в себя. Тот трясся, как какой-то массажер, привлекал к себе внимание. Алия лишь вздохнула. Ее рукам будет только хуже, если она попытается поднять его. Ручка сумки все-же не была обита никакой кожей – чисто металл, который неприятно прилипнет к болезненно ноющим рукам. Но ему все равно ведь что-то надо, а эти звуки, когда Алия уже обратила на них внимание, игнорировать было просто невозможно.

– Слушай, я поняла, – подняла она руки в воздух. Чемодан успокоился, заглох, – ты пытаешься обратить на себя внимание. Но обрати пожалуйста внимание и на меня – у меня полностью обмерзшие руки, – тряхнула ладонями. – Мне нельзя даже пытаться тебя поднимать.

Чемодан, понимая, снова зашебуршал и затрясся.

– Я могу просто допинать тебя до печки. Пойдет?

Чемодан снова затрещал. Это было согласие.

Алия устало вздохнула, кое-как поднялась с маленького стульчика, стараясь не опираться на руки, и подошла к углу. Надо было его передвинуть. Раз удар по боковине, два удар, и теперь они оба оказались рядом с буржуйкой. В тепле. И молчании.

Больше чемодан признаков жизни не подавал. А Алия больше ничего не говорила. Тихонько разделась, откинула куртку к подоконнику и уселась обратно перед огнем, осторожно потирая руки. Стало как-то неловко. Последний месяц она редко оставалась один на один с этой…вещью? В тишине. Если такое и происходило, то время было не спокойное. Сейчас, конечно, спокойно тоже не было, но хотя бы не надо было куда-то убегать, находясь в судорожном состоянии. Последний раз, когда она оставалась с чемоданом наедине, было ее первое пробуждение в больнице после дня рождения. Тогда было совершенно не до неловкостей. А сейчас… Она бросила очередной косой взгляд на вещь.

– Эй, – нерешительно протянула девушка, сама не понимая, что делает.

Тишина.

– Эй! – позвала Алия уже более настойчиво через пару секунд ожидания.

Она ждала реакции от чемодана. Ждала, что тот затрясётся, как недавно, когда изъявил свое желание быть поближе к огню. Но тот стоял, не шелохнувшись. Это раздражало.

– Чемодан! Э-у, ты меня слышишь вообще?

Девушка решила, что любезничать с ним смысла нет. Раз смеет ее игнорировать, то получит по боковине ладонью, и на этот раз она уж точно позаботится, чтобы он не удумал попробовать ее сожрать. Алия со всей злобой ударила тыльной стороной ладони вещь, чуть его не уронила. Тот заскрипел.

– Неужели! Так ты отзываешься только тогда, когда тебя бьют? – в ответ скрип. – Тогда у меня для тебя плохие новости, дружочек.

Чемодан затрещал. Затрясся с большей силой. Недовольный. За пеленой раздражения и злорадства Алия вспомнила что хотела от него изначально. Просто задать обычный вопрос, который бы сильно облегчил ей жизнь сейчас.

– Ладно, не злись, – говоря громко вслух, нежно просипела Алия, стараясь успокоить своего оппонента вместе с собой. – Я с миром.

Реплика вновь была встречена тишиной, но чемодан хотя-бы перестал трястись, похожий на одичавшее животное. А перестал он в ожидании. Это воодушевило девушку. Где-то там, в глубине ее души, а скорее, головы, она понимала, что за последнее время ее жизнь только и делает, что вертелась вокруг этой вещи, но, а как иначе?

– Ты вообще умеешь говорить?

Снова тишина. Достаточно долгая, чтобы сделать выводы.

– «Похоже, нет», – подумала она со вздохом и отвернулась обратно к печушке.

Не то чтобы ей очень не хватало собеседника. Но проблема, которую нужно было решить – это сильное чувство неловкости. Не страх от одиночества – Алия знала, что если бы попала сюда полностью одна, то испытала бы в этом домике не какое-то подобие на комфорт, а самый настоящий ужас, когда ты не знаешь есть ли кто там, за этой дверью и этими окнами, полностью покрытыми снегом так, что ничего не разглядеть. Относительный попутчик решал эту проблему, но создавал новую – Алия просто даже не знала с чем находится рядом в метре. Оно не говорило, рассказать о себе не могло. Бабушки здесь не было, средств связи тоже. Культурно выразиться было невозможно, насколько сильно она загнана в угол.

Вообще, чемодан не был таким уж и плохим, просто на отношение Алии к нему влияло много факторов, один из которых – его прямая, буквальная причастность к тому, что девушке пришлось быть отделенной от своей бабушки, отправленной в эту Якутскую деревню. Конечно, как и в случае с обвинением этой вещи в том, что ее сослали, она перегибала.

Речь вообще не об обвинениях. А о других факторах, заставляющих Алию просто пылать праведным огнем, как только она видит эту вещь. Он сильно подпортил ей не только первые часы пробуждения после взрыва. Алия косо глянула не чемодан. Да, здесь все было однозначно. Если бы тогда он не помешал ей, то они смогли бы спокойно сбежать и не попадать в Оймякон. Но что-то заставило чемодан тогда повести себя с ней таким предательским образом.

Произошел потенциальный побег в первые недели после взрыва, когда Алия лежала в знакомой больнице, все еще привязанная к койке, но уже в другом помещении – не в операционной, а в обычной палате для больных при восстановлении. Положили Алию в одиночную, если не считать чемодан.

Первое время его очень настойчиво пытались отодрать от нее, делали что-то с ней под наркозом, когда она не помнила. Но при каждом пробуждении чемодан всегда находился рядом, аккурат лежа либо в ее ладони ручкой, либо просто неведомым образом прилипший к ее коже. Спустя время это становится уже не так важно. Остаются важным лишь белые стены и только они, окружающие Алию каждый день на протяжении всего этого времени. Она даже забывала о том, что эта вещица, чемодан, тут есть. В первую неделю ей казалось, что она совсем одна. В полной тишине, лезла на стены, кричала. Но никто не шел на зов. Приходили лишь тогда, когда нужно было сделать еще одно вливание, а потом Алия опять «исчезала».

Длилось подобное состояние где-то около четырех часов, позже, еще около двух на то, чтобы прийти в себя. Она ощущала, как ее жизнь теряется по крупицам в этом заточении. Ее игнорировали, ей не отвечали, лишь могли приносить еду, и то, как повезет, а чаще приходили, чтобы накачать ее анестезией или транквилизаторами. С последним было больно. Им было плевать на сохранность ее тела, в особенности, вен. Могли просто взять и со всей силы вколоть иглу под кожу, а потом резко выдернуть шприц, из-за чего боль шла импульсом по всему телу от этого отверстия. Могла хлестать кровь, если они делали все очень неосторожно, будто специально настолько больно, что, падая в состояние медикаментозного сна, она задерживалась еще на лишние пару минут в сознании от этой жгучести, текущей по венам.

«Ими» Алия называла медицинский персонал, которым будто было набито все. Они были как без лиц, даже без глаз, в огромных масках, закрывающих все. Каждую минуту, как Алия находилась здесь, они окружали ее. Между собой не отличные, даже рост практически одинаковый, ничем не примечательные и незапоминающиеся, от того выглядящие как обычная атрибутика больницы. Напоминающая о полной брошенности.

– Алия Маликова, – ее одиночество все же иногда прерывалось, и не сказать, что эта компания была хорошей, – вы готовы к разговору?

К ней приходил мужчина. Не часто, но и не давал о себе забывать. Он носил черный костюм, с иголочки, сидящий на нем идеально.

Точно брал мерки на такой-то наряд.

Носил очки, прямоугольные, в тонкой оправе. Скорее, они ему и не нужны были даже, стекло слишком тонкое, похожее на имитацию. А еще длинные ботинки лодочки с очень заостренным носом.

– Опять? – устало сипела каждый раз Алия. Садилась на свою койку, складывала ноги под себя и склоняла голову на бок.

– Опять, – безэмоционально отвечал он, каждый раз щелкая ручкой и начиная что-то записывать.

Вопросы по началу были обычные. Про ее самочувствие: про то, тошнит ли ее, кружится ли голова и насколько часто, ломит ли кости. Алия всегда жаловалась на то, что медперсонал постоянно травмирует ей вены, но этот ответ никогда никак не комментировался. Потом мужчина переходил с физического здоровья на ментальное. Спрашивал про то, какие мысли ее посещают, как она себя ощущает.

– Если честно, то плохо, – каждый раз отвечала Алия, остро глядя на собеседника. – Одиноко тут сидеть. Любой бы с ума сошел.

– Так и должно быть, – он продолжал что-то записывать в бланк, крепленный к специальному планшету. От этого цинизма смешок назревал сам. Зачем тогда спрашивать?

Он был очень жестокий. В отличие от других, его Алия прекрасно запомнила. Он приходил, как огромное, поглощающее белый цвет пятно, привлекал к себе взгляд, который уже было невозможно оторвать. И все время что-то писал, даже не смотря на нее. Он был красив. Во всяком случае, для этого места. Не стар, без бороды, с младенчески чистым лицом, даже без намека на щетину. Не в ее вкусе, но оторваться от лица никак не получалось. Он был как огромная, красная мишень в белой комнате. То, на что надо было смотреть. Так и задумано.

– И так, Алия, – он откладывал бланк, складывал руки в замок, придерживая ими закинутое на другую ногу колено, и начинал смотреть в ответ, – сейчас будет самый важный вопрос. От него зависит ваше будущее.

Снова. Алия болезненно скривила губы в злобной улыбке.

– Ну-ка, давайте.

– Как вы связаны с объектом? Как вы связаны с ними?

Он задавал его каждый раз, как попугай, ожидая другого ответа.

– Никак! Он сам ко мне прилип! Клянусь, я в первый раз увидела эту вещь на своем дне рождения двадцать третьего, и все! – кричала Алия первые такие разговоры. Клятвенно заверяла их в том, что никак не причастна к взрыву, что чемодан просто нашла. Он и врачи в белом даже кивали, и она думала, что понимали ее. Но потом все равно приходили и накачивали, а время от времени ее посещал и этот следователь. Он ждал от нее ответа, требовал. Но Алия молчала. Она знала, что он хочет от нее. Чемодан подобного толка не может появиться просто так. Его кто-то должен был подарить или отдать. Но говорить о том, что чемодан подарила ей бабушка, Алия себе не давала.

Так что теперь оставалось просто смотреть на мужчину, сгибая бровь в вопросе и растягивая губы в издевательской улыбке. Она откидывалась на стену спиной под пристальным наблюдением зеркалила его позу, а потом нарочито медленно отвечала:

– Никак.

На этом все. Он не задавал дополнительных вопросов, только продолжал смотреть. И Алия знала, что как только дверь за ним закроется, в палату вбегут парочка больших ребят в белом и отрубят ее. А потом снова приходить в себя… Такой стала ее жизнь.

– Алия Маликова, вы готовы к диалогу?

– Алия, что вы можете сказать об этом объекте?

– Алия Маликова, как ваше самочувствие?

И все. А потом тьма, снова пробуждение, снова тьма. Потом опять.

– Алия Маликова, как ваше самочувствие?

– Алия Маликова, как вы связаны с объектом?

И только один раз, когда Алия просто легла на койку, не желая говорить с мужчиной, что-то изменилось. Он молчал слишком долго, ничего не писал, просто отложил планшет себе на ноги. И смотрел на нее. Прожигал взглядом. Заставил повернуться обратно лицом, в недоумении.

– Алия Маликова.

Опять. Опять ее имя. Она скривилась. Он знал ее имя, казалось, лучше собственного, или лучше имени своей матери, может сестры или отца, настолько отчеканено и привычно вырывались ее инициалы с его языка.

– Что вам нужно? – спокойным тоном спросила Алия.

– Вас было приказано казнить.

Бум. Сердце упало куда-то вниз, ударилось о стенки ее тела, завертелось, залетало. Ее затошнило. Вот теперь ее затошнило.

Что он только что сказал? Какая казнь…Алия ничего не понимала. Она скривила лицо, прикусила язык и выдвинула нижнюю челюсть вперед, выпучив глаза. Какая казнь…Руки сильнее сжались на ручке чемодана. А мужчина продолжал смотреть на нее – долго, больше ничего не говоря.

Вот, впервые за это время ей стало настолько страшно.

– С каких пор у нас вновь действует смертная казнь? – дрожащим голосом проблеяла Алия.

– Смертная казнь предусмотрена для инопришельцев и их сообщников.

– Мне нужен адвокат! – взревела она, чувствуя, что глаза намокли.

– Алия Маликова, вам он не предусмотрен.