6748

Левая сторона с окном, была предназначена для приемов, там стоял табурет, предполагалось, что виконтесса будет принимать своих подданных сидя, а они соотвественно будут стоять. Окно по случаю зимы было закрыто ставнями и света не пропускало. Для придания большей торжественности тронной зале на закрытое окно тетушка Туше навесила платье виконтессы, получилось очень торжественно и мило. Вся остальная свита разместилась в большом доме на лавках, расставленных вдоль стен. Большой очаг давал много света и тепла так, что никто и не жаловался. Молодая прислуга вскоре перебралась в дома, где были дочери на выданье,– на смотрины. По тогдашним обычаям не возбранялась на смотринах жить молодым вместе, без венчания. Так сказать в пробном браке, который, как правило, заключался после помолвки. Молодые вели с родителями общее хозяйство, спали вместе, а если девочка вдруг начинала, носить животик, то все считали это счастьем и молодых венчали в церкви. Ну не рождаться же дитю без папы, когда войны и мора нет. Зимой подобные казусы случались не редко. Церковь в лице архиепископа и священника относилась к этому с пониманием, и вообще не считало этот обычай греховным.

Чтобы маленькой виконтессе не было страшно и скучно от одиночества, тетушка Туше просто стала жить у неё в большом доме, куда вслед за бабушкой потянулись её внуки. Она лишь изредка наведывалась в свой дом, доверив его ведение своим невесткам. Староста-муж особо не возражал, так как это давало ему возможность гораздо чаще, чем при присутствующей дома жене, посещать вечерние мужские службы у священника. И распевать гимны, рассуждая о необходимости введения в Андорре готского обряда.109

В январе виконтессу пригласили в Сант Жулию де Лория для обоюдного ознакомления. Тётушка её одну не отпустила и отправилась с ней тем более, что там жила её свояченица. В Сант Жулии де Лория они прожили полтора месяца и вернулись домой в середине февраля с подарками. Священник Сант Жулии де Лория сочинил несколько месс для виконтессы, которые долго пользовались успехом и были включены в качестве образцовых, в пособие для священников, самим епископом города Урхеля!!

Роже Бернар II де Фуа Великий не получая никаких известий о судьбе Элеоноры Констанции Екатерины де Трасьерра-Тьеррас-де-Гранадилья, дамы д. Альбре хранительницы Камино, Виконтессы Ордино и Сант Жулии де Лория, испытывал чувство радости и начал тихо готовиться к войне против Андорры и епископа Урхеля. Для начала боевых действий нужен был повод, и он принялся искать его. С середины феврали по апрель месяц его стряпчие искали в архивах упоминания о недоимках и об оскорблениях нанесённых андоррцами их величеству. Но все тщетно. В конце концов, он просто приказал своим людям выйти и собрать дань с Андорры в мае месяце, вместо октября. Что было преступлением, так как налоги собирались осенью после сбора урожая. Сбор осеннего налога весной означал, что осенью собирать будет нечего, и служил поводом к восстанию против власти богопротивного синьора.

Через недели три посланные слуги вернулись и сообщили графу, что Элеонора Констанция Екатерина де Трасьерра-Тьеррас-де-Гранадилья, дама д. Альбре хранительница Камино, Виконтесса Ордино и Сант Жулии де Лория запретила давать означенную дань ему, так как она распорядилась отдать её паломникам идущим Камино, для пропитания. Граф стойко перенес новый удар судьбы и по совету своего духовника отложил вмешательства в дела Андорры на неопределенный срок.

Видя, что поползновения графа на права андоррцев получили достойный отпор, другие паррокии начали задумываться о введении власти виконтессы и у себя. Для этой цели они собрали общее собрание в Андорре ла Велья. По итогам, которого было принято решение, отправить послов к королю Франции и к графу Урхельскому, с уведомлением о желании Андоррцев основать свою династию,– Андорра де Трасьерра-Тьеррас-де-Гранадилья во главе с виконтессой Ордино и Сант Жулии де Лория, которая по милости божьей, и по молитвам андоррцев, должна называться,– Элеонорой Андорра де Трасьерра-Тьеррас-де-Гранадилья первая. Все бы сложилось, так как и хотели андоррцы, потому, что королю Франции Андорра была не очень и нужна. Он своих целей,– умиротворения Окситании уже практически добился. И епископу Урхельскому тоже воевать с княжеством не с руки, арабы все еще находились на Пиренейском полуострове и порой наносили чувствительные удары по войскам благочестивых государей. Так бы и появилась в истории Европы ещё одна династия, но обстоятельства не позволили этому случиться. В 1231 году графом Урхельским стал Хайме первый Завоеватель, по совместительству носящий корону Арагона. Он не мог позволить возникнуть еще одному центру государственности на данной ему богом территории в управление. Гонцы с письмами, о невозможности приятия волеизъявления андоррцев, были направлены к королю Франции, Папе римскому. Бланке Кастильской,– королеве матери, не надо было объяснять, где Арагон граничит с Кастилией и Леоном, поэтому из Нормандии, где находился в это время двор, Элеонору вежливо, но настоятельно попросили вернуться ко двору под предлогом, что «тетушка соскучилась». В 1233 году она вернулась к королеве, весь путь её из Андорры в Иль де Франс был устлан восторгами простых людей до которых дошёл слух о Элеоноре Справедливой и её правлении во время, которого святые сходили с небес на землю, что бы увидеть благочестивую деву – государыню.

Её прибытие пришлось, как нельзя кстати, король остро нуждался в своих людях на местах. Буквально в день её появления при дворе заканчивалось дело графа Тибо шампанского, – трубадура. Суть его, как такового состояла, прежде всего, в том, что вассалы графа, – бароны принесли ему оммаж в виде копий и мечей. После чего выгнали его лесничих и его кастелянов с территории графства. Граф, естественно, укротить своих подданных сам не мог, ибо это были вооружённые подданные, и он зависел от них больше, нежели они от него. Вследствие чего он и вынужден был просить помощи верховного своего сюзерена – короля. Король, вернее королева мать не отказала своему верному вассалу, рыцарю и родственнику. (Королева мать Бланка, будучи старше Тибо шампанского на тринадцать лет, доводилась ему двоюродной тетей.) Ей нравились стихи племянника, которые он посвятил ей, еще при жизни её мужа Людовика VII Льва, не убоявшись гнева живого мужа.

«Вот я решился у нее спросить

Довольно нежно и довольно прямо,

За что теперь я удостоен

Совсем другого взгляда.

В ответ она мне с ходу

Твердит, начав смеяться:

Я не могу вас слушать,

О, сколько ж можно петь.

Ко мне подходит ближе, и я молю:

– О, сжальтесь. –

Она в ответ с улыбкой,

Смахнув слезу, мне шепчет:

– Не говорите, сударь, об этом никому…»

Впрочем, эта помеха вскоре была устранена, король помер в 1226г., как говорили не без участия верного рыцаря, его верной жены Бланки,– Тибальда (Тибо) шампанского. Впрочем, это сплетни, граф нежно любил её и всегда оберегал её, и её сына от баронской вольницы, и императора. Бланка помнила добро, особенно тогда, когда это добро помогало увеличить земельный фонд казны государства и особенно домен короля, то есть её сына. По её настоятельной просьбе сын дал графу войско, и мятеж был благополучно подавлен. Никто из зачинщиков не был казнён, и ни одно поместье или замок не был разграблен, ибо так повелел всемилостивейший король. Бароны, пользуясь безграничной милостью короля, выпросили себе прощенье и были прощены, даже более того, король разрешил им принести клятву верности и ему, чтобы он мог всегда защитить их от произвола графов шампанских, что бароны с радостью и сделали. До их светлых голов только через полгода дошло, что принеся клятву королю, они стали его подданными и стали жить по его законам, распрощавшись с половиной своих привилегий. Но было уже слишком поздно, во всех замках Тибо шампанского стояли королевские гарнизоны. Осталось только решить проблему с легитимизацией управления новой королевской территорией. Дело немного осложнялось тем, что помимо графа Тибо на эту землю претендовала его кузина королева Кипра, которой не хотелось быть лишенной наследства. Она попросила 40 тысяч ливров отступного, что король ей и дал. Он, ведь как верховный сюзерен по закону и так ей должен был отдать приданое, либо деньгами, либо землёй. Король выбрал деньги. Теперь Тибо должен был не кузине, а королю, так как средства кузине по закону и по совести должен был выделить он, а не король. Тибо этого не сделал, посчитав, что Крит далеко и крестоносцам и так там хорошо возле гроба Господня. Да, Крит был далеко, и королева не могла вернуть своё приданое, но король близко и королевские войска стоят в его замках, и от желания графа, отдавать долг или не отдавать, мало, что зависело. Так как это всегда бывает с честными и благочестивыми людьми, король обогатился взяв, по закону, под свою руку графства Блуа, Шарт, Сансерр и виконство Шатоден, а в замках Брей и Монтеро, он оставил свои гарнизоны.

Если с графствами было более и, или менее ясно, кого ставить во главе их, то с замками не очень. Так как графство это земля, а земля это урожай и еда, а замок это укрепление без земли и естественно без еды. И, что бы замок исполнял свое предназначение, представителя власти короля на данной территории, ему, – замку, нужен был управитель, который смог бы окрестных синьоров обязать нести продуктовую повинность в пользу короля и обеспечить замок провиантом. Снабжать королевские гарнизоны провиантом, естественно лучше, без угрозы применения военной силы. Идеально было бы основать в замках аббатства, но чрезмерное увеличение церковного, не облагаемого налогами, земельного клина, в центре королевских владений, не совсем подходило набожному королю. В этой обстановке появление бедной, но уже известной родственницы было подобно манне небесной. Король своим именным указом обязал вассалов замка Брей беречь хранительницу Камино, взамен он милостиво разрешал им отправиться в паломничество к гробу святого Якова в любое время. И это действительно королевская милость, ибо крестьян не отпускали во время работ порой даже в церковь, а рыцарь не мог уйти с военной службы. И если кто вдруг занемогал от грехов, то не мог в это время, идти за спасением к гробу святого Якова. Теперь же, после королевской милости, любой болезный мог спастись, если не телом то душой, уйдя в паломничество либо с работ, либо со службы.

Так летом 1234 года в титулатуре Элеоноры появился титул кастелянша – управительница Брей. Бароны в этот раз всё поняли быстро. Если они откажутся охранять хранительницу Камино, то папа вкупе с королём может объявить крестовый поход против них, пример с Лангедоком был так сказать на лицо, поэтому они через две неделе в домовой церкви замка Монтеро принесли клятву верности Элеоноре, как представительнице короля.

Сразу после клятвы её опять, «по просьбе тётушки», привезли ко двору. Королю искали невесту и под прикрытием этих поисков, королева мать решила найти партию для молодой Элеоноры. Если бы не случился казус, навсегда испортивший доверительные отношения между тетушкой и племянницей. Дело было так.

Тибо граф шампанский занятый сочинением очередного творения в честь Бланки Кастильской,– своей дамы сердца, увидел девушку, вернее девочку сидящую на ослике и перо, восхвалявшее Бланку, выпало из его рук. Через трое суток поста и молитв, он с распущенными волосами, босой, в плаще паломника предстал перед Бланкой. Королева мать думавшая, как и ранее услышать от него куртуазные мольбы о неразделённой любви, приготовилась слушать, снисходительно поглядывая на коленопреклоненного паломника. Для большей убедительности своей неприступности, чтобы никто не говорил, что она наедине была с графом, она не отпустила своих фрейлин. Все с нетерпением ждали еще одного шедевра трубадура, когда он вдруг начал свою речь не с перечисления достоинств дамы сердца, а с перечисления своих титулов и подвигов. Под своды залы замка в Сансе, вознеслось,

– Я Теобальдо Великий, король Наварры, граф Шампани, прошу вас обещать мне руку вашей племянницы златовласой Элеоноры Кристины Констанцы Екатерины де Трасьерра-Тьеррас-де-Гранадилья, синьоры Ордино, дамы д. Альбре. хранительница Камино, Устроительницы Брей……..

Дама из дома Коменж – Сесилия де Фуа успела подставить плечо королеве, чем уберегла её от падения. Но она не смогла, уберечь королеву от чувства обиды нахлынувшей на неё. Королева мать плакала и не стеснялась своих слёз. Граф не мог более продолжить и в недоумении стоял посреди зала. Только по прошествие нескольких тягостных минут королева, вытерев глаза от слёз, смогла ему ответить.

– Вы, король? В костюме паломника? Вот и исполняйте долг паломника.

Она указала ему на дверь левой рукой, спрятав правую за спину, давая понять, что отныне он лишен права прикасаться к ней.

Король, как был в одежде паломника, так и пошёл прочь из города, не удосужившись даже обуться. Он так и вернулся в Наварру в одежде паломника. Вскоре Эля получила резной ларец, в котором находился свёрнутый лист пергамента, перевязанный шёлковой ленточкой, небесно голубого цвета. Она развернула его и прочитала,

«Когда умрем мы с вами,

К несчастью вашему, но к счастью моему,

Любовь, как прежде, будет мучить свет,

Все к счастью вашему, к несчастью моему.

И прежней в мире пользоваться властью,

Все, к счастью вашему, к несчастью моему.

– Пресветлая, лишь страсть меня живит,

Всё к счастью вашему, к несчастью моему.

Хоть каждый взор ваш сердце мне и ранит;

Все к счастью вашему, к несчастью моему.

Счастливый, что люблю, счастлив я на вид,

Деяньями светлыми для вас я занят.

Всё к счастью вашему, к несчастью моему.

В прекрасных дамах недостатка нет,

К несчастью вашему, но к счастью моему.

Но лучше вас, уж бог не сотворит,

Всё к счастью вашему к несчастью моему.

Да, да! Умрем, и уж любви не станет,

К несчастью вашему, но к счастью моему».

Эля испугалась, от письма веяло чем-то незнакомым и непонятным. Она не знала, что делать, но ей так хотелось еще и еще читать эти строки. Она несколько ночей не спала пытаясь понять кто и зачем написал для неё это лэ,110 но так и не найдя ответа, вечером в четверг пришли в опочивальню королевы матери.

Бланка уже отпустила своих дам и находилась в комнате только с монахиней цистерианкой. Эля, без церемониального поклона, присела на кровать и передала ей пергамент. Бланка несколько раз прочитала лэ, потом, откинув одеяло, пригласила родственницу лечь рядом с собой, как это было принято в Испании, когда родители оставляли детей одних. Эля, доверчиво прижавшись к теткиному плечу, уснула под молитвы монахини. Утром Бланка еще до утренней службы отправилась в покои сына. Через часа два королевский секретарь вынес из покоев короля грамоту, которую вручил герольду для передачи её по означенному на ней адресу. Ближе к обедне герольд с поклоном передал Элеоноре приказ короля гласивший,

– Облачиться в одежды послушницы, дабы более не смущать своей красотой его подданных. Постоянно находиться в свите королевы матери в качестве послушницы, общаться только с монахами или рыцарями монашествующих орденов, что бы, не впитать скверну греховного мира, и что бы стать первой монахиней основанного королевой монастыря тогда, когда это будет угодно Богу.

На вечерней службе, уже в одежде послушницы Эля стояла рядом с королевой, её глаза еще мокрые от слез светились благодарностью. Эля была благодарна королеве, прежде всего за то, что она спасла её от неведомого. Теперь каждый вечер, когда монахиня чтица уставала читать Священное писание, Эля заменяла её.

Этот случай, по взаимному согласию короля и королевы матери, был предан забвению и упоминался при дворе только как досадливая случайность происшедшая с Тибо шампанским и дамой д. Альбре. Однако уже на следующий год Тибо стал созывать под свое знамя всех недовольных королем и надо сказать, что таковых оказалось не так уж и мало, в частности фландрские рыцари изъявили страстное желание сразиться за честь дамы д. Альбре. Кроме них владетели Бургундского дома тоже изъявили желание вернуть даме д, Альбре, незаконно отданные английской короне французским королём, земли. Как известно, что, если упоминается Англия, так сразу упоминают Бретонцев как их извечных противников. И в этом случае было все так же, граф Бретонский присоединился к союзу против англичан, читай французской короны. И дружная компания стала планировать летнюю кампанию. Но так как король еще не распустил свое ополчение, а казне было достаточно средств, чтобы не распускать его и далее, то указанная троица, вовремя оценив соотношение сил, бросились к папе с просьбой даровать им звание крестоносцев, и отправить их на восток. Что и было исполнено. Кроме того, чтобы фландрские рыцари более не стремились к обладанию новых земель за счет французской короны, Людовик женил Робера д. Артуа на дочери Генриха II герцога Брабантского. По сему случаю были устроены празднества в Компьени.

Пока указанные события неспешно развивались, с Элеонорой произошло небольшое приключение.

Как-то перед вечерней службой, когда она готовила место для королевы в церкви, попросту прибирала скамью и следила за тем чтобы никто не взял богатый молитвенник королевы без королевского благословления, незнакомый рыцарь попросил её приглядеть за его оружием пока он будет исповедоваться.

–Кеннет Мейнард тан Халтон Кавдорский эрл Ранкорн,– представился он.

Эля взяла меч и плащ и почему-то дрожащим голосом сказала,

–Как пожелаете сударь………

В эту службу Эля так истово молилась, как никогда ранее. Ночью она не смогла прочесть и четверти абзаца. Обеспокоенная Королева спросила её,

–Что случилось милое дитя?

Эля чуть не плача рассказала, что сегодня видела в молельне святого Георгия в образе воина церкви носящего имя Кеннет Мейнард тан Халтон Кавдорский эрл Ранкорн.

–Я хочу служить Богу вместе с ним. Благословите, отпустите меня, я пойду в святой поход и буду лечить страждущих молитвой и делом.

Эля плакала все сильнее и сильнее её рыдания и просьбы прерывались возгласами,

–Бог мой!!

В конце концов, она, неестественно глубоко вздохнув, потеряла сознание. Дня два девушка металась в горячке и все королевские лекари не смогли ей помочь, Король объявил молебен о даровании ей выздоровления и двухдневный пост. По прошествии молебна епископ Понс Де Виламур, приглашённый ко двору на очередную тяжбу с домом Фуа, попросил короля о соизволении осмотреть болезную послушницу.

После осмотра, он велел, привести молодого крестоносца и вслух произнести клятву служения святой деве Марии. Кеннет Мейнард тан Халтон Кавдорский эрл Ранкорн сделал это с вдохновенной радостью. Больная, как только услышала, что рыцарь служит только матери Божьей, престала метаться в горячке, а после вкушения святых даров и благословления Епископа мирно уснула.

При дворе этот случай расценили как чудо с дамой д. Альбре и рыцарем Мейнардом Благочестивым из ордена Тамплиеров. Король повелел отразить это в книгах и изобразить в притворе церкви девы Марии в Компьени.

После молитвы епископа больная быстро пошла на поправку. Через два дня епископ принёс ей: 2 головки сыра, 2 каплуна, 2 куропатки, 1 окорок, и две марки серебром, и пергамент с клятвой верности от своих подданных вольных людей Андорры из паррокий Ордино, и сен Сен Лория. Откушав сыра и каплуна, Эля встала с кровати и приказала принести наряды, приличествующие хранительнице Камино и виконтессы Ордино и сен Жулия де Лория. На следующий день к заутрене, служить королеве пришла молодая прекрасная дама, к подолу платья которой многие рыцари, в знак своего восхищения, приклонили свои колена.

Королева мать не стала возражать против присутствия молодой и красивой дамы во время мессы, напротив она всячески способствовала тому, что Элеонора как можно чаще показывалась в её обществе. Король, заметив присутствие «новой» прелестницы в окружении королевы матери. Прелестницы явно нарушавшей его повеление о Послушнице, попытался выяснить, чем, собственно говоря, было вызвано её появление и все последующие действия, включающие и явную недавнюю опалу Элеоноры.

– Сын мой,– ответила ему королева мать,– вы среди дел государства и так мало уделяете внимание своей свите, и её виду, что я должна указать Вам на это. Моя «прелестница», как вы её изволите называть, по навету ваших людей, являет собой пример целомудрия и красоты, на ней одето все приличествующее её происхождению. Атлас, она носит как хранительница Камино, голубой пояс, как родственница короля, а белый шелковый шарф приличествует ей носить, как напоминание об обете, послушницы, принадлежать Богу и быть его служанкой, как Мария из Магдалы. Скажите Ваше Высочество, почему служанка вашей жены простушка из Флершамбо, носит шелковый пояс, расшитый серебром, а вы не следите за выполнением своих распоряжений о роскоши для простолюдинок? Вы не обратили на это внимание, хотя видитесь с этой простушкой каждый день, когда идете на мессу с королевой? Мадам из рода доброго Комменж и та не всякая может носить такое сокровище.

Король, улыбнувшись, ответил,

– Матушка, обещайте мне что вы и далее будите, следить за нарядами наших слуг. Правота ваша сродни правоте Божьей матери. Давайте помолимся сегодня об этом в благодарственном молебне и забудем навсегда об этом недоразумении. Я же порошу вас все– таки, что бы дама д, Альбре она же Элеонора Констанция Екатерина де Трасьерра-Тьеррас-де-Гранадилья, хранительница Камино, Виконтесса Ордино и Сент Жулии де Лория, всегда на время святой мессы находилась возле вас матушка, держа в руках молитвенник, что бы своей красотой свидетельствовать о красоте слова Господня. И на этом моём решении давайте остановимся, – заявил король довольно твердым тоном, слегка повышая голос в конце своей маленькой речи. Королева мать поклонилась в ответ.

Так как инцидент был исчерпан, ко всеобщему удовольствию, жизнь при дворе пошла своим чередом, утром месса, потом государственные дела, потом обедня, потом обед, потом ужин, потом вечеря. Часто ужин был заменяем вечерней мессой по просьбе короля. Этот распорядок был, изредка нарушаем турнирами или выступлением трубадуров. Двор осенью 1236 года находился еще в Компьени, когда случилось событие, изменившее жизнь Элеоноры дамы д. Альбре.

Понс Де Виламур, приглашённый ко двору на очередную тяжбу с домом Фуа, попросил королеву о соизволении поговорить с её племянницей о судьбе вверенных ей господом подданных. Получив разрешение, он провел в беседе с ней около часа. Тема беседы или точнее разговора была следующая.– «Налоги и Повинности вольных жителей паррокий Андорры в пользу Камино». Прелат мягко увещевал прекрасную госпожу в необходимости увеличения налогов и сбора их в серебряной монете. Как правило, сюзерены тех времен не всегда правильно разбирались в вопросах политэкономии и часто отдавали на откуп налоги, и свои привилегии, о чем позже жалели. Но в этом случае владетельная госпожа не вняла увещеваниям прелата, как потом он сказал,– «гласу божественной мудрости об устроение мирских дел». И отказалась на отрез повышать налоги, и собирать их в серебре, взамен она настоятельно рекомендовала ввести общие работы для всех граждан Андорры для починки дорог и мостов через ручьи.

Причем мосты через ручьи делать только таких размеров, чтобы несколько гружёных ослов могли пройти за раз по ним. С этим прелату пришлось согласиться и он, отправляясь по его словам возблагодарить господа, за мудрость правительницы (да именно так!!!) Камино, что бы как – то скрыть своё поражение в переговорах, словно по неосторожности обмолвился о том, что король сейчас принимает послов от пресвитера Иоанна. А представляет ему их, ей известный Кеннет Мейнард тан Халтон Кавдорский эрл Ранкорн, и что она может пройти с ним в залу для приемов, куда она бы не прошла бы, никогда без королевы матери. Бровки разлетайки удивлённо вскинулись вверх, словно крылья ласточки и хранительница Камино приклонила колени в знак благодарности. Она все-таки была молодой женщиной и как все женщины любопытна. Учтиво подав даме руку, прелат повел её в большую залу, специально отведённую для заседаний королевского совета. Большая зала отличалась от других покоев не только своими размерами, но и тем, что была побелена. Для писцов были устроены специальные места на балконах связанных между собой деревянными галереями. На одну из таких галерей прелат и препроводил хранительницу Камино. Забыв поблагодарить сопровождающее лицо, Эля с любопытством стала рассматривать разыгрываемое перед её глазами государственной важности действо. Ни король, ни рыцарь разбившей ей сердце, не привлекли её внимание, она их видела не однократно, и увидит ещё, никуда они не денутся из своего королевства, а вот послы пресвитера это другое дело, они могут уехать и никогда не вернуться более. Поэтому она рассматривала их с вниманием и интересом. Она более оживилась, когда стали приносить подарки королю и читать послание. Впрочем, на само послание она не обратила внимания, так как все они были, по её мнению, одинаковы. Все послания говорили о мире, но почему-то вели к войне. Вот подарки другое дело, красивая вещь говорит только о своей красоте и, ну, и еще о вкусе хозяйки. Ей очень понравился кожаный футляр для послания из тесненной кожи. Такие она видела у себя на родине, когда мавры приходили мириться с синьорами или наоборот, когда синьоры приходили мириться к маврам. В таких футлярах, как правило, хранились написанные на шёлке клятвы верности. Несколько штук шёлка зеленого цвета и византийской работы ночная рубашка, так же заслужили её благосклонного взора. Потом она внимательно осмотрела все посольство, – «ничего нового», отметила она про себя. И лишь когда луч солнца освятил лицо главного посла, стоявшего неподалёку от короля, она осознала, что ничего более красивого, она в жизни не видела. У Эли вдруг занемели ноги, она вынуждена была опереться на перила, и только через минут двадцать смогла перевести взгляд на короля.