Троянский конь

Все воины, от простых до знатных, чувствовали накатывающий прилив судьбы, как будто сами боги играли на струнах их судеб. Взгляды всех были обращены на высокие стены Трои, где копилось великое ожидание – приближение решающей битвы, в которой каждый готов был исполнить свою часть легенды.

В шатре Агамемнона, где восседали лидеры греческих племен, кипели страсти и стратегии. Родной брат Агамемнона Менелай из Спарты; советник Паламед, сын Навплия; аргосский царь Диомед, сын Тидея; прославленный мудростью царь Пилоса Нестор и сын его Антилох; владелец лука Геракла Филоктет; два Аякса: один – сын Саламинского царя Теламона – Теламонид, отличавшийся великой силой и ростом; и другой, приземистый, – сын Локридского царя Ойлея – Оилид; Одиссей – сын Лаэрта; Ахиллес – сын Пелея; Патрокл, сын Менетия и прорицатель Калхант.

Каждый вождь имел слово в обсуждениях, взвешивая мудрость старика Нестора против озорного остроумия Одиссея. В центре внимания была предстоящая битва, исход которой определит судьбу Трои.

– Приветствую вас всех на легендарных берегах Трои, – торжественно произнес Агамемнон, обращаясь к собравшимся. – Тяготы позади, и мы, наконец, явились сюда все вместе, на ненавистные земли врага, что так коварно похитили жену моего брата.

Вожди сидели плечом к плечу, их взгляды были полны решимости. Каждый из них был готов отдать свою жизнь за дело, ради которого они пересекли Эгейское море.

– Тысячелетия запомнят этот день, – продолжал Агамемнон, его голос звучал как предсказание судьбы. – Пусть наши подвиги будут воспеты в веках, пусть каждый удар нашего меча станет шагом к свободе и справедливости! Позабудьте о страхах и сомнениях – победа будет за нами, ибо с нами правда!

Волна одобрительных криков прокатилась по рядам воинов, их вера в победу была неизменной, и каждый из них чувствовал себя частью чего-то великого и непобедимого. В этот момент не существовало ни раздоров, ни соперничества – лишь объединяющая всех цель, славная и праведная. Сама земля содрогнется от их решимости и боевого духа.

– Я помню, как вместе с греками сватался к Елене и все поклялись: кем бы она ни была выбрана, остальные помогут ему против врагов. Сегодня вы здесь, и это приносит мне огромное удовольствие, – с душевным теплом приветствовал Менелай.

– Они хранят свою клятву, ибо в этом их честь, – отозвался прорицатель Калхант. – Но, Агамемнон, пусть не убаюкивает вас прошлое: Троя – грозный враг, доселе неприступный. Поэтому необходимо разработать ясный и верный план войны.

Агамемнон нахмурил брови, задумавшись над словами Калханта. Он знал, что под внешним спокойствием прорицатель всегда скрывал мудрость, готовую в нужный момент развернуться в точный совет. Троя представляла собой крепкую крепость, овеянную мифами и гордостью, и легкомыслие могло стать роковой ошибкой.

– Ты прав, Калхант, – наконец произнес Агамемнон, – Мы не можем полагаться лишь на былую славу и обещания. Мы будем мудры, если выслушаем все мнения и составим стратегически грамотный план.

– Гера даровала мне видение грядущих событий, – продолжил Калхант, слегка прикрыв глаза, как будто обращаясь к внутреннему свету. – Я видел пламя, охватывающее стены Трои, но это пламя зажжено не только мечом, но также хитростью и мужеством. Нам нужны не только воины-герои, но и мужи мудрые, чтобы растопить сердце города. Возможно, есть способ обойти стены без прямого столкновения.

Слово Калханта возымело действие, как ветер, разносящий семена сквозь плодородные поля. Вожди зашептались друг с другом, оценивая возможности и принимая к сведению пророчество. Взвешивались идеи, обсуждались стратегии – от морских блокад до хитроумных уловок. Каждый присутствующий понимал: чтобы победить Трою, им необходимо быть едиными и дальновидными.

– Не следует забывать, что с нами великий Ахиллес, чьё имя повергнет троянцев в дрожь, – воскликнул Аякс Оилид, и воины воскликнули в единогласном согласии. Лишь Агамемнон изогнул губы в презрительной усмешке.

– Мы – истинная сила, греки, когда все едины, – произнёс Агамемнон. Паламед и Нестор обменялись многозначительными взглядами, но промолчали.

– Конечно, мы великая сила, но нельзя забывать, как одно имя Ахиллеса заставляет сердца врагов трепетать, – заметил Одиссей и дружески похлопал его по плечу.

Агамемнон посмотрел на Одиссея, его взгляд потемнел, но голос оставался твердым и непреклонным.

– Одно имя, сколь бы велико оно ни было, не победит войну, – сказал он, медленно оглядывая собравшихся. – Наша сила в единстве, и хотите ли вы этого или нет, но не следует возлагать слишком много на одного лишь человека. Даже Ахиллес, как бы сильный он ни был, нуждается в наших копьях и щитах.

Воины смолкли, задумавшись над словами предводителя. А мудрый Нестор шагнув вперёд, добавил смягчающим голосом:

– Агамемнон прав. Каждый из нас – это звено в великой цепи, и без единства эта цепь порвётся. Вспомните наши прошлые победы. Ахиллес был велик, но ведь и мы вставали плечом к плечу, и вместе осуществляли подвиги.

Воцарилась мертвая тишина, нарушаемая лишь ветром, трепавшим штандарты. Воины понимали, что это был более, чем простой спор – на кону стояла судьба всей армии, а возможно, и всей Греции. И вот, выступил с речью Менелай, разделивший свою мысль с собратьями:

– Пусть Ахиллес ведёт нас вперед, но пусть ведет как наш равный, а не как один. В этом его истинное величие – умение вдохновлять всех нас действовать вместе.

– Согласен, – подтвердил Паламед, – но сейчас нам надо решить, кто отправится в Трою послами, чтобы передать наши требования.

– Ох, эти формальности, – сплюнул Менелай, – я бы взял своих воинов и уже напал на них! Я принял этого Париса в своём доме, как подобает царевичу, а он сбежал с моей женой. Какие тут могут быть переговоры? Законы гостеприимства попраны!

– Твою злость я понимаю, мой друг, – сочувственно сказал Одиссей, – но одна лишь ярость войны не выигрывает, особенно когда враг так могуч, как Троя.

– Нам нужно действовать с умом, – подхватил Нестор, поседевший во множестве битв. – Искусство дипломатии не менее важно, чем острие меча. Если мы не сможем убедить троянцев поступать по справедливости, то по крайней мере поймём их слабости.

– Правильно говоришь, Нестор, – заметил Диомед, его глаза горели стремлением к борьбе. – Нам необходимо тщательно подготовиться. Если Троя и не пойдёт на уступки, посольство даст нам время собрать все силы, причём не только яростью и гневом, но и мудростью и стратегией.

– Пусть это станет последним мирным предложением, – сказал Менелай, выпрямившись, словно воздушный заряд молнии прошёл по его телу. – Если не согласятся, значит, сами выберут свою судьбу. Пусть возмездие богов станет нашим союзником.

– Тогда будем искать подходящих послов, – предложил Паламед, словно подводя черту под этой дискуссией. – Иногда одно правильно сказанное слово может склонить чашу весов больше, чем тысяча мечей. Давайте рассмотрим, кто достаточно мудр и дипломатичен, чтобы достойно представить нас перед царём Приамом.

– Одиссей прав, – согласился Ахиллес. – Каков его меч в сражении, так и мудры его речи, чего нельзя сказать о некоторых. – О том, кого он имел в виду, никому не было секретом.

– Как смеешь ты в моём шатре подобные речи вести? – вспыхнул Агамемнон. – Будешь повиноваться мне, и если скажу принести воды, побежишь.

– Ты не царь мне, и желания твои мне безразличны, – ответил Ахиллес. – Здесь я лишь ради Патрокла, моего побратима, и Одиссея, чьё мнение уважаю превыше многих. Я не давал клятвы, ведь не сватался к Елене.

– Сохраните ваш гнев для врагов, – прервал их Калхант. – Иначе наш великий поход на Трою окончится, не начавшись.

Агамемнон, бросив последний гневный взгляд на Ахиллеса, предложил: – Отправим послами Одиссея и Диомеда. Они справятся с задачей.

Возражений не поступило. Никто не сомневался в таланте Одиссея вести переговоры и находить общий язык даже с самыми трудными противниками. Диомед же, известный своей доблестью и непреклонностью, обеспечивал надежную защиту.

– Что ж, друзья, – начал Одиссей, выпрямившись и обратившись к присутствующим. – Нам нужно действовать мудро. Время не терпит, и наша удача может зависеть от каждого из нас. Пусть наши сердца остаются спокойными, ведь только так мы сможем одержать победу.

Диомед кивнул, поддерживая мудреца:

– Мы знаем, что Троя – крепкий орешек, и от этого похода зависит честь каждого ахейца. Но, объединив наши силы и смекалку Одиссея, мы не оставим врагу шанса.

После этого собрания вождей войска вновь погрузились в привычную суету подготовки. Ахиллес, несколько успокоившись, отошёл в сторону, где его ожидал Патрокл. Вид его друга помогал ему обрести равновесие, тем более что Патрокл всегда знал нужные слова, чтобы подсластить горечь обид.

Тем временем Одиссей и Диомед завершали приготовления к важной миссии. Они понимали всю степень ответственности, возложенной на их плечи. Троянцы не были настолько просты, чтобы легко уступить всем требованиям врага. Однако обоих объединяла уверенность в своих способностях и решимость довести дело до конца. Их благородная цель – восстановление мира или конечная победа, – звала их вперёд.

***

– Разыгрывается путевка в Тартар. Незабвенный отпуск длиною в тысячу лет. Неужто совсем нет желающих? – обратился Зевс к богам, проходя мимо их застолья, его голос был одновременно веселым и суровым. Гера, встречаясь взглядом с Афиной, закатила глаза. Афина лишь улыбнулась.

– Да никто не хочет вмешиваться в войну смертных, – заметил Арес. – Не стоит жертвовать собой ради этих людишек и потом томиться в заточении Тартара.

– Ну почему так критично? Теперь там, на самом деле, все совсем не плохо. Я выделил средства, и сторукие вместе с циклопами занялись обустройством Тартара. Это станет местом, полным возможностей для глубоких размышлений.

Афина, сидя за столом в расслабленной позе, приподняла брови и усмехнулась:

– Обустройство – это, конечно, замечательно, но как насчет интернета и удобного транспорта до земной сферы? Или, возможно, там появятся курорты и круглосуточные кафе с амброзией? Тогда я, быть может, и подумаю о такой локации для медитации.

Дионис, задумчиво посмотрел на Афину. Его тонкие пальцы легко перекатывались вокруг кубка с вином, и он, наконец, произнес, улыбаясь:

– Да, в мире смертных такие перспективы открывают новые грани отдыха. Тем не менее, головокружительные высоты Олимпа все же привлекательнее, хотя и огненный вид на котлы Тартара может кого-то заинтересовать.

– Шутники, – весело рассмеялся Зевс, охватывая взглядом собравшихся, – Тартар превратится в прекрасное и незабываемое место.

– Ну и отправляйся туда, и оставайся навеки в своем обожаемом Тартаре, как раз и с ремонтом поможешь, – с презрительной насмешкой прорычала Гера, так, чтобы услышали лишь Афина и Посейдон, сидящие рядом. Последние, не удержавшись, разразились неистовым смехом, привлекая взор Громовержца.

– О, похоже, у нас появились добровольцы, начнем оформление?

– Нет, отнюдь нет, – поспешно удержал его Посейдон, – я лишь вообразил, как пятидесятиглавые гекантохейры берутся за ремонт. Ведь, как известно, сколько голов, столько и мнений.

Зал буквально сотрясался от смеха. Даже Аид, обычно безразличный ко всему в мире живых, позволил себе лёгкую улыбку и добавил:

– А я-то гадал, что за глухие звуки доносятся из стен моего царства, а это, оказывается, сосед Тартар затеял ремонт.

– Ха-ха, братья, я помню одного Петросяна… но бог с ним, – засмеялся Зевс, – Ладно Посейдон, который вот-вот сменит профессию с бога морей на бога смеха, но как же тебя, Аид, занесло в эти воды юмора?

Аид чуть приподнял уголки губ, вместе с тем оставаясь в своей привычной сдержанности, и ответил, не скрывая иронии:

– Ну, брат мой, когда в царстве теней тишина и покой, порой даже самый мрачный бог поддаётся искушению доброго смеха. Однако, знай, я всегда возвращаюсь к привычным своим заботам – ведь у меня нет «ремонта» среди резидентов моего царства.

Афина, наконец, оторвавшись от истории, подхватила тему, наблюдая за весёлым настроением своих собратьев:

– Да уж, какой бы шум ни доносился из Тартара, похоже, нам всем стоит помнить, что иногда даже сами боги нуждаются в передышке от своих божественных забот. И, может быть, нашему Зевсу следовало бы подумать о создании божественной комедийной программы? Гера могла бы стать нашим неизменным главным критиком.

– Возможно, это бы скрасило вечера на Олимпе, – с шутливой торжественностью возвестил Зевс, – но не стоит забывать, что иногда великая молчаливая мощь может стать величайшим нашим союзником, как у истинного царя царства теней, – он подмигнул Аиду.

Аид лишь пожал плечами, и принял так знакомый всем беспристрастный вид.

Афина, немного помедлив, добавила:

– Может, нам следует пригласить самого Гефеста? Не сомневаюсь, он бы сумел направить энергию стольких голов в нужное русло. Да и дизайн улучшить никогда не лишнее – недаром же его творчество считается образцом. Что думаешь, Посейдон?

Посейдон, прокручивая в мыслях планы на возможное обновление предвечных тёмных коридоров Тартара, одобрительно кивнул:

Гефест с недовольством обнажил зубы:

– Почему сразу я?! Посейдон также силён в строительстве. Недаром он возводил Великую Трою для царя Лаомедонта. Такой опыт не дано утопить ни в вине, ни в амброзии.

Посейдон сверкнул глазами, полными гнева:

– Как смеешь ты напоминать мне об этом?!

– Тишина! – вмешался Зевс, пресекая назревающий конфликт. – Хватит шуток, собрание окончено, можете быть свободны. И последнее предостережение: тот, кто осмелится вмешаться в войну греков и троянцев, испытает такие страдания, что пребывание в Тартаре покажется сладчайшим отдыхом! – с грозной убедительностью провозгласил Зевс Олимпийский.

Глава 8

– Царь Приам, – обратился к нему стражник, – пожаловали послы со стана греков: Одиссей, царь Итаки, и Диомед, царь Аргоса.

– Одни из самых приближенных к Агамемнону, – задумчиво произнес Приам. – Диомед – воин могучий, но куда больше меня тревожит изощренный ум Одиссея.

– Что Ахилл на поле боя, то Одиссей на переговорах, так говорят, – заметил Антенор.

– Поверь, нет более опасного врага, чем умный соперник на поле брани, – признался Гектор.

– Сейчас и узнаем, кто в чем преуспел, – заключил Приам, обращаясь к стражнику: – А гонцы из Эфиопии и Фракии еще не прибыли? – стражник покачал головой. – Хорошо, впусти греков.

Одиссей и Диомед вошли в царские покои, приветствуемые взорами присутствующих троянских вельмож. Их уверенные шаги и непринуждённая осанка выдавали опытных воинов и искусных политиков. Одиссей, деликатно кивнув в сторону царя Приама, первым заговорил, голос его звучал ровно и уверенно, демонстрируя глубокое внутреннее спокойствие.

– О великий Приам, царь Трои, мы прибыли с мирною вестью и надеждой на благоразумие. Примем ли мы вызов богов и не попытаемся ли разрешить наши разногласия мирно, пока это ещё возможно?

Приам молчал, вглядываясь в лицо Одиссея, словно пытался прочесть в его глазах истинные намерения греков. Диомед стоял немного позади, скрестив руки на груди, его взгляд был строг и неотступен, но в его позе не чувствовалась враждебность, лишь напряжённое ожидание.

Антенор, воспользовавшись паузой, воскликнул:

– Достойные речи, Одиссей, но где реальные доказательства вашей готовности обсудить мирное соглашение? Как мы можем доверять, если после стольких лет между нами пролегает глубокая пропасть недоверия?

Одиссей мягко обратился к Антенору:

– Мы понимаем вашу настороженность. Разве недостаточно того, что мы пришли с открытыми ликами и без мечей в руках? Мы предлагаем обсудить условия, которые предотвратят грядущие сражения, разрушительные и для греков, и для троянцев.

– Желаете отведать чего-либо? У нас принято относиться с уважением к послам, – с любезной интонацией спросил Приам. – А затем перейдем к сути нашей встречи.

– Благодарю, о Приам, но не стоит. Я предпочитаю решать дела прежде, чем расслабляться. Итак, перейду к главному. Как вам известно, греки явились сюда не для того, чтобы ловить рыбу и любоваться красотами троянского побережья и долины Скамандра.

– Уж точно не для этого, – с ироничным блеском в глазах ответил Приам. Одиссей ответил ему улыбкой.

– Верно. Мы прибыли в Трою, дабы смыть позор, что, словно клеймо, лег на греков от рук троянцев. Украсть жену хозяина, будучи его гостями, – поступок, по меньшей мере, недостойный.

– А если я скажу, что мы не оступились законами гостеприимства, когда приняли Елену к себе в город, поскольку она добровольно изъявила желание отправиться с моими сыновьями. Троя никогда не закрывает дверей, перед людьми, обратившихся к ней с добрыми намерениями. К тому же, Одиссей, сам посуди, кто мы такие, чтобы противиться воле богов, в частности богини Афродиты, которая подарила любовь Парису и Елене. Это замысел богов, и нам людям, остается только внимать им и подчиняться.

– Как ты смеешь вплетать богов в свои низкие замыслы? – вскричал Диомед, грозно сверкнув глазами, а затем, устремив взгляд на Париса, презрительно сплюнул. – Твой сын своим поступком попрал честь и достоинство Трои, и над вами занесён меч правосудия великих ахейцев! – подтвердил он, выхватывая меч из ножен.

– Посол неприкосновенен, – спокойно возразил Приам, – но даже послам известны границы дозволенного. Поэтому, будь разумнее, Диомед, и впредь не произноси столь дерзновенных речей.

– Кто ты такой, чтобы учить меня мудрости? Лучше было бы с младенчества прививать своему сыну Парису принципы морали и чести. Но, видно, сам ты их не знаешь, и потому твой отпрыск так же несведущ в этих вопросах.

Приам прищурился, в его глазах заиграли искры гнева, но царь сдержал свои эмоции, не желая уподобляться пылкому ахейцу. Он гордо произнес:

– Слова, подобные мечам, могут убивать, но мир – это дело мудрецов, а не гневных юнцов, подвластных вспыльчивости и ярости. Я не стану же скатываться до уровня тех, кто сеет раздор. Торжествует тот, кто умеет сохранять спокойствие даже в час бури.

Диомед выпрямился и ощутил, как буря эмоций внутри него немного утихает. Несмотря на свое негодование, он не мог не признать тонкую дипломатичность Приама. Однако, горячая природа ахейцев взывала к действию, а не к словам.

– Если мечи и прольют кровь, то это не разрушит истинную честь, – сказал Диомед, склонив голову в знак уважения. – Вдоволь говорим мы слова, но лишь боги и судьба решат исход. Но знай: мы не отступим, пока наша справедливость не восторжествует.

Приам выдержал взгляд Диомеда, в его глазах не было ни тени смущения. Он глубоко вдохнул и продолжил говорить с ледяным спокойствием:

– Ты забываешь, что древние законы, освященные узами неба и земли, соединяют нас, Диомед. Когда ты развязываешь войну между живыми, ты становишься врагом богов и другом демонов. Помни об этом, прежде чем приступить к действиям, не вписывающимся в здравый смысл и умеренность.

Диомед усмехнулся, его улыбка была опасной и полна презрения. Он шагнул ближе к трону, словно пораженный собственной неукротимой природой.

– На чьей стороне боги, мы узнаем в битве, старик. Но у тебя остался всего один выбор: сложи оружие и верни Елену, иначе судьба Трои будет запечатана кровью. Я ухожу, но мой меч всегда готов вернуться, если ты не услышишь голос разума.

Приам нахмурился от таких слов, его старческие глаза затуманились гневом и обидой. Эти удары по его чести становились невыносимыми, и, пусть он хоть и привык к многолетнему доверию и уважению, которыми его одаривали богобоязненные троянцы, каждое новое обвинение в немощи и неспособности пробуждало в нем горечь. Тем не менее, старый царь сплотил свое мужество, ответив Диомеду с холодным пренебрежением:

– На словах ты велик, но и великие греки теряли голову за дерзость. Я вас не боюсь, ни тебя, ни твоего воинства, ибо я взываю к справедливости богов, призывающей судить каждого по делам его. Пусть судят меня и мой дом, но, уверяю тебя, и Ахейцев богам не стоит упускать из виду.

Диомед даже не подумал разоружиться от этих слов, напротив, из его глаз исходило пламя решимости. Он поднял меч:

– На что же ты надеешься, когда в результате твоей глупости сгинет вся Троя?

Приам, не теряя спокойствия, поднял руку, призывая к вниманию, и изрёк:

– Мы с тобой, Диомед, неизбежно стоим по разные стороны предначертанного богами конфликта. Мне не нужно оправдывать перед тобой поступки моего сына, как и тебе передо мной – твои деяния. Однако я призываю тебя к рассудительности и взвешенности в словах, раз уж ты переступил порог нашего города с миссией миротворца.

Слова старого царя вызвали бурю смешанных эмоций в сердце Диомеда. Жажда справедливости и желание отомстить за причинённые боль и унижение были слишком сильны, чтобы удовлетвориться лишь воистину высокопарными речами.

Воины, собравшиеся за спинами правителей, то и дело обменивались тревожными взглядами, понимая, что из любой неосторожной речи может возникнуть противостояние, которое поглотит весь зал. Но Диомед, не отступая от уже заведённой темы, продолжил восклицать, переполненный чувством праведного гнева.

– И тем не менее, сам факт, что ты оправдываешь поступки своего сына, говорит о твоей слабости. Наши клинки смертельны, но страшнее угроза тьмы, в которую ты готов погрузить свой народ за одно лишь стремление сохранить лживый мир.

Волна негодования прокатилась по залу. Одиссей хотел было произнести слово, да не успел, как Антон вскочил с места, выхватывая меч, и кинулся на Диомеда. Тот устремился ему навстречу. Однако их несокрушимая ярость не смогла соединиться, ибо все собравшиеся вскочили, удерживая их, не позволяя клинкам встретиться. Одиссей пытался успокоить Диомеда, Гектор – Антона.

– Как смеешь ты, пёс, так обращаться к человеку, который годится тебе в отцы? Или смелость твоя лишь против стариков пробуждается?

– Кого ты псом назвал?! – проревел Диомед, изо всех сил вырываясь из крепких рук, – Ты безвестен, таким и останешься, – угрожал он Антону сжатыми кулаками, – Завтра на рассвете мы сойдемся в бою, и ты ответишь за свою дерзость.

– А чего ждать до завтра, трус? Давай здесь и сейчас! – кричал разъярённый Антон.

Напряжение в зале достигло апогея. Слова обрастали силой, донимая каждого присутствующего, как осенний ветер деревья. Окружавшие друзей люди с трудом сдерживали их яростные порывы, осознавая, что ещё миг – и священные стены зала станут свидетелями кровопролития.

Одиссей возник между двумя рассерженными противниками. Величие его фигуры, казалось, всеобъемлюще заполнило пространство, а голос его обладал верховной властью успокаивать буйную натуру.

– Остановитесь, друзья, – произнёс он твердо. – Не сейчас и не так – сами знаете. Ваша драка только позорит нас перед лицом всех собравшихся, ибо не это украшает тех, кто сеет мудрость на полях борьбы. Наше время здесь и сейчас больше не принадлежит разборкам и колкостям. Мы пришли, чтобы решать важные дела, а не проливать кровь попусту.

– Антон, – сдержанно обратился к нему Приам. – Будь спокоен, друг мой. – Его голос подействовал на Антона, и тот, под руку с Гектором, который, шепча что-то ободряющее ему на ухо и дружелюбно похлопывая по плечу, вернулся на свое место. Приам обратился к Одиссею: – Видишь ли, продолжать переговоры сегодня бессмысленно, они сорваны. Предлагаю перенести их на завтра, каково же твое мнение?

– Согласен, царь Приам, завтра продолжим, а сейчас позволь мне увезти моего друга Диомеда в греческий стан, пока здесь не вспыхнула ненужная потасовка.

– Конечно, вас сопроводят воины Трои, дабы по дороге вас никто не потревожил, слово Приама.

Одиссей кивнул и решительно отвернул Диомеда от Антона, которые, в свою очередь, не отрывали взгляда друг от друга, горящего неприкрытой ненавистью.

Послы удалялись, сопровождаемые троянскими воинами, в то время как их шаги звучали эхом по каменистой дороге, отдаляя их от грозного взгляда Антона. Они двигались в безмолвии, погружённые в собственные размышления.

***

Антон лежал в постели и не мог заснуть. Отчасти от предстоящего боя, от части от своей не сдержанности во время переговоров. Темные мысли, как тучи, закрыли светлые перспективы завтрашнего дня. Он знал, что ошибка, допущенная им в пылу разговора, могла дорого стоить не только ему, но и всем, кто полагался на его здравомыслие и уверенность.

«Спокойствие, только спокойствие», – твердил он про себя, стараясь убедить собственный разум успокоиться. Но воспоминания о резких осуждающих словах, которыми он вчера наградил своего оппонента, не давали покоя. Он представлял, как лицо Диомеда выражало удивление, затем недоумение и, наконец, досаду. Эти эмоции, как архивные кадры, прокручивались перед его внутренним взором не переставая.