Полная версия
Абсурд без границ. Антология бизарро, вирда и абсурдистского хоррора
Одна из слушательниц припустила огня в лампе, придвинулась ближе к рассказчику, и последний продолжал:
– Я не удивился бы, если бы застал в своей комнате пожар, вора, бешеную собаку… Я не удивился бы, если бы обвалился потолок, провалился пол, попадали стены… Всё это естественно и понятно. Но как мог попасть в мою комнату гроб? Откуда он взялся? Дорогой, женский, сделанный, очевидно, для молодой аристократки, – как мог он попасть в убогую комнату мелкого чиновника? Пуст он или внутри его – труп? Кто же она, эта безвременно покончившая с жизнью богачка, нанёсшая мне такой странный и страшный визит? Мучительная тайна!
«Если здесь не чудо, то преступление», – блеснуло в моей голове.
Я терялся в догадках. Дверь во время моего отсутствия была заперта и место, где находился ключ, было известно только моим очень близким друзьям. Не друзья же поставили мне гроб. Можно было также предположить, что гроб был принесён ко мне гробовщиками по ошибке. Они могли обознаться, ошибиться этажом или дверью и внести гроб не туда, куда следует. Но кому не известно, что наши гробовщики не выйдут из комнаты, прежде чем не получат за работу или, по крайней мере, на чай?
«Духи предсказали мне смерть, – думал я. – Не они ли уже постарались кстати снабдить меня и гробом?»
Я, господа, не верю и не верил в спиритизм, но такое совпадение может повергнуть в мистическое настроение даже философа.
«Но всё это глупо, и я труслив, как школьник, – решил я. – То был оптический обман – и больше ничего! Идя домой, я был так мрачно настроен, что не мудрено, если мои больные нервы увидели гроб… Конечно, оптический обман! Что же другое?»
Дождь хлестал меня по лицу, а ветер сердито трепал мои полы, шапку… Я озяб и страшно промок. Нужно было идти, но… куда? Воротиться к себе – значило бы подвергнуть себя риску увидеть гроб ещё раз, а это зрелище было выше моих сил. Я, не видевший вокруг себя ни одной живой души, не слышавший ни одного человеческого звука, оставшись один, наедине с гробом, в котором, быть может, лежало мёртвое тело, мог бы лишиться рассудка. Оставаться же на улице под проливным дождём и в холоде было невозможно.
Я порешил отправиться ночевать к другу моему Упокоеву, впоследствии, как вам известно, застрелившемуся. Жил он в меблированных комнатах купца Черепова, что в Мёртвом переулке.
Панихидин вытер холодный пот, выступивший на его бледном лице, и, тяжело вздохнув, продолжал:
– Дома я своего друга не застал. Постучавшись к нему в дверь и убедившись, что его нет дома, я нащупал на перекладине ключ, отпер дверь и вошёл. Я сбросил с себя на пол мокрую шубу и, нащупав в темноте диван, сел отдохнуть. Было темно… В оконной вентиляции тоскливо жужжал ветер. В печи монотонно насвистывал свою однообразную песню сверчок. В Кремле ударили к рождественской заутрене. Я поспешил зажечь спичку. Но свет не избавил меня от мрачного настроения, а напротив. Страшный, невыразимый ужас овладел мною вновь… Я вскрикнул, пошатнулся и, не чувствуя себя, выбежал из номера…
В комнате товарища я увидел то же, что и у себя, – гроб!
Гроб товарища был почти вдвое больше моего, и коричневая обивка придавала ему какой-то особенно мрачный колорит. Как он попал сюда? Что это был оптический обман – сомневаться уже было невозможно… Не мог же в каждой комнате быть гроб! Очевидно, то была болезнь моих нервов, была галлюцинация. Куда бы я ни пошёл теперь, я всюду увидел бы перед собой страшное жилище смерти. Стало быть, я сходил с ума, заболевал чем-то вроде «гробомании», и причину умопомешательства искать было недолго: стоило только вспомнить спиритический сеанс и слова Спинозы…
«Я схожу с ума? – подумал я в ужасе, хватая себя за голову. – Боже мой! Что же делать?!»
Голова моя трещала, ноги подкашивались… Дождь лил, как из ведра, ветер пронизывал насквозь, а на мне не было ни шубы, ни шапки. Ворочаться за ними в номер было невозможно, выше сил моих… Страх крепко сжимал меня в своих холодных объятиях. Волосы мои встали дыбом, с лица струился холодный пот, хотя я и верил, что то была галлюцинация.
– Что было делать? – продолжал Панихидин. – Я сходил с ума и рисковал страшно простудиться. К счастью, я вспомнил, что недалеко от Мёртвого переулка живёт мой хороший приятель, недавно только кончивший врач, Погостов, бывший со мной в ту ночь на спиритическом сеансе. Я поспешил к нему… Тогда он ещё не был женат на богатой купчихе и жил на пятом этаже дома статского советника Кладбищенского.
У Погостова моим нервам суждено было претерпеть ещё новую пытку. Взбираясь на пятый этаж, я услышал страшный шум. Наверху кто-то бежал, сильно стуча ногами и хлопая дверьми.
– Ко мне! – услышал я раздирающий душу крик. – Ко мне! Дворник!
И через мгновение навстречу мне сверху вниз по лестнице неслась тёмная фигура в шубе и помятом цилиндре…
– Погостов! – воскликнул я, узнав друга моего Погостова. – Это вы? Что с вами?
Поравнявшись со мной, Погостов остановился и судорожно схватил меня за руку. Он был бледен, тяжело дышал, дрожал. Глаза его беспорядочно блуждали, грудь вздымалась…
– Это вы, Панихидин? – спросил он глухим голосом. – Но вы ли это? Вы бледны, словно выходец из могилы… Да полно, не галлюцинация ли вы?.. Боже мой… вы страшны…
– Но что с вами? На вас лица нет!
– Ох, дайте, голубчик, перевести дух… Я рад, что вас увидел, если это действительно вы, а не оптический обман. Проклятый спиритический сеанс… Он так расстроил мои нервы, что я, представьте, воротившись сейчас домой, увидел у себя в комнате… гроб!
Я не верил своим ушам и попросил повторить.
– Гроб, настоящий гроб! – сказал доктор, садясь в изнеможении на ступень. – Я не трус, но ведь и сам чёрт испугается, если после спиритического сеанса натолкнётся в потёмках на гроб!
Путаясь и заикаясь, я рассказал доктору про гробы, виденные мною…
Минуту глядели мы друг на друга, выпуча глаза и удивлённо раскрыв рты. Потом же, чтобы убедиться, что мы не галлюцинируем, мы принялись щипать друг друга.
– Нам обоим больно, – сказал доктор, – стало быть, сейчас мы не спим и видим друг друга не во сне. Стало быть, гробы, мой и оба ваши, – не оптический обман, а нечто существующее. Что же теперь, батенька, делать?
Простояв битый час на холодной лестнице и теряясь в догадках и предположениях, мы страшно озябли и порешили отбросить малодушный страх и, разбудив коридорного, пойти с ним в комнату доктора. Так мы и сделали. Войдя в номер, зажгли свечу, и в самом деле увидели гроб, обитый белым глазетом, с золотой бахромой и кистями. Коридорный набожно перекрестился.
– Теперь можно узнать, – сказал бледный доктор, дрожа всем телом, – пуст этот гроб или же… он обитаем?
После долгой, понятной нерешимости доктор нагнулся и, стиснув от страха и ожидания зубы, сорвал с гроба крышку. Мы взглянули в гроб и…
Гроб был пуст…
Покойника в нём не было, но зато мы нашли в нём письмо такого содержания:
«Милый Погостов! Ты знаешь, что дела моего тестя пришли в страшный упадок. Он залез в долги по горло. Завтра или послезавтра явятся описывать его имущество, и это окончательно погубит его семью и мою, погубит нашу честь, что для меня дороже всего. На вчерашнем семейном совете мы решили припрятать всё ценное и дорогое. Так как всё имущество моего тестя заключается в гробах (он, как тебе известно, гробовых дел мастер, лучший в городе), то мы порешили припрятать самые лучшие гробы. Я обращаюсь к тебе, как к другу, помоги мне, спаси наше состояние и нашу честь! В надежде, что ты поможешь нам сохранить наше имущество, посылаю тебе, голубчик, один гроб, который прошу спрятать у себя и хранить впредь до востребования. Без помощи знакомых и друзей мы погибнем. Надеюсь, что ты не откажешь мне, тем более, что гроб простоит у тебя не более недели. Всем, кого я считаю за наших истинных друзей, я послал по гробу и надеюсь на их великодушие и благородство.
Любящий тебя Иван Челюстин».
После этого я месяца три лечился от расстройства нервов, друг же наш, зять гробовщика, спас и честь свою, и имущество, и уже содержит бюро погребальных процессий и торгует памятниками и надгробными плитами. Дела его идут неважно, и каждый вечер теперь, входя к себе, я всё боюсь, что увижу около своей кровати белый мраморный памятник или катафалк.
Константин Волкичевский
КУЗДРА РВОЧЕТ ЖРУШАТЬ
Константин Волкичевский пишет прозу и стихи в жанрах хоррора и вирда, а также переводит настольные ролевые игры. Его стараниями увидели свет локализации таких игр, как «Pathfinder», хоррор-вестерн «Deadlands» и «Trail of Cthulhu» – первая ролевая игра во вселенной Мифов Ктулху, изданная на русском языке. Первые публикации творчества Константина увидели свет в антологиях издательства «Хоррорскоп-Пресс».
Скрютаившись за обветшарпанной верстолешницей, Бокр безутщетно искоживался заглухомирить скорячечное грудцебиение. В темнотьме за дворотами неторопешно, будточно просмакивая вздружас беззащимого и уязвитного прожитателя доместья, шагаркали ногоктистые лаподошвы.
Куздра издавле преслеживала Бокра, проглодная и зложорливая до рыхлакомой и нежневинной мяслоти его вычадёнка, и Бокр так и не искрутрился пробмапошить взакруг лапальца чустрый обонюх глокой кровохотницы.
Бокр пломертво затвер растверь на шпиколду, ноднако созмекал, что Куздре не помешновить такобной препядой. Он прятужил слуши – из сночивальни под грозлухий шагопот чадоядки шлестихим эхолоском буршал всхрокойный снопот Бокрёнка. Бокр ни на секновение не разволял себе веромниться, что Куздра отствоясит вспрочь. Подторя его умыслючениям, дворота заскрещали под нападиском костулых и изгибких клешногтей. Жрищница всхросилась на обглоту – створнизы раствери захрущали и вструипались росстыпчатыми вздувлаками щепыльного сыпороха. Робегающий скользляд Бокра сосредно вниматился на пьедеставку с кухварными зубрезами. Егда хвадонь его сжатила дубянную ухвоять обрезвия, стверь надрустно крохнула и упалилась из раствода. Схлятывая студязкие слюзы, стекаплющие по затылу его пересорствой горлотки, Бокр вглязрелся в темглоту. По челбу его скалзла испотрина – в предхожей доместья видначился горбязлый, злостлявый очёбраз Куздры.
Здогровые глазерцала пронзрили Бокра, и тот кожкурой прощутивствовал высточаемую ими бесцысленную желчтокость и хищнорадную жралчность. Сустяшки его жмадоней обезледнели, он цепше и креплее сжискнул жмыкоятку рубзака. Однем не нако Бокр не присознал, что его поддаволя на секновение ослабрешилась, и он машневольно ствомкнул занавеки яблаз. Распахрыть их Бокра вызбудил мьязмрад обжигряющего злыхония Куздры и терзчительная пролезь в жришечнике. Промельсясь по кухнате маревытой тьменью, Куздра впечаздила Бокра разрегтями к деребовой гвоздене. Клызвия её штеко и хрустло будланули утрюхо Бокра, расчлермотали лентроха его кишнуров и вытялокли требухлый клусток на багроплённые кровалым взрезивом половни. Глорло Бокра вспензырилось кляксводами сукровистой сплювны. Резнож подневознанно метянулся к жрюзглой рвачле Куздры, но с лязгвоном выпальзнул из хвальцев.
Мутнуманными мыскрами Бокр признимал, что мгни его сочтякают, но нынчас ему оставыпалась послючительная задучасть как отчителя – не дозвустить Куздру к Бокрёнку. И тотчда же ожидежды Бокра вдребезгнулись, когдва с леступеней прозвёсся спроснихонький шёписк.
«А-а…»
Бокрёнок раздрёмался от шрумкой грохорьбы. Вспорвотыми вздогкими и раздромзанной горлоткой Бокр взвыздал исстон бессимощного, отчадёжного безначаянья.
Взерцала Куздры навострелились на жракомую и нежнащитную добичь. Хвататочным осказался одинственный прывок, и Бокрёнок ницпластался под когстрыми разлапами детожрюдища. Чадпрыск Бокра изовсильно вызвивался под осклыкалым, слюнызжущим жрылом, но изовследние износилы оствинули его едмгновременно с рвервым вглыдом Куздры в его мяслые жрани. Преневзирая всхныданиями и хрыстошными захриками Бокра, Куздра раздробнажила рёбренности визрещащего и заблёбывающегося вскровавой блервотой Бокрёнка, вцепрызлась ему в кишроха острезкими бритвогтями и кровожделенно рвачала его курдячить. Егда блишь в светавнях доместья восхобрезнуло солнцветило, ни родитец, ни исчадыш не выжистали до заряссвета.
Александр Гуляев
ГЛАЗ ПУТАНЫ
Александр Гуляев – поэт, писатель, бард. Доктор наук, доктор философии. Стихотворения опубликованы в литературных альманахах, периодических изданиях, литературных порталах. Имеет ряд научно-популярных публикаций в региональных изданиях, научных публикаций в специализированной литературе. Рассказы и сказки в 2022—23 гг. опубликованы более чем в тридцати антологиях («КИФ-5», «Шаг в бесконечность», «Фантлаб о любви», «Сказания о тропах судьбы», «Туман» и др.). Победитель ряда российских и международных литературных конкурсов и фестивалей. Член жюри международной литературной премии «Алиса-2023». Член Союза деятелей культуры и искусства. Член Союза детских и юношеских писателей.
Шлюха была невероятно красива. Разумеется, привлекательности ей добавлял бурлящий в венах Нэда бурбон. И всё же, всё же. Встреть Нэд её где-нибудь ещё, пусть даже в этом же откровенном наряде, он бы ни за что не догадался о роде её занятий. А уж в проститутках Нэд разбирался более чем хорошо. Его «дружок» побывал в сотнях тел представительниц древнейшей профессии самых разных национальностей, возрастов и габаритов. Но такой красоты не встречал ещё ни сам мужчина, ни его моментально взметнувшийся к небу при виде наряда женщины «дружок».
Невесомое платье из какого-то струящегося золотистого материла, полупрозрачное, скорее открывающее, чем закрывающее спортивное тело, позволяющее рассмотреть высокие трусики-бикини и роскошную натуральную грудь. Движения молочных желез в такт походке не были стеснены ни топом, ни бюстгальтером, ни модными нынче тейпами. Грудь была свободна от дополнительной одежды, и только соски были закрыты какими-то декоративными наклейками в виде шестиконечных звёзд.
Нэд облизнул пересохшие губы, ведь именно он проведёт сегодняшнюю ночь с этой женщиной. Несмотря на более высокую, чем он обычно платил проституткам, цену. Ничего, разницу потом можно будет отжать у барыг на Четырнадцатой. Никуда они не денутся, кулаки Нэда очень доходчиво вбивают истину даже в самые тупые головы.
С животным рычанием разгорячённый бурбоном Нэд повалил уже успевшую освободиться от своего волшебного платья путану на койку в номере дешёвого мотеля. Мужчина протянул покрытые густой рыжей шерстью пальцы к звёздочкам на груди, намереваясь освободить соски красотки, но встретил неожиданное сопротивление. Руки девушки с невероятной силой перехватили его запястья буквально в паре сантиметров от вожделенных молочно-белых полусфер.
– Нет, – сказала проститутка. – За свои деньги ты можешь иметь меня, как тебе захочется, но звёздочки не трогай.
И добавила, увидев недоумённый взгляд Нэда:
– Боюсь сглаза.
Выражение лица у девушки при этом было совершенно серьёзным.
«Небось, у неё там два соска (он видывал и такое) или пластику делала и рубцы теперь», – подумал про себя Нэд и решил не портить себе удовольствие от любования красивым телом. Он опустил руку вниз и одним движением сорвал с красотки нижнее бельё.
Шлюха действительно отработала потраченные деньги на все сто. Оргазмы сотрясали тело Нэда один за другим, пока он, то ли забывшись в порыве страсти, то ли решив-таки утолить своё любопытство, не впился зубами в кончик груди путаны и не сорвал ту самую звёздочку. Девушка моментально прекратила бешеную скачку, несмотря на то, что «дружок» внутри её тела жаждал продолжения.
На груди проститутки не было ни рубцов, ни второго соска. Точнее, соска не было ни одного. Вместо него идеальное полушарие украшал глаз. Веко поднялось, и глаз немигающе уставился на Нэда. Если бы мужчина мог сейчас посмотреть в лицо путаны, он бы увидел, что её правый, настоящий глаз неестественно закатился куда-то вверх так, что в глазнице остался только испещрённый набухшими кровеносными сосудами белок.
Но Нэд не мог этого видеть. Вертикальный зрачок, как у семейства кошачьих, глаза на груди полностью парализовал его разум и волю. Нэд уже не видел и не чувствовал, как из пупка шлюхи выметнулся длинный гибкий язык, усыпанный множеством сочащихся желез, и обвил его обнажённое тело, обильно увлажняя едкой слизью и сжимая-стискивая, перемалывая кости. А затем этот влажный кокон, некогда бывший Нэдом Битти втянулся туда же, где ещё пару минут назад с восторгом резвился его похотливый «дружок».
Вадим Кулаков
ДОМ
Вадим Кулаков – молодой писатель и поэт из города Орехово-Зуево. Есть публикации в нескольких сборниках издательства «Перископ-Волга», журнале «Русский динозавр» и газете «Народные промыслы». Участник семинара «Глубинка-2023», «Мы выросли в России», лонг-лист фестиваля «Зелёный листок». Финалист конкурсов «Фонарь-2023» и «Мцыри».
Оголённая лампочка голодно рябила, выплёвывая жидковато-ненадёжный свет и втягивая его обратно. Во всём доме, кроме коридора, свет был выключен, и только здесь светило равномерное постукивание и одноголосое жужжание одинокой мухи.
Сношенная обувь покорно притаилась, раскиданная. Язычки ботинок приподнимаются, желая оглядеть пространство вокруг, тут же прячутся, напуганные исчезновением привычного освещения. Выжидают, как хорошие охотники. Создаётся впечатление, что обувь дышит, наполняет резиновые лёгкие застоявшимся воздухом, зевнув, выдыхает.
Дверцы шкафа настежь раскрыты – широкие ладони уснувшего великана, две ровные гряды миниатюрной горы. Внутри – инструменты, припасы, медикаменты, вода, книги по истории искусства.
Ковёр седеет от непрошеной пыли, грустно чахнет под осторожным вкрадчивым шагом. Он уже устал так лежать и лежать – изо дня в день – созерцая плоскую подошву чавкающих тапок. Предметы домашнего обихода словно презирали его за пассивное недвижение и молодцеватую ветхость.
Где-то далеко, в углу смежной комнаты заскрипела кровать и раздался оглушительный кашель. От него дрожали стены и слезились глаза. Кашель сменился хрипом, засыванием тяжёлого воздуха, скрипы – перестановкой грузного тела. Сергей шумно поднялся.
Окна в его комнате всегда плотно зашторены и не пропускают ни единой частички разрозненного стука. Окажись на дворе чума, война, голод или смерть, Сергей не услышит ни знойного разложения, ни выстрелов с бранью, ни жалких стенаний, ни всхлипов умирающих. Ничто не проникнет в просторы его маленького тёмного пространства, кончающегося бесконечностью.
Сергей встал с кровати и пошёл к окну. Неужели он хочет отодвинуть штору? Пожилой карниз напрягся и вытянулся по струнке, как бравый гвардеец. Шторы молчат всегда. Недвижимы. Спокойны, как ночное море в лунных россыпях. Если по комнате ударит солнечный свет – разрушающий яркий свет опального Солнца – кто знает, что случится…
Пожар? Воздух вдруг загорится, и яростное пламя будет разрывать хрупкие испуганные предметы…
Землетрясение? Пол подскочит, согнётся от удара тектонических плит, а стены разорвутся, пойдут по швам, как картонный домик.
Наводнение? Вода прорвёт тонкое стекло, снесёт Сергея, задует небольшую лампадку, который год коптящую угол грязного потолка.
Сергей подошёл к окну, отодвинул штору.
Ничего не произошло. Худощавое стекло с двух сторон было обклеено обрывками газет. Свет легонько пробивался через пожелтевшие страницы, но тихий, приглушённый, который грел, но не обжигал. Трещало что-то про полёты в космос, рождение и умирание стран, конфликты на условных границах, бесконечное Великое переселение.
Почему газеты вечно врут? Про победу над чумой, войной, голодом и смертью. Над оледенением и потеплением, над богатством и бедностью, безграмотностью, абортами, перенаселением, миграцией, расизмом, изнасилованиями, разводами, безработицей, кумовством, преступностью, беспределом полиции, наркоманией, алкоголизмом, низкими зарплатами, судебными исками, костлявыми собаками, толстыми котами, молодыми бабушками, постаревшими младенцами…
Почему газеты вечно врут?
Почему приходится прятаться в маленькой скромной обители?
Никого не впускать…
В ванной комнате давно сдохла лампочка, однако она забыла убрать за собой, поэтому по рыжей отсыревшей плитке раскидан горчично-жёлтый болезненный цвет. Сергей принимает ванну каждое вялое зелёное утро. Какая-то могучая сила управляет его сонным сознанием, пока он крутит хрупкие вентили, смотрит опухшими глазами, как из тонкого кривоносого крана плещется седая ровная струйка, кладёт своё дородное тело, набросав пирамиды коленей, превращаясь, с бульком, в маленькое растёкшееся пятно.
Ржавчина подъела корни расплывчатой бадьи, подобралась к основанию крана, оккупировала раковину. Она заменила влагу и воздушную пыль, вросла в само пространство. Пока Сергей лежал в ванне, он незаметно для себя сам становился кусочком этой жестокой хищной субстанции.
Приняв ванну, Сергей тщательно вытирается облезлым полотенцем с дедовской избой, затерянной где-то в столетиях. Крыша сомкнутых ладоней, свежее поле, глубокие искренние ели. Полотенце возвращается на крючок сослужившим, влажно-пятнистым.
Сергей медленно переваливается в кухню, разбивает яйца, разбавляет кипятком жирновато-горький кофе. На столе ночуют хлебные крошки и пара грязных тарелок. Засыхает два пакетика выдохшегося чая. Сергей завтракает медленно, размеренно покачивая ногой, и что-то бормочет.
Вся его жизнь написана пятнами на жирной немытой плите. Его поведение истолковано плакатами с отклеивающимися углами, развешанными по комнате. Его привычки отражает немного помятая, но уютная лохматая мебель.
Позавтракав, Сергей углубляется в книгу или фильму, бегущую по телевизору рассыпчатой рябью. Главное – не открывать новости, не знать, что происходит там, снаружи.
Существует ли вообще какое-то там снаружи?
Иногда оттуда, от пространства вне окон и стен доносится какая-то песня. Красивая, тонкая, она будто соткана из мириады искренних чистых слезинок, рождаемых сердечным горем и тоской.
Стрекот телевизора, жар огненного сковородочного масла, урчание скучающего умывальника благоразумно старались заглушить её, но песня пробивалась, её ласковый свободный полёт невозможно остановить.
Руки у Сергея в это время дрожали, тянулись либо к каменной дверной ручке, либо к ножу. Но ручка давно была скручена, дверь заколочена, а нож, обыграв сизым лезвием, ступился.
Что страшного может произойти в изжитой сытой квартире?
В родном близкородственном доме?
Когда Сергей перевёл дыхание, прогнав внутри себя поток оранжевого пара, он страшно замер, выпучив глаза и разорвав лицо гримасой немого крика.
От замурованного окна отклеился кусочек жёваной газеты, и в комнату пробивался свежий свет расцветшей живой улицы.
Ася Лисичкина
ШИШКА
Ася Лисичкина родилась в провинциальном городке на Волге. С детства Ася проявляла любовь к чтению и письму. После окончания университета Ася работала копирайтером в небольшом рекламном агентстве. Однако её жизнь приняла странный оборот после одного таинственного происшествия. С тех пор Асю не отпускает ощущение, что это реальность пишет её саму через рассказы.
Верёвкин шёл по лесной тропинке и думал о чём-то своём. Мимо пробежала белка, запуталась в ветках и скрылась. Верёвкин машинально проводил её взглядом, а потом вдруг остановился и уставился на сосновую шишку. Его внимание привлекло что-то красное, сверкавшее среди чешуек. Верёвкин поднял шишку и осмотрел. Это была красная кнопка. Верёвкин нажал. Раздался лёгкий щелчок. Шишка в его руке завибрировала.
«Ой!», – сказал Верёвкин и выронил её на землю. С лёгким звоном шишка отпрыгнула на несколько метров в сторону. В тот же самый момент Верёвкин ощутил лёгкий толчок в грудь. Под майкой у него что-то неприятно зашевелилось. Верёвкин рванул майку вверх и с ужасом уставился на свою голую грудь, на которой теперь было три пупырчатых розовых выступа – два в ряд и один под ними. Вокруг были видны мелкие чёрные волоски, чуть загибающиеся вниз, как иглы дикобраза. Выступы лениво и плавно шевелились.
Челюсть Верёвкина мелко затряслась. Ему показалось, что он сейчас упадёт в обморок. Но вместо этого ноги его сами собой сделали два неуверенных шага назад. Страх холодной змейкой вполз ему в душу. «Так!», – сказал Верёвкин сам себе. – «Спокойно…» Он вытащил из кармана брюк носовой платок и осторожно, двумя пальцами, вытер выступивший на лбу липкий пот. Выросты на груди лениво колыхались.
«Всё дело в шишке!» – догадался Верёвкин. Эта мысль пришла в голову ему неожиданно, сама по себе, без всяких усилий с его стороны. Соображал он быстро. Было ясно, если он хочет сохранить контроль над ситуацией, надо что-то предпринять.
Верёвкин огляделся и нашёл взглядом злополучную шишку. Она лежала чуть в стороне от тропинки, недалеко от небольшого поваленного дерева. Верёвкин судорожно вздохнул, в два шага подошёл к шишке, поднял её и решительно нажал на кнопку. И тут же почувствовал, словно кто-то невидимый с силой ударил его в живот. У Верёвкина перехватило дыхание, и он повалился в траву. Шишка со звоном отлетела в сторону. Из-под майки полезло что-то чёрное и мохнатое. Ужас в душе Верёвкина усилился. Рядом с выступами на груди появился ещё один, более крупный. Он был покрыт густым мехом, изгибался в суставах и тоже шевелился. Не прошло и несколько секунд, как всё существо Верёвкина было пронизано растущим ужасом. Тишину леса нарушали только звуки его собственного хриплого дыхания и негромкие щелчки. Чтобы хоть как-то скрыть ужас, Верёвкин закричал. И тут же услышал слабый крик другого человека, похожий на его собственный. Голос явно раздавался прямо из-за спины. Это напугало Верёвкина ещё сильнее. Теперь он точно знал, что с ним происходит нечто страшное. Хотелось бежать без оглядки. Однако он чувствовал себя обессиленным и только тихо стонал, поднимаясь на четвереньки.