Моя лучшая книга

– Да я могу безо всего этого обойтись.

– Вы-то можете, а другие никак.

– Но меня другие не интересуют. Ведь болит-то у меня. И здесь болит, и здесь…

– У вас, видно, и с головой не все в порядке.

– Вы так думаете, доктор?

– Убеждена. Надо голову проверить, и в первую очередь. К невропатологу вам надо, дорогой, к невропатологу. А как только головку наладите, так сразу ко мне. И все тут же пройдет.

– Ладно, доктор, я пойду. Значит, все, что у меня в портфеле, – икру, крабов, кофе, – все это к невропатологу нести? Счастливо, доктор.

Инициатива масс

Секретарь парткома НИИ машиностроения зашел в кабинет директора и сказал:

– Иваныч, отстаем мы от народа.

Семен Иваныч от испуга стал таращить глаза так, будто хотел увидеть тот самый народ, от которого отставал.

– Так ведь же повесили в цехах лозунги: «Даешь гласность!», «Берешь демократию!».

– Мало, – сказал Селезнев.

– Вахтеру выговор объявили за отсутствие самокритики.

– За что, за что?

– Ну, в его дежурство, пока он спал, из столовой два мешка сахара вынесли, с него кепку сняли и штаны.

– Ерунда это все. Демократия – это инициатива масс. Посмотри, на соседнем заводе люди сами директора выбрали.

У Семена Иваныча глаза снова полезли на лоб.

– Ты что же, от меня избавиться хочешь?

– Я хочу, чтобы люди пар выпустили, кипят люди-то. Вон позавчера скандал устроили, кричали, почему столовая в обед не работает, – обнаглели вконец. Короче, – сказал Селезнев, – надо нам кого-нибудь из завотделами переизбрать. Ну, к примеру, Ивана Сергеевича Загоруйко.

– Да ты что, – возмутился директор, – он же приличный человек, не пьет, знания, опыт…

– Вот и хорошо, – сказал Селезнев. – Головой работать надо, а не другим местом. Пораскинешь мозгами, поговори с Загоруйко, потом позвони в отдел, намекни: мол, молодым дорогу, пора развивать инициативу масс.

Директор набрал номер отдела. К телефону подошел Поляков, инженер довольно склочный. «Как раз то, что надо», – подумал директор и стал намекать со свойственной ему изобретательностью:

– Слышь, Поляков, ты завотделом хочешь стать?

– Ну, – сказал Поляков.

– Баранки гну, – остроумно ответил директор. – Это тебе не при старом прижиме. Сейчас народ сам тебя выбрать должен. Бери народ и дуй к секретарю парткома. Так, мол, и так, хотим выбрать нового завотделом.

Через десять минут в кабинет секретаря парткома ворвались пятеро под предводительством Полякова. Это были Тимофеев Сергей Васильевич, человек скромный, неразговорчивый. Тамара Степановна, женщина полная и болтливая, Аркашка, так его все называют – Аркашка, есть такие люди, им уже под пятьдесят, а они все Аркашка да Аркашка, Галька Зеленова – наша отечественная секс-бомба. Вот уже сколько лет не может найти себе бомбоубежище, и Поляков.

Вот он, Поляков, и начал:

– Всюду люди перестраиваются, начальников себе выбирают, а мы что, космополиты, что ли, какие?

Секретарь парткома Селезнев говорит:

– Вот они, первые ростки нашей демократии. Давайте собирать собрание.

На следующий день собрались. Директор пришел, председатель месткома.

Селезнев говорит:

– Мы собрались сегодня здесь по просьбе трудящихся. Иван Сергеевич Загоруйко, который успешно руководил отделом, оказался неперспективным работником. Как считаешь, Иван Сергеевич?

Загоруйко говорит:

– Я давно уже за собой стал замечать, что я неперспективный. Чувствовал, что надо меня переизбрать, а сказать стеснялся.

– Вот, – сказал Селезнев, – Иван Сергеевич это вовремя понял, с первого раза. Два раза объяснять не пришлось. Так что давайте выбирать. Какие будут предложения?

Тимофеев тихо так, скромно встает и говорит:

– Я предлагаю Тимофеева. У него опыт, связи, трезвый взгляд на дело.

Народ заволновался. Все думали, что он Полякова выдвинет. А тут он сам выдвинулся.

Тогда Мария Степановна говорит:

– А я чем хуже? Я себя тоже предлагаю. У меня тоже связи. Два раза замужем была.

Галька Зеленова вскочила, кричит:

– Как вам не стыдно? Это нескромно. Я тоже в начальники хочу. Я молодая, активная.

Аркашка говорит:

– А я что, рыжий, что ли?

Поляков, который всю эту кашу заварил, кричит:

– Товарищи, что же это такое?! Что же вы все без очереди лезете? Каждый себя предлагает, а меня кто же предложит? Я должен быть начальником. У меня и поддержка сверху.

Он посмотрел на директора, но тот сделал вид, что в первый раз его видит.

Селезнев говорит:

– Молодцы, дружно взялись за дело. Смелее, товарищи, резче. Давайте обсуждать кандидатуры. Кто предложил Тимофеева?

Сергей Васильевич говорит:

– Я предложил Тимофеева. Он человек непьющий, негулящий. Знания его вам известны. Да чего там, вы меня все знаете.

Тамара Степановна говорит:

– Знаем, знаем, снега зимой не допросишься.

Галька Зеленова говорит:

– А позавчера в лифте ехали. Народу много было. Он ко мне прижался так, будто холостой. Я ему на пятом этаже говорю: «Сергей Васильевич, что же вы ко мне прижались-то так, ведь мы с вами в лифте уже одни остались», а он мне говорит: «Ой, извините, я вас не заметил».

Поляков говорит:

– А чего его в начальники выбирать, его, того и гляди, ногами вперед понесут, а туда же – в начальники.

В общем, четверо проголосовали против одного.

Мария Степановна встает и говорит:

– Голубчики вы мои, всем за свой счет давать буду, отпуск всем летом дам, тебе, Аркаша, безвозмездную ссуду выбью, вам, товарищ Поляков, квартиру будем хлопотать.

Сергей Васильевич говорит:

– А мне чего?

– А вас в начальники выберем, но в следующий раз.

Сергей Васильевич говорит:

– И вас в следующий раз. А сейчас я против. Она два часа по телефону треплется, в обед по магазинам бегает, а потом ест два часа и чавкает, как устрица.

Мария Степановна покраснела и говорит:

– А устрица, между прочим, не чавкает.

Сергей Васильевич говорит:

– Вот видите, даже устрицы не чавкают, а вы чавкаете.

Галька Зеленова говорит:

– Да, Мария Степановна, вы столько едите, что у вас вся кровь к желудку приливает, голове ничего не остается, поэтому вы ничего не соображаете.

Четверо проголосовали против, одна воздержалась.

Аркашка стал говорить:

– Ребята, вы меня знаете, за отдел буду глотку драть. В обиду вас не дам.

– Ты сначала мне десятку отдай, – сказал Сергей Васильевич.

– Да возьмите вы свою десятку, – говорит Аркашка и сует Сергею Васильевичу в руку трешку.

Пока тот бумажку рассматривал, Галька Зеленова опять вскочила:

– А что ты мне говорил?

– А что? – побледнел Аркашка.

– Жить, – говорит, – без тебя не могу. Потом пожил и говорит: «Жить с тобой не могу». Так можешь или не можешь? Скажи при всех.

Аркашка говорит:

– Да что же это такое? Я с женой еле-еле живу, а тут еще одна пристает.

Мария Степановна опомнилась и говорит:

– Аркаша, как же вы можете быть начальником отдела, если вы постоянно портите в комнате воздух… Своим гнусным одеколоном по шестьдесят копеек литр. Я вас все спросить хотела: вы им брызгаетесь или внутрь употребляете?

Судьба Аркашки была решена. Видно, он настолько сам себе стал противен, что все пятеро проголосовали против.

– Вот это активность масс, – сказал, потирая руки, секретарь парткома. – Смелее, товарищи, жестче. Всю правду в глаза. Это по-нашему, по-советски.

Тут Гальки Зеленовой очередь подошла. Она говорит:

– Товарищи, сегодня, когда весь наш советский народ в едином порыве сплотился для великих свершений, я, как и весь наш народ…

Сергей Васильевич говорит:

– Какой «наш народ», если у нее по первому мужу фамилия Цукерман?

Галька так и села с открытым ртом.

Мария Степановна говорит:

– Да уж, Галочка, какой уж тут народ, если вы, извиняюсь, с Аркашкой жили. А чтобы с Аркашкой жить, это вообще надо веру в коммунизм потерять.

Аркашка вскочил:

– Какое вы имеете право оскорблять светлое будущее всего человечества! Я здесь вообще ни при чем. Это она со мной жила, а я об этом понятия не имею. Я женатый человек.

Короче, против Гальки проголосовали.

Полякова очередь настала. Все приготовились. Поляков встает ни жив ни мертв.

– Я, – говорит, – свою кандидатуру снимаю. Лучше жить рядовым, чем облитым грязью.

Все говорят:

– Нет уж, извините, всем так всем.

Сергей Васильевич говорит:

– Стукач вы, вот вы кто.

Поляков говорит:

– Почему стукач?

– А потому что, когда вы после обеда спите, все время головой об стол стучите.

Секретарь парткома говорит:

– Ну что ж, я считаю, что выборы проходят в поистине демократической атмосфере. Активность масс достигла предела. И поскольку других кандидатур нет, я предлагаю на пост начальника отдела Ивана Сергеевича Загоруйко. А что, он человек надежный: с Галькой Зеленовой не жил, ест мало, головой не стучит. Думаю, с отделом справится. Одним словом, кто за то, чтобы начальником был он?

Все подняли руки. На том собрание и кончилось. Уходя, Селезнев сказал директору:

– Вот так надо с народом работать.

А на другой день в газете появилась заметка, в которой сообщалось, что в институте в обстановке принципиального обсуждения и инициативы масс единогласно был выбран новый завотделом Иван Сергеевич Загоруйко.

Как я был предпринимателем

Сейчас все богатые предприниматели: татары, армяне, евреи – все они называются «новые русские».

Я думаю: дай-ка я тоже стану этим «новым русским». Куплю чего-нибудь подешевле, продам подороже и разбогатею.

Один приятель мне говорит:

– Не связывайся, от этого бизнеса одна головная боль!

«Ничего, – думаю, – главное – начальный капитал добыть». Прихожу к другу, говорю:

– Дай денег на начальный капитал!

Он говорит:

– Не дам, не хочу друга терять.

Я говорю:

– Как же ты меня потеряешь?

Он говорит:

– А вот как деньги дам, так сразу и потеряю.

«Ладно, – думаю, – мы пойдем другим путем».

Собрал дома все шмотки: два костюма тренировочных, пальто ратиновое, пуховую перину и бюстгальтер жены девятого размера. Поехал на вещевой рынок, развесил все, стою, жду, когда разбогатею. Уже минут десять жду, а все никак.

Подошел мужик с бородой, говорит:

– Ты за место платить собираешься?

Я говорю:

– Как разбогатею, так сразу, а пока у меня всего три монетки на метро.

Весь день простоял – ничего. К концу дня опять этот с бородой подходит, говорит:

– Хочешь, я у тебя все это барахло за сто тысяч куплю?

Я думаю: ну не тащить же мне все это назад…

– Бери, – говорю.

Положил сто тысяч в карман, только уйти хотел, как этот с бородой говорит:

– Ну что, разбогател?

Я говорю:

– Ну так, чуть-чуть.

– Ну, – говорит, – плати за место.

Я говорю:

– Сколько?

– Двести тысяч.

Я говорю:

– Знаешь, кто ты после этого? Козел бородатый!

И тут же рядом с ним амбал появляется и говорит:

– А за козла ответишь!

Я сразу сто тысяч и отдал. Бородатый говорит:

– Обыщи его, Коля!

Коля взял меня за ноги и поднял. Потом как тряхнет: из меня все три монетки и высыпались.

Я кричу:

– Отпусти!

Бородатый говорит:

– Ну раз просит…

Коля и отпустил. Я с высоты прямо на голову и пришел. Приехал домой, думаю: верно говорят, от этого бизнеса одна головная боль.

Но я на достигнутом не остановился. Я решил в Турцию поехать, чтобы там стать «новым русским». Денег занял и заделался «челноком». В Турции мне понравилось. Номер у нас в Стамбуле был трехместный, то есть с двумя узбеками на одной кровати. Потом меня на турецком базаре чуть в гарем не продали. Но это не важно, главное, что я там обувь нашел прямо на фабрике-изготовителе и по дешевке. Классная обувь! Хозяин клялся, что еще ни один клиент не жаловался. Купил целых 800 пар. Привез в Москву. Притащил в магазин, говорю директору:

– Вот обувь – суперлюкс, ни один клиент еще на качество не жаловался.

Директор посмотрел обувь и говорит:

– А как же они пожалуются, если это туфли для покойников? Вот, гляди, подошва картонная.

Я сначала дар речи потерял, а потом в себя пришел, говорю:

– Что ж, по-вашему, покойники обычно мало ходят, они в основном, как правило, лежат.

Я говорю:

– Правильно, но они обычно лежат в обуви, и в хорошей обуви им лежать будет приятнее.

Он говорит:

– Где же я тебе столько покойников возьму, здесь же у тебя обуви на два кладбища вперед.

«Что ж, – думаю, – делать?» Думал, думал и придумал. Продам-ка я их у метро, пока-то народ до дома дойдет, пока разберется, а я уже у другого метро. Сел у метро, продаю по дешевке. Идут нарасхват. Но я же не думал, что они так быстро… Минут через пятнадцать смотрю, они меня уже окружают с туфлями на руках.

– Ты, – говорят, – гад, почему нам туфли для покойников всучил?

Я говорю:

– Мужики, вы чего, все равно рано или поздно все там будем.

Они говорят:

– Но ты значительно раньше.

И давай меня этими туфлями лупить. Деньги отобрали, туфли не вернули. Пошел я в бюро ритуальных услуг, сдал им остатки по дешевке.

Они говорят:

– Вот если бы ты нам гробы из Америки поставлял, ты бы сразу миллионером сделался. Такие гробы есть американские – с ручками, с бахромой, с кондиционером.

Я думаю: чего мне в Америку ездить, лучше здесь налажу выпуск наших отечественных американских гробов. И тогда уж точно этим «новым» стану, а заодно и «русским». Заложил в банке свою квартиру, продал все, что в доме оставалось, снял сарай, нашел двоих столяров, говорю:

– Мужики, обогатиться хотите?

Они говорят:

– А бутылку поставишь?

Я им две поставил. Они говорят:

– Считай, обогатились.

Короче, начали работать. Они гробы строгают, я бегаю материалы достаю. Они такой первый гроб сделали, сам бы лежал, да некогда. Ну просто настоящая палехская шкатулка. Потом этот гроб первое место получил в Монреале на выставке несгораемых шкафов.

Стали мы гробы в бюро поставлять за большие деньги. Нарасхват пошли. Многие богатые люди их при жизни покупали. Одни в них деньги хранили, другие спали прямо в офисах. Но недолго музыка играла. Где-то месяца через два приходят два амбала. Говорят:

– Ты, что ли, «новый русский»?

Я говорю:

– Новый, но пока не совсем.

Они говорят:

– У тебя крыша есть?

Я наверх показываю, говорю:

– Да вроде вот она.

Они говорят:

– Да, видать, у тебя эта крыша поехала, мы тебя про другую крышу спрашиваем.

Я говорю:

– Мужики, вы чего, крыши, что ли, ремонтируете? Говорите прямо, чего хотите.

Они говорят:

– Охранять тебя хотим, пока на тебя не наехали.

Я говорю:

– Я вроде по улицам осторожно хожу, никто вроде не наезжает.

Они говорят:

– Дома наехать могут.

Я говорю:

– Да вы что, у меня квартира маленькая, там даже не развернешься, кто ж туда заедет?

Один говорит:

– Вот я сейчас развернусь и заеду. Хочешь, охранять тебя будем, тогда плати!

Короче, плачу им тридцать процентов. И они меня от себя охраняют. Месяц проходит – меня в налоговую инспекцию вызывают.

– Плати, – говорят, – новый налог ввели.

Я говорю:

– На что налог?

Они говорят:

– На «новых русских». Ты в прошлом месяце шесть миллионов заработал?

– Да, – говорю, – вот у меня и документы есть.

Они говорят:

– Ну вот, плати теперь налог семь миллионов.

Пришел к своим мужикам, говорю:

– Мужики, сделайте мне гроб получше.

Они мне такой сделали, с инкрустацией, и на борту золотыми буквами вывели: «Слава КПСС». Выпили мы с мужиками, лег я в гроб, и понесли меня хоронить. Несут меня, впереди оркестр, сзади народ толпой валит. Слышу, одна тетка объясняет:

– Генерала хоронят, который Белый дом два раза защищал.

Я мимо рэкетиров своих проезжаю, сел в гробу, говорю:

– Хрен вам, а не тридцать процентов!

Они говорят:

– Это почему?

– А потому что, – говорю, – я дуба дал и коньки отбросил, так что вы свои тридцать процентов можете получить на том свете угольками.

Мимо налогового управления проезжаю, встал во весь рост и кричу:

– Эй, вы, наложники, хрен вам, а не семь миллионов, в гробу вы меня все видали!

Они кричат:

– А налог на наследство?

Я кричу:

– Кому я должен, всем прощаю. А кому это не нравится, могут все мои деньги получить с моего наследника, «нового русского» – Сергея Мавроди.

Ремень

Вот дожили, все торгуют. Раньше торговали в магазинах. В крайнем случае в ларьках, теперь – в ларьках, с лотков, с рук, с ног, с ближним зарубежьем, с дальним. Один мужик, рассказывают, перевез через границу в Польшу в штанах 10 граммов радиоактивного урана. Ему говорят: «Ты что, дурак, детей же никогда в жизни не будет!» Он говорит: «Да фиг с ними, с детьми, зато внуков на всю жизнь обеспечу!»

В общем, шли к рынку, а пришли к базару. У метро не протолкнешься, кто что продает. Один колбаску, другой унитаз. Тетка одна что-то в коробочке продает, пригляделся – клопы. Три маленьких, а один здоровый такой, мордастый, глядит исподлобья и матерится. Военный из-под полы шинели продает ядерную боеголовку. Крепенькая такая, кругленькая, во взведенном состоянии. Того и гляди, сейчас рванет. Мужик продает попугая, который голосом Горбачева говорит: «Усе, перестройка закончилась, следующая станция “Павелецкая”».

А один мужик стоит, вроде ничего не продает, ничего не покупает, стоит себе, не трогает никого. Одна тетка подходит, говорит:

– Из одежды ничего нет?!

Мужик говорит:

– Да вроде нет.

Тетка постояла, подумала, потом говорит:

– А чего продаешь?

Мужик тоже подумал, подумал, потом говорит:

– Скелет продаю.

Тетка говорит:

– Какой еще скелет?

Мужик говорит:

– Какой-какой? Человеческий.

Тетка говорит:

– А на кой мне скелет?

Мужик говорит:

– Ну, может, дети по нему будут анатомию изучать, или, допустим, стоит в комнате скелет – красиво, икебана. Или ежели с соседями живете, то можно в кухне скелет поставить.

– Зачем?

– А затем, что сосед ночью выйдет по малой нужде и лицом к лицу со скелетом столкнется.

– Ну и что?

– А ничего, больше ни в чем нуждаться не будет!

Тетка постояла, подумала, потом говорит:

– А ну, покажь скелет!

Мужик раздеваться стал. Тетка говорит:

– Ты чего, бесстыжий, раздеваешься?

Мужик говорит:

– Ну ты же сама сказала скелет показать, я и показываю. – Снял майку, ребра свои худые обнажил. – Вот, – говорит, – хороший скелет. Крепкий, небитый, молью не етый. Правда, палец у меня еще был, но я на лесопилке работал, но, если надо, я донесу.

Тетка говорит:

– Ты что, сдурел?

– А что?

– Ты что, сдурел? – кричит тетка. – Ты мне скелет продаешь. Так ты же ведь еще живой!

Мужик говорит:

– А ты что хотела, чтобы я здесь мертвый стоял?

– А если ты живой, как же ты мне скелет-то свой продашь?

– Как? – говорит мужик. – Ну, деньги вперед, а как окочурюсь, так…

Тетка говорит:

– Откуда же я знаю, когда ты окочуришься?

Мужик говорит:

– Ты только деньги дай, а я тут же…

Тетка говорит:

– На кой мне твой скелет, он мне и даром не нужен. Может, чего еще есть?

Мужик говорит:

– Ну, почка еще есть.

Тетка говорит:

– На кой мне твоя почка? У меня и со своей почкой все хорошо.

Мужик говорит:

– Ну а то, с чем у тебя плохо, я тебе пока что продать не могу, потому что мозги мне пока самому нужны. Но могу тебе, предположим, копчик продать. Хороший копчик, крепкий, молью не етый. Понимаешь, деньги позарез нужны. Бери чего хочешь.

Тетка так на него внимательно посмотрела и глаза куда-то вниз опустила, в район пояса уставилась. Мужик проследил за ее взглядом и говорит:

– Ну, знаешь, это уже слишком.

Тетка говорит:

– А что «слишком», сам же сказал: бери чего хочешь.

Мужик подумал, подумал, а потом спросил:

– А почем?

– Ну я уж не знаю, – говорит тетка, – он у тебя наш или импортный?

Мужик говорит:

– Ну откуда же импортный, наш, отечественный.

Тетка говорит:

– Небось синтетика?

Мужик говорит:

– Да ты что, натуральный.

Тетка говорит:

– Небось поношенный.

– Да ты что, – говорит мужик, – последние годы вообще нетронутый, пьем все, до него руки не доходят.

Тетка говорит:

– Ну и почем отдашь?

Мужик говорит:

– Ну тысяч пятьдесят-то он должен потянуть?

Тетка говорит:

– Ты что, сдурел?

Мужик говорит:

– Что «сдурел», ты бы хоть посмотрела, какой, а потом уж…

Тетка говорит:

– Как же я посмотрю-то, если вон он у тебя где?

Мужик говорит:

– Ну стесняешься – давай руку в темноте на ощупь.

Тетка говорит:

– Какая же тут темнота?

Мужик говорит:

– Ну ты глаза-то закрой, вот тебе и будет темнота.

Тетка говорит:

– Зачем мне твоя темнота нужна, мне же его посмотреть надо, какой он по качеству, по размеру подойдет ли?

Мужик говорит:

– Ты кому берешь, себе, что ли?

Тетка говорит:

– Почему себе? Мужу.

Мужик говорит:

– А у него что – нет, что ли?

Тетка говорит:

– В том-то и дело. Он в баню пошел, в кабинке разделся, из парной возвращается, а у него и сперли.

Мужик говорит:

– Что сперли-то?

Тетка говорит:

– Как что, ремень.

Мужик говорит:

– Так ты что, ремень, что ли, у меня хочешь купить?

Тетка говорит:

– А ты что подумал… – И аж задохнулась. – Ах ты, козел бесстыжий, ты мне, оказывается, свой обмылок за пятьдесят тысяч всучить хотел. Ах ты, негодяй!

За границей

Один раз русские войска дошли до Парижа, второй раз до Берлина, а сейчас «новые русские» завоевали весь мир без единого выстрела.

Русскую речь сегодня можно услышать на любом континенте, в любой стране, в любом магазине.

– Леня, мене это платье не налазит ни на одну грудь!

Это наши люди оккупировали Брюссель. Во Франции в солидном магазине сам слышал, как одна дама говорила другой:

– Нинка, бери что подороже, пока Ашотик тебя любит, за все заплатит.

А «новый русский» Ашотик, маленький, щупленький, но с большим достоинством, стоит у зеркала в сером советском макинтоше, ковбойской шляпе, ковбойских сапогах по пояс и смущенно говорит:

– И во всем этом надо еще прыгать на лощадь?

«Новые русские» сейчас везде: на горном курорте в Австрии, на пляже в Анталии, в Сингапуре и Бразилии. На неприступной скале Сейшельских островов так, что видно только с самолета, по-русски написано: «Гадом буду, не забуду этих островов».

Мы не устаем удивлять мир. Нас уже всюду знают и ждут. Мы хотели силой заставить весь мир учить русский язык. Не вышло. А теперь сами учат как миленькие: деньги наши получить хотят.

В Турции только и слышишь:

– Кожа, кожа! Наташка, заходи!

То ли действительно кожу хочет продать, то ли Наташку купить!

В Египте на базаре:

– Ваня, Ваня, давай, давай, давай!

Нет чтобы «возьми» – «давай» кричат! В Австрии на горных курортах самая дефицитная профессия – инструктор со знанием русского, там и чехи, и поляки – все под русских теперь косят. В Америке на одном магазине видел объявление: «У нас продается черный хлеб с красным икром!» В иностранных путеводителях наконец-то появились тексты на русском. Нас знают, нас узнают всюду. Вот хоть как вырядись и ни слова по-русски не говори – все равно узнают.

Один мой знакомый «новый русский» все удивляется:

– Слушай, как они узнают, что я русский? Пиджак на мне американский, туфли немецкие, рубашка голландская, брюки английские. У меня одни трусы российские, а они все равно узнают.