Моя лучшая книга

Против нас, в смысле выпить, они, конечно, слабы оказались. Мы пьем сильнее, чем они работают. Петр Сергеевич в этот вечер четыре литра выпил и еще бы мог, но на соседней ферме все спиртное кончилось.

С утра фермеры были изрядно помяты, а Петр Сергеевич Загоруйко был свеж как огурчик. Пошли осматривать хозяйство. Хозяйство большое – тысяча гектаров земли, семьдесят коров и тысяча пятьсот бычков – основной продукт фермы. Осмотрели все, Загоруйко говорит:

– Ну что ж, мужики, собирайте народ, будем проводить общее собрание.

Но никто не сдвинулся с места. Загоруйко снова:

– Зовите всех, мать вашу так.

– Кого звать? Мы все уже собрались. Майкл, Джон и мать наша так Мэри.

Загоруйко говорит:

– Как же собрались, вас же всего трое, а где механизаторы, зоотехник, агроном, бухгалтерия? Где, наконец, представитель правящей партии в виде парторга?

Майкл говорит:

– Это мы все и есть.

– Ладно, – говорит Загоруйко, – тогда приступим к работе.

Встал на бугорок и закричал:

– Товарищи, граждане фермеры, сегодня мы вместе с вами вступаем в решающий этап борьбы за продовольственную программу. Мобилизуем все силы! Обгоним США по молоку и мясу. Мы все как один!

Майкл и Джон говорят:

– Нам коров кормить пора.

– Вперед, – кричит Загоруйко, – к победе свободного труда!

Тем временем Майкл подъехал на грузовике, опустил моток сена, проехал вперед, сено размоталось, коровы подошли, стали сено жевать. Загоруйко даже дар речи потерял от такой быстрой победы свободного труда. На все ушло минуты три, не больше.

«Ладно, – подумал Загоруйко, – мы свое возьмем».

Наступила весна. Загоруйко снова собрал собрание. Встал на пригорок.

– Мужики, – закричал он, – встретим посевную во всеоружии, все как один возьмем повышенные обязательства, развернем соцсоревнование!

Фермеры говорят:

– Дядьку, о чем это вы? Мы все понять не можем, о чем это вы кричите и руками размахиваете.

Загоруйко говорит:

– Ну как же, должен же я вас на трудовой подвиг вдохновить!

Они говорят:

– Работать надо!

– Ладно, – говорит Загоруйко, – вы все начинайте, а я поеду в район, нет ли каких распоряжений от начальства.

Они говорят:

– Нет распоряжений, и начальства тоже нет.

Вот так-то. У них с начальством плохо, зато с продуктами хорошо. У них продуктов приблизительно столько, сколько у нас начальства.

В общем, пришлось Петру Сергеевичу Загоруйко вкалывать. Давно он так не вкалывал. От зари до зари. Вечером уже с ног валился.

– Отбой, – говорит, – мужики.

– Нет, – отвечают, – коров надо доить.

– Зовите, – говорит Загоруйко, – доярок.

Они говорят:

– Мы эти самые доярки и есть.

Пошли доить.

«Ладно, – подумал Загоруйко, – не боги горшки обжигают».

Подставил ведро под первую попавшуюся корову – и давай наяривать. Фермеры долго смотрели на то, как он доит, потом Майкл сказал:

– Дядьку, оставьте в покое быка. Он ни в чем не виноват. У нас в Канаде доят только коров.

Завели корову в специальное устройство и в два счета отдоили.

Подошла осень. Загоруйко рассчитывал, что приедут инженеры, помогут собрать урожай. Однако пришлось собирать втроем: Майкл, Джон минус Загоруйко – он тоже внес свой вклад: сломал две косилки и трактор.

Думал также Загоруйко, что вот придется быков на бойню гнать, сколько веса потеряется. Но приехали какие-то мужики, погрузили всех бычков и отвалили за это миллион. Загоруйко аж обомлел.

– Ребята, – говорит, – мы что же, грабители какие? Куда же этот миллион девать?

Фермеры говорят:

– Мы свою долю в банк положим под проценты, а вы на свои тридцать тысяч делайте что хотите.

Загоруйко говорит:

– Ребята, за что же мне тридцать тысяч, я все же не так вкалывал?

– А за то, – говорит Майкл, – чтобы никогда в жизни вас здесь больше не видеть.

А Джон говорит:

– Да шутит он, если хотите, на будущий год снова приезжайте, только не работать, а в гости, отдыхать. Это нам дешевле обойдется.

И поехал Загоруйко домой. Половину денег в посольство отдал, а на десять тысяч избу себе построил с двумя туалетами, а остальные пять тысяч в банке держит. Вот как в железную банку положил, там и держит.

Канадец в колхозе

Когда канадский фермер Сэм Воткинс приехал в Советский Союз, кто-то сказал ему, что здесь успехам в сельском хозяйстве мешают всего лишь четыре объективные причины. Этими причинами оказались: осень, зима, лето и весна. Канадец вежливо посмеялся, думая, что это шутка, но когда он приехал в колхоз, то понял, что в этой шутке есть доля правды.

На площади возле правления стояло много народу. По всей видимости, они ждали приезда дорогого гостя и готовились к встрече основательно. Некоторых уже держали под руки.

Фермер до этого изучал русский язык, знал его не очень хорошо, но все же понял, что многие из собравшихся вспоминали его родную маму, а некоторые еще и бабушку. Мужики клялись, что лично знали родственников фермера по женской линии, хотя предки его приехали в Канаду не из России.

Затем все пошли в правление, и там началось общее собрание. На сцену вышел человек в пальто и стал говорить о сокращении ракет средней и ближней дальности. Этот человек был из райисполкома, и фермер понял, что они там, в исполкоме, производят ракеты, а теперь в связи с приездом фермера хотят прекратить этим заниматься.

Потом на трибуну вышла женщина, которую фермер никогда раньше не видел, и стала кричать, что, хотя фермер из Америки, он тоже человек, ударник капиталистического труда, но, если американцы не уберут свои руки от Никарагуа, она лично сделает фермеру козью морду. Фермер не понял, зачем ему лицо козла, но почувствовал, что Никарагуа надо оставить в покое.

На следующее утро Сэм Воткинс пошел в правление. В комнате сидели шестеро мужчин и что-то мерили линейкой на карте района, потом что-то считали на калькуляторе, потом проверяли на счетах, потом снова мерили. Они были очень увлечены своим делом, но все же один из них объяснил, что в деревне запретили продавать водку и они теперь рассчитывают, куда ближе за ней ездить.

Затем Сэма повезли на ферму крупного рогатого скота. Так у нас называют обычных деревенских коров. Когда фермер и сопровождающие его лица подошли к ферме, стало ясно, что через ворота они внутрь не попадут, потому что ворота лежали перед фермой вместе с забором.

Навстречу им не то бежал, не то плыл человек в резиновых сапогах, сатиновых джинсах, телогрейке и галстуке на голое тело. Фермер подумал, что галстук в его костюме предмет лишний, но, когда человек высморкался в этот галстук, стало ясно, что галстук ему просто необходим. Это был зоотехник Коля. Он сказал: «Все путем», – и этим самым одному ему известным путем провел всех на ферму.

Скот был действительно рогатым, но совсем не крупным.

Фермер спросил:

– А где же крупный?

Коля ответил:

– Был, да весь вышел.

Фермер не понял идиомы и спросил, куда вышел скот и когда вернется. Но Коля не объяснил. Видно, сам не знал.

Тогда фермер спросил:

– А почему коровы лежат?

Коля быстро нашелся и ответил:

– А это порода такая, всегда после обеда лежат.

Фермер спросил:

– А когда был обед?

Коля почесал в затылке и ответил, что последний раз обед был осенью.

Фермер спросил:

– А не пробовали кормить чаще?

– Пробовали, – сказал Коля, – но тогда самим жрать нечего.

После этого фермер потребовал, чтобы собрали животноводов. Пришла одна пожилая женщина в платке.

Фермер спросил:

– А где остальные?

Женщина сказала, что остальные в составе городского десанта. Фермер насторожился. Он, конечно, и раньше слышал о советской военной угрозе, поэтому поинтересовался, на какие объекты будет сброшен десант.

– На колбасу, – ответила женщина.

На следующий день фермер с главным инженером пошли проверять трактор и механизмы. Половина из них не работала, потому что не было запчастей.

Фермер спросил механика:

– Где можно взять запчасти?

– Где-где? – сказал механик и дальше объяснил «где» буквально одним словом, но переводчик переводил это слово почему-то очень долго, а в конце сказал, что по этому адресу найти запчасти совершенно невозможно.

Фермер сказал, что надо начинать сев, иначе не успеть. На что механик почему-то посоветовал ему пройтись пешком и посмотреть, как растет на полях русская огородная культура – хрен.

Загадочная русская душа. Сэм Воткинс не понимал ничего. Он не понимал, почему эти люди все время друг друга куда-то и зачем-то посылают. Но никто никуда и ни за чем не идет. Он не понимал, почему вдруг в самую жару во всех избах сразу начинают дымить трубы, а агроном говорит: «Все, завтра все будут в лежку».

Он не понимал выражения: «взять то, что плохо лежит». Стоило что-нибудь положить, как кто-то решал, что лежит плохо, и брал домой, чтобы лежало хорошо.

Еще он не понимал, почему колхозники столько пьют. Ему объяснили, что пьют здесь всего лишь по двум причинам: с горя или на радостях. Он наблюдал одного человека, который на радостях выпил столько, что ему стало плохо, тогда он с горя выпил еще больше.

Однажды Сэм шел по улице и увидел, как один человек копал ямки, а другой шел за ним следом и эти ямки закапывал. Сэм удивился и спросил:

– Почему первый копает, а второй закапывает?

Ему ответили, что копает действительно первый, а закапывает третий, а не второй. Второй должен был сажать деревья, но не вышел на работу.

И этого Сэм Воткинс тоже понять не мог. Зато он понял, что это великий народ.

– Если вы, – сказал он, уезжая, – в этих невероятных условиях, которые сами же себе и создаете, все-таки собираете урожай, который, правда, потом негде хранить, и при этом сыты и здоровы, значит, ваш народ непобедим. И это мы у вас должны учиться!

Объезд по кривой

Председатель сельсовета колхоза имени 8 Марта Ступкин положил трубку и сказал председателю колхоза Будашкину:

– Ну что ты будешь делать, что ни день, то нелегкая.

– Что еще? – равнодушно спросил Будашкин.

– Американцы к нам приезжают.

– Ну и что? – сказал Будашкин. – Есть что показать. Работаем не хуже других.

– Это верно, – сказал Ступкин, – да по сегодняшнему дню мало. Сейчас, вишь, время гласности, долой, так сказать, лакировку действительности. Надо вскрывать теневые стороны жизни.

– Вскроем, – сказал Будашкин. – И на солнце есть пятна. Самсониху недавно поймали: самогон гнала. Сенькин прогулял неделю.

– Эх, друг мой Будашкин, мелко ты мыслишь. Тут ведь не какие-нибудь итальянцы приезжают, которым макароны на уши навешать можно. Американцы! У них там наркомания, гангстеры, СПИД, а мы все по мелочам – самогонщики да прогульщики.

– Да где ж мы этих гангстеров возьмем?

Правда, у нас вон в прошлом месяце Колька Дерябов коромыслом инженеру голову пробил.

– Ну и что?

– Может, за гангстера сойдет?

– Нуты, Будашкин, даешь, – усмехнулся Ступкин. – Начальство требует показать недостатки на уровне мировых стандартов. Время сейчас, Будашкин, такое – критиковать надо все по-черному.

– Ну вот Степанькина на прошлой неделе баклажанной икры съела две банки, отравилась вдрызг, так фельдшер ей на три литра клистир поставил. Она так орала, что в соседних домах люди спать не могли.

Ступкин уставился на Будашкина:

– Ты хоть понимаешь, что ты несешь? Какой клистир, какая икра? Это что ж, нам идти вперед мешает?

– Ну не спали же люди всю ночь. Работать на другой день не могли.

– Да ты рехнулся, что ли? Ты почитай газеты, что в стране творится! В Сочи, в Туапсе проститутки гуляют. В Москве в обществе «Память» антисемиты завелись, молодежь на голову целлофановые мешки надевает, дезинсекталем для кайфа дышит, а ты – клистир. Ты что, газет, что ли, не читаешь?

– Я вкалываю, – сказал Будашкин, – мне разлагаться некогда.

– Ты это брось, – сказал Ступкин, – мы с тобой одно общее дело делаем. Все самокритикой занялись. Неужели мы с тобой в хвосте плестись будем? Давай готовься, газеты почитай и собирай общее собрание.

Вечером в правлении колхоза собрали общее собрание.

– Товарищи, – сказал Будашкин, – завтра к нам приезжает американская делегация. Вы, конечно, знаете, народ грамотный, у нас сейчас линия взята на вскрытие недостатков. Сейчас в печати правильно пишут про всех, кто мешает нам жить, – это, значит, бюрократы, пьяницы, хулиганы. Кое-где нет-нет да еще встречаются наркоманы.

– Это где же они встречаются? – спросил конюх Митрич. – Чтой-то я их давно не встречал?

– Кого? – спросил Ступкин. – Кого ты не встречал?

– Ну, этих, наркоманов. У нас вроде наркоманы до войны были, а уж после войны министры повелись.

– Вот чучело, – сказал Ступкин. – Не наркоманы, а наркоманы. Это люди, которые курят марихуану. Понял?

– А-а-а, – почесал в затылке Митрич, – марихуану – это тогда конечно.

– Есть еще в зале кто, которые не знают, кто такие наркоманы? – спросил Ступкин, пристально вглядываясь в зал.

Все молчали. По всей видимости, знали или, во всяком случае, догадывались.

Ступкин все равно объяснил:

– Марихуану делают из конопли.

Народ зашумел облегченно. Коноплю знали. Эвон на пустыре травка растет.

– Вот из этой конопли и делают такое зелье, которое дурманит почище водки, ясно?

– Эхма! – сказал слесарь Артемкин. – Кабы раньше-то знать!

– А как зелье-то делать? – спросили из зала.

– Это кто спросил? – стал всматриваться в зал Ступкин. – Я тебе сделаю зелье!

– Значит, продолжаю, – сказал Будашкин, – наркоманы есть, значит, антисемиты.

– А это что ж за пугала такие? – спросила доярка Свиридова.

– Антисемиты, – сказал Ступкин, – это такие шовинисты, которые не любят семитов.

– А это кто ж такие? – спросила Свиридова.

Народ ее поддержал. Всем было интересно, кто это такие.

– Это нация такая, – сказал Ступкин, – маленькая, но шустрая. Помните, в прошлую осень к нам из института приехали инженеры картошку копать? Рабинович у них был, помните? Так вот этот еврей и есть семит.

– Хороший мужик, – сказала Семеновна, – моего оболтуса по арифметике на четверку натянул, а у него сплошные двойки были.

– А я что говорю? Люди как люди. А эти антисемиты их не любят. Одни негров не любят, другие семитов.

– Так это что ж, – закричал конюх Митрич, – вот эти антисемиты к нам из Америки и приезжают, что ли, наших семитов бить?! Дождутся, мы к ним попадем – всех ихних семитов перебьем!

– Ну вот что, – сказал Ступкин, – хватит дебатов. Дело такое, приезжает к нам американская делегация фермеров. Приличные, можно сказать, люди, то есть классовые враги. Одним словом, представители рабочего класса трудовой Америки, другими словами, агрессоры. Поступило указание показать им наши недостатки во всей ихней красе. Значит, я так понимаю, чтобы были у нас и наркоманы, и проститутки, которых называют почему-то путанками, и антисемиты – в общем, чтобы был процент морального разложения. В небольшом, конечно, количестве. Какие будут предложения?

Зал долго молчал. Потом поднялась почтальонша Нюра и сказала:

– Я, может, чего не поняла, но вот эти путанки – это что ж, которые с разными мужчинами за деньги или так?

– Как это – так? – спросил Ступкин.

– Ну, так, – зарделась Нюра, – ну, с разными, и все за так.

– С нашими – за так, с иностранцами – за деньги, – сказал Ступкин. – Прессу читать надо.

Тут вскочила Мария Дмитриевна, завмаг, и закричала:

– Что же это такое?! Мы тоже молодыми были, но чтоб за деньги – никогда в жизни! Это же разврат получается! И кто же призывает нас к разврату – сам председатель!

– Вот что, граждане, – сказал Ступкин, – никто вас к разврату не призывает. Речь идет о том, чтобы показать американцам, что у нас есть то, чего у нас на самом деле нет.

– Ну давайте, – предложил кто-то, – покажем им, как крыша на скотном дворе прохудилась.

– Залатали уже, – сказал председатель.

– Ну самогонщицу покажем.

– Ее уже в район увезли.

– Ну хорошо, – предложил кто-то, – давайте Васька Ежов напьется и обматерит их так, что они всю жизнь вспоминать будут.

– Товарищи, – сказал Ступкин, – ну что это за распад?! «Крыша протекла», «пьяный обматерит». Это же прямо по-нищенски, когда в мире СПИД, мы с вами будем ерундой заниматься.

– Эвон, – задумались мужики, – ты что предлагаешь-то?

– Я предлагаю, – сказал Ступкин, – назначить на завтра, на один день, кто у нас будет антисемитом, кто проституткой, кто наркоманом, кто голубым.

– Кем-кем? – спросили с первой лавки. – Белых помним, а голубые – это кто?

– Голубые – это когда мужик встречается с мужиком.

– И тоже за деньги? – спросил слесарь Артемкин.

– За еду! Как получится, – сказал Ступкин. – Вот через них и получается этот СПИД.

– Это кто же из них спит? – закричал кто-то.

– СПИД – это болезнь, которой болеют в Америке из-за этих голубых, чтоб им всем пусто было. Одним словом, давайте предложения. Кто сам добровольно на завтра пойдет в путанки?

Желающих не было.

– Давай ты, Глаша, – сказал Ступкин секретарю комсомольской организации. – Ты у нас человек проверенный.

– Ни за что! – Глаша пошла пятнами. – Мне замуж выходить, а я в путанки пойду.

– А валюту дадите? – спросила вдруг продавщица сельпо.

– Два отгула дам, – сказал председатель.

– Годится, – сказала продавщица. – Но только на один день. Послезавтра – никто не подходи!

В антисемиты выбрали самого скандального и злющего человека в деревне – счетовода Микиткина.

Наркоманами согласились за две машины навоза стать Свеколкин и Базаров.

Голубым долго никто становиться не соглашался. Нашли одного командированного, которого до этого не отпускали домой, пока он не наладит сепаратор. Вместо сепаратора он обещал отработать один день голубым. Ну и по мелочам уговорили кое-кого.

На другой день делегация американских фермеров прибыла в колхоз имени 8 Марта. Фермеры были загорелые, крепкие, некоторые с женами. Встретили их хлебом-солью. Долго водили по полям, показывали сад, ферму, комбайны. Днем угощали обедом, а уже во второй половине дня повели по злачным местам.

Первым злачным местом была изба счетовода Микиткина. Семен Макарович сидел на лавке под кумачовым лозунгом, где черной краской было выведено: «Бей жидов – спасай Россию!» Переводчик перевел лозунг фермерам. Они насторожились и стали задавать вопросы.

– За что же вы их так не любите? – спросил один из фермеров.

– А как же их любить, – отвечал счетовод, – ведь они же все как один – семиты. Вот, к примеру, первый из них семит Егоров Ерофей Кузьмич или этот – яблоки на базар вез. «Возьми, – говорю, – моих полпуда». Где там! Жадные, одно слово – жады! Весь колхоз как один – семиты! Только в прошлую осень один приличный человек был, да и тот Рабинович.

Американцы вышли несколько озадаченные. Следующей была изба продавщицы нашей, Клавдии Ивановны. Председатель, входя, сказал:

– Вот, познакомьтесь, это наша передовая проститутка, так сказать, валютная путанка.

А путанка Клавдия Ивановна, пятипудовая женщина, сидела у самовара, распаренная, в тренировочных штанах, грудь колесом, размалеванная и в бигуди.

Председатель Будашкин сказал:

– Работает уже в счет будущей пятилетки. Производительность нашей путанки неуклонно растет.

Клавдия Ивановна томно посмотрела на фермеров, вытерла пот со лба и сказала:

– Желающие есть?

Желающих не оказалось. Один из фермеров спросил:

– А какие у вас условия работы?

– Оплата у нас, проституток, сдельная, – отвечала Клавдия Ивановна. – Сколько заработаешь, столько и получишь. Клиент всегда прав. Бывает, правда, машина подъедет, а грузчиков нет, сама, как проститутка, мешки на себе таскаешь. Подсобник запил, товаров с базы не дождешься. Всему начальству давать приходится на лапу. Ой, батюшки, трудно нам, колхозным путанкам, ой трудно!

Американцы уходили довольные. А один фермер, маленький такой, даже норовил остаться, объясняя, что он желающий. Но Клавдия Ивановна, пользуясь тем, что вся делегация ушла, поднесла к носу фермера свой кулачище величиной с его голову, и фермера как ветром сдуло.

В следующей избе разместился целый вертеп: в сенях Федька Базаров курил кальян, сидя по-турецки, в валенках и телогрейке, в комнате передовик Костя Свеколкин, нанюхавшись вместо героина сахарной пудры, орал не своим голосом, что видит светлое будущее, а в углу Костя Баранов с оглоблей в руках предложил американцам «рашн балдеж», а Ступкин пояснил:

– Тем, кто хочет побалдеть, Костя сильно бьет оглоблей по балде, и клиент балдеет до тех пор, пока не вынесет свою балду из реанимации.

Голубой, которому не нашли пары, грустно сидел в углу и, обливаясь слезами, демонстрировал свой любимый сепаратор. Американцы радовались как дети. Они долго хлопали по плечу председателя и говорили, что у себя в Америке они такого разврата никогда в жизни не встречали. Когда американцы уехали, председатель Будашкин сказал:

– Хотели по мясу обогнать, обогнали по разврату.

– Ничего, – сказал Ступкин, – мы их раньше по вранью обгоняли, а теперь по правде уделали.

Председатель Будашкин грустно посмотрел на Ступкина и сказал:

– Дурью маемся, а надо бы делом заниматься.

Сложный случай

– Доктор, болит голова. Температура небольшая, но противная. И ломит в суставах перед непогодой.

– Спите нормально?

– Не очень.

– А бывает так, что кофе выпьете и заснуть не можете?

– Да, точно бывает.

– Особенно от бразильского кофе?

– Да от любого.

– Нет, не скажите, бразильский самый лучший. Я лично пью бразильский, когда достаю. Сейчас трудно с бразильским, а другой я не пью.

– Доктор, температура небольшая, но противная.

– А позавчера в магазине за чаем стояла. Индийский давали. Передо мной кончился, а я другой вообще не пью. Только индийский. Но где его теперь взять, ума не приложу!

– Доктор, и суставы ломит. Если перед плохой погодой. Отчего это?

– Это от погоды. Если погода меняется, у вас суставы ломит, верно?

– Точно.

– Это от погоды. Это бывает. Погода меняется, суставы болят. Это от погоды.

– И температура небольшая, но противная. От нее чувствую себя плохо.

– Крабы пропали. Раньше один больной доставал. Потом сам пропал. Либо вылечился, либо перешел к другому врачу. Нет, он вылечиться не должен был так быстро. Он секцией в продуктовом заведовал, такие болеют подолгу, если попадут к хорошему врачу. Значит, перешел к другому. Или переехал. Но только не вылечился.

– И болит, доктор, голова.

– А не подташнивает?

– Тошнит.

– А отчего?

– Даже не знаю.

– От икры?

– Нет, от икры не тошнит, это я точно знаю.

– Вот и меня тоже. От икры не тошнит, особенно от черной не тошнит. От красной тоже не тошнит, но уже не так сильно. Воту меня один больной был…

– А что у него было?

– Он икру доставал.

– Я говорю, у него что было-то?

– Так я вам говорю: икра у него была. Он мне ее доставал. Потом перестал. И все. Пропал.

– Уехал?

– Да, насовсем.

– За границу?

– Еще дальше.

– Это куда же дальше?

– Туда, где нет ни икры, ни крабов.

И где бюллетени не нужны.

– Мне бюллетень не нужен. Мне главное – чувствовать себя хорошо.

– Как же чувствовать себя хорошо? Голова болит, температура противная, суставы ломит…

– Доктор, а это вылечивается?

– Ну, конечно, а кем вы работаете?

– Инженером.

– А-а-а. У инженеров это все плохо лечится. Тем более все это без крабов, без игры, без кофе и чая.