Реквием по ушедшему лету

Знакомая картина, которую, я думаю, описывать уже нет необходимости, ведь вы и так с ней знакомы: улыбки прохожим, идущим куда-то своим ходом, ловкие объезды столбов и бордюров, любимые треки, которые она могла слушать только летом, и короткие шорты, вечно слишком высоко задирающиеся от постоянного прокручивания педалей, стали ее незаменимыми спутниками уже излюбленной, хоть и сто раз заезженной дороги от дома до скейтпарка. Сегодня ей снова будет весело, хорошо и беззаботно!

Ханна опаздывала на встречу. Что ж, пускай хоть раз она придет позже Евы, вечно тратящей слишком много времени на вечерние сборы. Он уже, как всегда, был здесь и стоял в кругу каких-то малолетних девочек. Ханна усмехнулась: что ж, нужно же и этим бедняжкам уделить хоть немного внимания. Однако ждать долго не пришлось, и Тим быстро подъехал, завидев девушку издалека.

– Привет. – он сел возле Ханны, закинув ее ноги себе на колени. – Такая ты красивая сегодня, я не могу. – и поцеловал в шею, но уже не так робко, как прежде – более дерзко и напористо, так, как ей это нравилось.

Ханна слегка засмущалась и опустила взгляд вниз, как бы ей ни хотелось полюбоваться искорками, бегающими в его глазах, когда он смотрел на нее.

– Спасибо… Ты тут как? Что расскажешь?

– Да этот Рома Зайцев придурок полнейший! Ему что-то от меня вечно надо, хотя я ему напрямую говорю, чтобы больше не подходил ко мне.

– Тим, ну ты же знаешь, что у него уже мозги все высохли от всего, что он за свою жизнь употребил и продолжает употреблять! – рассмеялась она, отзываясь о их общем знакомом, предпринимавшем, кстати, не раз попытки ее поцеловать, когда Ханне было еще пятнадцать.

– Я же уже говорил, что не могу просто перестать со всеми общаться, и ты это прекрасно знаешь. Им всем от меня что-то нужно, а я с этого получаю какую-никакую выгоду и пару монет в карман. Без них порой тяжеловато приходится.

– Я понимаю. – сказала она. – И все же своди общение с такими, как он, на минимум. Ничего хорошего оно не приносит. Ну разве что иногда забавно за ними наблюдать.

– Нет, я бы вообще с ним не разговаривал. Он уж слишком отбитый. – зрачки поникши сверкнули и вновь вспыхнули, когда Тим снова заговорил о ней – Как ты у меня сегодня? С медалью теперь? – поцеловал он ее в макушку улыбаясь.

– Да, с медалью! Считай, что теперь у меня есть золотая открывашка для пива. – и Тим рассмеялся.

Сегодня было невыносимо душно, и в горле пересыхало. Возникло вновь желание смочить его чем-нибудь далеко не безалкогольным, и Ханна этому желанию противиться не стала. Сигареты, алкоголь, куча мелькающих перед глазами подростков – да, вот она молодость семнадцатилетней девчонки, отнюдь не теряющая в ее глазах своей особенной, может быть, слегка пошловатой эстетики.

Ева разговаривает по телефону: конечно же, со своим. Пару недель назад они с подружками хорошенько выпили и не смогли сдержать Еву в желании написать своему бывшему парню… Вот к чему это приводит, и теперь по вечерам она стала все чаще убегать к нему, а Ханна – оставаться с Тимом вдвоем в парке и встречать с ним закат. Поначалу это немного огорчало ее, ведь сейчас ей больше не с кем поговорить по вечерам, за исключением его и его безбашенных дружков, с которыми она особо не хотела иметь ничего общего. Поэтому она все чаще стала брать с собой какую-нибудь книжку, чтобы не скучать в промежутках, когда он оттачивал свои трюки. Что ж, надо же и полезным чем-то иногда заниматься…

***

– «Ева, он меня задолбал со своими друзьями! Он про меня вообще похоже забыл…» – спустя полтора часа записала Ханна видеосообщение подружке далеко не трезвым, но очень обиженным голосом. – «Мы собирались поехать в десять, но теперь мы еще кого-то ждем по его работе, а мне уже невыносимо скучно».

«Какой же он придурок!» – подумала она про себя. И чего только она с ним крутится? На этот вопрос она себе ответить не решалась…

В двенадцать они все же наконец выдвинулись. Луна чуть заметно пошла на убыль, но по-прежнему сияла все так же ярко и отчетливо виднелась среди затерявшихся на ее фоне маленьких звезд. Она снова еле поспевает за ним, он – снова с бешеной силой давит на газ, желая ее подразнить. Впереди еще пару дел, нужно зачем-то навестить его друга. Улица кипит, штормит, выводит и заводит, хочет догнать, приблизиться, но они все же куда проворнее и стремительнее! Чертовке их никогда не достигнуть!

Она снова в каком-то полупотерянном сознании, он фотографирует ее возле неоновой вывески китайского ресторана, давно уже закрытого. Какие-то заплутавшие переулки, Ханна просто смеется и едет за ним. Наушник снова предательски выпадает из уха, она его небрежно поправляет, смеется непонятно отчего и едет дальше. Ей наплевать на машины и огромные скорости, о которых настораживающе предупреждает ее встречный ветер. Ее вместе с велосипедом покачивает в сторону, она едет далеко небезопасно. Едет, и черт с ним, остальное неважно, правила на перегной! Главное не отставать!

***

– Почему листья такие настойчивые? – шепчет она ему на ухо, лежа на траве в каком-то городском безлюдном парке.

– Какие листья, Ханна? – он ее обнимает, берет за руку, кладет ее себе на грудь. Она чувствует, как бьется его сердце…

– Да вот эти, что у нас над головой. О чем они нам шепчут? – голос ее становился все более расслабленным и спокойным. Чуть влажная трава дарила приятную прохладу и заставляла чувствовать себя живой. Она дотронулась ладонью до рядом стоящего дерева, почувствовав под ней в полной мере текстуру шершавой коры, словно пытаясь стать с ней одним целым. Оно чувствует ее… А ей так хорошо лежать с ним на холодной зелени, окутанной пеленой плавности, спокойствия и полнейшего безразличия к тому, что будет с ними через минуту. «Через минуту» не существует. Существует только сейчас, только эта маленькая-маленькая доля секунды, в которой все и происходит. Эта доля кажется до прекрасного бесконечной…

***

– Тим, мне мама звонит! – в панике кричит она, при этом не способная сдержать себя от смеха. – Что мне ей сказать?

– Скажи, что ты… – но она не дает ему договорить, лишь сильнее цепляется за его руки, пытаясь найти в них спасение. И абсолютно по-дурацки смеется! – Черт возьми, Ханна! Скажи, что у подружки задержалась.

– Я не могу. – и снова падает на траву, притягивая его к себе, улыбаясь. – Я не могу сейчас с ней поговорить, я скажу…скажу, что лежу сейчас в ванной, да! Замечательно! – и радостно начала строчить сообщение маме, не желая быть пойманной с этими ночными озорствами.

Тим поднял ее с земли и обнял, все же прошептав ей, чтобы она вела себя более прилично. Как будто она не старалась!

Мама ей, конечно, не поверила.

А времени, как такового, не существовало вообще. Они оба были счастливы настоящим и совсем не думали о будущем. Ханна смеялась, Тим улыбался ей в ответ, забавляясь, насколько сильный эффект оказывает на нее все происходящее. А она, кажется, наконец-то жила, жила с ним, вдыхая сладкий воздух вперемешку с пряным дымом из трубки. В нем было все от сегодняшнего дня.

– Заедем в «Ленту» и домой? – сказал он ей. Ночка и вправду затянулась, и пора бы уже выдвигаться в сторону ее района.

– Хорошо. – и они поехали.

Ханна еле-как прицепила свой велосипед к столбу и пошла вместе с ним. Он держал ее крепко за руку, и издалека они, наверное, были похожи на парочку идиотов. Ну или просто на парочку, хотя таковой не являлись. Всего лишь два хороших друга и легкие поцелуи в шею. Ничего тут такого.

Ей нравилось бродить по магазину, выбирая, сама не зная, что. Тим куда-то тащил ее вслед за собой, а люди вокруг, вероятно, и не понимали, что же с ней не так и почему она ведет себя как последняя дурочка.

– Там Катя.

– Кто?

– Да это девочка, которая мне нравилась весной. – от этой фразы сердце у нее почему-то упало куда-то вниз.

– И? – безразлично спросила Ханна.

– Мы с ней общались какое-то время, но так и ни разу не погуляли. Я ее звал много раз, но она все что-то не могла. – пояснил он. – Вот, думаю, подойти, поздороваться.

– Не надо, зачем? – какая-то тревожность вдруг внезапно в ней забилась. Ей вовсе не хотелось, чтобы он сейчас подходил к какой-то девушке «поздороваться».

– Не надо? – поддразнил ее парень. – Ну хорошо, не буду.

Они выехали с парковки. В лицо била приятная свежесть и прохлада, а луна, как всегда, улыбалась с небес. До чего-же хорошая ночка! В глазах все странно плыло, когда она ехала за ним, и все же они едут домой.

Вдруг она почувствовала, что его сзади нет. Вернулась, остановилась. Возле какого-то разливного ларька он стоял, беседуя с двумя девушками. «Опять эти знакомые» – про себя возненавидела их Ханна, потому как его приятели зачастую попадались им на пути. Она подошла к ним поближе, чтобы вслушаться в разговор.

– Катя. – представилась ей девушка, стоящая справа от него. Катя. Та самая, к которой она десять минут назад уговаривала его не подходить.

– Ханна, очень приятно. – со лживой улыбочкой промолвила она. Испытующе Ханна посмотрела на Тима, как бы желая узнать, когда они уже поедут дальше. Но он все не обрывал разговор и явно был вовлечен в беседу.

Катя, девушка лет 19-20, была, по ее мнению, слишком ярко накрашена и как-то безвкусно одета. Желтоватый блонд, совсем не подходящий к тону ее кожи, как-то несуразно поблескивал в свете фонаря.

В ходе разговора Ханна стала понимать, что данная девушка собирается домой и как-то уж слишком настойчиво зазывает с собой Тима, чему он, по всей видимости, особо не сопротивляется. И вот она уже собирается вызывать такси, а Ханна, не совсем трезвая, в полном недоумении смотрит на него.

– Ты не против, если мы немного потусуемся? – безразлично спросил у нее парень. Пребывая в легком ступоре, Ханна все же ответила:

– Но мы же сегодня хотели посидеть у меня…

– Я знаю, просто видишь, мы с ней ни разу не виделись, а тут такая возможность. Ты не обидишься?

– Мне все равно. – недолго думая, Ханна развернула свой велосипед и, даже не попрощавшись ни с кем из присутствующих, повернула в сторону дома. Она даже не смотрела вслед, просто думала о том, как бы побыстрее добраться до дома и остаться наедине с собой…

Но он быстро ее догнал.

– Точно не обидишься?

– Делай, что хочешь Тим.

–– Сама доедешь?

Она кивнула и поехала дальше. К горлу подступил неприятный ком, не дающий эмоциям выйти из нее. Ханна старалась сдержаться, но слезы почему-то сами полились из ее глаз, когда она отъехала достаточно далеко. А она и сама не осознавала, почему вдруг этот человек стал настолько важен для нее и почему его действия так сильно ее обидели. Она ждала этот вечер, чтобы просто быть с ним, снова смотреть глупые фильмы, драться подушками, курить на балконе, рассуждать о вселенских заговорах. Качаться на качелях в ее дворе, встретить вместе рассвет.

Казалось, что она наконец-то встретила человека, с которым ей было очень комфортно, невзирая на полное отсутствие общих интересов и разницу в возрасте. Ей просто было хорошо лежать на его плече, угадывать, что в его голове в данный момент, чувствовать чарующий запах его парфюма. Но сейчас его рядом не было. Сейчас он был где-то с этой девушкой, в которой нет ничего настоящего. Только глупая фальшь и совсем несимпатичное личико. «Что ж, это его выбор» – решила она, подумав о том, что расставит для себя приоритеты.

Но как же больно было ей всю эту мучительную дорогу домой в одиночестве наедине со своими съедающими заживо, царапающими изнутри, как кошачьи когти, мыслями. И как же чудесно было оказаться наконец одной, сидя на подоконнике в своей квартире с сигаретой в полнейшей тишине. За окном было тихо: город уснул – и лишь одна она сейчас сидела в темноте, заглядывая в спальни других людей, где был погашен свет. «Быть может, эти люди сейчас счастливы, эти люди сейчас вместе, эти люди сейчас любят» – промелькнуло в голове. Ханна была рассеяна, пепел случайно упал на оголенное бедро, и она почувствовала приятную обжигающую боль. Переживать ее было гораздо легче, чем то, что у нее сейчас было на душе.

Она вонзила ноготь себе в бедро, проведя тонкую поперечную линию, и закрыла глаза. Внутри все на секунду замедлилось и остановилось. Боль все-таки приятно отрезвляет, и становится легче. А через минуту ее нога была в красных параллельных царапинах, усеявших правое бедро, но ей было все равно: ей было так проще.

Сон плохой, сон отвратительный. Она ворочается с боку на бок и не может уснуть до пяти утра. «Он сейчас где-то с ней. Чем они занимаются? Они уже переспали или только собираются?» – мысли не давали ей покоя.

Ханна зашла в переписку.

– «Все хорошо, моя мисс? Вы добрались до дома, а то переживаю за вас». – гласило его сообщение. Что ж, спасибо, что хоть вспомнил о ее существовании! Она прочла и ничего не ответила. Он ей совершенно не сдался!

Глава 6

Утро все же прошло отвратительно. В телефоне – пару сообщений от него, выражающих, на удивление, искреннее беспокойство, почему же она ему не ответила. Еще бы, очень хотелось!

Но насколько бы ужасный поступок он ни совершил, Ханна понимала, что она сейчас не готова отпустить этого человека из своей жизнь, просто позволить ему уйти, как бы больно ей ни было. Она ценила его, ценила то, что он с ней рядом. А может быть, ей просто не хватало заботы и внимания, которые он ей давал и которые она так давно не чувствовала в свою сторону… Ей казалось это, безусловно, унижением, но она не могла ничего с собой поделать.

За такой короткий промежуток времени он почему-то стал он дорог ей…

– «Я не знаю, ты видимо считаешь это нормальным – уезжать куда-то в ночь и бросать меня одну, в то время как я еще и не совсем трезвая. Но для меня это абсолютно не нормально, мне очень неприятен был твой поступок. Я, конечно, понимаю, что ты очень общительный, и тебе постоянно хочется поболтать и с тем, и с другим, и я искренне очень рада, что вам наконец удалось увидеться с Катей, но все же это не должно быть так… Это, безусловно, твой выбор, что ж, пусть будет так». – написала она и погасила экран телефона. Сердце бешено билось внутри.

– «Я очень виноват, признаю. Не стоило мне вас бросать. Просто правда такой момент, что за два месяца впервые увиделись». – через секунду ответил он. – «Ханна, ну пожалуйста, простите меня».

– «Надеюсь, что вы замечательно провели время». – иронично подметила она. – «Я просто боюсь, что это далеко не последний такой момент».

– «Такого больше не будет, обещаю. Мы просто поболтали и посмотрели фильм» – и его словам она почему-то поверила. – «Видишь ли», – продолжил он. – «тебе же на меня все равно в плане симпатии, а Кате я, возможно, нравлюсь. Вот и такой шанс подвернулся. Просто пойми меня, хоть я и виноват перед вами, мисс. Я что-то так боялся, как вы доедете, все же хорошо?» – и в его словах она почувствовала небезразличие и искренность, и внутри что-то вдруг вздрогнуло.

– «Я такого не говорила». – мгновенно ответила она на сообщение о симпатии, на секунду осознав, что она говорит сущую правду. Может быть, дело и вправду в том, что он ей небезразличен…

– «Как же я могу вам нравиться, я же полный придурок».

– «Придурок, но тусоваться с тобой прикольно» – ответила она. Ей точно нужно было время, чтобы разобраться с тем, что она сейчас чувствует.

– «Тогда придется нам тусоваться с вами, моя мисс, пить у вас чай и смотреть кино. А больше мне ничего и не нужно, если вы будете рядом».

– «Что ж, значит и вправду придется». – прижав телефон к груди, она упала на кровать.

И с тех пор он сильно изменился. В лучшую сторону.

***

– «Могу пригнать сегодня к вам вечерком, мисс. Что думаете?»

– «Ну пригоняй». – и вечером он уже был у нее.

Этим самым вечером, когда они сидели вместе во дворе, Ханне многое удалось узнать о нем. Было приятно, что человек этот оказался способным открыться ей и поведать о своей жизни, своем детстве. Этот разговор засел ей глубоко в голову, и впоследствии благодаря нему на многие мучащие ее вопросы нашлись хоть какие-то ответы. Ханна была этому рада, хоть она и понимала, что он не сможет рассказать ей все о себе никогда.

Тим казался ей очень открытым человеком с сотнями и сотнями знакомых по всему городу, которых он то и дело встречал, когда они были вместе, но в то же время он был замкнутым и нелюдимым и радовался любой возможности остаться наедине с собой и своими мыслями. Она это принимала, но все же порой эти две стороны явно не могли в нем мирно ужиться, и одна время от времени душила другую.

Вечер был тихий и безлюдный. Фонари уже с несколько часов горели, погружая весь двор в полусонное состояние. Где-то вдалеке еще мелькали люди, спешащие домой к любимым людям или терпкому одиночеству, доносился скрип шин об асфальт и редкий лай бродячих собак. Ханна и Тим сидели в обнимку, разглядывая что-то на стенах дома напротив.

Разговоры сегодня об ушедшем, быть может, о наболевшем.

– В подростковом возрасте я сделал много чего, о чем сейчас жалею. Мне очень трудно сейчас с этим жить, и часто прошлое болезненно напоминает о себе. – начал он.

– Что, например?

– Отец ушел из семьи, когда я был еще совсем маленьким. Года четыре мне тогда было или даже меньше – уже не помню. У меня осталась только мама, а потом появился этот засранец отчим. Как сейчас помню, как он над ней издевался… и свои кулаки на его челюсти. – он провел ногтями по костяшкам, слегка вдавив их в кожу. – Поэтому с тех пор я редко бывал дома, а порой и вообще не бывал. Помню, было и такое, что приходилось спать на чердаке, лишь бы не видеть его противного лица.

– А с мамой у тебя какие отношения были?

– В том то и дело, что она была моим единственным родным человеком, но я этого тогда вообще не понимал. Я очень часто ее расстраивал, и мне было на это абсолютно все равно. Я ночевал у друзей, с которыми мы постоянно упарывались чем-нибудь. Была даже история, как один чувак у нас чуть в квартире не умер от передозировки. Мы тогда были в такой растерянности, что у одного из моих друзей случилась паническая атака, и он лежал, согнувшись на полу, повторяя одну и ту же фразу и матерясь через каждое слово, потому что он сам еще был под веществами. Мы там все под ними были, но мне лучше всех удалось сохранить рассудок. Я вышел тогда в подъезд, закурил, начал думать, оценивать.

– Господи, какой ужас… – Ханна была поражена этой историей и тем, сколько всего выпало на долю этого парня, ведь сейчас он казался ей абсолютно адекватным человеком.

– Да, но по итогу тот чувак очнулся, захлебываясь в собственной рвоте. Ему свело ноги и все тело, и мы все вместе приводили его в состояние. Нам было лет по 15-16, и тогда мы впервые чуть не столкнулись с человеческой смертью… Это было так страшно.

– Понимаю, какой это ужас. Нет, вернее не понимаю и даже представить не могу. – она даже не могла найти слов, чтобы что-то сказать ему в ответ. Просто сидела и слушала, пытаясь все это представить.

– Да, тогда с препаратами было все очень просто, их было легко достать, что мы и делали. Да мы и сами что-то варили, помнится мне. Все это продавали в аптеках.

– А я и не знала, что в моем городе может быть такое. Мне до этого никто ничего подобного и не рассказывал – я думала у нас тихо.

– Далеко нет. Тут много подводных камней, о которых мало кто знает, тем не менее, о них не стоит забывать. Сейчас, конечно, все намного спокойнее.

– И хорошо, что так.

– Да. – Тим достал сигарету. – И таких историй у нас было сколько! Лучше даже не вспоминать. Я бы хотел, чтобы этого всего со мной никогда не было. Это меняет сознание, ты становишься другим человеком и уже не можешь размышлять, как прежде. Это сложно объяснить, но просто это всегда будет с тобой, ты никогда этого не забудешь. Поэтому лучше никогда в жизни ничего не пробовать.

– То есть, тебя это сильно изменило?

– Еще как. После таких тусовок словно бошку сносит, и тебе хочется все больше и больше. Я начал ругаться с мамой еще чаще и драться с отчимом. А потом меня как-то попросили последить за собакой на даче. Мне было 19. За день до этого я сильно с ней поссорился и не ночевал дома. Я ее ненавидел. Так вот, в тот вечер у нее случился инфаркт, и я не успел с ней попрощаться. Я не успел извиниться перед ней и сказать, что я был ужасным сыном. Я так сильно ее обидел, Ханна, и мне кажется, она никогда меня не простит. А ведь это был последний человек, который должен был быть мне самым родным, самым близким. И то, как я поступал, было просто омерзительным.

Ханна сидела и молчала, глядя в одну точку. Небо над головой затянулось свинцовыми тучами, и подул холодный ветер. Ей вдруг стало невыносимо плохо от его слов, а в глазах застыли слезы. Ей было очень жаль этого парня…

– Эй, ты чего? Все же хорошо, ну? – он приобнял ее за плечи и приблизил к себе, поцеловав в макушку. – Это я все к тому, что мы должны ценить близких, пока они с нами рядом. Потом будет уже поздно, ведь ты никогда не знаешь, что может случиться завтра: они могут по-прежнему быть с нами, но а вдруг случится так, что в один день их больше не будет, и тогда ты будешь так сильно сожалеть о том, что когда-то причинял им боль своими действиями и словами, а время уже нельзя вернуть назад. Оно проходит, а то, что после него остается, не пройдет никогда. Внутри всегда будет рана, которая хоть и затянется, но полностью не заживет. – сигарета тлела слишком быстро, а его руки слегка тряслись от озноба внутри. Ему было тяжело об этом рассказывать. – После этого случая у меня внутри словно камень. Я не мог себя простить, мне было просто противно. Тогда началась еще вся эта возня с наследством и эти родственники, как стервятники, налетели, желая отобрать себе хоть какой-нибудь кусочек, и вся ответственность легла на мои плечи, а мне было так плохо, что я готов был отдать им все, лишь бы меня уже оставили в покое. Я так хотел побыть один, а впереди ждали только бесконечные ссоры и конфликты, которым, казалось, не было конца и края. А потом я все же остался один, на этот раз совсем один. Я стал жить с дядей и тетей, я помогал им в доме, они помогали мне. Это все, кто у меня есть.

– Ты до сих пор чувствуешь это одиночество внутри себя? – где-то вдалеке сверкнула молния, озарив темное небо.

– Еще какое. У меня никого нет.

– А как же твои друзья?

– Это все пустое. Они есть, но природа человека такая, что каждый живет ради своей собственной выгоды, я это знаю. Поэтому никто не захочет сам тебе помогать, ему обязательно что-нибудь за это нужно.

– Неужели все люди в твоем окружении такие? Может быть, ты просто не встречал по-настоящему хороших людей?

– Да, они все такие. Я вижу их насквозь, и никому никогда не будет до тебя дела. Мы живем ради себя, так уж получается, и ничего с этим не сделать. Я их не виню: только им решать, как они хотят жить, и, наверное, это в какой-то мере даже правильно. Этакий здоровый эгоизм, но я так не могу. Поэтому у меня и нет друзей, нет любимых людей. Меня люди интересуют только в плане дел и работы, поэтому с ними и приходится общаться. Была бы возможность, я остался бы один.

Ханна понимала, что перед ней человек, глубоко травмированный в душе. Было грустно смотреть на то, как он по-прежнему пытается улыбаться, хотя внутри у него полная разруха, и, кажется, что никто не способен зализать его раны. И грустно, что у такого, на первый взгляд, жизнерадостного человека есть эта боль, с которой он уже много-много лет не может справиться. Теперь она знала причины его порой странного поведения и перепадов настроения. Он все еще один.

– Давай больше не будем об этом, хорошо?

– Хорошо. – а на небе занялся настоящий гром, и по земле начали постукивать маленькие капли летнего дождя, как будто сбрасывая всю эту тяжесть, что накопилась за день, постепенно усиливаясь.

Тим раскачивал ее на качелях: ей было весело, несмотря на непростой разговор, в котором он поведал ей о своем детстве и юности. Он наконец-то был рядом, и даже вчерашняя ситуация начала все же забываться.

Впрочем, время было уже около часа ночи, и дождь начал поливать со всей силы. Ханна смеялась: волосы уже совсем промокли, но ее это ничуть не заботило. Она закрыла глаза, слушая только свое дыхание и удары капель об асфальт вокруг нее. Ветер обжигал щеки, отчего на них ощущалось легкое покалывание, заставляющее почувствовать себя в реальности. Перед ней – лишь темнота, полное отсутствие каких-либо мыслей, душащих проблем, потеря контроля над собой и своим телом: уж если кто ее и держал, так это был только он. Под ладонями – холод железных цепей, их текстура, ощущаемая каждой клеточкой тела, и дождь, целующий ее в оголенную шею, заставляющий вздрагивать и морщиться, но не от прохлады – от захвативших ее таких простых эмоций.

– Надо идти, Ханна, а то мы совсем тут промокнем. – засмеялся парень, останавливая качели и помогая ей с них слезть.